Единое Целое (Multiply)

Творцом идеи выступил Майкрофт. Джон и помыслить не мог бы о таком. Это было чистым безумием пополам с бредом, но настолько логически обоснованным, что такой план мог зародиться лишь в холмсовском мозгу. С этой точки зрения его одобрил бы сам Шерлок, но вовсе не по этой причине Уотсон всё же произнёс: «Да, хорошо. Я принимаю предложение, хотя ничего более странного я в жизни не слышал». В конце концов, Джон согласился, потому что, несмотря на ненормальность и сложность затеи, сам он больше не мог оставаться живым в том мире, в котором от Шерлока Холмса остался лишь хладный труп, покоящийся под свежим могильным холмиком. Итак, доктор сказал: «Да, Майкрофт, пожалуйста», - и девять месяцев спустя, получив по телефону вызов из больницы Святого Варфоломея, он в волнении выбежал на улицу и – да, в глубине его души затеплилась надежда на счастье. ****************************** Шерлоку, конечно, следовало понять раньше, к чему идёт дело, пока не стало слишком поздно. Но Мориарти тщательно его изучил и превосходно разобрался, за какие ниточки потянуть, чтобы заставить его танцевать, как марионетку. Это было унизительно, более того – трагично. Взбираясь по лестнице на крышу больницы, он прокручивал в голове снова и снова: «Я тебе сердце выжгу!» Три пули – три человека. Сердце Шерлока, разделённое на три части, разбрелось по Лондону, и пытаться спрятать его или открыть предупредительный огонь по врагу – только сделать его ещё более уязвимым. Страшно представить, что миссис Хадсон и Лестрейд пострадают по его милости, но их смерти он смог бы пережить. Не так с Джоном. Только не смерть Джона, замкнувшего на себя всё пространство и время. Мориарти ошибся, но совсем немного, так что, по большому счёту, он вычислил верно. Сердцем Шерлока были три человека, но душа, вся и без остатка, принадлежала доктору Джону Уотсону. Он немного гордился тем, что действует не из чисто эгоистических побуждений, поставив задачу спасения жизни дорогого человека во главу угла. Самосохранение замыкало список его приоритетов вплоть до последнего времени, пока не прозвучали произнесённые шёпотом клятвы и обещания, когда губы касались золотисто-медовой кожи на сгибе джоновых коленей. Он ни на секунду не сомневался, что смерть Джона прикончит его, но оберегал его жизнь не потому, что сам стремился спастись. Он хранил своего доктора, потому что тот был для него целым миром со всеми печалями и радостями, взлётами и падениями, и потому что Джон сам по себе заслуживал того, чтобы просто БЫТЬ. Шерлок Холмс хотел спасти Джона Уотсона, потому что любил его так, как никогда и никого из людей. Он бы с готовностью отдал собственную жизнь за единственного друга, но знал, что тот был бы против. Поэтому, вместо того чтобы умереть за Джона, он прыгнул. Прыгнул? Можно ли назвать прыжком то, к чему тебя принудили? Он упал. Его толкнули. Он позволил пуле, выбившей мозги Мориарти, столкнуть себя с крыши больницы Святого Варфоломея, и, падая, он молился всем богам, о которых когда-либо слышал, чтобы необходимая дерзость замысла его матери базировалась на достаточном расчёте. Матушка не подвела, и Шерлок умер для Джона, не умерев вместо него. Он утратил себя самого, исчез из Англии, унося с собой непреодолимое стремление хоть мельком взглянуть на человека, ради спасения которого разыграл самоубийство и дальше был готов буквально на всё, лишь бы его защитить. В один прекрасный день он вернётся. Он всё объяснит. Он будет жить ради той минуты, когда вновь сможет встретиться с ним глазами. Шерлок знал, что Джон может возненавидеть его, скорее всего – ударит, возможно – больше не скажет ему ни единого слова. Но пусть между ними случится самое худшее, только бы Джон остался в живых, не подвергался опасности из-за того, что совершил ужасную неосторожность и глупую ошибку, полюбив Шерлока Холмса. ********************************** Майкрофту Холмсу хватило трёх недель, чтобы разобраться в произошедшем. Когда наконец пришло понимание, что именно случилось, что сотворил Шерлок и чем он занят теперь, Майкрофт откинулся в кресле, закрыл глаза и погрузился в раздумья на полчаса, которые прервала Маделайн (вчера её звали Оливия), сообщив о неотложном телефонном звонке президента Украины. Он отдал должное младшему брату – на этот раз тот действительно превзошёл сам себя. Конечно, матушка должна быть в деле. Охота по всему миру, подстроенная смерть, тело, подозрительно точно, даже неотличимо загримированное под Шерлока Холмса, скромное надгробье… Способ заметать следы выдаёт её характерный почерк секретного агента предыдущего поколения - мало отличающийся от шпионских трюков, сделавших популярными романы Ле Карре. Майкрофту оставалось только посмеяться над самим собой: в целом схема выглядела просто и незатейливо, содержала множество упущений, будто и не его мать с братом её разработали и реализовали. Тем не менее, план сработал и дал Шерлоку время, чтобы покинуть страну. Естественно, Джон был обманут полностью. Мысль о Джоне Уотсоне вызывала беспокойство. Майкрофту искренне нравился зять, но доктор не без оснований всегда относился к деверю с недоверием. Конечно, он не мог понять, что, однажды войдя в семью Холмсов (пусть и не взяв эту фамилию), он навсегда останется её частью, а Холмсы заботу о семье всегда ставили на первое место. Шерлок не стал бы тратить усилия, чтобы растолковать мужу эту фамильную черту. Такая мысль никогда не пришла бы ему в голову, и последняя его выходка сделала это совершенно очевидным. Но почему он в помощники привлёк мать, а не старшего брата, - этого Майкрофт решительно не мог понять и не поймёт никогда. Уделив внимание проблемам кризиса в Украине, Майкрофт вернулся к первоочередной задаче, а именно - сохранить брата и зятя живыми и здоровыми вплоть до момента их воссоединения. Младший брат, несмотря на врождённые особенности психики, в данный момент большого