Упрямство

Какое это непривычное чувство — оживать. Та лёгкость, что была мгновение назад, тает, возвращаются ощущения, сопротивление земли под ногами, холод воздуха. Какое знакомое чувство — в прошлый раз было почти так же. Обрушивается на плечи давящая тьма, от которой уже не защищают Чертоги. А вот этого не было. В прошлый раз было много легче. Маблунг сел, огляделся. Он хорошо помнил это поле — даже слишком хорошо, и то, как оно переменилось, ясно говорило о прошедших годах. Осень, а не зима. Тусклая, пожухлая трава, влажная земля, серое скучное небо. И холод — нет, не замёрзнуть телом, но душе холодно. В прошлый раз он вернулся домой; сейчас — на чужбину. Тела здесь не оставили — и то хорошо. Курган виден — огромный, каменный; знать бы, свой или их? Или вместе хоронили, не разбирая? А сквозь камни пробивается пожухлая трава. Маблунг поднялся на ноги, огляделся. Сколько же времени тут прошло? И где ему искать уцелевших? Король погиб, и жена его тоже, и сыновья — но осталась девочка. Это ради неё он вернулся — ей понадобится помощь. Ладно. Следопыт он или кто? Найдёт. Куда-то же бежали уцелевшие в бою… Ринвэ должен был увести их. Ринвэ не было в Чертогах — значит, жив, старый друг, значит, увёл остальных. Страшно было идти по родной земле Дориата, искорёженной до неузнаваемости. Весь Свет ушёл отсюда, остались лишь холод, тьма да подступающие болота. В прошлый раз ему показалось, что он вернулся в чужую страну — но сейчас-то было понятно, что Дориат при Элухиле был почти тем же, что и при Элу. А сейчас… сейчас его не было вовсе. Тем важнее уйти отсюда и найти тех, кто унёс с собой последние остатки Дориата. Каким бы искусным следопытом ни был Маблунг, а на поиски нового пристанища беженцев у него ушёл почти год. За это время к нему пристали пара десятков синдар и нандор, ютившихся в старых жилищах, давно переставших быть родным домом; они не знали, куда идти, а он обещал вывести к цели. Нюх следопыта и голос сердца вели вперёд — к Сириону и вниз по течению, к Морю. К Морю… В этом странном городе, точно собранном из обломков всего Белерианда, Маблунг снова ощутил себя дома. Дориатрим — его дориатрим — и халадины, которых он так хорошо знал, другие люди, незнакомые — и уцелевшие голодрим, бежавшие из своих городов. И Свет в руках маленькой княгини — её уже никто не звал королевой. Наверное, именно здесь он по-настоящему вернулся к жизни. — Кажется, от нас, синдар, Судия уже ждёт чего угодно, — со смехом говорил он, потому что нельзя было не смеяться над своими приключениями. — Когда я в первый раз сказал ему, что мне нужно назад, ведь мой король погиб, а Дориату нужен каждый воин — он был удивлён. Когда я второй раз сказал ему то же самое… — не договорив, Маблунг махнул рукой. — Кажется, он ещё после принцессы понял, чего ему от нас ожидать. В голосе звучала горькая ирония, прятавшая тоску. А что ещё делать, если не смеяться? Кажется, этому они учились у людей — смеяться, если не выходит плакать. Здесь, в Гаванях, смеялись часто, заливисто, весело — и почти никогда безмятежно. И только когда появился гонец с требованием, смеяться не получилось. Маблунг был на совете, но молчал: он знал, что ради этого дня и вернулся. Как же он надеялся, что орки найдут их раньше, и бой будет — с ними. — Сильмарилл хранит эти земли, — так говорили все. — Он прогоняет Тьму. — Он хранит Морехода… — Он бережёт нас от мора… — Этот Камень по праву — не их… — Пусть попробуют взять!.. — Если мы отдадим Свет из трусости, — Маблунг не заметил, что почти дословно повторяет слова Элухиля, — то мы и недостойны хранить его. Может быть, можно было бы обсуждать просьбу, но угрозы… Ответ был единогласным. Бой всё равно пришёл нежданно. Четыре года спустя. Четыре года… Маблунг стоял на городской стене, закинув руки за голову, и смотрел на маячившее вдалеке тёмной полосой вражье войско. Ещё пара часов, пока они дойдут. Пара часов жизни. Это много. Интересно, что скажет ему Судия в третий раз? Посадит же… навечно. Маблунг почему-то был уверен, что не увидит следующее утро. Наверное, это его судьба — гибнуть в бою не с врагами. Сколько раз он уходил от верной смерти — а вот теперь не повернёшься, чтоб не встретить. Ничего. В первый раз было страшно, потому что неожиданно, и больно, и — внезапно, в спину, от былых союзников, и жутко — потому что короля и друга он не защитил. Во второй раз — уже не страшно, потому что — знал, на что идёт. А сейчас и вовсе думается о жизни, не о гибели. — Лорд Маблунг? — он обернулся на голос и поклонился подошедшей княгине. Сильмарилл у неё на груди притягивал взгляд. Эльвинг увидела это и замолчала. — Скажи, ты бы отдал его? — вдруг тихо спросила она. — Скажи сейчас. А ведь хотела говорить о другом. Это чувствовалось. Маблунг молчал. — Когда мы вскрыли брюхо того волка, этот Камень лежал там. И сиял… вот как сейчас. В грязи, крови, вони — на нём ни капли крови не было. И на руке, которая его держала — тоже. Я его достал. Я видел глаза Эрхамиона. Он покачал головой. — Я вложил Сильмарилл ему в руку. Не моему королю. Никому другому. Твоему отцу, княгиня, Камень передали его родители — так и будет. Эльвинг молча кивнула. — Я хотела просить тебя, — не сразу ответила она, — взять небольшой отряд и остаться с моими сыновьями. Пусть при них будет лучший и вернейший из защитников. Чувство было… странное. До дворца, в самом сердце города, доберутся едва ли — да и отличат ли нужный дом? дворцом его звали лишь из уважения. Там едва ли будет бой. Значит, жизнь? Но предчувствие не обмануло. Очень хотелось жить, но враги как знали, куда рваться. Неудобно драться в комнате — но ничего. Мальчиков действительно нужно защищать, теперь уже точно… Сыновья короля были немногим старше, их не спасло. Я же видел, как ты переступил через тело. Жуткое чувство — как будто убитый тобой снова поднялся, целый, невредимый… да нет, один лежит, другой идёт на тебя, их двое, просто тоже близнецы. А дерёшься хорошо. И вперёд рвёшься… Не пущу. Твоих воинов остановят без меня, а ты пройдёшь, ты сильней, ты рвёшься так, как рвались в Нирнаэт к вратам Бауглира… если б ты и твои братья так же бились там… Только я защищал своих, когда ты не то что меча не видел — тебя ещё не было. Не пройдёшь. Лежи. Лежит… Это не кровь шумит в ушах. Это пламя трещит. Надо хватать мальчиков и бежать прочь. Какие тяжёлые стали руки. Не поднять. Какое знакомое чувство… Прости, Судия. Это опять я. Я очень надоел тебе, правда? Мы настырные. Но там всё очень, очень скверно. Я нужен там, в Средиземье. Мне очень нужно вернуться. Может, я ещё вернусь сюда, только в орочьей крови? Устал… Или даже — о мечты! — увижу Аман живым?