Единое Целое (Multiply)

- Ты думаешь, что нам следует вступить в брак. Это не вопрос, а утверждение. Джону не обязательно озвучивать свои мысли, чтобы они стали известны Шерлоку, тот просто знает – и всё. Нельзя сказать, что он читает Джона, как открытую книгу, о нет – доктор часто удивляет его, и эта его непредсказуемость постоянно заставляет заново вглядываться в его обманчиво заурядную внешность, добавлять к его образу неожиданные черты. Однако на этот раз Холмс попал в яблочко, и оба это прекрасно понимали. Уотсон едва заметно кивнул, не пытаясь ничего отрицать, и осторожно посмотрел на друга поверх газеты «Сан», которую покупал по его настоянию, хотя считал откровенно «жёлтой». На лице Шерлока он узрел подчёркнутое безразличие – ту маску, которую детектив использовал, когда его обзывали мудаком и гадом и когда хотел сойти за социопата, не способного понять, что он причинил кому-то боль. Джон был уверен, что беспощадная дедукция Шерлока пускалась в ход вполне осознанно, чтобы ускорить выуживание сведений из свидетелей, а вне расследований детектив применял её в отместку и не испытывал угрызений совести. В большинстве случаев Джон находил это оправданным. Невыносимо было видеть, как часто Холмсу грубили только потому, что считали его абсолютно бесчувственным. Лицо Шерлока могло быть живым и выразительным, но когда он настороженно ждал ответа, оно казалось вырезанным из слоновой кости. Исчезали даже мельчайшие морщинки, когда детектив демонстрировал полную бесстрастность. Джон растерялся, увидев обращённую к себе Ту Маску. Ясно было, что Шерлок с напряжением ждал, чтобы его друг объяснился сам. Доктор вздохнул, опустил газету и положил руки на стол, будто давая возможность детективу читать по ним. - Просто я подумал, что после вчерашнего… это было бы разумно, - сказал он наконец. Холмс не шелохнулся. Уотсон попытался прорваться через очевидное непонимание. – Это было ужасно, Шерлок. Я понятия не имел, что с тобой, а мне не позволили подойти к тебе, даже не сказали, жив ли ты вообще. Вчера… Вчера Джон прошёл через ад. После затяжной погони через весь Лондон они попали под обстрел в переулке, заканчивающемся тупиком; Уотсон с пистолетом в руке попытался прикрыть Холмса собой, но тот не позволил. Загнанный в угол подозреваемый прижался спиной к глухой стене, готовый убить или погибнуть сам. Пуля оцарапала Шерлоку висок, он рухнул на землю, даже в падении сохраняя грацию, и замер, слепо уставившись на край металлического мусорного бака, о который ударился головой. Пуля, выпущенная Джоном, попала преступнику в бедро, и когда прибыла команда Лестрейда, он был ещё жив и успел дать показания. Но Джона совершенно не заботил серийный убийца, истекающий кровью в переулке Хакни*. Уотсону пришлось ехать вместе с инспектором в полицейской машине следом за неотложкой, увозящей находящегося без сознания окровавленного Холмса (сотрясение мозга, вероятно, ушиб рёбер, вывих лодыжки, возможно, перелом предплечья – перестрелке предшествовали борьба, отчаянная драка и катание по земле двух сцепившихся тел). И когда они добрались до отделения скорой помощи, то не смогли отыскать, куда врачи поместили пострадавшего. Даже Лестрейду не удалось добиться разрешения у медперсонала, чтобы Джону позволили с ним увидеться, а информация о состоянии пациентов была доступна лишь членам их семей. Джон был вынужден метаться по приёмному покою под встревоженным взглядом Грега, пока наконец-то не появился Майкрофт. Не прошло и трёх минут, как их обоих – Холмса-старшего и Уотсона – проводили в отдельную палату, где на каталке лежал всё ещё находящийся без сознания детектив. Джону показалось, что его сердце перестало биться. Шерлок выглядел таким юным, таким невинным, таким