Пожелай ему удачи

— Ты проиграл, Ю-ри-й, — сладко пропела Бабичева над самым ухом раздраженного Плисецкого, глядя на экран телевизора, где только что закончилась трансляция Кубка Китая. Мила всегда любила подшутить над импульсивным самоуверенным подростком. Девушку забавляло разозленное выражение лица Плисецкого. В такие моменты фигуристка еле сдерживала себя, чтобы не засмеяться над милым стушевавшимся от собственных слов Юрием. И она совершенно точно не упустила бы шанса довести фигуриста до состояния ярости. И Юри Кацуки был идеальным поводом для злости Плисецкого. — Тупой кацудон. Как он мог пройти дальше?! Я сварю из него борщ, если он посмеет появиться в Москве, — с явной яростью прошипел Плисецкий, согнув пластиковую ложку до такой степени, что ее кончик отлетел куда-то прочь. Он был вне себя лишь от одной мысли, что проиграл Миле, поставив на то, что Гран-При для Кацуки закончится еще в Китае. Бабичева рассмеялась и положила пульт от телевизора на место. Девушке было глубоко плевать на Юри и его успехи в соревновании, но вот увидеть искаженное злостью лицо и взять, наконец, доминирующую позицию над нелюдимым подростком Миле определенно хотелось. Фигуристка задумчиво провела рукой по поверхности стола, думая, что же загадать Плисецкому в качестве своей победы. — Как только этот японец прилетит в Москву, ты должен встретится с ним и пожелать ему удачи на соревнованиях. Только без грубости, — хитро улыбнувшись, Бабичева наблюдала за реакцией Юрия. Мальчишка совершенно не умел скрывать своих эмоций, поэтому все, о чем он думал всегда можно было прочесть по лицу. Юрий был эдакой раскрытой книжкой в картинках, сюжет который было трудно предугадать. И когда среди заметно поредевшего с началом Гран-При коллектива опять возникал спор, Мила старалась поддеть Плисецкого. Малейшего грубого слова было достаточно, чтобы юноша взорвался аки вулкан. — Я могу пожелать этому идиоту лишь скорейшей смерти! — негромко хлопнув по столу, Плисецкий вскочил со своего места и скривил губы, вспоминая их прошлые соревнования на горячих источниках. И даже тогда он победил у меня Плисецкий был он зол не столько на Кацуки и его результаты, как на Виктора. Полный гордости подросток не мог представить, чтобы чемпион мира по фигурному катанию так просто ушел со спорта ради куска ноющего сала. — Да ладно тебе, Юрий. Чего ты так рассердился. Всего лишь скажи пару слов и все, — Бабичева встала со своего места и подошла к юноше, обняв того со спины. Узкие плечи Плисецкого больше походили на женские. Мила всегда могла свободно сомкнуть руки в замок, прижимая подростка к себе. Внешность ангела, дарованная Юрию, совсем не хотела мириться с характером демона, но именно это противоречие придавало русской фее огромнейшее обаяние. — Выпусти меня, черт возьми. Если я проиграл, то выполню, а теперь гуляй, — кое-как убрав с себя цепкие руки фигуристки, вскочил со стула Плисецкий и скрылся за дверью, оставив Милу в полном одиночестве.

***

Кубок Китая придал Кацуки веры в себя. Он вновь полюбил лед, отражающий свет огромных софитов и свои коньки, разрезающие зеркальную ледовую поверхность на мелкие песчинки. Присутствие Виктора заставило Юри вновь стремиться к высотам этого спорта. Фигурист практически растерял прошлую неуверенность на выступлении. Казалось, для победы достаточно лишь того, чтобы легендарный Никифоров не отрывал своего взгляда от японца, пока тот старательно откатывает поставленную Виктором программу. Но сердце все равно неприятно щемило от одной мысли о том, что он будет в России через несколько часов. Кацуки помнил расстроенный, немного разочарованный взгляд Юрия Плисецкого. Он пропал, так и не дождавшись результатов. Юко как-то сказала, что Юрио прощался без сожаления или грусти. И все же где-то внутри Юри все еще жило восхищение русской феей. Наверное, он навсегда запомнит то, как блестел костюм Плисецкого в приглушенном свете. И Юрий блестел вместе с ним Каждое плавное движение Юрио отдавалось острым уколом в сердце Кацуки. Чистое, невинное агапэ совсем не соответствовало нраву наглого ребенка. И тем не менее, внимание Юри полностью захватил не столько образ агапэ Плисецкого, сколько он сам. Но все-таки Юри прекрасно осознавал, что мальчишка его ненавидит. Он понял это, когда Юрио заявился к нему в уборную и, застав его в слезах, обозвал полным дураком, не достойным носить его имя. И это было правдой. Каждое слово, без сомнений, являлось истиной. Именно это подвигло Юри начать тренироваться по новой в своем режиме, повторяя за Виктором элементы его программы. Пожалуй, прямолинейность — это то, чего Кацуки не хватает и то, что он так отчаянно любит в Плисецком.

