Дожить до двадцати

Анна поставила в вазу свежие хризантемы, желтые, как само солнце, с еще блестящими в уголках лепестков капельками росы. - Спасибо. Нянька вздрогнула и попыталась незаметно отереть рукавом глаза, чтобы повернуться ко мне улыбающейся и бодрой. Она выглядела очень утомленной, но старалась не показать, как сильно переживает. - Как там бабушка? – спросил я. - Госпожа еще спит, ваш лекарь дал ей сонной травы. - Хорошо. Бедная бабушка, и бедная Анна, им так тяжело смотреть на меня, горе совсем подкосило их. - Дай мне попить, Анна. Нянька с готовностью схватила кувшин с чистейшей родниковой водой, которую утром сама приносила из императорского сада. - Вот, пейте, молодой господин, это придаст вам сил, - она поднесла хрустальный стакан к моим губам. Да, силы мне бы точно не помешали. Но, к сожалению, они лишь только тают день ото дня, и ни один лекарь не может меня излечить. Император Шендры послал клич по всем окрестным землям, обещал горы золота тому, кто сможет поднять меня на ноги, но пока ни один целитель, колдун или шаман не смог ничего сделать. Анна отставила стакан и села рядом, завладев моей рукой. - Вам не холодно? Рука совсем ледяная. Позвольте, я закрою окно… - Нет, постой, - остановил я ее, - я задыхаюсь без свежего воздуха. Посиди со мной, пожалуйста. - Хорошо, мой дорогой господин, - тут она не выдержала, всхлипнула и припала лбом к моей ладони. Я хотел бы обнять ту, что заменила мне мать и была опорой бабушке, но моих сил на это уже не хватало. Я мог только тихо шептать слова утешения и думать о том, что несколько дней назад был здоров и крепок настолько, что почти без труда побеждал Хьюгу в рукопашной и мог выбить его меч в шести схватках из десяти. Даже не верится, что это я лежу в постели подобный древнему старцу и готовлюсь испустить дух. Проклятые Видящие! - Анна, - прошептал я, когда нянька успокоилась и подняла заплаканное лицо. Среди рыжих прядей у нее появились две седые – за последние несколько дней. - А теперь ты можешь рассказать мне о родителях? - Господин Шахин, - всплеснула руками она, - пожалуйста, не спрашивайте меня. Пусть вам расскажет ваша бабушка. - Бабуля спит, вдруг я умру до того, как она проснется. - Не говорите так! - Анна, пожалуйста, я хочу знать. Нянька опустила голову, сжимая мою руку. Слезы закапали на ее серое с алым платье. - Хорошо, молодой господин, я расскажу все, что знаю о ваших родителях. Она села поудобнее, но не спешила начать, собираясь с мыслями. Я прикрыл глаза, вспоминая, собирая в памяти по крохам все, что успел узнать на интересующую тему за всю свою недолгую жизнь. Я рос в темные времена, когда по всей стране полыхали восстания, брат восставал на брата, сын на отца. Когда мне было шесть, война докатилась до маленького мирного городка Шиатэ в префектуре Макти, где прошло мое детство с бабулей и Анной. Нам пришлось покинуть наш уютный домик, Хьюга, служивший до того наемным воином у разных господ, сопровождал нас в трудном пути до границы с Оэвой. Я был тогда еще мал и немного запомнил из нашего путешествия, кроме того, что мы ехали в трясущейся телеге, а мимо нас по окраинам дороги брели грязные, оборванные, зачастую окровавленные люди. На одном из привалов в сопровождении Анны я пошел к реке вымыть руки и напиться. Рядом со мной преклонил колени израненный воин и жадно пил, марая воду в реке своей кровью. Нянька пыталась оттащить меня, но я зачем-то приблизился к мужчине, не обратившему на меня никакого внимания и, намочив ладошку, умыл его лицо. Обезумевшая от тревоги Анна схватила меня на руки, понесла к биваку, строго отчитывая и грозясь рассказать все бабушке. А воин потом сидел за соседним костром и в изумлении рассказывал приятелям, как его раны мгновенно затянулись, оставив лишь рубцы, и он почувствовал себя сильным, как никогда. Бабушка обеспокоенно прижимала меня к себе, гладила по голове и называла солнечным лучиком в мире боли. Мне запомнился черный холм. Мы проезжали через долину Чин У, где все: трава, земля, даже река были будто выжжены дотла. - Что это? – спросил я. Анна и Хьюга в ужасе смотрели на холм, а бабуля вдруг заплакала, горько-горько. Я не любил, когда моя дорогая бабушка плакала. Соскочил с телеги – уже тогда я был столь резв, что мог легко удрать не только от няньки, но и от Рио. Анна ахнула и бросилась за мной, да где же ей угнаться. Я несся босой по черной, как уголь, траве, по какой-то темно-серой жиже, сочащейся, будто гной, из самой земли. - Господин Шахин! Юный господин! – отчаянно кричала Анна от кромки поля, дальше она не могла бежать, не замарав ног. – Скорее вернитесь назад! Вскоре я понял, что это не шутка. Мои родные смотрели на меня с нескрываемой тревогой, с любовью, и я не мог продолжать шалость. Я вернулся к телеге, склонив голову. Анна тут же принялась обнимать меня, целовать, осматривать, не повредило ли дитя ноги в ядовитой грязи. А Хьюга и бабушка тихонько переговаривались за спиной: - Невероятно! Что же это? Цветы среди ядовитого поля, на месте проклятой Гверды! - Кому же, если не Шахину, исправить то, что натворил его отец, - вздохнула бабушка на изумленный возглас воина. Я услышал и запомнил ее слова. Тогда впервые я задумался, кем были и куда делись мои родители. В Оэве мы прожили недолго, отголоски войны докатились и туда. Правитель Оэвы был слабоволен и труслив, больше, чем восстания недовольных, он боялся масочников. Жрецы Четырехликого требовали строить больше храмов и вербовали все больше воинов. Видящие искали детей, обладающих Даром, отнимали у родителей даже младенцев сосущих грудь. Недолго раздумывая, мы снова отправились в путь. К тому времени я подрос и осознал, что не таков, как все остальные дети. Одного моего прикосновения было достаточно, чтобы исцелить тяжелобольного, одного слова – чтобы смирить самый сильный гнев. Как это выходило у меня, не знаю, но слава потянулась за нами и сделала путь еще опаснее. Мы прятались в бедняцких кварталах, люди охотно помогали, укрывали нас, даже несмотря на угрозу страшной расправы – ведь они прятали от Видящих ребенка с Даром. И в то же время мир вокруг меня не был опасным и злым. Он был красив во всех проявлениях: небо и горы, цветы и букашки, все живущее под солнцем дарило мне тепло и любовь. Как же было не отдавать их обратно, всем, кто окружал нас. Мне было десять, когда Видящие все же меня нашли. Мы с Анной и бабушкой ночевали в брошенной пагоде на краю озера, Хьюга отправился в селение за едой. Нянька сплела мне венок из одичавших хризантем, мы сидели на берегу озера и смотрели, как догорает закат. Вот в этот чудесный миг и явились масочники. В алых, воинственных масках. С ними были какие-то странные, жуткие звери. Жуткие оттого, что почти не видны, будто сотканы из тумана и мельчайших капель воды. Они свирепо зарычали и бросились на нас. Нянька завизжала. Я испугался. Я не знал, что Видящие так испытывают будущих неофитов, и псы, скорее всего, не причинили бы нам с Анной вреда. Я даже не вздрогнул, не зажмурился, просто смотрел на несущуюся смерть, и псов не стало. Они просто исчезли в последнем решающем прыжке, испарились, обрушились на меня каплями воды. - Пойдем со мной, мальчик, - промолвил Видящий в страшной алой маске и протянул руку. Анна в ужасе схватила меня за локоть. - Нет! Второй Видящий выставил ладонь, и неизвестно откуда взявшийся ветер отбросил няньку к кромке воды, вымочив ей платье. - Не заставляй меня ждать, малыш, - негромко произнес масочник, настойчиво тряхнул раскрытой ладонью. Я приблизился к нему, в прорезях маски виднелись равнодушные и холодные глаза убийцы. Я коснулся его руки. - Иди с миром, - сказал я, делясь теплом с тем, кому его давно недоставало. - Эй, парень, - второй масочник по-хозяйски положил руку мне на плечо, собираясь увести силой, но вдруг замер и, не говоря ни слова, пошел за своим товарищем. Они ушли тихо, не потревожив больше никого. Я помог Анне подняться и отжать мокрый подол. - Святой дух, - прошептала она, - как же ты похож на своих родителей. - Мои родители… Они умерли? – спросил я, пользуясь моментом. Но нянька тут же поняла, что сболтнула лишнее. - Не знаю, господин, не ведаю. Как я ни пытал ее, она так и не сказала больше ни слова о тех, кто произвел меня на свет. За дверью сменилась стража, нянька оглянулась, теребя платье. - Ну же, Анна, не тяни. Скоро мне потребуется лекарь, и я не смогу дослушать… - Молодой господин! Если бы могла отдать свою жизнь в обмен за вашу, то сделала бы это, не колеблясь ни минуты. - Знаю, дорогая Анна, ты заменила мне мать. Но я должен… - жестокий приступ кашля заставил меня замолчать и согнуться. Боль привычно разливалась в груди, легкие от напряжения горели огнем. - Я должен знать, кем была моя мать, жива ли она сейчас… Вряд ли жива, да и отец… Они умерли, правда? Иначе почему бабушка плакала… Анна всхлипнула и крепко сжала мою ладонь. - День, когда я встретила ваших родителей, господин Шахин, был самым ужасным днем в моей жизни, - несмело промолвила Анна, и я затаил дыхание, впитывая каждое ее слово, - это было в далеких землях, где царили тьма и страх, где за любую повинность могли отсечь голову, а за любое неверное слово или чужой навет тащили на костер. Я была целительницей, повитухой, и должна была закончить свои дни в огне инквизиции по подозрению в ведьмовстве. Я изумленно уставился на няньку. Как можно было даже подумать о ней такое, ведь Анна не обидит и мухи, я точно знал. Она грустно улыбнулась, погладила меня по щеке: - Мое солнечное дитя, ты же понимаешь, что толпе не нужна правда, толпе нужна кровь. Я сгорала на костре, когда вдруг появился настоящий демон, о каких сказано в писании, крылатый, с копытами и огромными черными рогами, пахнущий серой и копотью, и выхватил меня из огня. Это был твой отец. Мне казалось, я был готов ко всему, но все равно вздрогнул. Демон? Я сын демона? - Он спас меня и забрал с собой. - А мама? Она была с ним? - Госпожа, добрей и прекрасней которой я никогда не встречала, была с ним, в его карете. Она была в тягости и готовилась произвести на свет ребенка… Вас, господин Шахин. - Что же было дальше, Анна? Продолжай… Но резные двери вдруг распахнулись, и в мою спальню вбежал дворцовый лекарь. - Ай-яй-яй, господин Шахин, - вскричал он, одергивая широкие парчовые рукава, - вы пропустили время приема микстуры. Вы страдаете от болей, но лежите тут и прохлаждаетесь! Ты, - он грубо ткнул пальцем в испуганную Анну. - Зачем ты поставила эти ужасные цветы, они затруднят дыхание больного и наполнят легкие слизью. Выкинь их немедленно. Анна метнулась к окну и выхватила охапку хризантем из вазы. Было ужасно жаль свежих, только что сорванных цветов, угасающих по воле садовника только чтобы порадовать умирающего. Но и в этом им было отказано. - Не надо, - остановил я няньку, - пусть стоят. Лекарь заворчал, принялся перетирать и замешивать в ступке порошки и толченые травы. Анна кусала губы, с надеждой глядя на целителя, будто он чем-то мог мне помочь. Мне пришлось выпить лекарство – такое горькое, что обожгло язык, потом микстуру, чуть притупившую горечь, но оставшуюся во рту привкусом жженой карамели. Я терпеливо сносил лечение, надеясь, что скоро лекарь уберется, и Анна продолжит рассказ. Но двери снова распахнулись, впуская повелителя Шендры Ханзая, моего друга и побратима. После памятной встречи с Видящими я думал о многом. Мне, пусть не сразу, но открылось понимание смысла всего моего существования. Как ни странно, моим лучшим другом в те времена сделался Хьюга – мрачный воин, с белесыми, как у слепого пса, глазами. Как он сам относился ко мне, мне до сих пор неведомо. Рио опекал меня, заботился лучше, чем иные отцы о своих родных сыновьях. С ним я мог говорить о чем угодно и первые свои сомнения принес ему, чтобы не тревожить Анну и бабушку. Я был для него ребенком, когда он защищал меня от бродячих псов при харчевне, и я был для него взрослым, когда мы говорили ночи напролет о том, что творится в мире и каким должен быть мужчина и воин. После встречи с Видящими Хьюга взялся учить меня ратному делу и, глядя на скорые успехи, только прицокивал языком, мол, есть в кого. В то же время иногда, совсем редко, я ловил странный взгляд. Мне не верилось, но воин смотрел так, будто ненавидел меня, винил в каком-то страшном проступке – воровстве или, помилуй светлый дух, убийстве. Время шло, и вскоре я понял, что больше не могу прятаться. Слава о мальчике, который одним прикосновением излечивает любую хворь, разнеслась по всему восточному полуострову. Мы бежали, а за нами, как две разноликие сестры, следовали людская любовь и война. И однажды я решил повернуться к ним лицом. Всемилостивые Боги отдали мне свои драгоценные щедрые дары не для того, чтобы я таил их, а на благо людям. Я видел, как счастлива моя мудрая бабушка, когда очередной исцеленный уходил от меня с улыбкой на устах, когда народ вокруг смеялся и возносил нам здравицы и благодарности. - Мой солнечный лучик, - говорила она, целуя мне пальцы, - мое счастье и искупление. Когда мне было двенадцать, слава обо мне дошла до Шендры, где уже второе десятилетие не прекращалась жестокая война. История повелителей этой красивой и свободной страны была печальной. Когда-то давно, еще до моего рождения, император и его дочь, беременная внуком, погибли от рук вероломного воеводы, сговорившегося с аронийцами и Видящими. Дальний родственник императора Саломея Шафей возглавил армию освобождения и не складывал оружия в неравной борьбе уже многие годы. Под его знаменами с изображением черного льва пустыни собрались самые отважные и отчаянные воины. Кто-то рассказал обо мне воеводе Шафею, и он сам пришел поговорить со мной в нищий барак, где нас приютили добрые люди. Немыслимой честью для меня был визит знаменитого полководца и его предложение присоединиться к армии освобождения. Посовещавшись с бабушкой и Хьюгой, я ответил согласием, и в тот же день мы оказались в огромном военном лагере, с его суетой и в то же время четким распорядком, с походной кухней, где кормили сытно и вкусно, с маршами и песнями, со звоном клинков. Армия двигалась к столице Шендры Каде, с упорством и стойкостью отражая удары аронийцев. Война