Елки-палки

ЕЛКИ-ПАЛКИ Когда Черному было пять лет, он принес домой елку. Тогда еще он не был ни Черным, ни даже Спортсменом, но дело не в этом. Елка была совсем маленькая, она выпала на повороте из кузова грузовика, который ехал на елочный базар. Черный притащил ее домой. У них не было игрушек, но нашлась ваза, и Черный воткнул елку туда. Она одуряюще пахла. Целых три часа он сидел перед елкой на корточках и нюхал ее. Ему казалось, что раз у них есть елка - значит, и все остальное каким-то волшебным способом сделается нормальным. Будет настоящий праздник. Как у всех остальных людей. Потом пришла мать. Как всегда, пьяная - и как почти всегда, не одна. Она увидела елку и заорала: "Ты украл ее!" Хотя Черный ее не крал. Он мог бы - в ограде елочного базара были щели, и другие мальчишки вытаскивали через них, что хотели. Но он не крал эту елку! Это было важно - он ее нашел, успел ухватить до всех других, когда она упала на дорогу! Мужчина, который пришел с матерью - в тот вечер Черный видел его первый и последний раз - злорадно усмехался: "Вор? Ну, мы ему сейчас всыплем!" И делал вид, что собирается расстегнуть ремень. Но мать сказала, что со своим сыном она разберется сама, с брезгливым видом открыла окно и выбросила елку прямо вместе с вазой. Потом они пили, а Черный смотрел, как большие мальчишки на улице пинали его елку ногами. Они ненавидел в этот момент всех - себя, мать, ее случайного любовника и Новый Год. Его мать замерзла два месяца спустя, в самом конце зимы, и для Черного началась самостоятельная жизнь. Но в ней не было ничего такого, что заставило бы его полюбить этот праздник. Конечно, он не рассказывает эту историю Курильщику - он отнюдь не собирается признавать за собой подобную сентиментальность. Возможно, все эти воспоминания вообще бы не всплыли на поверхность: есть достаточно много вещей и событий, которые пылятся в памяти у Черного и которые он никогда не трогает, во избежание. Но наступающий Новый Год - первый, который они с Курильщиком проведут вместе, они съехались всего несколько месяцев назад. И Курильщик только что достаточно резко сообщил отцу, что не сможет встречать Новый Год с семьей. - Нарушил традицию, - поясняет он Черному, и кажется, будто его слова такие жгучие, что разъедают его собственные губы. Когда Курильщик в таком настроении, ему лучше не задавать дополнительных вопросов. Черный и не спрашивает. Ему немного стыдно - стыдно, что он рад, что Курильщик не хочет быть с родителями и братом на Новый Год - и стыдно, что он рад, что Курильщик, похоже, тоже не охвачен предпраздничным настроением. Это эгоистичное чувство. Черный понимает, что если бы у Курильщика не было воспоминаний, нагруженных на этот праздник, как на тележку, он не относился бы к этому так. Он не знает, о чем Курильщик думает, когда сидит, отвернувшись к темнеющему окну, мерно затягиваясь сигаретой. Может быть, вспоминает последний Новый Год, когда еще мог ходить. Или следующий за ним, когда вдруг оказалось, что все, что он считал надежным и вечным, может оборваться в один момент. И среди своей семьи он вдруг может стать чужим и неудобным, травмирующим мать и брата не только своим увечьем, но и своим изменившимся характером. Или Новый Год в Доме, который они не праздновали, но ведь тогда Курильщик тоже не был со своей семьей, тоже нарушил традицию – разве его отец не помнит? – Как же меня тошнит от всего этого, - цедит Курильщик ядовито и устало. - Но мы ведь вообще не обязаны, правда? - говорит Черный. - Можем делать все, что угодно. Можем праздновать. Можем не праздновать. Это наше дело. Курильщик поворачивается к нему. Его бровь иронично приподнята - это саркастическое выражение, но почему-то с ним он выглядит особенно молодым, как мальчишка, притворяющийся взрослым. - Ты как с языка снял, - говорит он и тушит сигарету. А