***

Плисецкий всегда ненавидел приветствовать приезжих фигуристов, встречая их в отеле. Юноша искренне не понимал, почему нужно пройти столько кругов ада московского метрополитена ради того, что помахать рукой на камеру спортивных журналистов. И все-таки правила хорошего тона никто не отменял, поэтому вместо того, чтобы заниматься повседневными делами, Юрий блуждал по коридорам отеля. Потерялся. Он умудрился потерять из виду Милу, с которой пришел. И можно было еще бесконечно сетовать, если бы перед ним не открылся лифт, откуда вышли пару незнакомцев и чертов Кацуки. — Рад видеть тебя, Юрио, — улыбнувшись, произнес японец и осмотрел Плисецкого с ног до головы. Его трудно было не узнать: капюшон как обычно прикрывал голову юного фигуриста, а взгляд был все тот же раздраженный и полный ненависти. — О, в Японии тебя называли так? — из-за Кацуки выглянула Мила и так же точно широко улыбнулась, схватив юношу за руку и затащив в кабину лифта, — Яков был вне себя от злости, когда ты пропал, Юрио. Нужно спуститься к нему на первый этаж, — нажав нужную кнопку, прощебетала Бабичева, многозначительно кинув взгляд на спину стоящего чуть спереди Юри. Двери с легким скрежетом закрылись и лифт начал свое медленное движение вниз. — Эй, кацудон. Кацуки обернулся на тихий зов Юрия и был тут же прижат к стене лифта этим несносным юношей. Плисецкий стиснул плечо японского фигуриста, тем самым заставляя слегка изменится в лице из-за нахлынувшей, но не сильной боли. — Юрио? — вопросительно вскинул брови Юри, глядя на подростка сверху вниз, а потом перевел взгляд на довольно улыбающуюся Милу и понял, что сейчас точно должно что-то произойти. Тяжело вздохнув, Плисецкий стиснул зубы, не в силах произнести эти пару слов. Гордость не позволяла мальчишке даже обращаться к нему по имени, но сейчас о ней нужно было думать в последнюю очередь. Казалось бы — всего лишь слова. Но кровь больно бьет в висках, стоит Плисецкому даже попытаться их произнести. — Удачи тебе, Юри! — наконец выпалил несчастный подросток, закрыв глаза и опустив голову вниз, чтобы не видеть удивленного японца. Лицо Юрия вмиг покраснело, а в помещении будто стало жарко. Сейчас Плисецкий не слышал ни шелеста троса, что спускал кабину лифта, ни тихого сбившегося дыхания Кацуки. Лишь стучавшую в собственной голове кровь. На горячую от стыда щеку приземлилась холодная рука японца и подняла голову Юрия вверх. Взгляду вновь открылось лицо Юри. Сейчас он улыбался. — Спасибо, Юрио. Я обязательно займу призовое место, — шепотом произнес Кацуки, наклонившись к самому уху Плисецкого. Послышался характерный щелчок, и двери лифта распахнулись. — Ой, нам кажется пора, Юрий! Давай быстрее! — вытолкнув из кабины Плисецкого с обыкновенным невинным выражением лица, произнесла Мила, наконец, напомнив о своём присутствии. Пройдя пару метров и окончательно скрывшись от местонахождения лифтов, Бабичева остановилась и, кажется, впервые сказала что-то серьезным тоном: — Как гей-фильм посмотрела, выглядели, как влюбленные. Плисецкий сжал руки в кулаки. Глупая Мила, глупые шутки! Он даже не знал, как реагировать на все, что сейчас произошло. Утверждать обратное? Развернуться и уйти? Кричать? Стоять и краснеть, вспоминая голос Кацуки прямо над ухом? Однозначно, четвертый вариант подходил больше всех. Ну и что, что сердце бешено колотится, а кровь бурлит, как сумасшедшая. Ну и что, что сейчас он не может остановиться и вспоминает все, что связывало его с Юри. Называть их влюбленными — верх идиотизма.  — Да ладно, я же пошутила. Краснеешь, будто я заставила сходить тебя с ним на свидание, — ткнув юношу в бок, обыкновенно звонким голосом проговорила Бабичева, подмигнув Юрию. Плисецкого бросало то в жар, то в холод от этой сумасшедшей. Сейчас он совершенно точно не знал, что сказать. Удивленная молчаливостью буйного мальчишки Мила произнесла: — Хотя, хорошая идея. Может, поспорим еще раз? Мила заметила, что заставить чувствовать столько всего сразу по обыкновению своему грубого и без эмоционального Плисецкого может только неприметный с виду Кацуки Юри.