беспокойства не вызывал. С младых ногтей Шерлок уяснил, что с помощью денег можно и победить, и выжить, и скрыться. Склонности к суициду у него нет, и Майкрофт был совершенно уверен, что брат приложит все усилия, чтобы любым путём вернуться к Джону как можно быстрее. Также Майкрофт знал, что только одно могло заставить брата совершить все эти глупости – прямая неотвратимая смертельная угроза Джону Уотсону. Холмс-старший не сомневался, что у Шерлока на принятие решения почти не было времени, и он отчаянно искал способ сохранить жизни себе и своему доктору. «Бедный мальчик иногда так примитивно мыслит», - подумал Майкрофт со вздохом и вернулся к решению проблемы рыцаря печального образа и сложной головоломки, имя которой – Джон Уотсон. После похорон Уотсон совершенно исчез из-под наблюдения, чему было единственное объяснение – он совершенно ничего не делал. Абсолютно ничего. Он остался у сестры (лесбиянки и алкоголички – пренебрежение проскальзывало в обычно безукоризненно корректных мыслях политика) и, похоже, всё время проводил на диване за просмотром таких убогих телепередач, что Майкрофт диву давался – как это зять в припадке ярости не расколошматил телевизор. Каждый вечер в 19:30 Джон проверял телефон, хмурился и отбрасывал его на диван. Майкрофт раздумывал, мог ли его брат иметь обыкновение пользоваться шифром или кодом, решил – да, мог; это бы объяснило поведение зятя, причину его отрешённости и появления отчаянного ожидания на лице каждый вечер. Разрешение камер наблюдения не позволяло видеть мельчайшие детали, но Холмс был способен воссоздать полную картину и по имеющимся данным. Несмотря на краткое знакомство, Майкрофт прекрасно видел, что доктор быстро сдаёт, не за горами момент, когда он полностью падёт духом, и ему придёт конец (и следом та же участь постигнет Шерлока Холмса). Итак, Майкрофт Холмс прояснил и ранжировал вставшие перед ним цели и задачи: 1) Сохранить Шерлоку жизнь. С тех пор как Майкрофту исполнилось 14 лет, эта цель возглавила список и оставалась приоритетной все эти годы. 2) Сохранить Джону Уотсону жизнь и рассудок. От этого напрямую зависит успешность выполнения пункта 1, так как, потеряв супруга, Шерлок ударится в эмоции, перестанет мыслить рационально, дав тем самым преимущества сообщникам Джима и нелепо подставившись. 3) Важно для успешного выполнения первых двух пунктов: вернуть младшего брата домой в кратчайшие сроки и препоручить профессиональным киллерам ту миссию, которую Шерлок сам на себя возложил из-за того, что Майкрофт медлил с международной операцией по вычислению и истреблению криминальной сети, созданной Мориарти, выжидая наиболее удобный момент. Если бы Шерлок потребовал ответов, их беседа вылилась бы в полные бесполезных эмоций препирательства. 4) Чтобы преуспеть в выполнении пунктов с первого по третий, необходимо осуществить некий план, который ускорит возвращение брата в Англию и одновременно не позволит доктору погибнуть или сойти с ума, не выдав ему при этом того, что в действительности произошло с его мужем, поскольку Джон, вне всяких сомнений, наихудший актёр из всех, кого Майкрофту доводилось видеть, и абсолютно беспомощен, когда приходится лгать. Английский философ Уильям Оккам сформулировал принцип бережливости, дав ему своё имя - «Бритва Оккама», и Майкрофт был большим его апологетом с пятилетнего возраста. Решение проблемы он нашёл очень быстро, как только его глаза скользнули по старой фотографии, стоявшей в правой части рабочего стола. Все вопросы и все ответы заключались в одном имени – Рози. Весьма довольный собой, Майкрофт Холмс взвесил все последствия и занялся приведением плана в действие. Шерлок мог быть весьма непредсказуемым, но была возможность достаточно легко укротить его, особенно если знаешь, за какие струны его души подёргать. Майкрофт решил, что настал момент воспользоваться этим знанием, и прекрасно понимал после тридцатипятилетнего тесного знакомства с младшим братом, что именно будет наиболее действенным. **************************** Когда Джон проснулся, он не сразу понял, где находится, пока не почувствовал под собой шёлковые простыни, и его пронзила боль от уверенности, что они цвета индиго. Он был в Иствел Менор, графство Кент. Майкрофт. Джон резко вдохнул и рывком сел, заставляя себя принять действительность. Он был в спальне Шерлока, в его родном доме, окружённый всем тем, что его муж любил в детстве. Трудно было дышать из-за навалившихся воспоминаний о том времени, когда он переступил порог этой комнаты в прошлый раз. Они оба были переполнены счастьем, упивались им, почти утратив рассудок. Прошло десять дней после их спонтанного вступления в брак, и Джон вспоминал, как Шерлок смотрел на него, будто держал в руках всё Мироздание. Джон вспоминал, как идеальное тело цвета слоновой кости тонуло в индиговом шёлке, удерживаемое его сильными, золотистыми от загара руками. Джон вспоминал, как изменился мир, когда Шерлок посмотрел ему прямо в глаза и впервые произнёс: «Я люблю тебя». Джон помнил всё это ясно и отчётливо, но не имел ни малейшего представления, когда и где встретился с деверем вчера вечером. Наверняка Холмс-старший, этот мерзавец, выслеживал его неделями. Очень похоже на него – захватить человека, когда тот подвыпил и совершенно не способен сопротивляться. Внезапно он решил, что не может оставаться в этой комнате ни секундой дольше, и поспешил вынырнуть из шёлковых простыней как можно быстрее. Хромота снова его беспокоила, но теперь он хотя бы мог обходиться без трости. На изящном стуле лежал подготовленный для него безупречный костюм, очевидно, сшитый по меркам его свадебного. С тех пор Джон заметно похудел: рубашка болталась на нём, как на вешалке, а ремень пришлось затянуть, воспользовавшись последней дырочкой, чтобы удержать брюки на бёдрах. По-видимому, всё поместье было погружено в сон, и Джон блуждал по смутно знакомым коридорам и залам в поисках