потом все идет наперекосяк. Этого чертова праздника слишком много - и чем он ближе, тем его больше. Курильщику проще - он сидит дома и не видит этого. И Черный как-то старается не обращать внимания, по дороге на работу и возвращаясь домой. Но все эти елки, которые тащат в транспорте, и коробки в блестящей бумаге, и музыка - о, она везде, от нее звенит в ушах. Черный думает, что, к счастью, все это скоро закончится. Осталось потерпеть совсем немного. В последний день декабря, отработав утреннюю смену, он встречает Сфинкса. Тот выглядит усталым и веселым. - Ну как вы? – спрашивает он. - Пригласили кого-то или идете куда? Черный полагает, что Сфинксу так же интересно знать ответ, как ему хочется отвечать. И, наверное, отец Курильщика уже пожаловался ему на очередное проявление холодности сына. Но он отвечает честно - и чувствует себя неловко при этом. - Мы не празднуем. Сфинкс замирает на полушаге и оборачивается к нему, сощурив свои зеленые - как еловые ветки - глаза. - По религиозным мотивам? - Курильщик считает, что это варварство - рубить елку ради нескольких дней. - Ну-у, - тянет Сфинкс, - Новый Год же не только елки. И Черный снова испытывает приступ стыда. Поначалу ему казалось, что они приняли решение, которое устраивало их обоих, но что если он просто позволил неприятным воспоминаниям завести себя куда-то слишком далеко? И заставил Курильщика пойти за собой. Сфинкс изучает его, склонив голову на бок, потом говорит: - У тебя-то есть выбор, знаешь ли. А у него - нет. И уходит. Еще бы, Сфинксу всегда лучше всего удавалось именно это – вызвать у Черного сомнения в себе. Он так долго мотыляется по улицам, что не замечает, как стемнело. А это значит… это значит, что он должен был вернуться домой уже несколько часов назад. Черный вздыхает. Похоже, у него сегодня день неправильных решений. И этот день еще не закончился. В окнах их квартиры горит свет - торшер в гостиной и лампа на кухне. Черный стоит внизу и смотрит на эти окна, не решаясь подняться. А потом долго звенит ключами в замке. Когда он входит, свет на кухне уже погашен. Очень тихо, только телевизор включен. Черный топает, отряхивая снег с обуви, раздевается - и, наконец, заходит в комнату. Курильщик в коляске у окна, с сигаретой в пальцах. - Я это... - говорит Черный, а потом Курильщик оборачивается. Щека и прядь выбившихся из хвостика темных волос у него испачканы мукой. И его глаза широко и как-то беззащитно распахиваются, когда он смотрит на Черного. А Черный чувствует себя идиотом, стоя в обнимку с елкой. - Вот, - говорит он. - Ее же все равно уже срубили. Ее бы выбросили, если бы я ее не купил. Курильщик прикусывает губу, но глаза у него по-прежнему огромные и яркие, и какое-то время Черный не видит ничего кроме этих глаз. У него буквально перехватывает дыхание от напряжения – оттого, как ему важно, что сейчас скажет или сделает Курильщик. От этого зависит… наверное, все зависит. Курильщик откидывает назад голову - и начинает смеяться. Черный роняет елку и садится на корточки перед коляской. Руки Курильщика стискивают его замерзшие пальцы. Курильщик все еще смеется - до слез. Черный зарывается лицом в его ладони и стеснительно признается. - Я еще и шампанское купил. И тортик. Ему удается установить елку к банку с водой - довольно криво - то ли сама елка не особо прямая. И у них нет игрушек. Курильщик говорит, что можно попросить у соседей - те-то живут тут уже давно, наверняка у них чемодан игрушек, и обязательно что-то осталось неиспользованное. "Чемодан игрушек" - этот образ очень впечатляет Черного. На колесиках. Теперь и Черного охватывает приступ смеха. Горлышко бутылки звенит о край стакана, когда он наливает шампанское, но каким-то образом ему удается ничего не расплескать. Они не знают, который час - но двенадцати еще нет. По телевизору идет