предстала предо мной во всем своем смертоносном уродстве. Шафей был умен, и сразу придумал, как использовать мои способности. Отныне я один оставил без работы две дюжины целителей, и работал, не покладая рук. На войне я сделал одно крайне неприятное открытие – военному искусству я обучался совершенно зря. Да, выучкой благодаря Хьюге я превосходил юношей старше себя, но мои умения пропали втуне. Я не мог убивать. Однажды в палатку целителя ворвался аронийский воин с огромным окровавленным ятаганом, он отшвырнул меня, видно, не счел мальчишку угрозой и поплатился. Во время наших скитаний Рио вбил в меня привычку ни днем, ни ночью не расставаться с кинжалом в сапоге. Спустя мгновение я уже сидел верхом на воине, уперев острие ему в сердце. Я медлил, рискуя быть убитым жестоким, как зверь, дикарем. Моя рука дрожала. Тогда я просто положил ладонь ему на лоб. Я помню, как влетевший в палатку Хьюга оттаскивал меня от потерявшего разум аронийца, орал, распекал, а потом вздернул на руки так, что ноги оторвались от земли и крепко прижал к груди. - Бестолковый ты, бестолковый, Шахин, - ворчал воин, - почему не убил? Аронийцы – варвары, твоя благодать тут не поможет. - Не сумел, - сокрушенно вздохнул я, - рука дрогнула. Никудышный из меня воитель, Хьюга. Наше воинство осаждало прекрасную синеокую Каду две кварты, на исходе второй палатка воеводы Шафея сгорела дотла – аронийцы держали сильных колдунов, а у шендрийцев не было даже захудалого мага. Только я, но в колдовстве я ничего не мыслил. Той ночью мне впервые приснился сон. Я будто оказался в недрах огромной горы, в жерле спящего вулкана, в рваную прореху кратера подслеповато щурились звезды. А в самой середине был колодец, сложенный из обычных булыжников. Вода в колодце стояла высоко, шла рябью, хоть под землей не было и намека на ветерок. Зыбкие тени вперемешку с отраженными звездами манили к воде, хотелось прикоснуться, погрузить ладонь и умыть вспотевший, горячий лоб. Но едва я приблизился, вода застыла, как стекло. И я увидел в нем двоих… Я проснулся от крика: «Беда! Беда!». За тканью палатки металось пламя. Откинулся полог, и двое воинов втащили чудовищно обгоревшего третьего. С великим трудом я узнал в нем сына Шафея – юного Ханзая, блестящего, несмотря на возраст, полководца и отчаянного рубаку. Воин едва дышал, когда его бережно опустили на лежанку, и я взялся за привычное дело. Раны заживали не слишком быстро – огонь-то был магическим, злым, но Ханзай не сдавался, он был здоров и крепок, мог легко проскакать на коне сутки без отдыха и вести бой несколько часов подряд. Я просил его дышать и не закрывать глаз, смотреть на меня, слушать мои слова. Потому что, если бы он закрыл глаза, то умер, а возвращать мертвых от реки времени я не умел. Под утро суета в лагере улеглась, а я понял, что Ханзай поправится. Сон сморил меня, а, проснувшись, я увидел, что воин сидит и разглядывает меня. - А ты посильнее аронийских колдунов, белый сокол. - Я не колдун. Всего лишь лекарь, - протирая глаза, возразил я. Ханзай только улыбнулся в ответ на мои слова. Он оказался на редкость упрямым и непослушным больным, все рвался мстить за отца, несмотря на толком незажившие раны. Мне пришлось успокоить его прикосновением к руке. Тогда он надолго задумался, лежал несколько часов к ряду, глядя то в стену палатки, то на меня, а потом неожиданно взял меня за руку и сказал: - Мы победим! Черный лев оказался прав. Встав во главе армии вместо погибшего отца, он тут же отправил аронийцам депешу, где предлагал провести переговоры. На встречу с аронийскими вождями, которые засели в Золотом дворце императоров Шендры, мы с Ханзаем отправились вдвоем. Нам вслед молчали, рыдала Анна, воины замерли, будто на похоронах. Нас не ждали назад, но мы вернулись с победой. В тот же день молодой воевода приказал вышить на флагах шендрийского войска рядом с черным львом белого сокола. - Шахин, братец! – воскликнул Ханзай, бросаясь ко мне. Лекарь и Анна почтительно склонили колени. - Великие Духи, наконец, услыхали мои молитвы! – радостно сказал молодой император Шендры и сопредельных провинций. – Я знал, что все не зря! Ты обязательно поправишься и снова будешь в седле, там, где тебе место, рядом со мной. - Ты нашел противоядие? – удивился я. Новость так обрадовала меня, что я сумел приподняться на локте, а ведь минуту назад мог лишь лежать и едва дышал. - Нет. Но стража только что привела человека, который утверждает, будто знает лекарство от твоей болезни. Не спеши сомневаться, этот человек служил еще моему дядюшке императору Саломею и слыл столь искусным лекарем, что купался в золоте и имел гарем из сотни юных дев. Я послал за ним, едва случилась беда, но он не соизволил отозваться на мою просьбу, пока не узнал, кто болен. Вот теперь он здесь, за этими дверями. Я вздохнул. За без малого две кварты меня осмотрели сотни лекарей из Шендры и соседних государств. Они все искренне пытались помочь, я знал. Хотя и награда в виде мешка золота и табуна каманцев была отличным поводом. - Хорошо, пусть он войдет. Ханзай нежно коснулся моих волос, провел по щеке. - Вижу, ты не надеешься, Шахин. А я верю, ты выкарабкаешься! Знаешь, на границах стало неспокойно. Видящие снова рушат храмы старых богов, творят свои обряды, крадут детей. Ты нужен мне, брат! - Ханзай, - прошептал я, безмерно огорченный его словами, - нельзя допустить новой войны. Поезжай на границу, наведи порядок… - Ну нет! Пока ты не встанешь на ноги, черный лев не покинет этой норы. Или мы не друзья? Или ты считаешь меня предателем? - Зови лекаря, Ханзай, - решительно прошептал я. Сил у меня не осталось, и ему пришлось обхватить меня за затылок и плечи и осторожно опустить на подушки. Сквозь звон в ушах я слышал шаги, голос императора, призывающего чудодейного колдуна, мягкий хлопок дверей. Моих ноздрей коснулся запах алхимических снадобий и еще почему-то дыма, какого-то отвратительного, подземельного дыма. - Ну наконец-то, - раздался сварливый старческий голос, и я увидел лекаря. Это был старик, столь дряхлый, что его лицо потемнело и стало похожим на древесную кору. Но на удивление его спина была прямой, а когда он усмехнулся, я увидел белые, как у юной девы, зубы. - Вот ты какой, Белый Сокол, - сказал старик и коснулся моей руки, бессильно лежащей поверх шелкового покрывала, - подумать только, одной ногой уже за чертой, но так и источает благодать. Что же с тобой случилось, благородный Шахин? Почему ты не можешь вылечить себя? Он задавал вопросы, на которые я не знал ответа. Он задавал вопросы, а я был столь слаб, что едва мог держать веки открытыми. - Может быть, дело в пророчестве? Мужчины твоего рода не доживают до двадцати. Сколько тебе лет, юноша? - Восемнадцать, - встрепенулся я, - господин, ты что-то знаешь о моих родных? Старик расхохотался. - Знаю ли я? Только я один и знаю, как ты появился на свет, Белый Сокол. Ведь я дважды спас тебя, еще нерожденного, от смерти. Сердце забилось, растревоженное. Вот чудеса! Неужели я, наконец, узнаю правду о своих родителях. - Расскажи мне! – я схватил старика за хрупкое сухое запястье. – Что ты знаешь о моих матери и отце! - О матери? – скривился тот, будто вспомнил что-то неприятное и пугающее. – У тебя не было матери, юноша. - Но… как? – растеряно прошептал я, с жадностью глядя в лицо старика, отмечая в нем странную злость, глухую обиду и еще почему-то печаль. Мне сделалось страшно, сердце заколотилось так, что я снова стал задыхаться. Подскочил дворцовый лекарь, сунул мне под нос какую-то отвратительно пахнущую микстуру и насильно заставил выпить. А я все не отрывал глаз от старика. Какую страшную тайну хранил он? Почему молчал? Почему все мои близкие молчали о том, как я появился на свет? Мысли бродили разные и страшные. Я слыхал, как старики у походных костров рассказывали легенды о демонах, поднявшихся из подземного мира, сильных настолько, что могли одним взглядом вырвать человеческое сердце, одним словом обрушить горы и иссушить моря, злобных настолько, что сама земля чернела и умирала от их шагов, и настолько любвеобильных, что могли оплодотворить даже камень. Великие Духи, неужели я порождение подобной твари? И что же значат слова старика о том, что у меня нет матери? - Постой, колдун, - прервал все это безумие Ханзай, - главное сейчас вылечить Шахина. Ты сказал, что знаешь лекарство? У тебя оно с собой или тебе нужны какие-то компоненты? Проси все, что пожелаешь. - Благородный император, у меня нет лекарства, и я не смогу его сделать, - с легким поклоном ответил старик. - Так зачем же ты явился, мерзкая собака? Обмануть меня вздумал? Я прикажу бросить тебя в самый глубокий колодец на веки вечные! – взъярился мой друг. - Ханзай, - прошептал я из последних сил. Мне казалось, что последние минуты мои истекают, и я хотел только узнать правду, какой бы страшной и отвратительной она ни была, - дай ему сказать… пожалуйста… Кашель снова рванул мне грудь, внутри словно провернули острый кинжал, и от боли на миг я забыл обо всем. А когда смог снова дышать, услыхал: - Я не могу сделать лекарство, но знаю, что может вылечить юного Сокола, - бесстрастно продолжал старик. - Что же это, отвечай! – нетерпеливо воскликнул Ханзай. – Клянусь, я переверну весь мир… - …И ничего не найдешь. Нам нужна кровь. - Кровь? - Нечеловеческая кровь. Кровь одного из его отцов. Вскрикнула стоящая у окна Анна и широким рукавом платья закрыла лицо. Я онемел, полагая, что ослышался. А Ханзай уже ухватился за эти слова. - То, что Шахин – не человек, я давно догадался. Кто его родители? Светлые духи? Небожители? Тэнгри? Бедный мой Ханзай, что с тобой будет, когда ты узнаешь правду. Когда мы оба узнаем ее. Хорошо, что я не увижу, как с твоих флагов спарывают соколов. - Я не скажу, кто они, - ответил старик, - да и важно ли это. Главное, что они уплыли по реке времени. - Значит, надежды нет? – горестно вскрикнула Анна и с шелестом шелка опустилась на колени. - Издеваться над нами вздумал, колдун? – зарычал, как настоящий черный лев, император. – Стража! - Охолонитесь, ваше величество, гнев и несдержанность – плохие советчики в делах, - спокойно и даже царственно промолвил старик. – Я успел вовремя, еще можно спасти Белого Сокола. Но для этого придется отправиться в пещеры Мглистых гор к извечным источникам. Родная кровь сильна, возможно, удастся позвать ушедших назад. У меня закружилась голова. Новости одна другой чуднее обрушивались на меня, в висках стучала кровь, сердце в груди трепетало, как осиновый листок на ветру. - Неужели такое возможно? – спросил враз притихший Ханзай. - Для таких, как они, да, - веско проронил старик. Анна всхлипнула и заплакала, заскулила, как побитая собака. Непонятно, то ли от радости за меня, то ли от ужаса, в который ее повергли все эти известия. Я выдохнул через силу и прикрыл глаза. - Закладывайте повозки, седлайте самых быстрых каманцев, выдвигаемся немедленно, - распорядился император и сжал мою слабую руку в своей сильной горячей ладони, - мы спасем тебя, братец. Спасем, чего бы это ни стоило. Я слышал суету во дворе. Ханзай собирал лучших воинов, оставлял распоряжения на время своего отсутствия, орал на нерасторопных слуг. Он был весел и доволен, что, наконец, появился хоть какой-то лучик надежды, что не нужно сидеть, сложа руки, и ждать неизвестно чего. Он и раньше ненавидел ожидания, в битве всегда ломился напролом. И сейчас был столь же прямолинеен, мой добрый и верный друг. Анна отправилась помочь собраться бабушке. Было немного тревожно, как та переживет дальнюю дорогу, но я прекрасно понимал, что здесь, в покое и уюте, бабуля ни за что не останется. Хьюга прогнал лекаря и сам взялся одевать меня в путь. Он был единственным, пожалуй, человеком, при ком я не стыдился показаться слабым и беспомощным. - Давайте, просунем руку в рукав, господин Шахин, вот так. Вы еще держитесь молодцом! Ваши родители гордились бы вами! Кажется, Рио уже знал о том, что сказал лекарь. Я мог попытаться выспросить у него, почему-то это было не так страшно, как пытать злобного и алчного старика. Тот стремился помочь мне, но душа его была черной, я ясно видел это. - Хьюга! - Что, молодой господин? - Кем были мои родители? Воин потемнел лицом, низко опустил голову, молча продолжая помогать мне одеваться. - Почему никто мне не говорит правды? – в отчаянии прошептал я, в горле было солоно, то ли от слез, то ли от сочащейся из легких крови. Я уже второй день, как кашлял ею. – Неужели они были такими чудовищами, что даже упомянуть о них противно? Хьюга вздрогнул и просверлил меня взглядом своих светлых и неподвижных, как у змеи, глаз. - Не смейте так думать, господин Шахин. Они отдали жизни, чтобы вы жили на свете. Теперь содрогнулся и я. Сделалось стыдно и горько. - Тогда почему? - Чтобы вам не было больно, молодой господин. Ваша бабушка взяла с нас слово, что мы унесем в могилу тайну вашего рождения. Прямой, всегда ясный взгляд старого воина затуманился. Я зацепился за его печаль, потянул за ниточку туманный клубок его мыслей. Слабая, дрожащая рука потянулась к растущим в кадках ползучим азалиям. В ту же секунду растения выметнули буйные молодые побеги, вытянулись, поползли по массивным дверям спальни и оплели их, запирая намертво. - Мы не выйдем отсюда, пока ты не расскажешь мне все, что знаешь, Хьюга. Непомерное усилие заставило меня согнуться в жестоком приступе кашля. Грудь болела, я едва мог дышать. Воин держал меня в руках, повернув лицом вниз, бережно обнимал, не давая упасть от слабости. - Я умираю, Хьюга, - прошептал я, сплевывая соленую кровь и облизывая губы, - я не очень верю старику, и хотел бы… Расскажи о них, какие они были, любили ли меня? Рио тяжко вздохнул, почти застонал сквозь сомкнутые зубы. Он прижал меня к своей груди, укачивал, как в детстве, когда я был еще ребенком. - Хорошо, молодой господин, я расскажу все, что знаю. Вы были смыслом моей жизни, когда я потерял… его. Хьюга устроился на краю постели, держа меня на коленях, баюкая на своей широкой груди. - В молодости я был отчаянным головорезом, настоящим сорвиголовой, нанимался в охрану к богатым господам и не знал над собой власти. Даже всемогущий и всемилостивый был для меня пустым звуком – в тех землях, где я родился, отреклись от божественной силы и поклонялись духам. Однажды очень богатая и влиятельная особа наняла меня, чтобы сопровождать с восточного континента некую влюбленную пару. Золота мне посулили столько, что не только я, но и все мои потомки до седьмого колена, буде они случатся, могли жить безбедно. Я согласился и по прошествии пары кварт встретил в порту сиятельного господина с молодой женой. Я сразу понял, что они не простые люди. Господин, хоть и носил потертый и недорогой наряд, был столь красив, что от его света в кабацкой гасли свечи. А его девушка… Я, наивный, решил, что он украл красотку из гарема самого императора или его наместника. Ее дивные, печальные глаза смотрели в самое сердце. Стоило мне только их увидеть, и блеск всего золота мира вмиг поблек. Я, никогда никого не любивший, не знавший ни жалости, ни сочувствия, понял, что готов умереть за один лишь взгляд этих черных глаз. Хьюга горестно вздохнул. Я слушал его, затаив дыхание. Так вот какими были мои родители. - Ты любил мою мать? – с замирающим сердцем спросил я. Хьюга заглянул мне в глаза с неистовой надеждой, словно я был той, которой он отдал сердце, или мог ее вернуть. Я вдруг понял, отчего он иногда глядел на меня, своего ученика и воспитанника с ненавистью – наверняка винил меня в смерти дорогого ему человека. - Путь в Касотоллу был долгим и трудным, - переведя дыхание, проговорил воин, - за нами по пятам шли шпионы инквизиции, мы вынуждены были ехать без отдыха. Ваши родители переносили путешествие стоически. Но все сделалось еще хуже, когда ваш отец обратился демоном, чтобы спасти Анну. - Демоном, - эхом откликнулся я, находя подтверждение рассказу Анны. Это слово и этот образ отзывались во мне болезненным, до тошноты отвращением, отрицанием, неверием. Я будто сам отрастил копыта и рога. И крылья, да, еще крылья. Хьюга будто почувствовал, отстранил меня и, приподняв подушки, бережно опустил на них. - На нас объявили охоту. Инквизиция и церковное воинство преследовали нас по пятам, селяне, напуганные обещанными карами, присоединялись к травле. В пути ваш отец был ранен отравленной стрелой, и в Касотоллу мы привезли его почти бездыханным. Я прикрыл глаза. Голова закружилась, под веками метались тени прошлого – дымными факелами, блеском огня на начищенных латах церковной конницы, острыми черными листьями терна, бешено бьющимися на ветру. - Хьюга, скажи, а… какой он был, мой отец? Глухое рычание поднялось из груди воина, я чувствовал, у него был готов ответ. Но неожиданно он сказал иное: - Ваш отец, молодой господин, хоть и наполовину был демоном, не желал никому зла. Он всего лишь защищал свою любовь и своего сына. - Ты ненавидел его? – едва слышно от стыда спросил я. - Да, - былая ярость прорвалась, но лишь на миг, а потом тон смягчился, стал непривычно теплым, - но они любили друг друга. Когда вместе – так светились, солнца не надо. Я помолчал. Внутри скреблось от надвигающегося приступа кашля, начиналось удушье, но я боялся, что, если раскашляюсь, Хьюга прервет рассказ. - А моя мать, какой она была? – спросил я. Мне не понравились намеки колдуна, и я решил для себя, что, если сейчас Рио опровергнет его, я поверю своему воспитателю, а не злобному старикашке. Но Хьюга вдруг сжал губы в бледную полоску, длинно, трудно выдохнул и промолвил: - Когда ваш отец стал совсем плох, я, ничтожный наемник, осмелился предложить госпоже помощь и защиту. Я видел: срок близился, мы были в осажденном замке и неоткуда было ждать подмоги. Если бы господин умер… Я был отвергнут, но самое страшное – узнал тайну этих двоих. Прекрасная госпожа оказалась переодетым юношей небесных кровей. В ответ на эти слова мои мысли и чувства перемешались причудливым разноцветным комом. Я боялся худшего, но надеялся на лучшее. Мой отец любил мужчину? Это не столь редко встречается, вот и Ханзай как-то, перебрав сливового вина, рассказал по секрету, что в юности, в борделе Оэвы попробовал раба-мальчика. Но сам факт того, что я рожден во грехе и скверне от союза мужчины с другим мужчиной… Видно все, о чем я мучительно размышлял, отразилось на моем лице, потому что Хьюга схватил меня за руку и крепко, ободряюще сжал ее. - Умоляю, не думайте о них дурно, господин Шахин. Что им до мнения людей? Они были иными, я понял это много позже, для них не было другого закона, кроме любви. И от этой любви родилось светлое и чистое душою дитя. Я закрыл глаза. Я глотал слезы, они не лились из глаз, а текли где-то глубоко внутри. Это был и стыд, что подумал плохо о самых родных своих людях, и печаль, что никогда их не видел и не знал отцовской любви, любви двух отцов, это была щемящая тоска вперемешку с отголосками снов, в которых я блуждал по темным пещерам вдоль черной и густой, как смола, реки. - Права ваша бабушка, не надо было вам знать правду. - Так больно, Хьюга, - пожаловался я, - так хочется их увидеть. - Скоро вы встретитесь с ними, господин Шахин, - тяжело вздохнув, ответил воин, - так или иначе. Я все же уговорил Ханзая отправиться в путь ночью. Я умолял его остаться в столице с молодой женой и маленьким сыном, боясь, что за время нашего отсутствия враг нападет на Каду. Надо признать, моя болезнь изрядно подорвала боевой дух наших солдат. Лекарь дал мне сонной травы, и я уснул. Но даже во сне не было покоя. Темнота обнимала со всех сторон, я не видел нигде просвета, не слышал живых голосов, даже воздух был спертым, словно в храме, где читают над покойником. Я брел во мгле, не разбирая дороги, не зная, куда идти, кого искать и что со мной будет, если ослабевшие от болезни ноги откажутся мне служить. - Шахин, - далекий, едва слышный голос, будто дуновение ветерка коснулся моих волос. Я вертел головой, пытаясь отыскать источник звука, но плотный смрадный воздух колыхался волнами, не пропуская, не давая определить. Я побрел наугад. Ди выглядел измученным настолько, что веки сами опускались под тяжестью сна. Он опять простоял в дозоре куда больше, чем мы договаривались. Я подхватил его, из обмякших пальцев в грязь вывалились катаны. - У тебя кровь. Бережно вытер измочаленным от долгого ношения рукавом рубахи длинный порез на его левой щеке. - Это ничего, - сказал Ди и, несмотря на смертельную усталость, потянулся за поцелуем, - как же я соскучился, Ками. - Я знаю, я тоже… Но мы не можем… - Да, да, иди уже, иди… Но он не мог оторваться от меня, запустил замерзшие пальцы под рубашку, прильнул бешено бьющимся сердцем к моей груди. Я жадно целовал его нежные, родные, испачканные чужой кровью губы. Вот оно, наше наказание, с той минуты, как я догнал Ди у реки времени и упросил вернуться, мы почти не были вместе. Слишком лакомой добычей были мы, живые, с теплой кровью, в царстве мрака и тьмы. Сначала мы бежали, потом, поняв, что выхода нет, и в каком бы направлении мы ни двигались, вернуться назад невозможно, остановились на каком-то крошечном безымянном островке. В пещерах преисподней не было ни дня, ни ночи, но нам требовалось хоть немного спать. Дозор несли по очереди, давая отдохнуть друг другу после смертельной битвы. Сколько времени так продолжалось, я не знал. Бесконечная череда текущих в темноте и крови минут, складывалась в часы, дни, годы. Я замечал их лишь по тому, как менялся, взрослея и мужая, мой возлюбленный. Теперь это был молодой воин с суровым и одухотворенным лицом, для меня все таким же красивым и ненаглядным. - Тихо, - с трудом оторвался от меня Ди, - слышишь? Снова духи. - Слышу. Не беспокойся ни о чем, радость моя, отдыхай. Ди не разжимал рук. - Камран, я не могу спать. Все время вижу во сне его, нашего мальчика… - Любимый! - С ним какая-то беда. Я чувствую сердцем… В груди моего любимого теперь билось лишь одно сердце, совсем, как у человека. Я с силой притиснул к себе Ди и резко отстранил. Мертвенный холод духов уже ощущался спиной. - Я приказываю тебе отдыхать. Спи. - Как ты мог бросить его там одного? – голос Ди зазвенел струной. Мое лицо окаменело. Он не смел осуждать меня за мой выбор. - Если бы пришлось выбирать снова, ничего бы не изменилось. Ди опустил голову, принимая ответ. Я знал, что он сам поступил бы так же. - Радость моя, Ди. Если наш сын не здесь, значит, он жив, значит, видит солнце и небо. Не печалься, спи спокойно. Я развернулся и, не глядя, пошел на каменистой тропе к берегу, на ходу вынимая из ножен затупившийся за годы меч. Теперь я был уверен, что слышал голоса, едва слышные, как шелест ветра в садах прекрасной Кады. Во сне казалось, еще немного, стоит только сделать еще сотню-другую шагов, и я увижу их, услышу, пойму то, важное, что всегда ускользало от меня. Но ноги не держали, и я падал в черную, кишащую червями землю, тонул, не чувствуя опоры, задыхался, не имея сил кричать. - Шахин, - живой, родной голос вырвал меня из удушающих объятий кошмара, - дитя, отрада моего сердца! Бабушка склонилась надо мной, ласково гладила волосы, приговаривая речитативом заклятие, отгоняющее злых духов. Совсем как в детстве. Да она и не изменилась за эти годы, не постарела, лишь глаза посветлели, знаменуя приход старости. - Просыпайся, Шахин, отгони кошмар, открой глаза, милый. - Бабуля? – хрипло прошептал я. – Уже утро? - Нет, вечер, скоро в путь. Я вспомнил. И про лекаря, и про Мглистые горы, и про… - Бабуля, пока мы еще здесь, расскажи мне об отце. Бабушка вздохнула. - Анна и Хьюга нарушили обещание? - Не сердись на них. Они хотели, как лучше. Ее лицо потемнело и будто съежилось, на нее словно обрушились годы, которые прежде проходили стороной. - Я хотела уберечь тебя от зла, Шахин. От зла, которое течет в твоей крови. Ты – отрада моих глаз, мое сокровище, прости, что мало верила. Творец привел тебя в этот мир для искупления грехов моего сына, но я боялась, что проснется его порченная кровь… Я едва дышал, не смея задавать вопросов. Правда, как кислота, разъедала ее изнутри, она несла эту боль всю жизнь и никому ни о чем не рассказала. - Он был таким красивым, мой Камран, совсем как ты. Я любила его больше жизни, больше солнечного света, он и был светом, ярче которого не найти. Мать любит свое дитя, каким бы оно ни было, но моего мальчика любить было легко. Он был послушен и ласков, всегда приветливый, исполнительный. Я не могла помыслить, что в таком совершенном сосуде плещется яд. Мое дитя – мое возлюбленное дитя – стал черным колдуном. Его проклинали, ему поклонялись, и то, и другое он находил забавным и убивал легко, шутя. Я думала… я надеялась, глупая, что сын одумается, ведь он каждый раз возвращался из путешествий с дорогими подарками и никогда ничем не обидел меня. Однажды мой сын увел девушку, единственную дочь наших соседей, любимую, позднюю, как благословение богов. Грешная, я возблагодарила Четырехликого, что мой мальчик нашел себе ровню, добрую и благочестивую невесту… Ее нашли мертвой, с кинжалом в груди, на алтаре в окрестностях Чин У. У нее были выколоты глаза и на бедрах вырезаны символы… демонические символы… Бабушка не выдержала, разрыдалась, и я отругал себя, что все-таки заставил ее говорить. Разве мне легче стало от ТАКОЙ правды? Разве легче ей? - Не плачь, - прошептал я, чувствуя, как в груди вскипает то ли кровь, то ли слезы, - бабушка, не плачь! - Я пошла к Видящим, Шахин, - не в силах сдерживаться, воскликнула она, - и все рассказала. Я сдала масочникам своего сына, СЫНА! По бледным щекам ручьями текли слезы, мне хотелось обнять ее, стереть эти соленые ручейки и заставить замолчать. - Каким бы он ни был, это моя плоть и кровь. Видящие обещали усмирить силу демона, обещали не делать ему зла, и обманули! Они пытали моего сына, рвали на куски, причиняли боль…. Шахин! Я не хотела тебе такой судьбы, поэтому заставила Хьюгу и Анну молчать. Чтобы ты никогда не узнал, не захотел испробовать этой доли. Ты винишь меня, дитя? Я хотел ответить, что нет, не виню и не смею осуждать. Но вместо слов из горла вырвался кашель, внутри будто что-то оборвалось, и я, вздрогнув от боли, выплюнул изо рта кровь. Бабушка заголосила, призывая лекаря, в ушах загремел топот чьих-то ног, я кашлял, харкал кровью и не мог остановиться, хотя испытывал дикую боль. Дворцовый целитель приложил к моей груди холодный, как болотная жаба, компресс, велел откуда-то взявшимся слугам держать меня за плечи, а страже – вывести кричащую от страха бабушку. - Что с ним? – услышал я голос Ханзая, когда приступ утих, и я лежал, с трудом заставляя себя проталкивать воздух в истерзанные легкие. - Блистательный император, - подобострастно ответил лекарь, склонившись до земли, - ваш друг умирает. Он едва может дышать, его грудь… - Посажу на кол! - Я немедленно приготовлю кровоостанавливающее, - перепугано залепетал лекарь, от львиного рыка Ханзая цепенели даже бывалые воины. - Разве оно еще не готово?! Для чего я тебя здесь держу? Ты что, умеешь только женские боли снимать, лежебока? Все уже должно быть готово в дорогу! - Я сию минуту… Но Ханзай уже не слушал его, подошел к моему одру и присел на корточки. - Продержись немного, Шахин, - попросил он, - у нас самые быстрые кони. Два дня – и мы в горах… Едва я хотел ответить, как кашель снова вырвался с каплями крови. Они усеяли белоснежную наволочку и щеку императора. - Прости… я не уверен… - Проклятые аронийцы! Больно? Конечно, больно. Но ты должен, Шахин! В тебя верят люди, ты нужен нам… мне нужен. Я с трудом улыбнулся. Какой же он славный, мой побратим Ханзай. - Пожалуйста, не езди. Ты должен остаться здесь, с женой и сыном. - Даже не смей просить меня о таком! – твердо, даже яростно ответил император. – Ты – мой друг, ты мне больше, чем брат. Ты жизнь мне спас, и я обязан отплатить тем же. Вспомни же, это ты вырвал из моих рук отравленное письмо, это я бы сейчас умирал. - Перестань себя казнить. - Шахин, ты должен жить. Я клянусь, что сделаю все, чтобы ты поправился, помнишь, ты обещал стать духовным наставником моего сына. Я отложил церемонию, чтобы… - Выбери другого духовника. На всякий случай. Императрица расстроится, если наследник не будет именован в срок. - Другого не будет! – резко ударил по малахитовому столику кулаком Ханзай. Камень треснул, от него отломился кусок. - Выступаем! – приказал император и легко, как пушинку, поднял меня на