Часть 1
1 декабря 2016 г. в 11:55
Криденс стоит на пустой, утопающей в закатных красках, улице, накидывает одним быстрым движением капюшон своего чёрного худи и идёт вперёд уверенным, неторопливым шагом. Минутой ранее он звонил Грэйвсу, спрашивал, скоро ли он будет дома. Если сегодня он вернётся поздно ночью, то ему придётся возвращаться в свой дом. Дом, полный холода и злобы.
Криденс с плохо скрываемым смешком спросил у Грэйвса, могут ли они «провести ещё хотя бы одну ночь вместе». Из его уст это звучало так глупо и так влюблено, что даже мужчина не удержался от смеха, но согласился. Криденс, закуривая очередную тонкую, «девичью» сигарету с ментолом, думает, что он нравится Грэйвсу, по-своему, но нравится, он уверен.
А Криденс влюбился и пока он не знает, правильно ли это.
Они жили вместе всего несколько недель. Совсем взрослый, состоявшийся в жизни, довольно успешный и богатый мужчина чуть младше средних лет и молодой, ничего не добившийся, устремлённый разрушать всё, что ему дорого, молодой человек, возраст которого даже не перевалил за двадцать.
Лёжа на спине и закуривая крепкие, незнакомой ему, явно иностранной марки, сигареты Грэйвса, Криденс смотрит невидящим взглядом в потолок и думает. Думает о том, что их разница в возрасте - почти шестнадцать лет. Шестнадцать лет. Эта цифра встаёт между ними высокой, невидимой металлической стеной, не даёт стать ближе, но и не позволяет отдалиться хотя бы на несколько шагов друг от друга.
Криденс поворачивает свою голову влево, выдыхает горький, разъедающий внутренности дым в голую спину Грэйвса, смотрит внимательно, как лёгкая дымка быстро рассеивается и повисает неприятным запахом под потолком. А мужчина всё также продолжает спокойно спать, ничего не зная о мыслях его юного любовника.
Криденс всегда оставляет небольшие, неровные, порой мятые клочки бумаги - записки, в которых почти всегда пишет всего несколько слов. Сообщает, во сколько часов вернётся к нему, или пишет, что уже сильно скучает. Иногда пишет раздражающе сладкие, почти приторные цитаты из сопливых, подростковых фильмов про любовь, а порой липкие, словно заголовки в грязных, невероятно пошлых порно-журналах.
Криденс знает, что для Грэйвса все те тысячи слов, какими он исписал вырванные из лекционных тетрадей в клеточку листы бумаги, ничего не значат. Может быть, некоторые из них его посмешили, может быть, какие-нибудь из них он сохранил, может быть...
Обычно, когда Криденс возвращается в свой-почти-совсем дом, Грэйвс уже ждёт его, расположившись в кресле в гостиной и рукой, сжимающей между пальцев сигарету, подзывает его к себе. Бэрбоун послушно подходит к мужчине и без стеснения садится на его колени, обвивая его шею руками и прижимаясь. В такие моменты он чувствует себя беззащитным, нуждающимся в чужой ласке и заботе, которую он всегда получает, стоит только попросить. Криденс просит взглядом, ненавязчивыми, легкими поцелуями, отчего-то неловкими, слишком искренними объятиями. Грэйвс не отталкивает, всё понимает и прижимает худое, кажущееся хрупким, тело к себе ещё ближе, отвечает на поцелуи и уводит того в спальню.
Криденс отчасти бывает слаб, ненадёжен, порой слишком груб и дерзок, он неумело контролирует свою ярость, пошло шутит, много курит и мало улыбается. Он словно сломан, разбит, он чувствует себя старой тряпичной куклой в руках совсем юной, ничего не знающей о чувствах, девочки. Из куклы торчат нитки, кое-где не хватает пуха, но девочка постоянно втыкает в свою любимую игрушку иголки и смеётся.
Иногда Бэрбоуну кажется, что только Грэйвс способен зашить все порванные места ярко-красной нитью, вытащить все иголки, причиняющие жуткую боль и забрать его с собой в новый, совсем другой, чудесный мир.