совершенным, несмотря на расплывшееся по лицу багровое пятно. Джон быстро пересёк комнату и сжал его запястье, чтобы почувствовать ниточку жизни под этой идеальной фарфоровой кожей. Его опытная рука немедленно нащупала пульс, после чего он сделал глубокий вдох и почувствовал огромное облегчение, хотя больше всего ему хотелось схватить Шерлока, крепко обнять и никогда больше не отпускать. Под холодным светом госпитальных светильников Уотсон испытал приступ необъяснимого страха, который прошёл лишь тогда, когда их окутал родной уют квартиры на Бейкер-стрит. Единственным напоминанием о прошлом вечере были швы на лбу Холмса (четыре из них, хотя и неплохо выполненные, доктор предпочёл бы наложить сам) и перевязанная грудная клетка. Джон сам бинтовал Шерлока с огромными предосторожностями, морщась, когда его пациент морщился, переставая дышать, когда дыхание друга прерывалось от боли, и вздрагивая каждый раз, когда тот начинал терпеливо уверять, что с ним всё в полном порядке. - Джон, - ворчание детектива возвратило доктора к действительности. Улыбка тронула его губы. - Это было ужасное свидание, Шерлок. - Со мной всё в порядке, Джон. Холмс накрыл правой рукой, большой и тёплой, левую руку Уотсона, сжавшуюся в кулак при неприятных воспоминаниях о собственной бесполезности и о страхе потерять самого важного человека. Джон заставил себя сделать несколько успокаивающих вдохов, с усилием расслабил ладонь, переплёл свои пальцы с длинными белыми пальцами Шерлока (мёд и фарфор) и снова встретился с ним взглядом. Искреннее понимание, такое непривычное на этом лице, не оставило и следа от Той Маски. Шерлок казался действительно взволнованным. Они никогда не обсуждали, кем приходятся друг другу – в этом не было никакой необходимости. Просто вместо Джона и Шерлока появился Джонлок – вот и всё. Внешне ничего не изменилось, никакого оглашения они не устраивали. Кто-то что-то подозревал, многие отпускали в их адрес шуточки, но никто не смел задать прямой вопрос, а сами они не хотели навешивать затёртые безликие ярлыки на своё уникальное единение только потому, что их губы часто встречались, когда они оказывались вдвоём за закрытыми дверями. Джон никогда не говорил Шерлоку, что любит его так сильно, что не может без него дышать. Шерлок никогда не говорил Джону, что не может построить ни одного логического заключения, если не уверен в том, что его верный друг где-то рядом. Незачем такие вещи произносить вслух. Доктор не ждал признаний, что он любим так же сильно, как и любит, а детективу едва ли нужны чьи-то слова, чтобы разобраться в происходящем. Никакие слова не могли бы изменить того, что есть между ними, что появилось с первой встречи и что будет всегда. И Джон решился. Он посмотрел Шерлоку в глаза и сказал: «Я буду с тобой до конца своих дней». Шерлок не отвёл взгляд, хотя это было для него непросто (и доктор это знал), и этого оказалось вполне достаточно, чтобы Джон понял (вернее, получил ещё одно подтверждение, потому что всегда понимал), что дорогой ему человек разделяет его стремление. Они немного помолчали, не меняя позы, и хотя обычно они не держались за руки так долго, но сейчас никто из них не спешил разорвать замок, в который сплелись их пальцы в центре стола, покрытого пятнами кислоты (в основном соляной, а после одного запоминающегося случая – серной). - Ты хорошо это придумал, - наконец сказал Шерлок, поудобнее устраиваясь в кресле. Джон внезапно испытал радость при мысли, что человек, из-за которого Холмсу только что пришлось поморщиться от боли, уже мёртв и что именно он, Уотсон, отправил его на тот свет. Поделом мерзавцу. - Уверен? Шерлок улыбнулся уголками глаз и ответил: - Да. - О, я думал… - доктор перевёл дух, сжав руку