руки. – Повозка уже готова. Толчок ледяного, гнилостного воздуха прервал короткий мучительно-нужный сон. Ди! Где он? Что с ним? Я научился чувствовать его настроение, даже когда не видел. Сейчас с ним что-то не так, он растерян, он опустил меч. Что должно произойти, чтобы Ди опустил меч? Я поднялся с острых камней, все тело ломило, занемела рука. Выдернул из ножен клинок и кинулся на берег, где из мутно-серого марева тумана на нас наступали духи убитых. Ди я увидел сразу. Он стоял и беседовал с бесплотной, но оттого не менее опасной тенью. Глупый мальчишка! Здесь нет доброжелательных духов, в преисподней ни одна бестелесная тварь не будет служить живому, будь то шаман, или колдун, потому и говорить с ними бесполезно, только рубить в туманные клочья. - Ди! Он услышал, хоть и не обернулся, напряженно глядя перед собой и держа меч наготове. Нельзя поворачиваться к этой мерзости спиной, тут же расстанешься с душой. И Ди это знает. - Будь осторожен, любимый, - предупредил я, медленно приближаясь. О чем бы ни говорил он с тенью, я не собирался оставаться в стороне. На войне нет никаких тайн, особенно у нас друг от друга. Я подошел ближе, встал за плечом Ди, пытаясь понять, что это за дух, почему не нападает, а вполне мирно колышется в душном воздухе побережья. Ди судорожно вздохнул и протянул мне левую руку, вцепился, будто готовился упасть. Дух начал стремительно наливаться силой, очевидно, его сил хватало, чтобы частично обрести плоть и предстать предо мной в своем видимом облике. Это была хрупкая молодая женщина в странной одежде – полотняное платье, подвязанное широким поясом, без рукавов. Тонкие изящные руки украшены татуировками шаманки, как и узкие босые ступни. Дух смотрел на меня любопытно и немного грустно черными, оленьими глазами. - Ты ее знаешь, моя радость? Ди сглотнул, облизнул губы и медленно кивнул. - Это моя… мать. - Великие духи! – вырвалось у меня. Я смутно помнил, Ди рассказывал, что убил мать своими руками, это было его посвящением в тень клана Амиэ. Но, несмотря на это, он вспоминал ее с теплотой. Дух мягко улыбался, Ди кусал губы и периодически кивал. Я понял, что они переговариваются мысленно. Я напряженно ждал, готовый ко всему: ударить, закрыть собой Ди, обнять любимого и снять губами слезы с его ресниц. Дух матери Ди двинулся к нам. Я поднял меч, но ладонь сжалась на моем запястье. Тень женщины приблизилась ко мне, жадно вглядываясь в мои глаза, будто искала в них ответ. Мертвенный холод неживого существа окутал меня ледяным коконом, но смотрела она без злости, даже – хоть это и немыслимо для духа – тепло. - Ты спустился за моим сыном на дно миров? – прозвучало у меня в голове, виски сдавило обручем из льда. - Да, - прохрипел я, охваченный ужасом. Так близко подпустить мертвое нельзя, не отдав при этом больше тепла, чем можно отдать без риска. - Забери его для жизни, молю, - попросила она, - забери отсюда. - Если бы я мог, - глядя в умоляющие глаза, сказал я, - я бы сам остался здесь, лишь бы Ди жил. - Обещаешь? – настойчиво спросил дух. - Мы не можем найти выхода. Как бы я ни хотел… - Ты сможешь. Сделай правильный выбор, пожалуйста. Губы мертвой, две льдинки, коснулись моего лба. Я отпрянул, как от ожога, и тут же почувствовал, что рука Ди дернулась в моей. Переведя взгляд, я увидел, что мой возлюбленный оседает, обессиленный. Он все-таки был слабее меня, и разговор с духами выматывал его. Я уже не смотрел на тень черноглазой женщины, подхватил его, прижал к себе, стирая тонкую струйку крови, текущую из носа. - Ди, слушай меня, - быстро зашептал я, - закрой глаза и дыши. Все хорошо, я дам тебе силы. Мы выберемся, найдем выход, а если не найдем, я убью такую уйму этих тварей, чтобы пробить дно земли и выбраться на поверхность прямо здесь… - Он умирает, Ками. Я видел его во сне. - Ты сам позвал мать? - Да, - не открывая глаз, еле слышно прошептал он, - она сильная провидица. И родная кровь… Я затряс головой. Слова Ди заставили задуматься. - Почему ты его чувствуешь, а я нет? Ди открыл глаза, с сожалением провел ладонью по моей щеке. - Я носил его под сердцами, слышал его, сразу слышал. - Но все эти годы…? - И все эти годы, - смущенно ответил он. - Тогда почему молчал? – рассерженно спросил я, снова с раздражением замечая блики алого огня на лице любимого. Ди молчал, кусая губы. Отвел глаза и смотрел в туман над черной водой. - Ты оставил его. Отдал женщине, которая предала тебя Видящим. Я боялся… Я был так ошарашен, что не сдержался, столкнул его с колен, вскочил на ноги. - Я отдал сына своей матери. Его родной бабке. Кому еще я мог доверить свою плоть и кровь? Ди медленно поднимался, все еще прятал взгляд – так, я знал, он пытался побороть ярость. - Себе, - коротко, резко бросил он, - я просил тебя позаботиться о Шахине. А теперь мы здесь, а наш мальчик умирает! - Ди! - Ничего не говори мне, Ками, - тише и мягче сказал он, чуть ежась от наползающего с реки холода, - я знаю, как ты любишь меня, и не должен винить. Но мне не дает покоя мысль о пророчестве. Мужчины из моего рода не доживают до двадцати. На него нельзя было сердиться долго. Разве можно укорять в любви к своему ребенку? Я шагнул к нему и крепко прижал к себе, натянутого, как струна, яростного, как зверь. - Любовь моя, жизнь моя, прости, я не мог без тебя. Ты – моя слабость, рана в моем сердце. Если бы я не пошел за тобой, то и наверху не мог бы жить. Ди уткнулся лицом мне в плечо. Секунду помедлил и обнял за талию. - Я слышу зов, - прошептал он невнятно, - твоих сил хватит, чтобы пробить проход наверх? Это смахивало на бред. Выбраться отсюда? Я уже не мечтал. Не потому, что не мог. Мы просто забыли дорогу на свет. - Я ничего не слышу… - Услышишь, - пообещал Ди уверенно, утыкаясь губами мне в шею. - Тогда мне понадобится много, много сил. Много душ. Ди отстранился, оглянулся на реку. - Я могу позвать. Ханзай был прав, отряд двигался очень быстро. Драгоценные каманцы летели быстрее ветра, подгоняемые кнутами и шпорами. Лежа в повозке, укрытый шкурами, я видел звездное небо и рваные сизые облака, несущиеся по нему со скоростью наших коней. Уже на рассвете показалась бурая древняя Дарвана, и император велел сделать привал. Лошади дрожали, с их морд падала густая пена. Ханзай на руках перенес меня на берег, поближе к спокойной в это время года реке, устроил поудобнее на волчьей шкуре и сел рядом. - Тебе легче? Мне было трудно говорить, не срываясь на кашель, а лекарь напоследок прошептал, что каждый приступ может стать последним, разорвав мне легкие. Поэтому я лишь кивнул и слабо сжал теплые пальцы друга. - Мне всегда нравилось это место. Тут нет поселений, дикая пустошь, камни и вода. Спокойно. Он улыбнулся своим мыслям. Мой бедный друг, он тяготился властью, уже давно успел ею пресытиться, устал от интриг и споров, от вечного недовольства министров и чрезмерного обожания народа. Все, чего он желал – это вести в бой армию, рубить доспехи врагов, крушить орды аронийцев и осаждать замки мятежных лордов. Но всего этого его лишил я своим даром усмирять гнев и смягчать сердца. Я вспоминал, как мы вдвоем вступили в столицу. На что была похожа прекрасная Када! Варвары превратили ее в хлев, испоганив белокаменные мостовые, поломав колонны, устроив водопой у мраморных фонтанов. Нас встречали ощетинившиеся пиками полки дикарей с налитыми кровью глазами. Город затих, будто вымер, ставни домов были наглухо закрыты, клумбы вытоптаны, на улицах гнили и источали зловоние трупы животных и людей. Я взирал на это с ужасом. Хотелось схватить за руку казавшегося невозмутимым и несокрушимым Ханзая, но нельзя было показать этим зверям свою трусость, и я просто шел и шептал про себя незнакомые, откуда-то взявшиеся в голове слова. Навстречу нам вышел воевода аронийцев: огромный, свирепый воин в кольчуге поверх кожаного доспеха. Его заросшее черной бородой до самых глаз лицо выражало крайнее презрение. - Лучше бы ты привел мне сочную девку, львенок. Думаешь задобрить меня этим щенком? Он расхохотался, и вслед за ним загоготали его воины, звеня оружием и кольчугами. - Разве тебе мало женщин в этом городе, вождь? – яростно спросил Ханзай. - Отчего же, - снова захохотал воевода, - мои воины повеселились и одарили ваших баб своим славным семенем. - А ты сам что же? Столько женщин, и ни одну не сделал своей? Я тревожно оглянулся на Ханзая, не понимая, к чему он клонит, зачем дразнит этого варвара, от шагов которого трещат плиты мостовой. Если он надеется победить его в честной битве, значит, попросту сошел с ума. Воевода аронийцев зарычал, взвыл, как дикий буйвол, и я даже зажмурился от ужаса, когда он притопнул ногой в железном сапоге с шипами. Зажмурился и почувствовал толчок в спину. Чтобы не упасть, я сделал шаг к бородатому дикарю и услышал голос Ханзая: - Я сделаю тебе подарок куда более ценный, отважный вождь. Этот мальчик – целитель столь искусный, что поднял меня из могилы. Позволь ему показать, на что он способен. Все еще не понимая, что задумал мой воевода, я смотрел, как арониец раздумывает, не убить ли нас. Секунды медленно отсчитывали срок нашей жизни, вождь дикарей глядел на меня и только на меня злыми темными глазами. - Эй, Бухраз, - подозвал он одного из стражников, который держал копье в левой руке, а правая в это время висела на рваной перевязи, - подойди к мальчишке. Пусть он вылечит тебя. Если сможет, так и быть, я не убью мальца. Только наглого черного льва. Воин, столь же жуткий, как и его предводитель, двинулся ко мне, удерживая копье так, чтобы при желании без замаха проткнуть им меня, как козявку. Войско аронийцев загудело, заволновалось, всем хотелось увидеть получше, как с нами расправятся. Воин встал предо мной, возвышаясь, как скала. - Ну, - рявкнул он, упирая острие копья в мою грудь так, что через рубашку просочилось пятнышко крови. Капелька упала на каменную плиту мостовой, и алый цветок мака расцвел под ногами. Варвар уставился на меня, заморгал удивленно, поспешно вытащил правую руку из перевязи и принялся сгибать и разгибать, двигать пальцами. Воинство зашумело, а Ханзай тут же закрыл меня собой от воина, который, впрочем, уже и не глядел на меня, все крутил рукой, не в силах поверить в чудо. - Мальчик, - громыхнул голос вождя, я вздрогнул, и Ханзай сжал мое плечо, успокаивая, даруя веру. – Иди ко мне, мальчик, вылечи меня, - велел варвар, протянул мне широкую, как лопата, руку, - я подарю тебе белоснежного жеребца с серебряной сбруей, если ты вылечишь меня. А если не сможешь – пожалеешь, что не сдох в младенчестве! - Повелитель! - неожиданно звонко ответил Ханзай. – Вели принести чашу с водой этому мальчику, а потом вылить ее в фонтан. Все твои воины, которые будут пить оттуда, тут же получат исцеление от ран. Вождь сдвинул брови и снова топнул ногой. - Я не верю тебе, молодой лев. С какой стати тебе помогать моим людям? - Я помогаю своим людям, горожане пострадали от ваших рук, мое сердце болит о мирных жителях Кады. - Хорошо, - подумав, решил вождь, - принесите чашу воды этому мальчику. Какой-то воин сдернул в головы начищенный до блеска шлем и, набрав в него воды из фонтана, принес ее мне. Она была грязной, отвратительно пахла конским пометом и трупами. Содрогнувшись, я опустил в нее руку и тут же выдернул и вытер о рубашку. Воин, повинуясь приказу вождя, отнес шлем обратно к фонтану и выплеснул содержимое. Я стоял, крепко держась за руку Ханзая, и боялся, что ничего не выйдет. Неужели кто-то будет пить эту воду. На что рассчитывает мой друг? И тут кто-то ахнул в тишине. Я оглянулся туда, куда смотрели все и увидел: сквозь мостовую в тех местах, куда упали капли воды со шлема, пробились ростки желтых хризантем. Яркие, буйные цветы упорно тянулись кверху, к свету. Войско аронийцев в ту же минуту превратилось в стадо бешеных овец. Они неслись к фонтану, отталкивая товарищей, падали, хватали друг друга за одежду. Жадно приникали к воде и пили, будто вечность испытывали жажду. Первым у фонтана оказался вождь. Он забрался туда в одежде, поливал на себя воду, захлебывался ею, хохотал и радовался, как ребенок. Ханзай прижимал меня к себе, чтобы не затоптали, в такой толпе немудрено. Вывел с осторожностью, присел на корточки, заглядывая в лицо. - Испугался, малыш? Не бойся! Ты – чудо из чудес, я никогда не дам тебя в обиду. В тот же вечер аронийцы покинули Шендру и ушли обратно за перевалы. - Шахин, брат, пора ехать. Лошади отдохнули, а путь еще не близок. Я кивнул, тихо вздохнув. Бурые волны Дарваны попытались облизать мои ноги. Ханзай заметил мой взгляд – он всегда понимал меня без слов – поднял на руки и отнес к самой воде, позволяя коснуться пальцами живой прохлады. Теперь на берегах зацветут сады и будут цвести до самой зимы. Даже когда меня уже не будет. К вечеру снова пришлось остановиться и дать передышку благородным каманцам. Я ждал привала так, как еще ничего в жизни не ждал. Каждый шаг коней, каждая секунда времени отдавались в моем теле болью, терпеть которую почти не осталось сил. Моя голова лежала на коленях Хьюги, воин – единственный, кроме Ханзая, кого я сейчас мог подпустить к себе. Для Анны и бабушки зрелище было бы слишком тяжелым, поэтому я велел держать их подальше. Хьюга гладил мои волосы, будто я был малым ребенком, но он хотя бы не плакал. Небо над нами сначала выцвело до полной слепой белизны, потом на западе, там, куда мы направлялись, расцвел алый закат. Острые черные верхушки гор взметнулись ввысь, словно острия пик, и сквозь них сочился кровавый свет. Теперь я даже наяву слышал отчетливый зов. Кто-то далекий и одновременно родной и близкий звал меня, рвался ко мне, любил меня всей душой. И я тоже рвался и любил в ответ, хотя и не знал, кого и где. Когда, наконец, кони с фырканьем перешли на шаг, смолк скрип колес и повозка остановилась, я выдохнул с мукой и прошептал: - Хьюга, дай маковое молоко. Воин вздрогнул, испуганно оглянулся. Рядом тут же появился растрепанный от долгой скачки Ханзай, схватил меня за руку и быстро заговорил: - Шахин, нельзя. Прости меня, брат, но нельзя. Лекарь сказал, ты можешь не проснуться. - Мне… - вместо слов изнутри, из самого дна вырвался кашель, я содрогнулся, расплескивая кровь, забился в руках Хьюги, едва