столовой для завтраков. Он помнил тот слегка презрительный взгляд, когда Шерлок объяснял ему, что да, для каждой трапезы в этом доме выделена специальная столовая. Действительно, у них было две обеденных столовых и несколько помещений для ужинов разных рангов, в зависимости от времени года, погоды или собравшегося круга лиц. Ногу пронзила боль, и Джону пришлось ненадолго остановиться, привалившись к стене и пережидая приступ. Всё это изысканное великолепие было достойной оправой для такого блистательного человека, как Шерлок. Семья Холмсов была окружена такой роскошью, которая могла быть присуща только многовековому, имеющему прочные корни и почти неприличному богатству. Пышность отнюдь не была показной или неуместной, весь интерьер дышал художественным вкусом, смягчающим очевидное изобилие. Шерлок, который едва втискивался в ограниченное пространство их скромной захламлённой лондонской квартиры, здесь, казалось, прибавил в росте и вышагивал по этим великолепным залам с таким достоинством, которое могло быть присуще только августейшим особам. Невольно на ум приходило сравнение с диким животным, вернувшимся в родную среду обитания после заточения в клетке: пережив краткий момент неловкости и насторожённости, оно вновь обретает подаренные ему природой грацию, благородство и величие. Шерлок ненавидел, когда люди ожидали от него соответствия своему происхождению и воспитанию, но Джон сразу распознал его неподдельную любовь к Иствел Менор, несмотря на очевидное сопротивление установленным здесь порядкам, почти такую же большую, как любовь к Лондону, которая была безграничной. Джон почувствовал, как его мысли затягивает в этот бесконечный, ставший привычным водоворот, вздохнул и постарался отогнать воспоминания. Они не могли ему помочь, не могли вернуть утраченное; ничто не могло излечить его смертельное ранение. Шерлок ушёл, и Джон следовал за ним, как и всегда, - это составляло самую основу его жизни. Он просто не мог стать кем-то другим или действовать иначе. Джон добрался до столовой для завтраков с чувством удовлетворения, которое испытывал бы после успешного преодоления минного поля. Он не ожидал, что там кто-то будет – в такую мёртвую тишину было погружено поместье, но неожиданно столкнулся с главным тюремщиком – своей свекровью. - Джон, дорогой, - голос Селесты Холмс мягкий и глубокий, несущий мудрость, пришедшую с годами и опытом, выдающий острый ум, соответствующий фамилии. – Входите, выпейте чаю. Он встречался с этой женщиной лишь дважды: один раз – на приёме по случаю бракосочетания, устроенном всецело по её настоянию, второй – на похоронах её сына. В сердце Джона она занимала особое место: женщина, давшая жизнь Майкрофту и Шерлоку, заслуживала по меньшей мере государственной награды, если не всенародного признания. Кроме того, она была единственным человеком, к чьим советам прислушивался Шерлок, что могло значить только одно – миссис Холмс была очень, даже исключительно умна. Незачем упоминать, что она была весьма очаровательной, удивительно остроумной и, порой, восхитительно дерзкой. Селеста была Само Совершенство, и Джон ненавидел себя за то, что едва мог выносить её общество и то, что она сидела напротив него и наливала ему чай редкого сорта и заоблачной стоимости из серебряного чайника в фарфоровую чашку такой тонкой работы, что Джону страшно было её коснуться из опасения раздавить в неловких уотсоновских руках. Он вспомнил руки Шерлока, изящно придерживающие полупрозрачную чашку и подносящие её к прекрасному лицу. Он вспомнил пальцы Шерлока, между которыми виднелся голубой с кремовым рисунком фарфор – и боль, охватившая ногу, быстро распространилась по телу и сдавила грудь так, что Джон не мог сделать ни единого вдоха от тоски по ненормальному психу, с которым вступил в брак несколько месяцев тому назад. Всего лишь несколько месяцев, не лет, хотя он был готов отдать ему всю жизнь без остатка. И это было чудовищно несправедливо. - То, как ты смотришь на мои руки, совершенно нелепо. Ты знаешь, что делаешь это прилюдно? - Изумительные руки. Как бы я хотел, чтобы они касались меня всегда. - Будь осторожен в своих желаниях, Джон Уотсон, они могут исполниться. Вернись, вернись, вернись… - билась в его голове единственная мысль. - Джон? – заговорила Селеста, глядя на него шерлоковыми глазами поверх столового серебра и протягивая блюдо, полное выпечки, уверенным спокойным жестом. Её пальцы не такие длинные, как у Шерлока, и Джон вырвался из плена иллюзии, заставив себя вновь начать дышать. - Благодарю, - пробормотал он. Он прочёл в глазах свекрови сочувствие и жалость, но не мог их принять и тем более вернуть. Он сконцентрировался на завтраке и запретил себе думать о том, как глаза Шерлока смотрят на него с чьего-то другого лица. - Дорогой мой, вы выглядите не очень хорошо. Это объяснимо, конечно, но мне бы хотелось, чтобы вы лучше питались. Джон чуть склонил голову, давая понять, что благодарен за участие и не намерен предъявлять претензии по поводу насильственного водворения в родовое гнездо. - Майкрофт позвонил мне вчера вечером. Он сказал, что обнаружил вас в бессознательном состоянии. Я полагаю, он привёз вас сюда, и естественно, мы предупредили об этом вашу сестру. - О, - только и смог вымолвить Джон. Он пил чай, едва удерживая булочку с клубничным джемом дрожащей рукой. Он, как никогда, чувствовал себя истинным британцем, но не имел сил радоваться этому. - Майкрофт также просил передать, что подъедет позже удостовериться, что с вами всё в порядке. Возникли проблемы с польскими газопроводами. Его часто привлекают для разрешения подобных ситуаций. На лице Селесты появилась улыбка любящей матери, но взгляд остался совершенно холодным и расчётливым. Это были глаза солдата, учёного, убийцы, шпиона. Настолько неотличимые от глаз Шерлока, что на какое-то ужасное мгновение Джона обуяло желание выдрать их ногтями и затем съесть, чтобы