Скотч, сумерки и немного разврата.

      Темнота успокаивает. Впервые за все время мне хочется побыть в тишине, вдали от всей этой напускной помпезности, фальшивой симпатии и пустых речей. Дальний кабинет Финиганн-холла редко пользовался популярностью у своих нынешних обитателей — моей кровной сестры и ее мужа, потому я и засел здесь с бокалом скотча. Еще жутко болела голова: тупая боль протяжно и глухо пульсировала в висках. Можно, конечно, избавиться от нее за пару секунд, стоит лишь представить, как расширяются сосуды в мозгу, как расслабляются скованные спазмом капилляры, но тогда какой от этого кайф? Рейчал пьет, чтобы почувствовать похмелье, Алекс до кровавых мозолей тренируется в зале, а я вот даю головной боли сотворить из себя скулящее животное. И все ради того, чтобы почувствовать себя человеком.       Скрип двери вырывает меня из этого медитативного состояния. Бесшумная тень проскальзывает по паркету, разнося вокруг себя свежий древесный аромат дорогого парфюма. Странно, я думал, что его здесь нет… — Пятница, а ты не жаришь в клубе очередную модель нижнего белья? — его голос, бархатистый и обволакивающий, заставляет внутри все съежиться. — Настроения, знаешь ли, нет, — маленький глоток скотча маслянистой пленкой окутывает небо и язык. — Не у тебя одного, — Сириус присаживается в кресло напротив. Даже не глядя на него, я чувствую, как он смотрит на меня: оценивающе и властно. Даже спустя двенадцать лет после отлучения, я для него все еще Миньон. Безвольная марионетка в руках кукловода, только потому, что ему достался я, а Уолтеру — Рейчал.       Я чувствую напряжение, исходящее от него волнами. Сегодня днем произошло то, чего мы так боялись: ушлая журналистка каким-то образом пронюхала о том, что генеральный директор фирмы «Морнинг Стар Хоум» — вампир. Благо, у девицы не хватило мозгов заявить об этом публично. Она пришла на прием и заявила Сириусу в лицо, что в курсе его истинной сущности, держа в своей загребущей лапке с мерзкими розовыми коготками диктофон. Мы могли убить ее за это, но бывший хозяин поступил умнее — просто стер нахалке память. Теперь же его волновал только один вопрос: знает ли кто-нибудь еще?       Темнота обволакивает. Как мягкий вкус скотча, что налит у меня в бокале. Сириус поднимается со своего места, подходит ко мне и забирает из рук стакан, прикладываясь к нему своими полными губами и осушая до дна. Он напряжен и озлоблен — это чувствуется по запаху. А еще он возбужден. Чертова журналистка.       Финиганн стоит слишком близко, а потому пряный мужской запах щекочет ноздри, и я непроизвольно трусь щекой о крепкий живот, обтянутый дорогой сорочкой. Это уже привычка, въевшаяся в подкорку. Запах мускуса становится сильнее. — Что это с тобой, Гарри? — наигранно удивленно спрашивает старший Финиганн. -А то ты не знаешь? — свистящим шепотом парирую я, жадно вдыхая его аромат, который становится все притягательнее, как и бугорок в районе ширинки.       Он улыбается и запускает руку мне в волосы, касаясь ногтями кожи головы, отчего по спине бегут мурашки, а в паху начинает стягиваться пульсирующий узел. Я отдаюсь на волю привычки и начинаю тереться носом и губами о возбужденный член сквозь ткань. Черт возьми, как же я хочу его! — Решил снова сегодня тряхнуть стариной, м?       Я не отвечаю, а просто молча расстегиваю ширинку и приспускаю брюки вместе с его бельем, пытаясь унять дрожь по всему телу. Да, Сириус, хочу. Жажду. Вожделею. Машинально облизываю губы, отчего он смеется.       Жадно вбираю упругую плоть целиком, а рука на затылке сжимает мои волосы в кулак. Ты задаешь нужный темп: вначале ленивый и медленный, но чем дальше, тем сильнее и резче. Через некоторое время жадно вколачиваешься мне в глотку, чуть слышно рыча от удовольствия, а я пытаюсь сдержать рвущиеся из груди стоны, потому что мне охренительно хорошо. Словно в горле у меня сплошная эрогенная зона.       Темнота раскрепощает. — Поднимайся, — рывком заставляешь меня встать и перекидываешь податливое тело через спинку кресла. Ну, вот и все, конец моей маскировке. Торчащий, словно стрела, член ты явно заметишь даже при таком скудном освещении, как здесь.       