Первая ночь зимы

Тонкий серп луны коснулся вершин лишенных листвы деревьев в саду. Сегодняшняя ночь была особенной и в то же время такой же, как многие луны прежде. В меру теплая для последнего дня осени, в меру прохладная дня первой ночи зимы. То и дело набегающие тучи скрывали луну и звезды, но потом порывы ветра вновь позволяли небесным светилам взглянуть на застывшую в ожидании зимы землю. На широкой веранде, все еще не отгороженной от сада ширмами для сохранения тепла в доме, сидели двое. Мужчина в темно-зеленом вышитом кимоно полулежал на полу, опираясь головой на согнутую в локте руку, задумчиво глядя на небо. Пиала для сакэ была уже пуста, но обладатель лисьей улыбки и проницательного взгляда не торопился наполнять ее вновь. Его гость – молодой придворный музыкант и воин из дома Минамото – сидел куда более официально, хоть и его одежды позволяли предположить, что он пришел в гости к хорошему другу и одними делами тут дело не обошлось. Его пиала была наполовину полна, но он не торопился допивать её, зачарованный открывшимся ему видом неба. А там было, на что полюбоваться в этот миг. Луна, стыдливо прикрыв свой лик, освещала подбиравшиеся к ней более низкие тучи серебряным светом. – Это небо прекрасно, Сэймэй, – Хиромаса, а именно он сидел, зачарованно глядя на звезды, моргнул несколько раз и улыбнулся. – Жаль, я не художник. – Не все можно запечатлеть тушью и кистью, – Сэймэй улыбнулся и перевел взор на друга. – Кое-что становится особенно прекрасным именно невозможностью своего повторения. – Как любовь? – Прошептал Хиромаса, словно бы невпопад. И тут же поторопился закрыть свое лицо рукавом каригину, отгораживаясь от собеседника. – Не читай в моем сердце, Сэймэй! Смех был ему ответом. И потому воин чуть обиженно повторил: – Сэймэй! – И опустил рукав, встречаясь с ним взглядом. – Что плохого в том, чтобы сравнить очарование этой луны с любовью? Онмёджи смотрел в глаза придворного музыканта, и казалось, что в воздухе уже слышен его смех. – Что смешного я сказал на этот раз? – Хиромаса вновь перевел взгляд на небо. Но луна уже скрылась за тучами. И все, что осталось воину, – лишь сад, укрытый пологом ночной темноты. – Ты так часто влюбляешься, Хиромаса. – Меня укоряет человек, чье сердце не знало любви? На веранде зазвучал дружный смех. И не понять, что именно нашел смешным в словах Хиромасы Абэ-но Сэймэй, чьи глаза сейчас блестят озорным огоньком. Наконец смех затих, оставив после себя послевкусие недосказанности – и тонкие ветви ивы, подсвеченные луной. – Ты ошибаешься, я знаю, что такое любовь, - Сэймэй поднялся, сделал несколько шагов к ступеням, ведущим с веранды в сад, и замер. – Знаешь? – Хиромаса явно оживился, он как-то не задумывался ни о чем подобном. – Расскажешь? Кто она? Почему я никогда не видел ее рядом с тобой? Или… может, твоя история слишком грустна, чтобы поведать её? Сэймэй!.. – А ты опять влюблен? И опять безнадежно? Какой это раз, Хиромаса? Двадцатый? Двадцать пятый? – Ты пытаешься меня запутать. Я спрашивал у тебя, что ты знаешь про любовь. – Я знаю, что любовь – самое сильное сю. – Лисья улыбка вполне могла соперничать с этой луной, но онмёджи стоял спиной к собеседнику. – Сэймэй! Не могу понять, когда ты шутишь. – Не можешь? – Онмёджи поднял взгляд к луне и улыбнулся. – Тогда сыграй для этой прекрасной луны. Уверен, твоя мелодия понравится всем слушателям.