они могли принадлежать ему безраздельно, но при этом чтобы ему больше никогда не пришлось подвергаться пытке видеть их. - Мне следует вернуться в Лондон, - сказал он неуверенным тоном. Вряд ли они позволят уехать ему сейчас, но он должен был хотя бы попытаться вернуть себе свободу. - И слышать об этом не хочу, Джон. Прежде мы вас немного откормим. Теперь вы стали частью нашей семьи, а мы заботимся о семье, - она одарила его ещё одной улыбкой, ясно говоря холодными глазами: «Не перечьте мне, Джон Уотсон – великий Майкрофт и единственный в мире Шерлок под моим взглядом становятся трясущимися от страха мальчишками; знайте своё место; зачехлите орудия и не создавайте ещё больше проблем». Джон кивнул, признавая своё поражение, и заставил себя проглотить кусочек булочки. Земельный участок, прилегающий к поместью, был обустроен, как показалось Джону, нарочито скромно и скорее соответствовал тайному убежищу, чем замку крупного помещика из романа Джейн Остин, по сравнению с которым Иствел Менор казался небольшим, хотя и респектабельным. Впрочем, то же можно сказать обо всей семье Холмсов. Фасад особняка был одновременно внушительным и очаровательным, увитым плющом, пестреющим в это время года всеми оттенками тёплых красок - от золотистого до нежно-алого - и резко контрастирующим со всё ещё зелёным газоном. Джон почти весь день провёл, бродя по холмсовским угодьям, наткнулся на заброшенную сторожку и едва не сломал ногу, угодив в лунку на поле для игры в гольф. Наступил октябрь. Прошло два месяца со смерти Шерлока*. Джон это прекрасно знал, но отказывался верить и принять этот факт, пока вчера во время визита на Бейкер-стрит не обнаружил спрятанную в черепе записку. «Мой дорогой Джон. Я оставляю здесь это послание на тот случай, если мой план провалится. Ты моё сердце, Джон, и я никому не позволю причинить тебе боль. Я не допущу, чтобы он сжёг тебя. Ты моя душа, и он не сможет тронуть тебя, пока я жив и могу остановить его. Ты был невероятным. Мы были невероятными. Я буду любить тебя каждой частичкой своего существа, пока не обращусь в прах. Я буду принадлежать тебе до конца и буду с тобой до твоего последнего вздоха, Шерлок Холмс» Джон прочёл и перечёл письмо дважды, трижды, пять раз и с размаху швырнул череп в стену. Но череп не раскололся, чтобы любезно дать выход эмоциям, а просто со стуком упал на пол и покатился восвояси, когда безутешный вдовец рухнул на колени и зарыдал так, будто слёзы могли омыть и успокоить его разрывающееся от невыносимой боли сердце. Затем, не почувствовав облегчения, он отправился в пивной бар. Последнее, что он помнил – блеск обручального кольца на безымянном пальце левой руки, обхватившей стакан с виски, и добрую сочувствующую улыбку Грега. Должно быть, Лестрейд позвонил Холмсу. Изворотливый мерзавец неустанно шпионил за ними. За ним… Теперь – только в единственном числе. Остался просто Джон Уотсон, опять совершенно один на всём белом свете. Этого просто не должно было случиться. Нога заныла. Он прошагал уже немало миль, бродя по владениям Холмсов. За весь день он съел едва ли половинку булочки с джемом и выпил чашку чаю. Было около половины шестого, и начали сгущаться сумерки, теперь с каждым днём всё раньше и раньше, и Джон, поднимаясь на крыльцо особняка, с болью вспомнил, что осень – любимое время года его супруга. Майкрофт ожидал его в комнатах Шерлока, расположившись в одном из мягких кресел. Ему хватило деликатности ничего не менять в обстановке этой части дома, оставив все вещи брата на своих местах. - А, Джон! Мы уже подумывали, не вызвать ли поисково-спасательный отряд. - Майкрофт, - кивнул деверю Джон, неловко опускаясь на диван у камина и осторожно вытягивая ноющую ногу. – Потрудитесь объяснить причину моего похищения. - Инспектор Лестрейд и я пришли к общему мнению, что вам лучше некоторое время побыть здесь, около матушки, а не возвращаться к сестре. Мы подумали, что лучше ей не видеть своего младшего братишку валяющимся на полу и захлёбывающимся собственной рвотой. Джон поморщился при этих словах, но не дал сбить себя с мысли. - Вы не имели никакого права увозить меня, Майкрофт, - с раздражением прервал он речи деверя, не поднимая глаз. - А вы не должны загонять себя в преждевременную могилу, напиваясь до бесчувствия, - уколол в ответ Майкрофт. – Я давным-давно пообещал Шерлоку, что присмотрю за вами, если с ним что-либо случится, и я не собираюсь это слово нарушать, спокойно созерцая, как вы губите своё здоровье пьянством. - Идите к чёрту, - проворчал Джон, но настоящей злости в этих словах не было. Он был пойман и заперт в этом доме так же, как был заточён здесь Шерлок, когда был ребёнком. Вернись, вернись, вернись – стучит и бьётся в его голове. Он закрыл глаза, вкладывая всю свою энергию в эту мольбу. - Джон, у меня для вас есть предложение. - Даже знать не хочу, Майкрофт. Холмс-старший воспользовался той самой улыбкой, которую демонстрировал на важнейших переговорах перед тем, как нанести сокрушительный удар по тщательно выверенным аргументам противника. Совершенно верно было однажды сказано, что Майкрофт Холмс – самый опасный человек во всей Британии. Джон тяжело вздохнул и опустил плечи, признавая поражение ещё до начала схватки. - Просто выслушайте, - сказал его деверь, тяжело выбираясь из кресла. Джон подавил в себе желание отпустить язвительное замечание о чрезмерном потреблении пирожных. Подкалывать Майкрофта по поводу его избыточного веса всегда было прерогативой Шерлока, а Джон не был готов покуситься даже на самую незначительную из привилегий мужа. Майкрофт подвёл зятя к задрапированной гобеленом потайной двери, находящейся в спальне младшего брата. Они попали в довольно большую библиотеку, из которой прошли ещё одним тайным ходом в помещение, более всего похожее на лабораторию из какого-нибудь научно-фантастического фильма. - Старая лаборатория отца, - объяснил Майкрофт, заметив растерянность