очередное развлекалово. Елка, отогревшись, пахнет хвоей и смолой. Они перемещаются на диван и пьют шампанское. Курильщику оказывается удивительно мало нужно - Черный подозревает, что он сегодня не обедал. Но пьяный Курильщик такой томный, расхлябанный и свободный, что Черный не может сосредоточиться ни на чем, кроме его близости. Ему хочется, чтобы Курильщик был еще ближе - и тот подчиняется, ложится головой на колени к Черному и затягивается сигаретой. Лицо Курильщика сквозь белые струйки дыма разгоряченное и такое красивое, что Черный совсем не возражает против пассивного курения. - Ты знаешь, что у тебя встало? - сообщает ему Курильщик. Рука Черного, пробегающая по его волосам, замирает. - Да? Мм... Знаю. Оказывается, это был удачный ответ. Курильщик хихикает - и вдруг переворачивается, опрокидывает Черного на диванные подушки. Глаза у него хмельные и туманные - Черному кажется, что, может быть, даже этого достаточно: просто иметь возможность смотреть на Курильщика, проводить ладонью по его лбу, убирая назад волосы. - Это было волшебное шампанское? - спрашивает он. - Надо запомнить, где я его купил. - Ты меня напоил, - упрекает его Курильщик. - Теперь принимай на себя ответственность. Что бы это ни обозначало, Черный счастлив это сделать - если это включает в себя теплого, тяжелого Курильщика, который лежит на нем – прижимаясь к его стоящему члену - и Черный чувствует, что у Курильщика самого тоже стоит... Черный перестает сдерживаться. Да это и совершенно невозможно, когда горячий рот Курильщика накрывает его губы. У его языка вкус сигарет и шампанского. Они целуются взахлеб, а потом Курильщик внезапно чуть отталкивает Черного, обнимает его за шею и жарко шепчет в ухо: - Давай уже. Черный застывает - его руки неподвижно лежат вокруг Курильщика. Он боится поверить тому, что услышал - а еще больше боится того, что заключается в этих словах. - Точно? - проверяет он. И Курильщик цепляется за его шею - словно он тонет или ему страшно - и повторяет жарко, быстро, словно не давая себе передумать. - Точно. Давай. Сейчас. Черному кажется, будто его кружит как на карусели. У них никогда еще не было этого до самого конца. Они обнимались, делали это руками, несколько раз даже ртом, а еще один раз Черный засунул Курильщику два пальца туда, внутрь, и ему даже удалось найти там правильную точку, и все было замечательно, но Курильщик после этого выглядел таким неуверенным и даже расстроенным, что Черный решил, что они не будут торопиться. Только когда Курильщик будет готов. Есть вещи, с которыми нельзя спешить. И вот сейчас... он заглядывает в пылающее лицо Курильщика - а тот отворачивается, прижимаясь к шее Черного, и выдыхает: - Да. Да. Черный не знает, готов ли Курильщик - он сам совсем не готов - но он ни за что в этом не признается. Чтобы не думать, он занимает свои руки, освобождая их обоих от одежды. Курильщик, раздетый, всегда выглядит странно уязвимым - наверное, все дело в выражении его лица. Черный подозревает, что Курильщик это знает, потому что он торопливо притягивает Черного ближе к себе – как будто чтобы помешать ему рассматривать себя. Черному остается только изучать его наощупь, скользить ладонями по ребрам и животу, касаться кончиками пальцев напрягшихся сосков. Курильщик вцепляется ему в плечи. В комнате не очень тепло, и руки у Курильщика холодные - а может быть, это от волнения. Но там, между ног, он такой горячий, что Черного просто завораживает этот контраст. Он проводит ладонью по члену Курильщика, и Курильщик дрожит мелкой дрожью. Это ощущение невыносимо прекрасно. Черный больше не может ждать, он раздвигает ноги Курильщика – ему кажется, что он кончит вот прямо сейчас, только коснувшись головкой своего члена ануса Курильщика. Но он сдерживается – толчком входит внутрь. Брови Курильщика страдальчески