не теряя чувства от боли. Звезды надо мной дрожали и грозились осыпаться с неба. - Шахин, - жалобно вскрикнул император и схватил меня на руки, - колдун, где ты, чтоб тебя пожрали гиены! Скорее сюда! Мне было страшно. Я не мог дышать, не мог заставить свою грудь впустить хоть немного воздуха, надо мной кружился весь мир, шумел, бился, а я не мог вздохнуть, и сделать вдох казалось главным. - Шахин, мой мальчик! – услышал я далекий голос. – Ками, скорее, он… Горькая жидкость обожгла губы и рот, просочилась внутрь жгучим комом, но на удивление уняла пламя внутри. Я смог вздохнуть и возблагодарил Великих Духов за то, что еще жив. - Шахин, мой милый друг! – Ханзай склонился надо мной, его черные глаза блестели от слез. Я бессильно опустил веки. Я мог дышать, и это было счастьем, другое было мне сейчас недоступно. - Посмотри на меня, Шахин, - умолял император, тормоша меня, заставляя открыть глаза. Мне хотелось спать. Так сильно, что я не мог заставить себя отозваться. Тем более что зов усилился, я слышал его явно, внимал ему с радостью, хотел навстречу. - Не трогайте его, ваше величество, - проскрипел едва знакомый, старческий голос, - лекарство забирает боль, но мутит сознание, он слышит вас, но не может ответить. - Ему плохо? – всхлипнул Ханзай. - Ему очень больно, и каждый вздох может стать последним. - Помоги ему! – заорал император в ярости. – Он должен дожить до твоих чертовых гор! - Я сделал все, что мог. Молодой господин и так борется с ядом дольше, чем любой человек. Все это я слышал в полудреме, мне было почти хорошо. Не так больно, не так страшно. Меня ждали, и я готов был пойти на зов. - Шахин, - снова затряс меня Ханзай, - посмотри на меня! Помнишь, как ты спас меня тогда? Ты просил: смотри на меня, не засыпай! Шахин, мой любимый сокол, не засыпай, смотри на меня, смотри! Мой добрый Ханзай! Я любил его, моего единственного, верного друга. Разве мог я позволить ему рыдать надо мной. Разве мог уйти, не попрощавшись? Собравшись с силами, я открыл глаза, и вздох облегчения вырвался из уст императора. - Ты очнулся! Ханзай отвернулся, чтобы утереть глаза, но они все равно блестели в рыжем свете костров. - Шахин, - снова заговорил он, - мы уже близко. Ты должен дожить до гор. Должен дотерпеть. Ты же мой стойкий воин, мой Белый Сокол, у нас одна судьба, одна страна. Тебя ждет мой сын и наследник, тебя ждет вся Шендра. Я улыбнулся. - Ладно. Я постараюсь. Ханзай тут же расцвел, едва не заплясал от радости. Когда дела призвали его, он оставил подле меня Хьюгу и колдуна, наказав последнему следить во все глаза. Я снова задремал, благо Рио Хьюга не тревожил меня, удобно устроив на шкурах. - Как же я ошибся насчет тебя, маленький сокол, - вдруг услышал я голос горного колдуна, - ты и правда чист душой и сердцем. Ни капли грязи, ни капли зла. Хьюга встрепенулся, выхватив из ножен меч, но я сжал его руку. - Что ты знаешь обо мне, колдун? – спросил я. – Расскажи, кем были мои родители, и кто такой я сам. Старик рассмеялся, подобрался ближе, ничуть не пугаясь воина и его меча. - Ты уже слышишь их, юноша? Родную кровь слышат издалека. - Они умерли? Они ушли к реке вечности? – откуда я знал обо всем этом? Колдун потешался еще пуще. - Они ушли к реке вечности, но не умерли. Твои родители живы, просто затерялись во времени, не нашли выхода наверх. Мое сердце забилось, как птица в силках. Значит, я могу дозваться их. Они вернутся ко мне, я увижу, услышу их. Отца и… отца. В пламени костра лицо колдуна казалось злобной алой маской Видящего. Только бы он не соврал мне. Только бы… - Я не лгу, повелитель, - промолвил колдун и неожиданно опустился на одно колено, - примите мою верность и позвольте служить вашей милости. У меня закружилась голова. - О чем ты, старик? Я не его милость, и я умираю. Мне не нужно ничьей службы. Я хочу лишь увидеть… - Ты – внук Аша, тот, кто превзойдет его могуществом, - веско и торжественно провозгласил старик, - таково пророчество, не нам спорить со старыми богами. Я закрыл глаза. Мне хотелось спать. Меня звали голоса, баюкали, ласкали, и я поддался зову и пошел на родной голос. - Шахин, мой возлюбленный сын… не ходи… От усталости дрожали руки. Казалось, на меня свалилось небо – или свод пещер – и грозит раздавить своей тяжестью. Весь в липкой грязи, в ошметках рваного гнилостного тумана, который несли с собой духи, потный и, кажется, окончательно утративший все человеческое. Сила, поглощенная в неистовой битве, бойне на берегу, отдавалась болью в висках, давлением крови изнутри жил, рвалась наружу, искала выход. - Ты слышишь? – в который раз спрашивал меня обеспокоенный Ди. Смотреть в посеревшее от напряжения и страха лицо возлюбленного было трудно. Он почти ненавидел меня за то, что я никак не услышу голос Шахина, никак не нащупаю нить обратной дороги, и я тоже ненавидел себя, но все равно не мог. Свидетели светлые духи, не было дня в этом аду, когда бы я не вспоминал о сыне. Невыносимо было думать, что мой мальчик, моя плоть и кровь растет вдали от меня, не зная отца. Отравленный демонской кровью, он идет по дорогам жестокого мира, и нет никого, кто может смирить его силу, научить терпению и состраданию к людям. Я вспоминал, как взял его в руки, один-единственный раз. Каким крохотным он был, и как был похож на меня. Если бы его рождение не отняло у меня Ди, я никогда не оставил бы его, но руны судьбы легли так, как легли. - Ками, пожалуйста, - отчаянное лицо Ди двоилось в слезящихся от усталости и бессонной ночи глазах, - сосредоточься, прислушайся, он зовет нас! Я качал головой, бессильно опуская руки. - Я не слышу. Ди закусывал губу до крови и вцеплялся пальцами в смоляные пряди волос. Духи рвались на берег тысячами, от них чернело в глазах, закладывало уши от бешеного свиста. В один момент я заметил, что никто больше не прикрывает мне спину. - Ди, где ты? – обернулся и был сбит с ног клубком черных, как нетопыри, духов. - Зачем ты убил нас? – взывали они. – За что? Раньше неживые все больше безмолвствовали, но теперь вдруг стали просить, рыдать, проклинать. Это были «мои» духи, мои жертвы, в разное время павшие от моей руки и так и не обретшие покой. - Ты убил нассс… За что? За что? За что? Разбросав черные скользкие тени, я все же увидел Ди. Тот сражался с духом, настолько могучим, что даже мертвый, он источал темную, кипучую силу. Они двигались быстро и столь искусно, что нельзя было не понять – родичи. Тени. Неужели это тот самый Тэн Эль? Я бросился к ним, но неистовая сила отшвырнула меня. - Убийца! – взвыли духи, прижимая меня к земле, сдавливая грудь. – Убийца, убийца! За что убил, за что? Что-то сильное вырвало из моих пальцев меч. Он звякнул о камень и стал тонуть в черной жиже. На горле стиснулись холодные мокрые пальцы. В ушах звенело. Духи радостно завывали и тявкали, как голодные гиены. Небо с оглушительным треском вдруг раскрошилось надо мной, осыпались рваные края, и нам на головы хлынула теплая живая кровь. Под утро, когда мы оставили коней и отправились вслед за стариком по горной тропке, мне неожиданно полегчало. В горах дышалось лучше, в низине звенел ручей и, несмотря на ранний час, пели птицы. Еще не проснувшееся солнце обозначило вершины Мглистых гор золотой каймой. Ханзай забрал меня из рук Хьюги – хоть я и смог дышать свободнее, но был чудовищно слаб – и, сжав в могучих объятиях, понес сам. Шли долго, сначала по узкой извилистой дороге вверх, потом вниз, и каждый шаг сопровождал шорох камней, предвещающих оползень и камнепад. Ханзай был осторожен, но шел бодро и был весел оттого, что я мог говорить и улыбаться. Меня охватило предвкушение чуда, яркое детское чувство, давно позабытое в боях и дорогах. Я ждал какого-то волшебства, долгожданного подарка, счастливой встречи. Солнце золотило небо, и птицы пели все сильнее. Колдун привел нас к узкой расщелине, которая вела в темные пещеры свода самой высокой горы. Дальше шли в темноте, с густо чадящими факелами. Ханзай прижимал меня крепче, а я снова начал задыхаться. Сзади ахала бабушка, причитала Анна, воины, которые сопровождали нас, гремели доспехами. От мерных шагов, духоты и дыма я задремал, а может, потерял сознание. Очнулся в огромной пещере с круглым отверстием в своде потолка, и изумился: я видел это место. Определенно, я видел его во сне. И эти неровные стены, по которым текли ледяные ручейки, и большой колодец, доверху наполненный неподвижной водой. Воины расставили факелы в заготовленные пазы, и все вокруг вспыхнуло и заблестело – в мокрых стенах отражались блики огня. - Вот оно! – торжественно провозгласил колдун, обводя рукой пещеру. – Вот сердце Мглистых гор. Ворота в иной мир. Замок повелителей духов. Ханзай нахмурился, повел плечами, и, подчиняясь его жесту, воины стукнули древками копий о камень пола. - Ты привел нас сюда старик, так говори, что делать? Эхо отозвалось из анфилады пещер, чудовищно исказив голос императора. В молчании старика мне почудилась угроза. Воздух похолодел, с потолка сорвались капли холодной воды, и меня снова согнуло в кашле, вывернуло в надежных руках друга. - Нужно позвать, - выждав паузу, вкрадчиво сказал колдун. - Как это сделать? – нервно озираясь и прижимая меня к своей груди все сильнее, спросил Ханзай. – Нужен специальный обряд? Поспеши, старый лис, Шахину все хуже. - Не нужен обряд. Лишь кровь, много, много крови, - торжественно крикнул колдун и воздел руки к тому куску звездного неба, что виднелся в отверстии кратера. Я не понял, что он кричал, кажется, это был какой-то чужой язык, гортанный и резкий. Но скоро голос стих, заглушенный бешеным свистом ветра, каким-то шелестом, стонами. Стало темно, сквозь меховой плащ, в который я был завернут, пробрал озноб. Черные тени, похожие на рваные лоскуты шелка закружились над нашими головами. Заметались, крича на своем языке, отыскивая теплую свежую пищу. Это духи, понял я. В горах жили шаманы, которые умели разговаривать с ними и даже подчинять себе, заставляя верно служить. Но простые люди не должны видеть и слышать их. Их никто и не видел. Только я и старик-колдун, который стоял и смотрел с безумным ликованием на лице. Ханзай озирался вокруг, не понимая, отчего вдруг похолодало, и вскрикнул, увидев, как один из воинов упал. Второй схватился за горло и тоже повалился на колени. Звякнуло копье. С глухо, отчаянно стучащим сердцем я наблюдал, как черные бесплотные убийцы разрывают глотки верным воинам императора. Как потоки крови из разорванных жил текут, собираясь в ручьи у подножия колодца. Темная, густая кровь, скапливается лужицей возле ног Ханзая. Визжит от ужаса Анна, хохочет старик. А воины, молодые, полные жизни, умирают из-за меня. - Нет! – отчаянно попытался крикнуть я. – Нельзя! Старик, останови это! Но крик вырвался из горла с кровью, в глазах потемнело от боли, остался лишь звон в ушах и шелест: - Повелитель пришел, наш повелитель вернулся… Наш… наш… - Шахин! – крик разогнал черноту. Ханзай отчаянно тряс меня, гладил лицо, я открыл глаза, едва дыша. Я не чувствовал тела, его прикосновений, все будто онемело. Лишь отвратительный вкус крови на губах и свист и завывание духов в ушах. Из последних сил я шевельнул губами: - Колодец… Если что и поможет, то лишь он, недаром я видел его во сне. Ханзай опустил меня на каменный бортик, опустился на колени рядом, прямо в багровую лужу. - Пожалуйста, - плакал он, держа меня за плечи, - пожалуйста, не умирай! Я плохо слышал его голос, другие живые голоса. Немилосердная агония сотрясала все тело, от нехватки воздуха кружилась голова. Метались тени, черная вода манила меня, тянула к себе. Вот она какая – смерть. Всего лишь начало реки времени. Я свесил руку в воду, больше не имея сил. Вода колыхалась, багровая, холодная, и в ней не было отражения, только сплошная чернота. - Надо еще крови, - громко сказал колдун. – Он слаб и не может дозваться. - Я, - голос Ханзая. Его руки отпустили мои плечи. Что-то полилось в воду, и она стала еще краснее. Руки Хьюги и Анны, исполосованные глубокими порезами, погружались в черную воду колодца. Они будто держали меня над бездной, все, кого я любил, кто был для меня светом. Бабушка. Только не она. Сухая бледная ладонь, уродливая рана до белой кости, темная кровь в воде будто алый дым. - Зови, - приказал мне старик, будто каркнул столетний ворон, - зови, повелитель, и тебя услышат. - Отец, - смог выговорить я вместе с последним вздохом, и тьма поглотила меня. Кровавый дождь. Кровавая пелена перед глазами. Духи шелестели и алчно завывали, предвкушая трапезу. Пролом над головой зазмеился, пошел вширь, небо за ним колыхалось водной рябью. Что-то шумело, кричало, хохотало, но я вдруг увидел нить. Она протянулась ко мне из темноты, светлая, тонкая, звенящая, как первая струна на лютне менестреля. - Отец, - услышал я далекий голос, струна слабо задрожала, вспыхнула ярким светом, а когда я на миг зажмурился, лопнула с жалобным криком. Понимание, что произошло, отозвалось похоронным набатом в висках. Где-то рядом сквозь мельтешение черных теней я услыхал горестный стон Ди и осознал, что снова его подвел. Его и нашего мальчика. Вот оно, наказание за все мои грехи! Не услышать родную кровь, не успеть обнять родное дитя. Гнев и боль пробудили спящее во мне чудовище. Израненное духами тело выгнулось, раздаваясь вширь, отращивая рога и крылья, копыта и когти, огонь взметнулся из глаз, освещая мертвый подземный мир. Чужое водянисто-багровое небо поливало теплым, кровавым дождем, колыхалось, пуская круги. И в них, будто в том проклятом колодце, я видел жизнь, прошедшую вдали от меня. Но только наоборот, не будущее, а прошлое. Как дивный белокурый мальчик с венком из ромашек на головке бежит по цветущему лугу, в котором я с удивлением узнал окрестности горы Чин У, в объятья женщины, которую я до сих пор люблю. Как подросший юноша едет на белоснежном каманце с серебряным седлом, рядом со статным воином в императорских одеждах, а за их спинами колышутся на ветру флаги с соколом и львом, блестят начищенные шлемы и щиты, видны крепкие стены великолепной Кады. Как в смутно знакомой комнате совета в бывшем дворце Саломея седой старец подносит вождю на золотом подносе письмо с символом тетраида. Но вместо молодого