на лице Джона. – Матушка отдала её в полное распоряжение Шерлока после того, как он дважды едва не разрушил восточное крыло. Джон только начал гадать, зачем они здесь, как вдруг обнаружил себя у огромного стального холодильника, опускающимся на предупредительно придвинутый лабораторный табурет. Холмс многозначительно помолчал, прежде чем вновь заговорить. Оба брата не чурались театральных эффектов. Джон не прерывал его, поскольку хотел быстрее выбраться из этой комнаты, в которой будто витал дух покойного супруга. Он никогда не видел Шерлока здесь, но легко мог представить его в этой обстановке как ребёнком, так и тощим долговязым подростком, проводящим разные эксперименты на домашних мышах, бабочках или зверушках, попавших под колёса. Под холодным мертвенно-голубым светом лабораторных ламп он был бы похож на инопланетянина. Именно таким он показался Джону тогда в Бартсе в день их знакомства, когда Стэмфорд смотрел на них с довольной ухмылкой, не представляя, что он сделал для них обоих. Джон почувствовал острую боль в груди. - Превосходно. Приступим. Сначала я сделаю предложение, а затем дам объяснения. Я хочу, чтобы вы подумали над этим, Джон, и хорошенько подумали. Ни вы, ни я не придерживаемся общепринятых рамок морали, хотя я могу предположить, что ваша личная этика лучше моей. Но я надеюсь, вы не огорчите меня проявлениями излишней щепетильности и сумеете оставить в стороне общепринятые устои нравственности, совершенно необходимые для большинства представителей человеческого рода. Уотсон поднял бровь и скрестил руки на груди. Он молчал, и Холмс продолжил. - Вы остались в полном одиночестве и не знаете, на что опереться. Вам не о ком больше заботиться с тех пор, как место Шерлока опустело, и вы не надеетесь хотя бы частично восполнить эту утрату. Очень скоро вы не выдержите этой пустоты и погибнете. Я не могу равнодушно наблюдать за тем, как неотвратимо теряю последнего оставшегося у меня брата, а по закону мы братья, Джон. Итак, вот в чём состоит моё предложение. Изящным движением руки он распахнул дверь холодильника, и доктор мимолётно обрадовался, что сидит, а не стоит. Полки холодильника были забиты рядами пробирок и контейнеров. На каждой ёмкости была этикетка, подписанная стремительным небрежным почерком Шерлока: заметны попытки проводить исследования аккуратно и методично, но для скрупулёзности терпения не хватало. Здесь были кусочки птичьих клювов, слизь улиток, крылья бабочек и внутренности крыс. Но Джон догадался, что Майкрофт хотел показать ему нечто иное, и затаил дыхание. В верхней части холодильника на маленькой отдельной полочке, едва умещаясь по высоте, стояло штук двадцать тщательно помеченных пробирок. На каждой стояло имя – Шерлок Холмс, затем возраст, дата, несколько цифр, в которых Джон с ужасом распознал уровень кислотности и количество белка, соответствующие показателям, характерным для спермы. Две минуты ушло на осознание того, что именно ему предложил Майкрофт. - Боже правый, - пробормотал Джон, прикрыв рукой сначала рот, а потом глаза. Не было сил смотреть на человека, который невозмутимо стоял перед ним и хладнокровно предлагал ему с непостижимыми целями и намерениями клонировать погибшего мужа. Вернее, это был бы не клон, а ребёнок Шерлока и кого-то ещё, какой-либо женщины. Но он был бы наполовину Шерлоком, ожившей частью Шерлока, которую можно было бы взять на руки и никуда не отпускать. Дышать. Не забывать дышать. Дверца холодильника захлопнулась, Джон убрал руку с лица, подняв на деверя глаза, полные гнева. - Как… Вы… Невозможно описать, как отвратительно то, что вы предлагаете. Вы… Господи, да вам лечиться нужно! - Так ли уж это неприемлемо? – Холмс, казалось, получал удовольствие от самого процесса убеждения сопротивляющейся стороны. – Этические постулаты весьма условны, не правда ли, доктор Уотсон? Разве это ужасно – произвести на свет ребёнка для себя? Почему менее допустимо доверить ребенка вам – ответственному, заботливому и любящему человеку, чем 16-летней дурочке, пытающейся использовать материнство для приобретения выгодного супруга? Или, возможно, вы полагаете, что менее достойны завести ребёнка от человека, которого искренне любите, чем мать, которая не хотела появления на свет своих детей и будет считать их тяжким крестом, который придётся волочить на себе всю жизнь? – Майкрофт на мгновение прервался, чтобы перевести дух. – Я предвидел, что вы первоначально отвергнете эту идею, Джон, но я всей душой надеюсь, что вы пересмотрите своё отношение и примете верное решение. У Джона перехватило дыхание. Мысли заметались. - Я просто не могу… Я не могу создать заклинаниями и чудесными манипуляциями ребёнка лишь по той причине, что не способен справиться с горем после потери супруга. Или потому что чувствую себя одиноким. Я не смог бы… Это не… На кону жизнь, Майкрофт, жизнь человека! - Прошу вас, Джон, не оскорбляйте меня такими предположениями. Я прекрасно понимаю, о чём идёт речь. Разумеется, мы говорим не об одной человеческой жизни, Джон, - о двух. Не только о жизни будущего ребёнка, но также и о вашей собственной, - в улыбке Холмса промелькнули снисходительность и терпимость, так что Уотсону захотелось сорвать с негодяя эту маску собственными руками. Доктор помотал головой, не в состоянии вымолвить ни слова. Да и что тут можно было сказать? Ничего более абсурдного он в жизни не слышал. Может, это всё происходит не с ним? Может, ему снится кошмарный сон? Как же он может думать об этом так, будто считает подобное вполне осуществимым? Майкрофт наблюдал за ним и ждал, позволяя своему предложению внедриться в сознание Джона. Затем он откашлялся и оторвал зятя от бушующей в его голове бури мыслей. - Боюсь, матушка будет волноваться, куда мы пропали. Пойдёмте, Джон. Давайте выпьем чаю, а потом у вас будет достаточно времени на раздумья. Уотсон кивнул и последовал за ним, ибо другого выбора у него просто