друга, - я думал, ты будешь против. - Джон, - проговорил Холмс укоризненным тоном. Уотсон почувствовал, что краснеет. Нет ничего естественнее для него, чем быть с Шерлоком, но ему до сих пор кажется, что он получил на хранение бесценное сокровище, а как его беречь – не имеет ни малейшего понятия. – Я не могу быть против, если предложение исходит от тебя, - сказал детектив, и когда через несколько секунд до доктора дошёл смысл его слов, он недоверчиво фыркнул. - Шерлок, ты каждые три минуты называешь меня идиотом. - Если это и так, то я питаю особое пристрастие к твоему фирменному идиотизму. Джон невольно усмехнулся и ещё раз сжал длинные белые пальцы друга. В устах Шерлока эти слова звучали почти как признание - у Джона даже голова закружилась. Некоторое время они, улыбаясь, переглядывались, пока детектив не пошевелился, снова скривившись от боли. Доктор непроизвольно стиснул руку в кулак, и Шерлок, заметив это (а он не мог не заметить), успокаивающе погладил его своими чуткими пальцами, но Джону было больнее, чем если бы его самого ранили, и он ещё раз искренне порадовался, что поднявший руку на Шерлока негодяй теперь покойник. - Я завтра схожу и выясню всё насчёт формальностей? – спросил Шерлок таким тоном, будто они решали, чья очередь покупать молоко. Возможно, с точки зрения Холмса эти вещи действительно мало отличались по значению. Просто бюрократическая процедура, через которую надо побыстрее пройти. Или всё же и для него это было чем-то важным? Для Уотсона, воспитанного в духе традиционных ценностей, брак не был пустой формальностью; он чуть сдвинул брови и, услышав смех, нахмурился ещё больше. - Джон. Детектив каждый раз так выразительно произносил имя своего блоггера, что других слов не требовалось. На этот раз тон голоса был немного снисходительным, хотя и дружелюбным; произношение протяжным и чуть ворчливым; уголки губ подрагивали, будто не могли выбрать между осуждением, насмешкой и тёплой улыбкой; правая бровь недовольно поднялась, а левая иронически изогнулась. Джону было совершенно ясно, что Шерлок понял причину его беспокойства и считает её нелепой. - Знаю, знаю, - вздохнул доктор, потирая лоб правой рукой. – Извини. - Это решение продиктовано разумом, оно весьма прагматично, но… - Шерлоку очевидно было неловко, но его лицо выражало такую решимость, что Джон остерёгся его прерывать. – Это для нас… Это… Мы… - в затруднении Шерлок вздохнул и нахмурился. Уотсон с изумлением наблюдал, как Холмс, чей острый и красноречивый язык был способен разрушить многие жизни одним беспощадным точно сформулированным предложением или даже мимолётной репликой, никак не мог подобрать слова и закончить свою мысль. – Это не пустая формальность, - сказал он наконец, и Джон стиснул руку Шерлока, с облегчением улыбнулся и кивнул, выражая полное согласие. Они обменялись ещё одним взглядом, после чего Холмс, покашливая, завозился в кресле. Джон ухмыльнулся, быстро поднялся, неохотно отняв руку от руки Шерлока, но продолжая чувствовать тепло и нежность его пальцев, и отправился поставить чайник на огонь. - Хорошо. Чаю? Повязка не беспокоит? - В повязке нет необходимости, она раздражает, но чаю я бы выпил. - Тогда иди сюда. И не трогай бинты, скоро перестанешь их замечать. Доктор занялся чайником, не обращая внимания на ворчание детектива. Он проигнорировал глаза в микроволновке, предусмотрительно понюхал молоко (мало ли что) и поставил перед другом кружку с чаем. Кем теперь ему приходится Шерлок – невестой? Холмс предпочитает называть вещи своими именами, но слово «невеста» покоробило Уотсона. Только он собрался сесть на своё место, как вокруг шеи обвилась рука и притянула его для поцелуя, в котором он полностью потерял себя. - Я рад, что ты