Одни звёзды осветят нам путь

Спокойствие — это последняя состояние, в котором может находиться человек при такой ситуации. Как и умиротворение, покой, сдержанность… Джедайский кодекс тут бесполезен, да и он уже не джедай. Он сидит с низко отпущенной головой, тихо бормоча себе что-то под нос. Сильные руки сжимают до боли волосы, выдирая их клоками. Когда-то небесно-льдиные, а сейчас ситские красные глаза смотрят на мир с нескончаемой болью во взгляде, с ненавистью к миру, к его обитателям. Тьма в этот момент клубиться в нём, ощутима прямо кожей, даже не одарённые прохожие с ужасом оглядываются на него. Слепой и глухой постарается обойти за километр этого странного типа, насказавшего с прихода ни единого внятного слова. Он слышит как бешено бьётся её сердце, как она задыхается в своих слезах и боли, а в Силе отдаются её душераздирающие крики. Он видит её глазами, ту до тошноты белую комнату с бестолковыми бездушными дройдами-медиками и санитарами, которая находиться в десяти шагах от него. Женщина просто мечится на кушетки, махает руками и через силу глотает слёзы. Всё напрасно. Боль не проходит даже, когда ей в шею вводят какой-то препарат. Она выводит из сил. И ОН не чем не может помочь ей. Роды продолжаются уже несколько часов, а он может, не знает, что ему делать. Энакин просто разрывался на части. Он точно знает, Падме не пережить эти роды. Но ничего не делает. Бездействует. Сидит и смотрел на то, как она погибает. А у неё каждая секунда на счету. Схватки начались внезапно, пронзая её тело. В глазах потемнело, голова закружилась в невидимом потоке, всё поплыло. Не имея возможности устоять на ногах Падме буквально повалилась на диван. Стало тяжелее дышать. Время как будто замерло, делая это состояние вечным. Словно как на спасительную надежду женщина медленно перевела взгляд карих глаз на удаляющийся силуэт любимого ей мужчины. Он уходил всё дальше и дальше, не оборачиваясь и не замечая её. Превозмогая себя Падме собрала всю свою волю в кулак и со всё силы попыталась закричать его имя, но изо рта вырвались какие-то жалкие звуки. Уже не имея ни какой надежды она откинула голову на спинку дивана. Вдруг всё прекратилось. Всего на секунду, но прекратилось. — Энакин, — сорвалось с языка спасительное слово. — Что? — уже дойдя до двери, не разворачиваясь, не много грубовато спросил он. — Энак… Эни… Похоже…я рожаю, — сквозь боль и уже наворачивающиеся на глаза слёзы наконец сказала она и резко выдохнула. Ночь обещала быть весёлой. Её последний вздох и выдох. Её больше нет. Его любимой Падме больше нет. Понимание приходит не сразу. Она ведь была всего мгновение назад, а теперь… Татуин, первая встреча в лавке, потом через десять лет на Корусанте, битва на Джеонозисе, их тайная женитьба, вся Война Клонов в мечтаньях о ней, известие о её беременности. Всё это с глухой болью проноситься в воспоминаниях. И вдруг резко он наконец осознает всю реальность происходящего. Её и вправду больше… Ни кто не улыбнется больше ему её милой и одновременно загадочной улыбкой. Ни кто не успокоит после тяжёлого дня, просто положив ему руку на плечо. Он никогда больше не услышит её ярых речей за свободу в этом безумном мире и не когда не увидит как она на ровне с другими солдатами, отказавшись от безопасного места, атакует вражескую базу. Её больше нет. И всё по его и только его вине. Он резко вскочил, испугав этим сидевшую рядом беременную будущую мамашу. Разрезая своими движениями воздух мужчина быстро помчался к той заветной двери, где секундой ранее ушла в Великую Силу ещё одна дорогая ему жизнь. Дарт