Хуже может быть

Странное чувство — встретить здесь, посреди разорённого Белерианда, поселение эльдар. Странное и… радостное? Не вы одни ещё живы, остался кто-то ещё в мире. Кто-то не павший, не сдавшийся, не бежавший. Вроде бы и понимал, и надеялся, что Гондолин был не последним оплотом, но за весь долгий путь — не встретили никого… вдоль всего Сириона — ни одного поселения. Даже Дориат, так много мнивший о себе Дориат, как видно, не выдержал натиска врагов — они видели мёртвый лес; даже Нарготронд, хранимый тайной, пал, и в его землях гуляли орки. И вот здесь, у моря — город. Адан говорит, что это земля Ульмо; что ж с того? Гондолин и Нарготронд тоже были «его» землями, но они погибли. Келебримбор не верил в защиту Валар, не верил в чары. Король Тургон говорил убедительно и верил сам, но Гондолин был предан — и Ульмо не помог. Орлы, правда… но они помогли бежавшим, и только. Зато он верил в силу меча, в стойкость сердец — и в слово, данное королю: защитить его семью. То есть сестру, её сына и её мужа. Последнее его обязательство, которое ещё оставался шанс сдержать. Ну ладно, вот и дошли. И хватит размышлений. Он встряхнулся, поправил за плечами лямку дорожного мешка, казавшегося тяжёлым — не потому, что там было много поклажи, а потому, что все они устали за этот бесконечный путь по тёмным землям; здесь, у моря, как будто легче дышалось — наверное, солёный воздух помогал. Келебримбор стоял чуть позади четы князей, глядя на встречающий их маленький отряд. Синдар держались самоуверенно, ничего не скажешь; как хозяева. Впрочем, они тут первые поселились, так что так и есть — а всё-таки это не Дориат, а держатся, как на пороге своего дворца, как его там называли. Вот только… … тётушка? Да, во главе отряда совсем не синдэ, а сестра короля Финрода, и от её взгляда хочется скрыться куда-нибудь. Желательно на другой край Эндорэ. Взгляды взглядами, а дел много. Договорились быстро, и теперь надо просто следить, чтобы всем хватило крова, чтобы раненых устроили первыми, а женщин с детьми поселили вместе и под крышу, чтобы к каждому котлу — гостеприимные синдар — садились, не уступая друг другу места, чтобы всем хватило… С тётушкой лучше не встречаться глазами, даже когда говорите о похлёбке, дровах и бинтах. Потому что смотрит так, как будто ждёт измены прямо сейчас. Келебримбор не стал бы задавать вопросов — зачем, о чём? Дориат пал, как пал Гондолин — для него это горько, но ожидаемо, он никогда не думал, что за чарами можно прятаться вечно. Поплатились за свою трусость, за то, что надеялись отсидеться. — ...Нет, так недавно — три лета назад… — кто-то ощупью ищет слова, чтобы поняли гондолинцы; Келебримбор поморщился от того, как криво и косо смешивались языки, вмешался: — Три года, — и его тут же втянули — переводить. Трудно было отказать — юный гондолинец воззвал к его авторитету ламбенголмо. — А Гондолин — всего год назад, — с горечью отозвался юноша. Синда, говоривший с ним, усмехнулся невесело. — Ваш рок исполняется. Юноша запальчиво возразил — Келебримбор всей душой поддержал его и перевёл даже жёстче: — Вот уж Дориат так боялся нашего рока, что сидел за Завесой — много вам помогло? Синда замолчал, щурясь недобро, а потом ответил с расстановкой: — Нет, не помогло. Рок пришёл к нам — вместе с голодрим, — и Келебримбор вдруг разом понял, какое имя тот назовёт. И уже не услышал слов, провалившись в тот морок, что приходил ночами. Вот уже три года. *** Жизнь в Гаванях оказалась не то чтобы хорошей, но — сносной. Келебримбор привык быстро — теперь светлые годы в Гондолине казались сном, кратким, хотя и радостным видением. Там было тепло, там было мирно, там появились друзья, надежды, цель, там можно было творить, а не ковать мечи — но всё развеялось, он не сумел ничего и никого уберечь, и мир снова стал прежним: тёмным, холодным и прямым, как лезвие клинка. Были дозоры на границе, была работа в кузнице, были вечные крики чаек — проклятые птицы, проклятая память — и удивлённые взгляды: тот самый? правда? внук? Кто-то шарахался. Кто-то расспрашивал. Больше всего Келебримбору нравились те, кто не замечал. И ещё был внук короля, взрослевший так стремительно, что оглянуться не успеешь — а уже мужчина. И уже свадьба. Жену Эарендила Келебримбор не любил, но не уважать юную княгиню не мог — никто бы не смог. А родившихся близнецов воспринимал как потомков короля: их он тоже обязан защищать. И растить — на правах родича. Одного из немногих здесь. Стук в дверь. Кого принесло? Келебримбор повернулся от горна. — Занят! Дверь открылась. Тётушка. Ладно, эта явно по делу. — Келебримбор, княгиня собирает совет, — и, видимо, важный, раз тётушка позвала его лично. Он отложил заготовку и медленно вытер пот с лица. — В чём дело? — усмехнулся. — Прибыл посланник, — сестра короля Финрода была серьёзна без всякой насмешки. — Келебримбор, тебе нужно быть там. — От кого посланник? От наугрим? — попытка съязвить — к кому бы его ещё позвали? — обернулась мгновенным осознанием: наугрим здесь враги. Плохая шутка. Но даже раньше, чем тётушка ответила, Келебримбор вдруг понял, от кого приехал посланник. За мгновение до того, как прозвучало имя. И мир снова раскололся — только он оказался не на той стороне. Впрочем, теперь это была именно «та». *** Обошлось. Келебримбор был убеждён, что посольству ответят отказом, и будет бой — он почти что умолял княгиню отдать Камень, не доводить до крови, но и сам понимал, что так нельзя, что это трусость. Но не было ни отказа, ни боя. Решение отложили до возвращения мальчика… нет, князя Эарендила. И, судя по тишине — они тоже согласились ждать. Когда Эарендил вернётся, Келебримбор поговорит с ним, и пусть он решает. Он будет сражаться, если придётся, это… страшно, но иначе нельзя. За четыре года страх уснул. За час до рассвета пение рогов подняло город на ноги. Тревожно загудел колокол на главной площади. Келебримбор выскочил на улицу — ещё не в доспехах, уже при мече. Давняя, давняя привычка — собраться в бой быстрее, чем проснёшься. Враги! Дозорные видели войско! Орки? Келебримбор пробрался к крыльцу дворца, где собрались все командиры города. Обычно при мысли о бое, пусть даже с малой орочьей шайкой, случайно забредшей в эти земли, закипала кровь, и сердце билось быстрее. Но не сегодня. Сегодня в горле стоял ком. — Нет. И всё стало ясно раньше, чем прозвучало имя.