сделал это предложение, - промурлыкал Шерлок с закрытыми глазами, касаясь носом носа Джона, крепко обняв его за шею и не собираясь выпускать. Джон тоже закрыл глаза, вдохнул запах Шерлока (Шерлок, Шерлок, Шерлок) и со смехом фыркнул в идеально очерченные губы: - Ты сделал, не я. - Но ты первый подумал об этом. Я лишь озвучил твою мысль, - возразил Шерлок и втянул Джона в ещё один поцелуй, слегка прихватив его нижнюю губу. - Ты не можешь читать мои мысли, - прошептал Джон. Это было почти правдой. Но спорить расхотелось, ведь руки Шерлока ласкали его шею и теребили пуговицы. Один палец прочертил жаркую полосу через всю грудь. Джон уже не помнил того времени, когда его тело не принадлежало Шерлоку Холмсу. - Мне и не пришлось читать твои мысли – у тебя всё было на лице написано. - О, - его словарный запас быстро таял под касаниями нежных дразнящих пальцев, поглаживающих ключицы. - Я рад, - повторил Шерлок, приблизив губы к самому уху Джона, и тот, не задумываясь, впервые сказал «я тебя люблю», выдохнув эти слова Шерлоку в лоб. Пальцы Холмса вцепились в его лопатки, дыхание, касающееся шеи Уотсона, сбилось, и Джон почувствовал по движению щёк и губ партнёра, что тот улыбается. - Я знаю, - сказал Шерлок и нежно куснул любовника за мочку уха. – Я рад, - и эти слова были для Джона достаточным ответом. - Хорошо, - Уотсон повернул голову и прижался лбом ко лбу Холмса. Они оба замерли на несколько секунд с закрытыми глазами, скользя губами по губам, но не целуясь – лишь смешивая дыхание. Затем Джон, сдерживая рвущееся из груди ликование, выпрямился и сел на своё место. - Даже не думай снять повязку, Шерлок, ещё хотя бы сутки, - напомнил он, и пойманный на хитрости пациент отвёл глаза, в которых плясали чёртики (очевидно, его план провалился в последнюю минуту, хотя вряд ли стоило всерьёз надеяться провести доктора Джона Уотсона). Шерлок выглядел совершенно счастливым, и Джон, видя это, чувствовал растущие за спиной крылья. *********************************** Шерлок Холмс перестал понимать, сколько времени его уже нет в живых. Конечно, он мог посмотреть на календарь и вычислить, но результат не стоил затраченных усилий. Не имеет значения, как долго он считается мёртвым, и не будет иметь, пока он не уничтожит тех паразитов, из-за которых он здесь и сейчас вынырнул из небытия. Он смертельно устал, его глаза налились кровью, всё тело ломило. Он в Берлине. Вероятно. Или это было вчера? Возможно, сейчас он в Цюрихе. Или в Вене? Для последней операции (самая опасная была в Будапеште, но с тех пор прошёл уже не один месяц) мать снабдила его дорогим костюмом, брендовым телефоном, нетбуком с установленными на нём необходимыми программами и коробкой с наличными деньгами, где между пачками он обнаружил тщательно спрятанную и сложенную в несколько раз фотографию, которую немедленно вытащил и принялся тщательно изучать. Это была фотография Джона, чья же ещё? На ней Джон сидел на скамейке в Гайд-парке, склонившись над книгой. В одной руке он держал картонный стаканчик с кофе. Детектив читал всю его жизнь после своего исчезновения по изменениям, наложившим печать на лицо доктора. Увиденное жгло его, будто кислотой вытравливалось на его собственном теле и в душе. Но он не мог бросить начатое, не доведя миссию до конца. Шерлок смотрел на фотографию, впитывая в память каждую чёрточку, и подарил себе десять минут, занося изображение в Чертоги. Затем он сложил её, достал из кармана зажигалку и, взяв за уголок, поджёг, не отрывая глаз от пламени всё время, пока горела бумага. Нетбук пришёлся весьма кстати. Доступ к системе наблюдения через уличные камеры позволил ему определять местоположение Джона и следить за его передвижениями. Для Холмса это стало наркотиком, и