Вейдер, нет, ещё пока Энакин Скайуокер должен был увидеть. Падме. Он даже глазом не пошевелил, когда чуть своим телом не сбил с ног родианца с живым свёртком на руках. Ему было всё равно, что сейчас творилось вокруг, да и во всём мире в общем. Посмотреть на неё. Вот что ему нужно. Вот его цель. Какой-то медик-человек сначала не хотел впускать его в палату, но с ним мужчина разобрался быстро, отшвырнув к соседней стене. Никто больше не осмелился мешать ему. Падме лежала на мёртвенно-белой кушетки. И даже казалась живой. Вот вот сейчас откроет свои измученные глазки и мир встанет на место. И не будет больше тоски и страданий. И ему сразу же станет легче. Но этого конечно не произошло. Энакин как в невиданном сне медленно, как будто не веря в происходящие, подходит к ней, берет её за уже прохладную руку и смотрит в глаза. В карие прекрасные любимые, но уже безжизненные и пустые глаза. Смотрит в них не отрываясь. Потом бережно кладёт её нежную руку на кушетку и целует в лобик. — Прощай, -говорит он первое слово за этот вечер на набуанском, то самое слово, что она сказала однажды перед его очередным уходом на фронт, на войну за её будущее. Тело сводит от переполняющей ярости, которая так и рвётся вырваться наружу. В глазах темнеет. Всё напрасно. Вдруг эту пространственную мрачную идиллию прерывает крик. Или даже не крик, плач. Детский звонкий плачь. Энакин, Дарт Вейдер, просто несчастный человек, потерявший вкус жизни, оглядывается по сторонам. Звук издаётся из другой комнаты. Не зная, что он творит, мужчина размашистым шагом буквально вбегает в соседнее помещение, но резко замирает на входе. Медики безуспешно пытаются закрыть собой просто крошечного ревущего младенца. «Мальчик сильно ощутим в Силе» — моментально делает вывод ситх. И вдруг до него доходит. Падме умерла при родах. Он то сразу решил, что малыш тоже погиб. Но нет. Вот он вполне живо сейчас орёт на всю комнату перед ним и даже не собирается уходить ей вслед. Врачи применительно расступаются пред будущим главкомом, когла он просто выбросил руку вперёд. Ненависть вдруг начинает зарождаться бурлить в душе ситха. Падме погибла из-за него. Этот клочок Силы убил его возлюбленную. Рука инстинктивно ложиться на меч и воздух прорезает яркий синий луч. Кто-то из врачей охает и падает в обморок, но ему нет дела до них. Дарт Вейдер делает замах. И… Перед глазами встаёт лицо Ангела. Амедала недовольно смеряет его взглядом и качает головой, показывая, что не простит мужа за такое решение. А потом с любовью переводит взгляд на малыша, а потом на соседний пеленальный столик, где смешно щуря нос сопит ещё один комочек Великой Силы, даже сейчас уже очень похожий на Ангела. В сердце что-то защемляет. Его девочка. Его мальчик. Дочь. Сын. Он отец. Синий клинок с мерным гудением исчезает и Вейдер переводит взгляд на сына. Тот с доверием смотрит на отца, не боится его. — Эм, сер. Госпожа Амедала. Хм, она назвала детей сама. Люк и Лея. Такими были её имена, — запинаясь от страха промямлела врач-тогрута. Она говорила что-то ещё, но он уже откровенно не слушал её. Люк и Лея. Именно эти имена когда-то одним тихим вечером они выбрали для малышей. Как в воду глядели, что их будет двое. Вейдер не может оторвать от них глаз. Что ж сейчас ситх не может увидеть что же будет в этом проклятом будущем для всей Галактике. Но он знает одно, что защитит близнецов от любой опасности, которая им будет угрожать. Ради Падме. Только ради неё. Но он ещё знает одно. Вейдер никогда не простит этих маленьких звёздочек за смерть Ангела. Полюбит возможно, но не простит.