правителя конверт хватает его светловолосый советник. Я увидел знакомую пещеру Кальдиш, льющуюся через край красную воду, лежащие рядом трупы в алом одеянии шендрийцев. Хохочущего Мордехая, Хьюгу, поддерживающего едва стоящую на ногах Анну. Мою мать в луже крови, моего сына… Его серебряные локоны колышутся в ручейках воды и кажутся розоватыми. Светлые духи, мой мальчик умер, умер, не дождавшись спасения! Безумный вопль вырвался из моей груди. Стены пещеры затряслись, посыпались мелкие камушки. Духи испуганно метнулись в разные стороны, как пугливые шакалы прочь от проснувшегося льва. Уничтожить, разбить вдребезги мир, погубивший самое светлое, что в нем было. Самое дорогое, наш дар, который не сберегли, не сохранили… Смерть этому миру, смерть! Буйство охватило меня, заставило расправить крылья, закричать от горя и ярости, снова вызывая обвал. Мне больше не нужна была связующая нить, я чувствовал в себе клокочущую мощь, способную разрушить все – и над землей, и под ней. - Ди! Он сидел на камнях, бессильно опустив руку с обнаженным мечом. Скрюченная темная фигурка, голова опущена, плечи дрожат. - Мы опоздали, Камран… - тихо сказал он, не поднимая лица, - его больше нет. Я его больше не чувствую. Я ничего не сказал, понимая свою вину, разделяя его боль. Просто протянул ему руку. Ди не станет легче, если мы устроим на земле кровавое пиршество, но он пойдет за мной, куда бы я ни направился – это непреложная истина. - Я не убил Тэн Эля, - глухо промолвил Ди, - не убил снова. Достаточно было просто… пощадить, ты знаешь? Я отшатнулся, закрылся рукой от яркого света, когда он поднял на меня глаза. Сквозь лохмотья одежды сочился свет, глаза сияли. Ди медленно поднялся на ноги, и я, смаргивая текущие от режущего свечения слезы, увидел развернувшиеся за его спиной белоснежные крылья. - Пойдем, Ками, - с грустью сказал Ди, - я хочу увидеть моего мальчика, хоть раз. Я запрокинул голову к взбесившемуся то ли небу, то ли своду пещеры. - Пойдем. Страшный грохот, камни посыпались вместе с дождем на наши головы. Мы взялись за руки и рванулись ввысь, навстречу льющемуся через пролом солнцу, голубому небу, миру живых, который я собирался уничтожить. Там, куда я попал, была только темнота и больше ничего. В первый миг ужас охватил меня. Не такой я представлял себе смерть. Не пустой черной бездной, где нет ничего, и ты обречен на века тишины и одиночества. Но я не успел еще впасть в отчаяние, когда понял, что я тут не один. Рядом со мной был кто-то, я слышал шаги, дыхание, стук сердца. Если бы еще хоть немного света, но… В изумлении я заметил слабое свечение где-то под ногами. Сначала в одном месте, потом в другом, а позже повсюду из земли стали подниматься ростки, тянулись вверх и раскрывали нежно светящиеся бело-розовые бутоны. - Здравствуй, Шахин, - произнес мужчина, приближаясь ко мне. Я увидел высокого беловолосого воина. Он выглядел молодым, но в глазах плескались века, а голос поражал глубиной и мощью. - Здравствуй, - ответил я, поклонившись. Воин скупо улыбнулся. - Я услышал зов крови. И тут меня осенило. Родовое сходство, я похож на него, как… - Ты мой отец? Он покачал головой, разглядывая меня с интересом и приязнью. - Кто же тогда? – не отставал я, мне казалось важным узнать, понять, кто я и почему такой, откуда взялся мой дар. - Прежде, чем ты услышишь ответы на свои вопросы, позволь спросить. Ты хочешь вернуться? - Конечно, хочу! – не раздумывая, ответил я. Там, в мире живых меня ждали друзья, Ханзай, бабушка. Мне нужно было назад. - Но… мои родители? - Ты слишком многого от меня хочешь. Будь терпелив, юноша, - назидательно произнес беловолосый воин, и меня рвануло куда-то вниз, к земле, я упал, покатился и замер в неудобной позе, весь в воде, с головой, лежащей у кого-то на коленях. Грудь наполнила огнем уже привычная боль, тело охватила слабость. Ко всему прочему, чьи-то железные пальцы крепко держали мой подбородок, не давая закрыть рот. На язык капало что-то густое и соленое, текло ручейком, заполняя рот. Я попытался мотнуть головой, увидев вознесенное над собой запястье с глубокой поперечной раной. Но держали меня крепко и неумолимо. - Глотай, юноша, - велел уже знакомый голос. У меня не было другого выхода, кроме как послушаться. Я сделал глоток, другой, с трудом через истерзанное горло. На миг подумал, что лучше бы остался там, где нет боли, а только тишина и светящиеся цветы. Но больше никто не давал мне выбора, кровь лилась сплошным ручьем, я захлебывался, соленая жидкость попадала в нос, мешала дышать. Мне казалось, эта пытка никогда не кончится. Когда же воин отнял руку от моего рта, я старательно отер губы рукавом и вздрогнул от осознания, ЧТО только что сделал. Силы вернулись в мое тело так стремительно, будто никогда его и не покидали. Я мог дышать, вертеть головой, двигать руками. Мог подняться и сесть, замечая, что вода совсем ледяная и ноги онемели за то время, пока я лежал в ней. - Повелитель Аш! Я с удивлением увидел, как старик-колдун преклоняет колени перед воином. - Ты вернулся. - Повелитель, повелитель, - в экстазе зашелестели духи. Небо распахнулось перед нами ясное, лазурное, пронизанное солнечными лучами, от которых отвыкли в темноте преисподней. Я лишь на миг позволил себе полюбоваться, подставить вымокшие, закаменевшие от вечного озноба плечи теплому солнцу. Нет! Не заслуживает это солнце светить, когда мой сын больше не дышит. Пусть исчезнет без следа. Пусть небо станет черным и беззвездным, пусть земля застынет, скованная льдом на века и тысячелетия. Пусть некому будет плакать, и некому смеяться. Пусть никогда больше не будет алых масок четырехликого божка, как и тех, кто носил под ними злобу и коварство. - Ками, остановись! Мы стояли у разлома земли, где в глубине еще виднелся клубящийся мертвенный туман, и стонали духи. Ди прижался ко мне, стиснул в сильных руках, прильнул к груди. Небо над нами стремительно темнело, поднималась буря. Над белыми стенами рвались ввысь флаги. - Прошу тебя, не надо, - умоляюще прошептал Ди, - месть не вернет нам сына. Я замер. Душа рвалась на части. Ненависть, гнев и боль владели мной, требовали выхода, бурлили в жилах, но мягкий голос любимого, его рассудительность, его нежность – гасили костер. Белое крыло легкими невесомыми перышками коснулось щеки. Я запустил пальцы в смоляную гриву Ди, прижался губами к его соленым от слез губам. - Ты не сердишься на меня? Скажи, что простишь, и я смогу снова дышать. - Ты не виноват, - ответил Ди, - никто не виноват. Мы долго стояли, обнявшись, на ветру, пропитываясь чистым воздухом мира живых, пытаясь понять, поверить, что выбрались, что снова на земле, живы, вместе. Мой Ди со мной, теплый, родной. Нас заметили со стены. В серой пене грозовых туч я заметил лучников и, наконец, осознал, что моя ипостась не сменилась, я остался демоном, да и Ди до сих пор крылат. - Мы в Шендре, - оглянувшись, промолвил мой Амиэ, - возле стен Кады. Снова проклятая Шендра! Сколько бед принесла она нам, сколько долгов мы оставили, убегая из этой страны. И по воле судьбы-лиходейки Шендра стала домом Шахина, местом, которое он любил и защищал. Полетели стрелы, я закрыл собой Ди, не раздумывая. Но мой любимый лишь крепче сжал мою руку. - Не нужно. Они ничего нам не сделают. И верно, стрелы вспыхнули в воздухе и погасли, не долетев до нас. На стене ахнули, началась паника, в бойницах мелькали алые плащи и начищенные шлемы. - Ками, - тихо сказал мне Ди, - этот город был городом нашего мальчика. Его привезут сюда, чтобы похоронить, как героя. Сердце пропустило удар. Ди говорил буднично, будто уже смирился. Но я слишком хорошо его знал, смирения в нем не больше, чем во мне милосердия и человеколюбия. - А значит, мы должны защитить Каду, как это делал Шахин. Я огляделся. На белокаменных стенах метались факелы и флаги, там готовились к битве. - От кого? Они считают врагами нас с тобой… - Камран, - укоризненно проронил Ди, - как же ты не понимаешь? Обоих вождей нет в столице. Отличный момент для Видящих нанести удар, как считаешь? - Проклятье! – вырвалось у меня. Тут и я услыхал духов, кружащих вокруг Ди, они принесли новости о приближающейся к стенам Кады армии. Положение столицы Шендры было отчаянным. После ухода основных сил к северной границе, где продолжались нападения на мирные деревни, в крепости остался лишь гарнизон, который давно не воевал – оборона Кады строилась на чудесном даре Шахина. - У нас не больше трех часов, чтобы подготовиться к битве, - выслушав путанные донесения духов-разведчиков, понял я, - надо остановить врага на подходах, если они займут перевал, им будет легче атаковать долину. Ди стоял, глядя вдаль нечитаемым взором, собранный и решительный. - Я потерял меч, Ками, - едва слышно в завываниях ветра, промолвил он. Ди любил свою катану, пожалуй, даже больше, чем флейту. Уходя за ним к подземной реке, я взял и то, и другое. Не было дня, когда бы пальцы любимого не держали потертую кожаную рукоять порядком затупившегося оружия. - Мы найдем тебе новый меч, моя радость… - бережно сжав его плечи, я коснулся губами его скулы. - Ты не понял. Я больше никогда не возьму в руки оружия. Ни катану, ни сюрикен, ни лук. Твердая решимость в его голосе не удивила меня, как и свет, вырвавшийся из дивно-прекрасных глаз. Если Ди что-то для себя решал, изменить его намерение не могли ни боги, ни демоны. - Наш сын сражался без меча, не пролив ни капли крови, он выиграл войну и подарил народу мир и благоденствие. Мы победим, не убивая, это наш долг перед мальчиком, понимаешь? Я не понимал. Наверное, на дне моей души было столько демонской черноты, что она душила ростки истинного благородства. Но я готов был покориться воле Ди. Если он того хочет, я не стану перечить. Вдали показались ровные ряды щитов, соломенные шляпы и алые маски боевых полков тетраида. - Пойдем в город, Ками. Ничего не бойся. Теперь моя очередь отдавать долги. Ди распахнул белые сильные крылья – кто бы мог подумать! – и, не отпуская мою руку, потянул ввысь. На миг сделалось тихо. Духи примолкли пред воином, колдун преклонил колени, лишь было слышно, как журчит вода, сбегающая по гладким камням вышедшего из берегов колодца и хрипло дышит за моим плечом верный друг Ханзай. Я огляделся в тревоге. Светлые небеса, что же тут творилось: розовая от крови вода, тела воинов лицами вниз распластаны в этой воде и их плащи колышутся, словно живые. В льющемся сквозь кратер тусклом свете видно, как бледны лица Анны и Хьюги. Но… - Бабушка, - выдохнул я, бросаясь к ней, полулежащей у стены. Ни о чем другом я не мог думать в этот миг, ни о странном человеке, поившем меня своей кровью, ни о родителях, так и не выбравшихся из мрачной преисподней. - Бабушка, очнись! Это я, твой Шахин! Открой, пожалуйста, глаза! Я тряс ее за плечи, гладил холодные щеки, целовал, и она подняла веки. - Мой мальчик, - прошелестел почти бесплотный голос, - ты выбрался… - Да, дорогая бабушка. Теперь все будет хорошо. - Вот и славно, - улыбнулась она, протянула дрожащую руку и погладила мне волосы, - вот и хорошо. Мой мальчик, мой Камран… Она ошиблась. Я рассмеялся, поцеловал ее ладонь. - Бабушка, я Шахин, ты перепутала. - Да, - согласилась она, - ты так похож. И закрыла глаза. Я снова испуганно затормошил ее, принялся поднимать, но шаги зазвучали за спиной, грохочущие, как молот горного кузнеца, и тяжелая горячая ладонь легла мне на плечо. - Не тревожь ее сон, мальчик, - промолвил он, его голос раскатился по пещерам гулким рокотом. Обернувшись, я увидел, что облик воина разительно изменился – плечи раздались, за ними торчали кости, с которых, похожие на серый плащ, свисали крылья. Глаза светились багровыми углями. В другой ситуации меня обуял бы ужас, но я только что пил кровь этого существа, и она излечила меня от смертельной хвори. - Она умерла? – жалобно спросил я, мучительно стыдясь слабости, но не в силах ничего с собой поделать. Самый близкий человек, самый родной, не считая сгинувших в преисподней родителей, умирал на моих руках. - Ты можешь ее спасти? Излечить ее своей кровью? – надежда проснулась и погасла, когда демон ответил: - Законы мироздания мы можем обойти, но не отменить. Это под силу лишь ныне сгинувшим богам. Мать твоего отца знала, что делала, и заплатила своей жизнью за твою. Я перевел взгляд на лицо бабушки и увидел легкую улыбку на бледных, мертвых губах. - Бабушка, спасибо, - прошептал я, прижимаясь щекой к холодеющей ладони. - Встань, Шахин, мой внук и наследник, - велел демон, сверкнув глазами так, что в пещере стало светлее. Я не посмел ослушаться, слишком ошеломленный и подавленный случившимся. Если бы я знал, к чему приведет затея колдуна, остался бы умирать в столице. Рядом со мной тут же возник Ханзай, придвинулся плечом, надежный, как скала. С другой стороны, обнажив меч, скалился Рио Хьюга. Демон сощурил свои пламенные глаза, повел крыльями с угрозой. Вот он какой, мой дед. Отец моего отца. - Я пришел на зов своей крови, - сурово проговорил он, - и вижу упадок и оскудение. Духи голодны, в горах гнездятся банды разбойников, колдуны служат выдуманным божкам. Шахин, моя кровь и плоть, отныне ты новый повелитель восточных земель. Бери и владей своим наследством. В тишине не слышно было даже дыхания. Я словно забыл, как дышать. А потом единый громкий возглас теней пронесся на пещерам, гася факелы и вселяя ужас в сердца живых: - Слава князю Шахину! Слава повелителю, слава! Дай нам еды, и мы будем служить верно, вечно… Еды, еды! - Цыц, - оборвал вой духов дед, - я вижу сомнение в твоих глазах, юноша. Неужели я ошибся и ноша не по плечу моему внуку? Я нахмурился. Когда Ханзай неожиданно сделал меня соправителем и советником Шендры, я стал много читать. В исторических хрониках было упоминание о человеческих жертвах, которые приносили императоры, чтобы духи охраняли горы от вторжения врага и помогали с погодой и урожаем. - Соглашайся, брат, - сжал мое плечо Ханзай, развернул к себе, заглядывая в глаза, - Шендра станет самой могучей державой, самой неприступной и гордой. Видящие никогда не сунутся, если у нас в услужении будут духи гор. - Они потребуют жертв, Ханзай, - прошептал я, - нельзя отдавать живых людей мертвым. - Подумаешь, - отмахнулся