не было. Им подали чай в зимнем саду – очаровательном, словно сошедшем со страниц журнала «Дом и сад» помещении, стены которого были выкрашены в приятный для глаз солнечно-жёлтый цвет. Белая садовая мебель, глиняные горшки с редкими и наверняка очень дорогими растениями: цветами, папоротниками, даже небольшим апельсиновым деревцем. Солнце уже село, и комната освещалась подвесными стеклянными фонарями. В прежние времена к ним был подведён газ, но теперь тёплый электрический свет создавал полную иллюзию, будто комната наполнена солнечным светом, который пропитал её стены и не мог вырваться за их пределы. Селеста переоделась в тёмно-синий костюм, уложила волосы идеальной ракушкой, волосок к волоску. К её груди была приколота простая чёрная брошь – единственный намёк на то, что она носит траур по сыну. Джон испытывал глубочайшую признательность за то, что она не носила чёрное. Он бы этого не вынес. Она разливала чай из фарфорового чайника цвета слоновой кости работы старинных китайских мастеров, расписанного вручную изысканным голубым узором. Он отогнал мысль о пальцах Шерлока, обнимающих чашку с чаем. Он запретил себе думать об этом. - Как я понимаю, Майкрофт посвятил вас в детали своего маленького плана, - произнесла Селеста, сохраняя совершенную невозмутимость, когда Джон опустился на белый плетёный стул напротив неё. Он промолчал. – Чаю, дорогой? - он осторожно принял чашку и сделал маленький глоток, не в силах сопротивляться ничему из того, что они ему предлагали; он рассеянно подумал, что вообще не помнит, как сюда шёл. Сахара ровно столько, сколько он любит – чёртова холмсова проницательность. – Пьер сегодня превзошёл сам себя, я настаиваю, чтобы вы отведали свежих булочек. Булочка была совершенно воздушной; Джон намазал её джемом и сливками и заставил себя есть под одобрительными взглядами свекрови и деверя. Уотсону пришло на ум, что они не шутили, когда говорили о том, что он стал частью семьи Холмсов. Было совершенно ясно, что они усыновили его и не собирались это обсуждать. Детектива бы это просто взбесило. Но доктор был склонен согласиться. Шерлок. Шерлок бы высмеял всю их затею. Он бы осыпал старшего брата бранью за его мерзкую привычку лезть в чужие дела; он бы глянул на мать через стол и отказался бы притронуться к этим восхитительным булочкам. Он бы взмахнул полами пальто и рухнул бы в гостиной на один из диванов эпохи Регентства (обивка немного обтрепалась по краям, дорогой, но для спины шезлонг идеален) в полной уверенности, что не только все обитатели поместья, но и все жители графства Кент осведомлены о его дурном расположении духа. - Ошибаетесь, - произнёс нараспев Майкрофт, заставляя доктора вынырнуть из грёз. Селеста налила Джону свежую чашку чая, поскольку первая совершенно остыла. Сколько же он провёл времени, рисуя в своём воображении сердитого супруга, распростёртого на шезлонге цвета мяты? Должно быть, довольно много. - Надеюсь, вы не обидитесь, доктор Уотсон, на то, что мы знаем Шерлока намного лучше, поскольку знакомы с ним более продолжительное время. И я могу подтвердить слова о том, что вы заблуждаетесь. - Простите? – Джон судорожно глотнул чая и обжёг язык. Всё тело ломило от усталости. Единственное, чего он хотел, - это заснуть и больше не просыпаться. - Шерлок всегда был странным, - сказала Селеста, будто продолжая начатый разговор. Майкрофт поджал губы, но она не обратила на это внимания. – Совсем как капризный ребёнок. Мы пытались выправить его поведение, но он активно сопротивлялся все эти годы. Частично ответственность лежит на мне, но в основном – на нём. Джон понятия не имел, о чём идёт речь, так что он просто сделал ещё один глоток чая и ещё раз откусил от булочки, проклиная собственную истинно британскую сдержанность, не позволяющую ему открыто показать, что он не заинтересован в продолжении разговора. Никогда ещё он так не досадовал на свою вежливость. - Однажды, когда ему было одиннадцать, он прочёл учебник психологии, после чего несколько недель рассказывал всем и каждому, кто только соглашался его выслушать, что он социопат, - продолжила Селеста таким тоном, как если бы молодая мать рассказывала случай, как её дорогое дитя опрокинуло сахарницу. Всем своим видом она говорила, что это была досадная случайность. Джон прекрасно знал, что ни интонациям голоса, ни выражению лиц представителей рода Холмсов доверять нельзя. – Конечно, он им не был. Никогда. Но ему казалось, что так легче будет жить. Доктору это было прекрасно известно, он сам всё вычислил уже через двенадцать часов с момента первого знакомства. Ершистость и ледяная отчуждённость детектива были лишь хрупкой бронёй, скрывающей ранимого и страдающего ребёнка, постоянно получающего тычки от всех и каждого за то, что он имел достаточно смелости быть не таким, как все, вернее, быть самим собой (как будто возможно быть кем-то ещё). Джон не знал, что диагноз Шерлок поставил себе самостоятельно, но в общем и целом это его не удивило. Он был подростком, пытающимся понять, кто же он такой, надевшим на себя доспехи социопата и не заметившим, как они постепенно срослись с ним и стали его неотъемлемой частью. - Он едва переносил общество подавляющего большинства людей, я уверена – это ни для кого не секрет, но дети ему всегда нравились. Он любил детей, - Селеста замолчала и откусила от булочки. Майкрофт взял бутерброд с огурцом. Джон не мог поднять взгляд ни на кого из них. Естественно, они – матушка Холмс и её сын – действовали заодно, осаждая крепость, именуемую капитан Джон Уотсон. Он крепче сжал чашку и не сказал ни слова. Глаза Селесты затуманились, она вздохнула, будто вглядывалась в дорогие сердцу воспоминания, подёрнутые дымкой печали и боли. - Маленькие человечки – вот как он их называл, и никогда не считал их идиотами. Однажды он сказал, что дети видят мир таким, каков он есть на самом деле, не упрощая и не загоняя в плоские навязанные