взлетают. - Я могу... - начинает Черный, и Курильщик почти мстительно стискивает ему предплечья. - Ты каждые три секунды будешь спрашивать? - говорит он. - Я же сказал. - Ладно. Через некоторое время, когда Черный вошел полностью, они оба тяжело дышат: Черный пытаясь не шевелиться, а Курильщик от боли. У него уже почти не стоит, и это плохо, но с этим ничего не поделаешь. Черный начинает скользить ладонью по его члену, надеясь, что Курильщик привыкнет. Курильщик опять приподнимает бровь. Наверное, он думает, что это придает ему иронический вид. На самом деле, выглядит он довольно жалобно. Черный не дает ему ничего сказать - наклоняется и целует его. Все, что он может сделать - это взять на себя ответственность. Разве не этого хотел от него Курильщик? И Черный берет. Он движется, сперва медленно, потом быстрее, чуть меняя угол, тщательно прислушиваясь к дыханию Курильщика, которое щекочет ему ключицу. Черный знает, что нашел - когда Курильщик вдруг вздрагивает и как будто подается навстречу ему. Хорошо. Все получается так, как надо. Курильщик тихонько стонет ему в шею. Черный как в тумане от этого звука. Ему кажется, что он уже не может чувствовать себя лучше, он просто не выдержит – и все же наслаждение, которое пронизывает его тело, длится и длится. Курильщик обнимает его, прижимается теснее, горячий, мокрый, настойчивый. Черный целует его в губы - и Курильщик отвечает ему, столь же торопливо и рассеянно. Они оба перегружены ощущениями. Внезапно Курильщик содрогается под ним - и Черный чувствует, как их обоих забрызгивает горячим. И это такое интимное - и такое хорошее чувство - что ему нужно только еще несколько движений, чтобы тоже кончить. Они лежат рядом, Курильщик на руке Черного, зажатый между Черным и спинкой дивана. Он морщится и улыбается одновременно - и Черный думает, что это самое притягательное, что он видел в своей жизни. Глаза у Курильщика туманные, щеки горят. Черный целует его веки - и чувствует, как Курильщик поводит по его черепу ногтями - будто кота почесывает. И странно - кажется, им не нужно говорить. Совсем ничего. Курильщик снова зажигает сигарету. Черный вдыхает его дым и прижимается щекой к его плечу. В который раз он думает, что он хотел бы сделать клетку из своего тела, чтобы Курильщик даже не думал улететь. Он хочет быть для него всем – но не уверен, где желание поддержать переходит в желание удержать, и может только надеяться, что не перепутает… Внезапно Курильщик садится, довольно ощутимо задев Черного головой по подбородку. Черный щурится. - Что? - Пирог! - восклицает Курильщик. - Что? - Я его не включил! Ах да, у него щека была в муке... и Черный знает, что Курильщик умеет готовить какой-то необычайный банановый пирог, он сам об этом говорил, но делает это только по особым случаям... Сегодня был особый случай. - Это же хорошо, - говорит Черный, и ему одновременно хочется смеяться и плакать. - Гораздо хуже было бы, если бы ты его включил. И Курильщик утыкается лицом ему в грудь и смеется тоже. По телевизору начинают бить часы. Черный находит на полу бокалы с выдохшимся шампанским, но наливать новое некогда. Они сидят, держат бокалы и загадывают желания – по крайней мере, Черный думает, что Курильщик загадывает – у него такое сосредоточенное лицо. А потом они, закутавшись в одеяло, смотрят в окно, за которым черное небо пересекают разноцветные ракеты. У них еще все будет, думает Черный. Настоящий Новый Год - с елочными игрушками, которые они купят - с подарками, может быть, с гостями под настроение. И ночью можно будет выйти во двор и устроить собственный фейерверк. Просто для этого нужно время. Но им ведь и не надо спешить. Все понемногу - вычеркивая одно ненужное воспоминание за другим - и заменяя их теми, что приносят радость. Своими воспоминаниями. Только для них двоих. Они это смогут. КОНЕЦ