он старался удержаться от неограниченного употребления. Его с неудержимой силой влекло воспользоваться этими возможностями, и детектив почти понял, почему Большому Брату так тяжело было отказаться от ежеминутной неусыпной слежки за ним самим. Восток Шерлоку Холмсу претит. Слишком шумно, слишком людно, слишком много преступников. Но, вместе с тем, здесь было несложно перестать быть собой, превратиться в тень, в ангела смерти, в карающий меч правосудия. Шерлок с радостью вернулся в Европу, уже хотя бы потому, что мог теперь надеть привычный костюм и вновь почувствовать себя человеком, насколько это было возможно при таких обстоятельствах. Наблюдения за Джоном помогали в этом. Он установил себе норму – десять минут в день, и только когда чувствовал себя на краю срыва, повышал эту дозу. Самолечение через камеры видеонаблюдения. Джон вернулся на Бейкер-стрит, и Шерлок понимал, что за это следует благодарить старшего брата. Он сделал мысленные пометки, где в квартире установлены не найденные им жучки. В этом весь Майкрофт: мало было ему следить за каждым их шагом вне дома, он шпионил за ними и в квартире. Правда, камера в спальне, определённо, установлена недавно – хоть за это спасибо. Насколько можно было вычислить, в жизни Джона не произошло больших изменений. Теперь он спал посередине кровати, будто прижимаясь к отсутствующему на своём месте супругу. Вернувшаяся хромота пока была лёгкой, но скоро ему может понадобиться трость. Предыдущую Шерлок изгнал из его жизни давным-давно. Джон выглядел очень утомлённым, даже одежда казалась какой-то поношенной. И его всё ещё мучили кошмары. Были ли это прежние его кошмары? Холмс иррационально желал, чтобы это были старые кошмары бывшего военного о море песка и взрывах самодельных бомб под ногами. Он гнал от себя мысль, что теперь кошмары получили новую пищу и как никогда крепко опутали подсознание Джона. Он не хотел знать, предпочитая надеяться. Доктор по-прежнему каждый день вставал в шесть утра, готовил на завтрак два тоста с джемом, чашку чая (молока едва ли не больше, чем чая, два кусочка сахара - отвратительно), принимал душ и шёл на работу. Джон как будто уменьшился в росте, хотя так могло казаться из-за того, что наблюдение ведётся через высоко установленные камеры. Шерлок привык смотреть на супруга сверху вниз, но тот никогда не казался маленьким. Джон всегда был огромным в его глазах, таким большим, что заполнил собой всю его жизнь и весь мир. У камеры в спальне был микрофон. Иногда, в особенно тёмные для его сознания дни, когда Холмс чувствовал себя мертвецом, он засыпал, слушая, как Джон борется во сне со своими страхами. Доктор теперь работал на полную ставку. Шерлок почувствовал, как в нём поднимается волна ревности. В той поликлинике работала Сара, это она пригласила Джона на работу. Когда-то они встречались, кажется, миллион лет назад. Они нравились друг другу. Могли ли вернуться теперь прежние чувства? Шерлок умер для Джона, но Джон не умер для Шерлока. Нельзя об этом думать. Что, если… И как ему быть, если… Холмса терзали ревность, привязанность, чувство собственника; он не собирался делиться своим супругом ни с кем. Но он умер, он убил себя, прыгнув с крыши, и Джон видел это своими глазами. Джон не знает, что всё это большой розыгрыш, и ему пока нельзя говорить об этом. Джон должен выжить, а если сказать ему, то шансы сохранить его жизнь резко упадут. Пусть лучше Джон останется в живых и начнёт встречаться с Сарой, чем умрёт с Шерлоком или без него. Но его страхи необоснованны. Джон продолжает носить обручальное кольцо. Он всё ещё считает себя связанным узами брака. Джон Уотсон-Холмс, вдовец. Муж Джона мёртв, как он полагает, но он не снял кольцо. Верный и преданный капитан