Сам расстегиваешь мне ремень и стягиваешь джинсы почти до колен, возбужденная плоть больно и неудобно упирается в обивку кресла. Твердый и упругий член упирается в мою ложбинку меж ягодиц, но ты не торопишься входить. — Я и забыл, какой у тебя милый зад, Гарри, — дурашливо произносит Сириус, а затем протягивает руку к моему лицу. Я жадно обхватываю губами предложенные пальцы и как шлюшка начинаю их сосать, массируя языком и, попутно, обильно смачивая слюной.       Когда твоя ладонь уже мокрая, ты отнимаешь мою сладость и проходишь пальцами меж ягодиц, увлажняя колечко сфинктера. По телу пробегает сладкая дрожь, отдающаяся жаром и глухой болью в паху. Еще немного и я начну скулить от боли и нетерпения.       Входишь медленно, словно разведывая границы дозволенного, но когда я еще больше оттопыриваю зад, словно какая-то течная кошка, погружаешься резко и целиком. Тут я уже не в силах сдержаться, и первый стон срывается с губ. Двигаешься так же как и во рту: сначала нежно и медленно, а затем жёстко и властно, да так, что твои яйца шлепают меня по заду. — Всегда мне нравился твой чудный голосок, — словно сквозь густой туман до меня доходит смысл сказанного. Удовольствие накатывает больше и больше, и я уже даже не замечаю, как почти срываюсь на девчачий крик.       «Будто школьницу трахают в первый раз», — однажды заявила мне одна из девушек, когда ей удалось довести меня до оргазма одной только рукой. Хорошая была девка, жаль, что вышла замуж и укатила в Австралию…       Снова хватаешь меня за волосы и заставляешь выпрямиться, не прерывая толчков, а затем… Впиваешься клыками в старый шрам. Как в первый раз. Тогда ты тоже трахал меня, но кричал я от боли и ужаса, а не от подступающего оргазма, как сейчас. Внутри все сжимается и волной раскаленной лавы растекается от узелка простаты по всему животу, а потом и всему телу, до самых кончиков пальцев. Пульсация заставляет меня судорожно впиться ногтями в кресло и скулить от удовольствия. Вдобавок ты разворачиваешь к себе мое лицо и впиваешься в губы кровавым поцелуем. Вкус собственной крови вводит меня в дикий экстаз.       Дождавшись, когда моя задница вдоволь намассирует твой член, выходишь и опускаешь меня на колени — моя самая любимая часть нашей вакханалии. Рука Сириуса плавно скользит по его десяти дюймовому члену, то скрывая головку в ладони, то являя ее мне. Кульминация не заставляет себя ждать и струя теплого мускуса ударяется о мой преданно подставленный язык. Собираю все капельки оставшейся спермы с головки, хоть он и морщится от этого зрелища. Плевать… — Моя очередь.       ЧТО?!       От сказанного впадаю в ступор, а Сириус уже усаживает меня в кресло и встает передо мной на колени. — Н-не надо, что ты…- но рот мне затыкаешь поцелуем. Грубо, властно, словно приказывая заткнуться и подчиняться, а рукой уже массируя мой член. Не такой большой, но все же. Не один десяток мужчин и женщин пробивались к нему через толпу желающих и оставались довольны, а теперь и ты склоняешь над ним свою темноволосую голову. Проводишь языком и заглатываешь вместе с яйцами. Я и не знал, что ты так можешь…       Так хорошо, что даже становится стыдно и начинает гореть лицо, невольно прикусываю губу, чтобы не кончить раньше времени. А ты, сукин сын, аж причмокиваешь от удовольствия… Видимо, я так увлекся на концентрацию оргазма, что не заметил трансформировавшейся челюсти, прокушенной губы и сбегающей по подбородку крови. Наконец, я уже не могу сдержаться и, выгнувшись в кресле, кончаю, а ты прижимаешься губами к паху, вбирая в себя все, что вырывается из меня наружу.       Погоняв во рту мое семя, с хитрой улыбкой снова впиваешься мне в губы, раздвигая их языком и наполняя мой окровавленный рот еще и мускусной пеной. Челюсть сводит от накатывающего кайфа и твоего танцующего во мне языка… — Я думал, что ты будешь несколько приторнее, — выдает Сириус, когда я немного прихожу в себя от пережитого. Его лицо перемазано кровью, но взгляд изменился — напряжения больше нет, как и злости.       Темнота успокаивает. А я сожалею лишь об одном: скотча нужно было захватить целую бутылку.