Если прикоснуться к этому мальчику...

Он не поднимает головы и не смотрит в глаза. Чтобы стать другом Криденса Бэрбоуна, вы должны быть человеком, которому всё равно, какого цвета его радужка. Возможно, он не посмотрит на вас никогда, если вы не подойдёте, не возьмёте его пальцами за острый подбородок, не вскроете хрупкую броню насильно. Криденс и тогда ничего не скажет - как молчит сломанный цветок, как молчит птица с перебитой костью в крыле - только задышит чаще. Иногда кажется, что если прикоснуться к этому мальчику, он тут же погибнет - у него просто остановится сердце. Чтобы стать другом Криденса Бэрбоуна, нужно быть человеком, который не жмёт руку при встрече. “Я верю вам, мистер Грейвс” - говорит язык его тела. Он не хочет доверять себя чужаку, но доверяет - Персиваль чувствует. Больше некому. Криденс тянется к нему, как голодная псина, которой показываешь ломоть хлеба с маслом на раскрытой ладони. У Персиваля горло перехватывает, когда он представляет, какую власть имеет над этим существом. Если не хотите его уничтожить, им нужно любоваться со стороны, как диким животным, а Персивалю порой кажется, что уничтожить Криденса - это всё, чего он хочет. С сочным хрустом переломить, как кость. Чтобы брызнуло изнутри густой патокой и разжиженной медью. Абсурд, но когда кто-то кладет вам на ладонь хрупкую поделку из бумаги - рождается желание сжать кулак. Ему так нравится разрушать. Он уже не сможет остановиться. Губы касаются гладких шрамов, пересекающих линии на ладони. Прерывающих линию жизни и линию счастья в десятке мест. Персиваль не успевает подумать об этом, когда его отталкивают - неожиданно и сильно. Криденс отшатывается от него, как от чумного, ударяется лопатками о каменную кладку пыльного переулка. Уже поздний вечер - кажется, что Криденс отступил в саму тьму, лишь белоснежный удушающий воротник и бельмо его светлой кожи остались видны глазу. Он не поднял головы, конечно, он этого не сделал - но тьма с переулка пробралась на его лицо и мягко легла в углубление впалой щеки. Тьма была в его ресницах и волосах. Тьма была в его глазах, в его одежде и давно добралась до сердца. Этот мальчик имеет действие Империуса, этому невозможно противостоять, будь ты хоть министром при Министерстве, хоть самим президентом. Ты можешь создавать магию без палочки и сдирать шкуру со своего врага по щелчку пальцев, но здесь ты бессилен, как дитя. Не можешь даже моргнуть, чтобы защититься. Можешь лишь смотреть. Как тьма забирается в углубление его шеи и исчезает под рядом белоснежных пуговиц, будто просачивается в него самого. Или наоборот - находит выход наружу, затапливая собой весь Нью-Йорк, зажигая луну и звёзды. Криденс судорожно дышит, как дышат собаки в упряжках, преодолевая крайний рубеж. - Мой бедный мальчик… - шепчет Персиваль, отступая назад. Тьма в его надломленной линии бровей, тьма в его дыхании. Тьма живёт внутри него. Губы всё ещё чувствуют прикосновение к иссеченной руке. Иногда кажется, что если прикоснуться к этому мальчику, он тут же погибнет - у него просто остановится сердце, а Персивалю так нравится разрушать. И он уже не может остановиться. Он хочет коснуться каждого шрама на изувеченных ладонях, но отступает ещё на шаг. И ещё. Пока ночь не принимает его в себя, унося с переулка в вихре трансгрессии. Мир заворачивается вокруг, голову сжимает, будто раскаленными тисками, а потом… А потом он открывает глаза и задыхается. Судорожно садится на постели. Слепнет от бьющего в окна солнца. ...порой ночами ему снится не мальчик, сотканный из тьмы, а танго, бесконечно повторяющиеся три такта. С наступлением утра у него воспалены глаза и сжаты зубы. Головная боль беспощадна. Персиваль чувствует себя глубоко больным - сны постепенно сводят его с ума. Как сводят с ума сочувствующие взгляды коллег. Он вернулся около трёх месяцев назад, и, ему кажется, что выглядел лучше, пока был заперт в темнице Грин-де-Вальда, этого сучьего пса, который примерил на себя его тело и его положение. Как только обман раскрылся, начались эти сны. Эти разбивающие, уничтожающие сны, наполненные чужими желаниями. Чужой одержимостью. Персиваль часто закрывает изнутри дверь своего кабинета, садится за стол и с силой сжимает ладонями тяжёлую голову, гудящие виски. Зарывается в седеющие волосы пальцами и закрывает глаза. Под веками жжёт, будто кто-то плеснул в лицо огневиски. Как жаль, что Персиваль не пьёт. Когда дверь закрыта, коллеги не трогают его. Они думают, что ему тяжело. Что он адаптируется после стресса. Что ему нужно побыть одному. Они чертовски правы. Персиваль узнаёт имя мальчика, которого видит каждую ночь во сне, из газет. Криденс Бэрбоун. Они никогда не встречались вживую, но Персиваль смотрит на фотографию над статьёй о первом уничтоженном Обскуре, и понимает… вспоминает - от этих тёмных волос пахнет проточной водой и сливовым мылом. Лицо Криденса на фото почти такое же, как во сне. Малоподвижное, бледное. С ровными чёрными ресницами, узким подбородком и изломом чёрных бровей. Выбритые над ушами волосы кажутся куда светлее густой шапки на макушке. Персиваль смотрит в редко моргающие глаза неизвестного ему человека и сильнее сжимает ладонями свои виски. Он знает, что у Криденса ладони, покрытые шрамами и мягкая тёплая кожа там, где её натягивают выступающие шейные позвонки. Он чувствует, как ноет в груди при мысли о тёмном переулке Нью-Йорка на пересечении двух старых улиц. Однажды он приходил туда. Стоял между двух кирпичных стен и пытался понять, что с ним происходит. Прижимался лбом к пыльной каменной кладке и искал ответы в своей голове - директор отдела магического правопорядка в грязном переулке жался лицом к стене и не мог найти ни одного проклятого ответа. Их не существовало. Его тянуло сюда, словно магнитом, а когда он приходил - отталкивало, будто инородный предмет. Персиваль протягивает руку и касается шершавой поверхности газетной фотографии - там, где угол крепко сжатого рта слегка приподнят вверх, как у кота. Он знает, что кожа здесь гладкая, как поверхность воды в безветренную погоду. Он знает, что Криденс вздрагивает каждый раз, когда касаешься его здесь. Персиваль чувствует, как перехватывает дыхание. Он отдёргивает руку от снимка и вскакивает со своего рабочего кресла. Беспомощно упирается руками о стол и тяжело дышит, жмуря глаза. “Я верю вам, мистер Грейвс”. Ручки, документы, папки, витая железная лампа и деревянные сувенирные подставки с грохотом летят на пол, бьются о стену, когда Персиваль одним резким движением сметает их со столешницы. Он с яростным рычанием падает на колени, сжимает в кулаки свои волосы, давится ударами вылетающего из груди сердца. Эта дьявольщина внутри. Она глубоко в голове. Тьма в его надломленной линии бровей, тьма в его дыхании. Тьма живёт внутри него. И он уже не может остановиться.