схемы. Они видят всё и не пугаются этого, потому что свободны от социальных штампов. Дети мало считаются с мнением окружающих. Это очаровывало его, более того – он обожал детей. Всегда, с тех пор, как сам был ребёнком, и думаю, что он не утратил это с возрастом. Джон был уверен, что перед ним разыгрывают тщательно отрепетированное представление, но невольно нарисовал в воображении яркую картину, как его супруг ведёт беседу с ребёнком. Конечно, он ни разу не видел около Шерлока детей, но прекрасно мог представить всё то, о чём говорила Селеста. Вряд ли они ему во всём лгали. Теперь наступил черёд высказаться Майкрофту. И доктор поймал себя на том, что жадно вслушивается в его слова, начисто забыв о поднесённой ко рту булочке. - Джон, я стремлюсь опровергнуть случайно сложившееся неверное мнение об отношении Шерлока к вопросам продолжения рода. Я не сомневаюсь, что он сам не предложил бы завести детей, но лишь по той причине, что, по его собственной оценке, из него вышел бы отвратительный отец. И, конечно, он не допускал мысли, что встретит человека, от которого хотел бы иметь ребёнка – ведь его сексуальные предпочтения никак не могли этому способствовать. - Понимаю, - проговорил Джон, хотя ничего пока не понимал. Они помолчали несколько минут, после чего Майкрофт вновь принялся объяснять и убеждать. - Я взял на себя смелость обсудить эту возможность с вашей сестрой, и она дала согласие предоставить вторую половину… ммм… необходимого материала, если вы ответите согласием на моё предложение. Для вынашивания будет привлечена суррогатная мать, весь процесс, от искусственного оплодотворения до принятия родов, будет осуществлён при участии самых лучших специалистов. Джон кивнул, потому что не знал, как вообще можно верно отреагировать на такие слова. Он уставился в тарелку, чувствуя на себе пристальные взгляды родственников и желая одного: как-нибудь исчезнуть отсюда и стереть этот нелепый день из своей памяти. И ещё он мечтал повернуть время вспять и не спускать с Шерлока глаз в тот самый ужасный день в его жизни. Вернись, вернись, вернись… Будь осторожен в своих желаниях, Джон Уотсон, они могут исполниться. Позже, в своей комнате … …Спальня Шерлока: шелковые простыни цвета индиго на кровати под балдахином, бархатные темно-синие занавеси отгораживают их от всего мира, поленья потрескивают в камине. Сочетание фарфоровой кожи и глубокой синевы простыней, ореола тёмно-каштановых волос и прозрачно-лазурных глаз завораживает – от этой фантастической картины перехватывает дыхание. Шерлок – дикое животное, вернувшееся из неволи в родную среду обитания – ещё более благородный и величественный, чем когда бы то ни было, лежит под ним, укрощённый рукой Джона, прижавшейся к его груди, и впервые говорит «я люблю тебя, Джон, я люблю тебя» спустя две недели после их бракосочетания, будто здесь, на этом индиговом шёлке, придающем его коже оттенок свежевыпавшего снега, он наконец смог дать себе волю и произнести эти слова; и Джону не нужно слышать эти признания, чтобы поверить в их истинность, но всё же он упивается ими, сцеловывая их с любимых губ, к которым припадает с такой жадностью, как человек в пустыне к неожиданно найденному источнику; Шерлок, после близости прижавший Джона к груди напротив бьющегося сердца и шепчущий куда-то в волосы слова, малозначительные, но говорящие так много… Шерлок… Позже, в комнате Шерлока Джон сел на кровать, обхватил голову руками и попытался запереть эти образы в самых отдалённых закоулках памяти. Но видения нахлынули на него, сплетаясь в беспорядочный узор. Он ненавидел эту комнату и эти простыни, он злился на Майкрофта, но хуже всего было то, что Шерлок покинул его. Опять Джон Уотсон остался один, бесполезный, никому не нужный калека. «Вы не должны оставаться в одиночестве», - звучал в ушах голос Холмса-старшего. - «Вы не будете одиноким, я могу Вам помочь, пожалуйста, позвольте мне это сделать. Шерлок бы одобрил это. Вы теперь мой брат, позвольте вам помочь, Джон». Он закрыл глаза и попытался представить маленький свёрток в своих руках; ДНК Шерлока и его собственная ДНК (на самом деле – Гарри, но это практически одно и то же) соединились вместе и произвели на свет живое существо. Неземные глаза на маленьком фарфоровом личике, заглядывающие ему в душу. Хотя точно предугадать невозможно, на кого будет похож ребёнок. А если у него на руках окажется маленькая Гарри? Если сходства с Шерлоком вообще не будет? Окажется ли это важным? Нет. Нет, Джон Уотсон, тебе нельзя об этом думать. Ты не можешь пойти на это. Но что, если… Что будет, если он решится? ДНК двух человек соединяются и образуют нечто новое, так и появляются дети. Вырастая, они могут стать вообще кем угодно, похожими или нет на родителей, и, тем не менее, у него возникла возможность вновь обнять Шерлока, его крошечную копию. Живую, дышащую частичку Шерлока Холмса. Кстати, каково происхождение материала для этого ребёнка? Он помыслить не мог и гнал от себя предположение, что юный Шерлок, сидя на этой самой кровати, собирал собственное семя с целью получения потомства. Но не подлежит сомнению, что такой поступок был бы вполне в характере этого долбанутого придурка. Однажды он сел на эту кровать, разделся и занялся рукоблудием, чтобы наполнить пробирку спермой, вероятно, собираясь использовать собственную ДНК для клонирования человека, как только появится такая возможность. Ведь этот тщеславный псих ненавидел сам себя до глубины души, но в то же время считал собственное тело и разум вершиной человеческой эволюции. До сих пор Джон не испытывал острой потребности стать родителем, но мысль об отцовстве не пугала и не казалась дикой. Если Майкрофт и Селеста сказали ему правду о любви Шерлока к детям, то именно так и следовало поступить. Он почти перешёл в возрастную категорию «уже не молод», но сорок ему ещё не исполнилось, а детей заводят люди и постарше. Он бы дал любимому всё, о