император, - еще мой двоюродный дед заключал договор с горными колдунами и платил им откуп. В тюрьмах много народа, есть чем расплатиться. Я сомневался. Все во мне протестовало этому решению. Но демон начинал сердиться, и я понимал, хочу ли я того, или не хочу, духи будут искать пропитание. И возможно, найдут его в виде караванов шендрийских купцов. - Мой друг, - ободряюще промолвил Ханзай, - всем известно, какое чистое у тебя сердце. Я возьму весь грех на себя. Ради моей страны, ради ее благополучия, я готов заплатить требуемую цену. - Что ты решил, юноша? – демон стремительно превращался в человека. Обычного, усталого человека с выцветшими от прошедших веков серыми глазами. Лицом он был молод, но годы беспощадной печатью легли на его черты. - Я согласен. Дед улыбнулся. - Держи их в узде. Будь верен слову. Постарайся найти то, ради чего стоит жить. Он шагнул мимо меня, легко поднял на руки бабушку. И я поразился, увидев, каким юным и светлым стало ее лицо. - Прощай, юноша. Он ушел в темень одной из пещер. И снова стало тихо. Стражники Кады сильно изменились с тех давних пор, когда нам с Ди пришлось жить в этом городе. Выучка не позволила им удариться в панику при виде пары крылатых существ. Если белые крылья и мягкое неземное сияние Ди были скорее приятны глазу, то я ничуть не сомневался в том, что мой собственный вид пугающий до мурашек. Даже в Шендре, где поклонялись древним богам и заключали сделки с колдунами и духами, я вряд ли мог быть желанным гостем. Но стражники на стене не дрогнули, хотя и побледнели изрядно. Вперед выступил седобородый воин, огромный, как валун, в алом плаще начальника стражи. - Кто вы такие? – перекрикивая ветер, спросил он. – Чего вам надо? Ди опустился на стену, складывая за спиной крылья. - На Каду надвигается войско Видящих, у них отменно выученные колдуны и огненные смеси, - звонко ответил он, - мы пришли помочь. - Помощь мы не отвергаем, - с достоинством проговорил начальник стражи, - с тех пор, как проклятые иноверцы погубили нашего Сокола, беды обрушиваются одна за другой. Наши войска у границы разбиты, а теперь враг под стенами Кады, и мы готовимся принять последний бой. - Погодите призывать смерть, у нас найдется, чем ответить воинству тетраида, - успокоил его Ди. - Как вас называть, защитники? - Можете назвать нас двое… Двое. Я улыбнулся, любуясь своим Ди. Он всегда умудрялся увидеть и выразить самую суть. Наши имена канут в лету, но всегда, навечно, мы останемся двоими. Что бы ни случилось – вместе, вдвоем. Ветер рвал плащи, трепетали легкие нежные перышки крыльев, факелы гасли. Невидимые никому, кроме нас, испуганно и алчно вились духи, предвкушая пиршество. Мы стояли на кромке стены, глядя с высоты вниз и вдаль, на перевал, где поблескивали щиты и копья. - Что ты задумал, любимый? Как ты собираешься одолеть десятитысячную армию и колдунов? Я теряюсь в догадках. - Положись на меня, Камран. Положись на меня. Он оттолкнулся и расправил крылья, паря, как птица – и когда только успел научиться. Не понимая, что он собирается делать, встревоженный от незнания, я мог только последовать за ним. Перевал пропустил войско тетраида, и теперь армия ползла в долину, как орда черных муравьев. Виднелись памятные алые и белые маски Видящих, соломенные шляпы колдунов, начищенные до блеска бревна таранов. Ди опустился на скалу, похожую на зуб дракона и торчащую на самом пути армии. Беспечно присел, складывая крылья, приготовился ждать. - Чего мы ждем? Легче всего остановить их, пока не миновали перевал. - Я не собираюсь останавливать их, Ками, пусть идут. - Готов поклясться, что мне привиделось, будто ты обещал защитить город, - задумчиво глядя вдаль, сказал я. - Твоя правда. Но для этого недостаточно остановить войско. Мы пропустим их в долину. - Ты хочешь запереть здесь армию тетраида? - Я хочу показать им истинную суть, - с легкой улыбкой промолвил Ди, мне почудилась грусть в его словах. Что-то он понял, поменяв ипостась, в какие-то неведомые мне выси заглянул, сделался сильнее. Боль пробила брешь в замкнутом коконе его души и вытащила наружу то ясное, брызжущее светом существо, которое было заключено в человеческой оболочке убийцы-Амиэ. - Ками, когда войско минует перевал, сможешь ты завалить его каменными глыбами? Я должен быть уверен, что выжгу всю чумную заразу, и ни одна тварь не уйдет, чтобы дальше творить зло. В его чистом голосе и спокойном тоне я, как ни вслушивался, не нашел ни намека на месть. И кивнул – ну как я мог отказать моему Ди. - Тогда иди. Иди, любимый. Скоро все закончится. Его слова прозвучал враз с возникшим неожиданно ощущением – где-то далеко, к северу, проснулась древняя мощь, старая, как мир, усталая. Я не понимал, несет ли она угрозу, но чувствовал, как сплетаются в единый узел жизни, судьбы, дороги всех, кто когда-либо был мне дорог. - Ты чувствуешь? – в волнении спросил я Ди. Он удивленно моргнул, облизнул губы, совсем как прежде. - Да. Чувствую. Но пока у нас другая битва. Иди, Ками, иди. Сделаем хоть что-то, чем наш сын мог бы гордиться. Сглотнув комок в горле, я оглядел долину, наполнившуюся стройными полками воинства четырехликого бога. Таких жертв никому еще не приносили. Я коснулся губами губ Ди и рванул в небеса. Небо приняло меня, как чужого, метало туда-сюда порывами ветра, натягивало тонкую кожу крыльев. Когда я добрался до скал перевала, отряды арьергарда почти миновали широкий утоптанный тракт. Духи гор охотно отозвались на мой призыв, они давно спали, полные сил и довольства и были рады возможности проснуться. Скалам придется тряхнуть стариной. Удар, веселый гомон духов, мускулы налились силой, и первый валун сорвался с вершины. За ним другой, третий, и целая волна обвала сотрясла долину. Камни катились вниз по склону, кого-то зашибли, с хрустом разбили повозки и перебили хребет лошади. Армия Видящих оказалась заперта в озерной долине. Низкое небо с укором смотрело на людей, вздумавших убивать друг друга. А потом зазвучала флейта. Мелодия, которую играл, несомненно, мой Ди, была не похожа ни на одну из тех, что я слышал прежде. В льющейся в небесах песне словно звучала сама животворящая сила земли и неба, сила, заставляющая опускать оружие и продолжать свой род, сеять семена в рыхлую вспаханную землю, молиться добрым богам, любить и отдавать, не прося ничего взамен. Величайший дар истинных богов, созидателей, покровителей. Песня звучала, флейта плакала, взывая к душам и сердцам, разбивая оковы, освобождая то светлое, что было даже во мне – наполовину демоне, не говоря уж о людях, чей век так короток. Сквозь льющиеся помимо воли слезы, теплые, очищающие, делающие мир ярче, я видел сияющую фигурку среди клубящихся грозовых туч. Тень от белых крыльев разрослась, занимая небо, засветилась белым и серебром, флейта пронзительно зарыдала. И умолкла. Я понял, всей глубиной души, что ничего в этом мире уже не будет прежним. Что пришел защитник, которому под силу менять, не разрушая. Ди больше никогда не понадобится его катана. Когда я смог оторвать взгляд от сверкающих крыльев и осмотреть долину, то понял, что не вижу ни одного флага тетраида и ни одной маски. Мы еще не скоро отправились в путь, слишком потрясенные всем случившимся. Я горевал по бабушке, все еще не в силах осознать, что ее нет. Казалось, это дурной сон, мне привиделось, как она умерла, как ее забрал огнеглазый демон. Я ведь даже похоронить ее не мог. В залитой водой пещере стремительно темнело, это благословенный вечер опускался, покрывая шелковым плащом со звездами горы. Колдун посмотрел вверх, на небо сквозь отверстие кратера, что-то пробормотал себе под нос, а потом подошел и опустился на колени предо мной, склонив голову. Спина его осталась прямой и гордой. - Прими мою службу, новый повелитель. Я научу тебя, как держать в повиновении живых и мертвых. - Благодарю, старик, - я вынужденно опустил ладонь на его костлявое плечо. Касаться его мне не хотелось. – И принимаю твою службу. Я обернулся к Ханзаю, который по-прежнему верной тенью стоял за плечом. - Надо вынести тела воинов из пещеры и забрать с собой в Каду. - Они пали, как герои, и будут похоронены с честью, - согласился император, - пойдем наружу, друг мой. Как же я счастлив, что ты жив! В этом скупом признании мне почудилось больше тепла, чем в огне горящего костра. - Иди один, приведи своих людей, чтобы забрали тела. У меня есть еще пара вопросов к старику. Ханзай покачал головой с сомнением, но не стал перечить, глядя на меня, как на любимого младшего братца, которому прощал любую шалость. Ушел он неохотно, незаметно сделал знак Хьюге, думая, что я не вижу. Хорошо, что большую часть своего доблестного отряда, император оставил у подножия горы. При мысли, что жертв могло быть больше, сердце леденело у меня в груди. Остался один лишь неразрешенный вопрос, едва ли не самый важный. Тот, что мучил меня больше кровавого кашля по дороге в Мглистые горы. Мои родители. Я был уверен, что дозвался, докричался до них. Они услышали… или это только были отголоски агонии? Они по-прежнему внизу, блуждают во тьме, потому что дали мне жизнь и умерли за меня. - Желает ли повелитель взглянуть в колодец вечности? – без подобострастия спросил старик. Я тревожно глянул – вода опустилась и теперь плескалась в колодце, темная и мирная, как и положено ей. - Что он должен мне показать? - Вы повелитель. Вам он покажет все, что пожелаете, - учтиво отозвался колдун. Я сделал шаг на нетвердых ногах. Показалось даже, что болезнь возвращается, настолько сильно подгибались мои колени. И вдруг в коридоре, куда ушел император, раздались шаги. Кто-то бежал, оскальзываясь на камнях, трудно, с хрипами дыша. - Беда, господин Шахин! Нападение! Импера… - кровь булькнула у воина в горле, выплеснулась изо рта, и доблестный шендриец рухнул у моих ног замертво. В спине у него торчали две чернооперенные стрелы. Тетраид. Видящие. А ведь я чувствовал. Предупреждал Ханзая, но мой друг отмахнулся, считая, что надежно запер масочников за северными горами. Не помня себя, я помчался по каменистому ходу, дважды заплутал, свернув не в тот коридор. Наконец, сообразил призвать услужливых духов, которые черной тенью заскользили вперед и повели меня в нужном направлении. Я выбрел на белый свет и замер, охваченный отчаянием. Все воины, весь отряд полег в неравной битве. Мой гордый Ханзай лежал мертвый возле горы трупов, изрубленных им собственноручно. Его застывшие глаза смотрели в синеющее небо, а из горла торчала предательская стрела. Я взвыл от горя, замечая, но не осознавая до конца, что людей тетраида несколько сотен, что они поднимают луки, а я безоружен и беспомощен. Будь проклят день, когда старик-колдун пришел в императорский дворец и мой побратим затеял опасное путешествие. Я бросился на врага с голыми руками, воя и крича, как дикий зверь. Визжала Анна, что-то кричал Хьюга, духи охали и шипели, ожидая добычу. Никогда еще в своей жизни я не был в подобном бешенстве, никогда мне не было так больно. Ханзай, мой друг, почему ты не послушался, почему оставил меня? Почему оставил Шендру? Почему ты умер, ты, тот, за кого я едва не принял смерть? Не прощу. Не помилую. Не могу, не могу, не могу. Пусть я буду проклят вовек, но ты не умрешь напрасно, мой Ханзай. Я увернулся от стрелы. Меня словно влекла, тащила вперед какая-то немыслимая сила, и вскоре, неуязвимый для мечей и стрел, я дотронулся до воина в маске. Неистовый оглушительный крик разорвал прохладный сумеречный воздух. Как он кричал, это воин! Как вслед за ним завопили другие. Я отшатнулся, понимая, что натворил. У меня не было оружия, даже кинжала, даже шпильки в волосах. Но масочники умирали в жутких муках, и я увидел, почему. Острые, живые, стремительные стебли вырывались из земли и пронзали тела, столь быстро и густо, что никто не успел, не смог убежать или укрыться. Узкие, гибкие лозы нанизывали врага, распинали изнутри, как шарлатан-целитель болотную лягушку. Из сочащихся кровью ран вырывались ярко-белые ароматные бутоны цветов. Вскоре все предгорье расцвело белыми, с кровавой росой цветками. Густо, красиво, смертельно. Я увидел упавшую на землю алую глиняную маску и, наступив ногой, с хрустом раздавил ее. Потом силы оставили меня. Я ползком добрался до мертвого тела моего друга, обнял его и застонал от тоски. Горы отозвались мне таким же горестным стоном. Не знаю, сколько времени прошло. Я был обессилен, раздавлен, сломлен горем и замаран грязью своего поступка. Была уже глубокая ночь, когда Анна и Хьюга смогли уговорить меня отпустить тело императора и перебраться ближе к бивуаку, где еще тлели костры и валялись одеяла воинов. За ночь неутомимый Хьюга перенес из пещеры тела шендрийцев наружу. Утром мы вместе погрузили на телеги павших, и мертвый караван двинулся в сторону столицы. Я презирал себя за трусость, но так и не смог заглянуть в колодец вечности. Сама мысль о том, чтобы продолжать поиски родителей, наполняла меня страхом. Как я посмотрю им в глаза после того, что натворил? Как они смогут жить, если узнают, какое чудовище породили на свет. Я мысленно просил у них прощения всю дорогу до Кады. Там, остановившись на отдых в одном из селений, я узнал, что столица осаждена. Перевала больше нет – по нему прошел оползень. Да и города, скорее всего, тоже. Небо постепенно светлело, тучи расходились, так и не пролившись дождем. Начинался вечер, и над головами загорелись яркие, как будто чисто вымытые звезды. Не только люди просветлели от песни Ди – весь мир. Прежде грозное воинство побросало мечи луки, запылали костры, в которых горели алые и белые маски. - Что нам теперь с ними делать? – с некоторой опаской спросил начальник стражи. - В долине хватит места, чтобы разместить людей. Они более не причинят зла, но среди них есть отменные воины, колдуны, ремесленники и загонщики зверей, - разумно ответил Ди, - если кто-то захочет остаться – не прогоняйте. Прежде Када славилась своими красавицами, изменилось ли что-то с тех пор? Начальник стражи закивал: - Как прикажете, господин Защитник, как прикажете. Вы спасли нас всех, и весь народ нашего славного города милостиво просит вас возглавить пир и празднество. Мне хотелось остаться. Снова почувствовать