Их отношения, запретные и нужные обоим, словно ловко разыгрываемая игра. В ней таится слабость и желание, отчаяние и привязанность. Нежелание оставаться одному и оставлять кого-то в одиночестве. Что-то вроде обоюдного согласия на любовь. Только без любви.
Так кажется обоим.
Криденс неловко, почти невесомо касается своими губами губ мужчины в первый раз и в его глазах мелькает какое-то подобие страха, отчаянного желания быть кем-то большим для него, чем никем. Дрожь пальцев, касающихся чужого лица и медленно углубляющийся поцелуй – всего лишь красивая уловка. Выглядеть слабым и безнадёжно влюблённым для своего «папочки». Криденсу это нравится.
Грэйвсу тоже. Поэтому он не возражает, произнося тихо, покорно, смиренно: «мой мальчик».
– Я боюсь влюбляться в тебя, – шепчет Криденс в разбавленном, акварельном мраке комнаты, смешанным с тусклым, серебристым лунным светом.
– Не влюбляйся, – спокойно отвечает Грэйвс, сильнее стискивая его в объятиях.
– А если я всё-таки влюблюсь? Что тогда? Я не хочу уходить.
– Я могу тебя не отпустить.
– Не отпускай, хорошо? Пожалуйста.
Криденс засыпал на плече Грэйвса пятнадцать раз (нет, он, конечно, не считал). Ему нравится чувствовать тепло чужого тела рядом, знать, что он не один, что ему есть с кем разделить завтрашнее утро. Ему вообще нравится делить что-то с Грэйвсом. Будь то кружка крепкого, мерзкого, любимого кофе Персиваля по утрам, или сам Криденс, поделенный на две части.
На ту, что необщительна, тихая, ужасно вспыльчивая и никем не любимая.
И на ту, что дерзкая, эмоциональная, преданная, нравящаяся. Именно её знает Грэйвс. Криденс не хочет, чтобы мужчина узнал, какой Бэрбоун настоящий.
Поэтому он внимательно вглядывается в задумчивое, отстранённое лицо Грэйвса, читающего очередную книгу на французском, название которой юноша не может прочесть, и произносит первое, что приходит ему в голову.
– Персиваль, – смеётся он, – что за имя такое? Какой-то привет из прошлого.
Мужчина лишь улыбается, но глаз от книги (должно быть, очень интересной) не поднимает.
Грэйвс любит включать классическую музыку или песни исполнителей, имена которых Криденс никогда не слышал. Бэрбоун шутит, что он прибыл из какого-то другого века, чтобы домогаться малолетних, на что Персиваль совсем по-отечески треплет его по голове и собирается уходить на кухню готовить ужин. Дерзкая, самоуверенная улыбка Криденса дрожит, к горлу подступает ком, он отчётливо, слишком ясно осознаёт, насколько всё это неправильно и потому тянет к мужчине руку. Он хватается за кисть Грэйвса и улыбка Бэрбоуна становится грустной, его голова полна невысказанных слов и ещё не забытых обещаний, данных всего несколько месяцев назад.
– Потанцуешь со мной? Всего один танец.
И Грэйвс заключает Криденса в крепкие, горячие объятия, полные отчаянного желания помочь, желания показать ему ту любовь, которой он никогда не знал: бескорыстную, сильную, разделённую на двоих, жертвенную. И, может быть, она больная, неправильная, жестокая, убивающая, но она у них есть. Разве нужно что-то ещё?
Если нужно, то он готов быть для своего мальчика кем угодно.
Криденс утыкается болезненно горячим лбом в шею мужчины и тихо, стараясь не издать ни единого звука, плачет. Плачет так, словно он глупый, несмелый, слабый… Такой, каким он всегда и был. Пока не встретил Грэйвса.
Бэрбоун запутался и не знает, правильно ли происходящее, правильно ли то, что он делает, правильно ли, что он доверился мужчине, который годится ему в отцы? Чёрт, конечно нет. Конечно, нет.
Но он чувствует, что уже, кажется, любит. А значит, он никуда не сможет уйти. И его не отпустят.