Пирожки

На улице холодно. Даже не так – стоит какой-то адский, чудовищный мороз. Открытые участки кожи отмерзают, причиняя невыносимую боль, но Плисецкого это не останавливает. Они бредут по вечерним улицам: Юра раздраженно пинает снег носками утепленных кроссовок, а Юри молча жует последний пирожок, который он совершенно точно не заслужил. Но какая теперь к черту разница? - Я пытался перестать думать. Виктор всегда говорил, что я падаю, когда задумываюсь о чем-то, вместо того чтобы сконцентрироваться на катании, - пирожки у Кацуки кончились, и он подал голос. – Откуда он только знал?.. Юра не сдерживается и фыркает: - Это же очевидно, дурень. На льду не должно быть лишних мыслей. Только ты и твое выступление. Плисецкий начал жалеть, что решил прогуляться с глупым кацудоном, который уже начал его раздражать. Зачем он только пришел? Яков ведь пытался его остановить, но он лишь махнул рукой. Кацуки выглядел так, будто ему было нужно поговорить. Кацуки откатал так из рук вон плохо, что Юра был просто обязан вправить ему мозги. - Но ведь… - опять начинает Юри. – Это неправда, Юрио. Ты тоже думаешь о ком-то, когда выступаешь. Плисецкий вспыхивает и поднимает глаза на старшего фигуриста, готовясь высказать ему все, что о нем думает. Что тот ничего не знает о Юре. Что он может засунуть свои предположения куда подальше. Что мысли Юры его абсолютно не касаются. Что в мыслях Юры его абсолютно точно нет. Он хмурится, уже раскрывает рот… а потом закрывает обратно. Потому что в темных глазах за стеклами очков нет насмешки или желания спорить. Только непоколебимая уверенность. - Я видел это в твоих выступлениях, - тихо говорит Кацуки, мягко улыбаясь. – И они невероятны. А теперь в глазах Юри светится какая-то совсем взрослая гордость, и это выводит Плисецкого из себя. Какое право этот неудачник имеет, чтобы им гордиться? Какого черта он ведет себя так, будто ему не все равно? - Ты можешь думать, что это глупая отговорка, - Юри становится привычно серьезным. – Но я пытаюсь передать своим выступлением то, что чувствую. Я знаю, что должен в первую очередь вдохновлять зрителей, но сегодня, когда Виктор в Японии, все, что я мог передать публике – свое волнение. Юра кусает губы, слишком уставший, чтобы злиться снова. - Я не мог перестать думать о Викторе. О том, каким было бы мое выступление, если бы он был здесь, и все было бы хорошо. Плисецкий видит, как на лице Юри расплывается глупая улыбка, при упоминании Никифорова, и ему становится тошно. По словам Кацуки, по его поведению, даже по его дурацким восторженным взглядам становится видно, что они с Виктором все время проводят вместе. Видно, как они чертовски близки, и это осознание становится неожиданно болезненным для Плисецкого. Даже у этого чертового кацудона, вечно позорящегося на льду, есть человек, который всегда рядом, с которым можно поделиться чем угодно, который принимает его с его огромным вагоном недостатков. У Юры никогда не было никого, кто был бы настолько близок. Но ему ведь это и не нужно? Расстраиваются только неудачники, поэтому Юра злится. Он убыстряет шаг, поскальзывается и почти приземляется в снег, но его ловит Кацуки. Его руки неожиданно сильные, а ладони неожиданно теплые, несмотря на адский холод. Наверное, потому что он в куртке, в то время как Плисецкий выбежал в одной толстовке. Его дыхание вырывается наружу облачками пара, и его глаза неожиданно близко. Плисецкий замирает. Волнуются только неудачники, поэтому Юра злится. Его сердце колотится слишком сильно, в горле застрял осточертевший уже ком, и он почти не может дышать – конечно, он злится из-за этого! Главная причина его злости продолжает аккуратно придерживать Плисецкого за плечи, и смотреть, кажется, в самую душу. Из-за Кацуки Плисецкий перестает быть собой. Кусает пальцы во время его выступлений – только бы очередной прыжок удался. Маскирует раздражением глухую боль, что возникает в груди, каждый раз, когда он рядом с Никифоровым. Отшвыривает телефон при виде очередной фотографии Виктора, на которой они вдвоем. Выбегает на улицу в одной кофте, чтобы догнать его, только потому что тот выглядит озабоченным. Отдает ему дедушкины пирожки, лишь бы ему стало легче. - Ненавижу, - едва слышно шипит Юра, а потом прижимается губами к губам этого дурня – неумело, неуклюже, отчаянно. - Попробуй только сказать, что тебе не понравилось, - угрожающе произносит Плисецкий, чувствуя, как лицо начинает гореть. - Нам нужно в аэропорт – встретить Виктора, - говорит Кацуки невозмутимо, и Юра замирает, чувствуя, как сердце проваливается в желудок. Ладонь Кацуки, сжимается на плече Плисецкого. - Мне понравилось, - улыбается он счастливо, раздражая Юру до чертиков.