себя живым, человеком, вспомнить, как это – просто жить, а не сражаться за свою жизнь каждую минуту. Када стала еще краше. И теперь в ней не было никого, кто желал бы и мог разлучить нас. Но Ди решил иначе. - Нам пора туда, где мы нужны больше, - сказал он, и тогда все, кто был на стене, преклонили свои колени. - Вы будете желанными гостями у нас, Двое, - торжественно провозгласил за всех начальник стражи, - а если надумаете вернуться, помните, что вас здесь всегда ждут. - Не побоитесь демона? – не выдержав, усмехнулся я. - Нет - после того, как слуги лживого бога пытали и убивали наших братьев и детей. Мы верим лишь своим глазам, и вашим делам. Внизу со скрипом распахнулись ворота, и в город хлынула толпа. Я видел глаза людей, ясные, удивленные, будто после долгой слепоты прозревшие и теперь созерцающие чудо. Тетраид всегда собирал под свои щиты лучших, мастерски дурманил, одних только зелий, туманящих мысли, масочники знали больше любого знахаря. Теперь, когда чары пали, в Каде останутся славные люди. - Камран, - ладонь Ди легла в мою. Он настойчиво повлек меня, и я поспешно распрощался с седовласым воином, оставив ему в услужение дух воздуха. - Если случится беда, дайте знать. Симарг домчит любую весть в считанные минуты. - Камран, пойдем, - нетерпеливо звал меня мой белокрылый возлюбленный. Взволнованный, смятенный, он потащил меня прочь от городских стен, к скалам перевала, где уже была непроглядная мгла сумерек. Я мог догадываться, что Ди хочется побыть наедине. Я и сам наскучался, так хотелось, наконец, обнять его покрепче, прижать к груди, поцеловать глубоко, нежно. - Ками! Ками, Ками, Ками! – Ди схватил меня за руки, едва не пускаясь в пляс, как мальчишка. Видеть моего хладнокровного и сдержанного Амиэ таким было в высшей степени удивительно. - Скажи мне, что ты тоже чувствуешь, тоже слышишь! - Да о чем ты, любимый? - Наш мальчик жив. Он горюет, его сердце обливается кровавыми слезами, но он жив и здоров! - Как такое может быть? – в радостном изумлении спросил я, хотя это и не важно. Шахин, наш сын! - Я не… я не знаю. Не хочу знать, - быстро зашептал Ди, обхватил мое лицо ладонями и расцеловал в лоб, брови, щеки, даже в нос чмокнул. – Я должен его увидеть, Ками, - прошептал в самые губы, - не могу больше ждать. Полетели? К полуночи мы добрались до крепости Цен Хай, где лорд-командующий приграничьем принял меня с теплотой и радушием. Весь замок тут же подняли на ноги. От зажженных факелов стало светло, как днем. Из постели вытащили жреца Древних и велели отслужить над умершим императором и его доблестными воинами первичный молебен. Во дворе было тесно и душно, я устал и был разбит горем, ноги дрожали от слабости, но я хотел побыть во время молебна со своим другом. Жрец долго наряжался, для него редкостный случай – служить молебен по самому императору. К концу обряда, когда плакальщики затянули свою горестную песню, лорд увлек меня в мои покои, самые роскошные, какие нашлись в замке. Анна и Хьюга пошли со мной, лорд-командующий хотел было отправить их к слугам, но я не позволил. Нам принесли обильный ужин, но мне в горло не лез кусок. Я выпил только чарку вина и меня заклонило в сон. - Анна, побудь с молодым господином, - велел Хьюга, - а я постерегу покои. - Вам бы тоже отдохнуть с дороги, - сказал я, - не надо меня опекать. Сейчас усну, уж очень устал. - Спите, господин Шахин, спите, - проговорила Анна ласково, но и не подумала уйти, осталась со мной. Впрочем, ее присутствие не спасло меня от кошмаров. Я снова видел горы и вьющихся черными обрывками тумана духов, оскал старого колдуна и пылающие глаза деда-демона. Я бежал и кричал, пытался вытащить стрелу из горла Ханзая, воскресить, пробудить к жизни. Его глаза открывались, но я видел в них такое же демоническое пламя. В холодном поту я проснулся, резко выдернул ладонь из руки Анны, и этим разбудил няньку. - Дурной сон? – догадалась она, нежно убрала волосы с моего вспотевшего лба. - Да. Мне приснился Ханзай… Анна, как же так? Я поправился, а он погиб. Что мне теперь делать? - Его величество очень любил вас, господин Шахин, - тихо проговорила нянька, - вы были для него светом и смыслом, хотя сами этого не замечали… - Что такое ты говоришь! – возмутился я. – Ханзай взял жену… - Да, дочь союзника, чтобы скрепить мир и усилить Шендру. Он взошел на ее ложе, любя другого. Сердце пропустило удар. Я осел на подушки, схватился за голову. - Это видели все. Он оставил на вас свою страну и своего сына. Вы будете хорошим правителем, молодой господин, и хорошим наставником маленькому наследнику. - Анна! Прекрати! Зачем ты мне разрываешь сердце? Я не хочу править без Ханзая, никогда не хотел! Я и жить без него не хочу! Сначала бабушка, потом он, все умирают из-за меня. И родители, они тоже умерли, а я не смог их спасти. Я проклят, Анна! Для чего мне жить? Я сорвался с постели, неловко запутавшись в занавеси, принялся одеваться. - Господин Шахин, умоляю, - нянька схватила меня за руку, но я с силой вывернулся, проскочил мимо Хьюги и помчался по коридорам замка. Тело императора лежало отдельно от других, в крипте. Вокруг возвышения, на котором покоился мой друг, горели свечи, сотни, если не тысячи свечей. Народ любил своего льва и плакали по нему искренне и горько. В помещении находился жрец и несколько воинов из замковой стражи. Я приказал всем выйти. Должно быть, вид у меня был решительный, потому что ослушаться меня не посмели. Когда меня оставили наедине с Ханзаем, мое мужество покинуло меня. Слезы потекли по щекам, в глазах стало мутно от влаги, и я опустился на колени, горько рыдая. Теперь, когда Анна открыла мне глаза, я чувствовал себя еще больше перед ним виноватым. Ведь я видел в Ханзае лишь старшего брата, заботливого и доброго, веселого и отважного, я смотрел на него с восхищением, а он, должно быть, мечтал увидеть в моих глазах нежность. Теперь ему уже все равно. Ничего нельзя исправить. Я спас его от смерти дважды, но в третий раз враги оказались быстрее. И все, что остается мне – взять на себя его долг и выполнить клятву. Хранить его страну и воспитать маленького наследника достойным правителем. Таким образом справившись с обуревавшими меня чувствами, я немного успокоился и помолился древним богам о душе Ханзая, которая по легенде должна отойти в лучший мир. Если бы я не знал… если бы не видел своими глазами темные воды реки времени. Если бы не потерял в ней своих родителей. Мужчине недостойно прятать голову в песок, но как трудно смириться с правдой. Я должен был хотя бы попытаться вернуть их. Если бы я не сказал Ашу «да», и остался в преисподней, возможно, сумел бы разыскать свою кровь. - Отец, - прошептал я в пустоту. Огоньки свеч задрожали от неожиданно появившегося сквозняка, и на мои плечи легли чьи-то ладони. Одна – легкая и прохладная, другая – горячая и твердая, будто камень. - Шахин. Не веря своим ушам, я боялся повернуться. Все во мне кричало, ликовало и трепетало от страха, что я мог обознаться. Но это были они, те двое, кого я видел во сне в отражении колодца. Оба крылатые, статные и нечеловечески прекрасные. Один как две капли воды напоминал мне деда, другой – темноволосый, белокрылый, казался незнакомым, но лишь до того, как я услышал голос. Я помнил его смутно, будто отголоски снов или далеких-далеких воспоминаний. Я ничего не успел сказать. Белокрылый взял меня за плечи, заглядывая в лицо. - Камран – это он! Погляди, одно лицо с тобой! Светлые духи, мой мальчик, - воскликнул он, - какой ты уже взрослый и красивый. Смущенный, я не знал, куда девать руки, спрятал их за спиной. Слов тоже не находилось. Но этим двоим они были не нужны, огнеглазый шагнул ближе, и четыре крыла с шелестом накрыли нас, отделяя от всего остального мира. Я смутно чувствовал, что когда-то давно так уже было, я был рядом со своими родителями, купался в волнах их нежности и любви, слышал тихие голоса, чувствовал ласковые руки. Это были сладкие воспоминания, и я погрузился в них в коконе заботливых рук и крыльев. В душе постепенно воцарялся покой. - Ди, думаю, мы должны рассказать кое-что Шахину, - когда пришлось неохотно разжать объятья, сказал огнеглазый демон. Он сложил крылья и стремительно менял ипостась, если бы я не видел прежде подобного превращения, мог бы подумать, что рассудок подводит меня. Вскоре сын моего деда сделался обычным человеком, и слова второго о сходстве получили подтверждение. Белокрылый уже не был белокрылым. Бесконечно усталый молодой воин все еще держал меня за руку. - Он имеет право знать, что… - Я все знаю! – выпалил я, не раздумывая. Мне почудилось на миг, что они могут уйти. Я искал их, ждал все свои восемнадцать лет, но что если они просто возьмут и улетят. Я не смогу полететь с ними – у меня-то крыльев нет. - Бабушка скрывала правду, - быстро заговорил я, вцепляясь в руку того, которого звали Ди, - но я выспросил у Анны и Хьюги, и у колдуна тоже. Он велел мне позвать вас, потому что только родная кровь могла излечить меня от яда. Я искал вас, звал… Двое переглянулись. - Мы шли на зов, но не успели, - тяжело проронил Камран, - как получилось, что ты не умер? - Мне помог… Тут дверь крипты с треском распахнулась, и в полутемный зал ввалился верный Хьюга. - Молодой господин, простите покорно, что вламываюсь. Но уж больно напугали вы нас… Он осекся на полуслове, уставившись на моих родителей. - Светлые духи! – ахнул он. – Вернулись, хвала богам! Анна! Иди сюда, Анна, господин Ди и милорд вернулись. Начавшуюся суету пресек Камран. - Здесь не место для радостной встречи после долгой разлуки. Павший воин заслужил покой. - Ты прав, - серьезно согласился Ди, - Шахин? - Идите в мои покои, - неловко пожав плечами, попросил я, - Хьюга, вели принести вина и еды. Я скоро присоединюсь к вам. Ди неохотно выпустил мою руку. Наклонился, пощекотав гладкой смоляной прядью мне шею, и поцеловал в щеку сухими теплыми губами. Острое чувство солнечной, детской, незамутненной радости охватило меня. Я задержал его и тоже расцеловал, крепко, в обе щеки, как, бывало, бабушку. - Я сейчас приду. Мне так много нужно вам сказать! Они ушли. Без них в крипте стало темно и холодно, но я не мог оставить Ханзая одного. Оставить его вот так. За мое нынешнее счастье, за мою жизнь он заплатил своей, и мне никогда уже не вернуть ему долг. Это несправедливо, нечестно, мысли об этом отравляют радость от встречи с родными. - Не терзай себя, друг мой, - я вздрогнул и обернулся, узнав голос. При жизни он был звонче и веселей, но это, несомненно, был голос императора. Он сам бесплотной тенью стоял предо мной, и улыбка играла на его губах. - Все произошло так, как должно было. Колдун рассказал мне тайну твоего рождения. Ты должен был стать и станешь величайшим правителем восточного континента. Пред тобой преклонят колени и дикие аронийцы, и суровые арги, и могучие вайны. Я все это увижу, будучи рядом с тобой. - Но не живым! – горько сказал я. – Больше никогда ты не поскачешь со мной рядом на своем черном Молоте и не взмахнешь мечом. Никогда не возьмешь на руки сына… - Ты все это сделаешь за меня, - уверенно ответил Ханзай, - воспитай моего наследника достойным правителем. Будь строг со старейшинами и жрецами. Найди себе самую красивую невесту, которая сделает тебя счастливым и родит дюжину сыновей. Ты заслуживаешь этого, брат. - Ты останешься со мной? - Ты хотел бы этого? – на миг в черных раскосых глазах моего друга мелькнуло сомнение. – Я никогда тебя не оставлю, всегда буду рядом, друг мой Шахин. Иди к своим родителям, они тебя заждались. Утро еще только прочертило узкую алую полосу на востоке. Я сидел на скате крыши, рядом с каменным львом – памятных горгулий аронийцев давно разбили, еще при Саломее. Я хорошо помнил эту крепость. Ди взял ее в одиночку, и мы провели немало ночей в той самой постели, где сейчас спал наш сын. Я смотрел вдаль и ощущал себя полностью счастливым. Пусть война еще не закончилась, еще много впереди испытаний, но мы вместе, наконец, за долгие годы, втроем. Шахин вырос славным, мужественным юношей, чистым душой и сердцем, Ди светится от радости, что еще нужно, чтобы чувствовать себя довольным жизнью. Да, я больше не увижу ЕЕ. Теперь уже можно назвать ее – мать. Но, покидая Оэву, я знал, что так и будет. Мы оба знали, что больше никогда не увидимся. - О чем задумался, любимый? – Ди возник бесшумно, как кошка. Сел рядом, обнимая колени. - О том, как все хорошо. Что там с Шахином? - Уснул. Я спел ему колыбельную, - блаженно улыбаясь, ответил Ди, - что может быть лучше, чем убаюкивать песней своего мальчика? - Шахин давно не мальчик. - Я знаю. Позволь мне потешить себя, я мечтал об этом с тех пор, как мы были здесь в последний раз. - Ты уже тогда знал? – удивился я. - Догадывался, - зардевшись, кивнул он. – Но у нашего сына была та, кто пел ему перед сном. - Ты больше не сердишься на нее? - Глупый, я и не сердился. Я благодарен твоей матери за жизнь сына. Она обменяла ее на свою. - Да. Огненный диск солнца приковал взгляд Ди. Лицо порозовело, в глазах засветился огонь. Он стал еще краше, чем был прежде. - Что же дальше? Что мы будем делать? – спросил я. У меня, по правде, имелись планы, но выбор я хотел оставить за ним. - Разве нам нечем заняться? Шахин вступает в должность регента, в совете Кады далеко не все будут этому рады, особенно родственники императрицы, - и все-то он успел разузнать – бывшая тень Амиэ. - Кроме того, есть Мглистые горы – мальчику потребуется помощь, а кто лучше тебя сумеет обуздать непокорных духов. - Вижу, ты все продумал, радость моя. - Это не все. Видящие не закончились в озерной долине. Есть еще цитадель тетраида, несокрушимая башня четырехликого. Он был таким серьезным, хмурил лоб, рассуждая о своих планах. Я рассмеялся и резким движением опрокинул его, не ожидавшего, на спину, придавил собой, быстро и жарко целуя любимые черные глаза. - Раньше ты придумал бы более достойное занятие для нас, - ехидно сказал я, не прекращая обнимать его. Ди тоже развеселился, а потом ему стало не до смеха. Он выгнулся на неровной черепичной крыше, подставляясь под мои жадные руки и губы, и простонал, как прежде: - Скорее, Камран. Я улыбнулся. Приятно, что в мире осталось нечто неизменное.