чём бы тот ни попросил; мог бы Шерлок попросить о таком? Отказался бы детектив ради ребёнка от их жизни, полной загадок, погонь, смертельно опасных приключений, в которые они ввязывались в среднем раз в две недели? Невозможно угадать ответ. Джон никогда этого не узнает. Шерлок покинул его, и теперь это решение придётся принимать за двоих, а он даже не задумывался ни о чём подобном ранее. Когда Майкрофт впервые открыл холодильник, и Джон осознал, в чём заключается предложение, он подумал, что немедленно забудет о нём как о совершенно диком и неприемлемом. Но зерно упало в благодатную почву и пустило корни. Он не хотел принимать это решение. Он сожалел, что вообще оказался в ситуации подобного выбора. Более того, он действительно больше не мог оставаться один. Вернись, вернись, вернись… Джон уснул поверх покрывала, оставив на синих наволочках мокрые тёмные пятна от горьких слёз, пролитых в тишине старой комнаты Шерлока. Утром за завтраком между всеми ними чувствовалась натянутость. Майкрофт, похоже, вообще не ложился. – Дела государственной важности, - обронил он небрежно в ответ на вопрос матери. – Как я и предполагал, волнения в Сьерра-Леоне в связи с эпидемией холеры, - и Селеста окинула его насторожённым взглядом. Джон уткнулся в завтрак и попытался не замечать их заботливых и сочувствующих лиц. От их бдительности ничто не могло укрыться. Майкрофт направил на зятя все те усилия по наблюдению и надзору, которые раньше предназначались младшему брату. Без сомнения, у Селесты остались навыки спецагента времён «холодной войны», которые она порой использовала в особо важных случаях, а сейчас объектом слежки был он. «Доктор Джон Уотсон, капитан в отставке, бывший служащий Королевского армейского медицинского корпуса. Не спускать глаз. Охранять. Оберегать его жизнь». Он постоянно чувствовал на себе их пристальные взгляды, поскольку тесно сошёлся с Шерлоком, вступил с ним в брак и стал одним из Холмсов (пусть не принял их фамилию, но всегда действовал в интересах семьи), а Холмсы своих не бросают. Он прочувствовал на себе эту семейную опеку, всегда так угнетающую Шерлока, а теперь обрушившуюся на него, жгущую его спину сотней наблюдающих глаз, куда бы он ни пошёл и чем бы ни занялся. Казалось, что они всё давно решили за него, разработав наиболее логичный и разумный план действий. Их забота была одновременно оскорбительной и искренней – как всякая забота Холмсов. Оскорбительной, потому что они решали за Уотсона, что ему будет лучше; искренней, потому что они смогли выкроить достаточно времени при всей их несомненной погружённости в дела величайшей важности, чтобы отдать это время Джону, приложить все усилия и убедить его согласиться с их планом. Доктор не питал иллюзий на свой счёт, он прекрасно осознавал, что с ним происходит. Он медленно, но неуклонно погибал, и очень скоро наступит момент, когда его не станет. И дело лишь в том, насколько для них этот вопрос действительно важен. Кого вообще касается, умрёт Джон Уотсон или останется жить, кроме самого Джона Уотсона? Зачем ему вообще жить? Он верил, что Майкрофт и Селеста искренне заботятся о нём, но был убеждён, что делают они это не ради него самого, а через заботу о Джоне Уотсоне заботятся о Шерлоке. Так что, возможно, он обязан во имя супруга, отдавшего за него свою жизнь, принять их предложение. Если он обязан Шерлоку жизнью, может, он обязан попытаться стать счастливым, создав носителя ДНК любимого человека? Разве не так работает инстинкт продолжения рода? Партнёры смешивают гены и таким образом остаются жить в своих потомках и после смерти. На все эти вопросы невозможно найти единственный верный ответ. Джону одному приходится принимать решение, которое обычно зависит от мнения двоих человек, да ещё в этом доме, полном призраков его погибшего супруга. Уотсону ненавистен Холмс-старший за то, что задачу надо решить здесь и сейчас. В конечном счёте, Джон знал, что не сможет долго сопротивляться. Сколько бы он ни ковырял вилкой омлет, но всё же он должен сделать выбор и высказать его вслух. На самом деле он понял, как будет действовать, едва он увидел подписанные почерком Шерлока пробирки и понял, что именно предлагает Майкрофт. Было общеизвестно, что доктор Уотсон с радостью поддерживал все затеи Шерлока Холмса. Детектив знал это и считал восхитительным, необыкновенным и прекрасным. Майкрофт был осведомлён об этом и полагал, что это ужасно, нелепо и слегка забавно. Селеста, конечно, тоже была в курсе, но Джон понятия не имел, что же она думала по этому поводу. Сам доктор совершенно точно знал, каждой частичкой своего существа, что он пойдёт ради Шерлока на всё, и хотя порой сам ненавидел себя за это, но понимал, что противостоять этому бессилен. Итак, наконец Джон оторвался от остывшего омлета, упёрся взглядом в надменное лицо деверя (опять навалился на пирожные, Майкрофт, набираешь вес; как ты вообще можешь есть, зная, что он умер? как?) и произнёс спокойным и твёрдым тоном солдата, встретившего врага лицом к лицу: «Я согласен». На лице Холмса-старшего ничего не дрогнуло, выдавая радость победы, он лишь чуть крепче стиснул чашку. Селеста несмело улыбнулась Джону, будто захотела обнять его, но не была уверена, как он к этому отнесётся, и доктору ужасно захотелось понять, во что же его втянули. Провести всю жизнь, заботясь о ком-то. Любить и оберегать маленькое подобие Шерлока - произведение Холмса и Уотсона. Рука Майкрофта легла на его плечо и осторожно его сжала – это был единственный жест симпатии, которого Уотсон удостоился от своего деверя за всё время знакомства. Такое неожиданное проявление участия стало для Джона последней каплей в чаше терпения, он зажмурился, закрыл лицо руками и постарался остановить совершенно неуместные в обществе ближайших родственников Шерлока слёзы. *Автор сместил не только характер и статус отношений главных героев по сравнению с сериалом, но и дату Падения.