Джон Уотсон. - Как насчёт обручальных колец? - Естественно, если ты считаешь, что должен соблюдать обычай и носить кольцо, то не отказывай себе в этом. Лично мне не нужны дополнительные напоминания, я знаю, кто мой супруг. - Мне они и не нужны, злюка, напоминания нужны окружающим. - И о чём же кольцо на твоём пальце скажет всем остальным? - Что я принадлежу тебе. Джон Уотсон, собственность Шерлока Холмса. Мне нравится. Я хочу, чтобы все об этом знали. Вот для чего нужны кольца. - Если тебе так хочется трубить об этом, можешь сделать татуировку на лбу. - Шерлок! - Хорошо. У нас будут кольца. - В самом деле? Ты не должен его носить, я не против. - Я знаю, что не должен. Я хочу его носить. - Хочешь? - Ммм… Шерлок Холмс, собственность Джона Уотсона. Прелестно. Во всяком случае, Молли наконец поймёт намёк и найдёт себе глупого и подходящего ей гетеросексуала, чтобы чахнуть по нему. - Ты законченный негодяй, ты знаешь об этом? - Ммм. Ты всё равно меня любишь. - Боже, помоги мне – да, люблю. Значит, кольца будут. Выберем их завтра? Полагаю, золотые. - Ладно, пусть будут золотые. Можем пойти за ними завтра, но если ты разбудишь меня раньше одиннадцати – всё отменяется. Я совершенно вымотан. Шерлок помнил этот разговор. Он знал, что всё это было на самом деле, но в памяти прокручивал его так, будто наблюдал за другими людьми. Он помнил, как лунный свет пробивался через занавески и рисовал на лице Джона странные тени, но как ни пытался, Шерлок не мог воскресить воспоминания о том, каково это было, когда шершавые пальцы Джона водили по его скулам. Своё обручальное кольцо (настоящее, а не ту неотличимую подделку, оставшуюся на похороненном в его могиле теле) он оставил в самом надёжном из всех возможных мест – у матушки. Никто даже не заметил, что они начали носить кольца. Уотсон левша, но никто не обратил внимания на сверкающий вокруг безымянного пальца золотой ободок. На расследованиях Холмс носил кольцо на цепочке на шее, но дома всегда его надевал. Никто не увидел колец и не знал об их вступлении в брак. Знают ли теперь? Иногда Шерлок ловил себя на том, что теребит безымянный палец левой руки; он ощущал отсутствие кольца как потерю чего-то важного. Читать Джона всегда было непросто, а ведь он выглядел чертовски заурядным. Его доктор был полон сюрпризов и таил в себе множество секретов. Шерлоку и жизни бы не хватило, чтобы разобраться в Джоне до конца, но его самонадеянность заставляла его не сдаваться и повторять попытки. Люди для детектива были, как бабочки для коллекционера. Он замечал их характерные черты, классифицировал, протыкал булавкой и переходил к следующему экземпляру. Разновидностей бабочек неизмеримо много, и хотя выглядят они по-разному, но жизнь их в общих чертах протекает одинаково, и однажды наблюдение за ними становится однообразным и скучным. Джон не бабочка. Если предаться поэтическим сравнениям, то Джон, скорее, мотылёк скучной серо-бурой окраски: с первого взгляда его трудно заметить, когда его крылышки спрятаны, но стоит их расправить, на свет появляется пёстрый узор, необычный и поразительно замысловатый. Шерлок давно уже возненавидел бабочек (коллекционировать их было забавно в шестилетнем возрасте), но мнение о мотыльках появилось только теперь. Джон – специалист в области маскировки. Он вещь в себе, и если вы не знакомы с ним очень близко (и не являетесь специалистом в области интеллекта Шерлоком Холмсом), то никогда не сможете понять, о чём он думает. Годами он учился сливаться с местностью, избегая столкновений, и скрыл свою неповторимость под многими слоями вежливости и воспитания, часто сделанными из колючей шерсти. Если снять эти слои, то окажется, что Джон Уотсон немного сумасшедший, слегка свихнувшийся; порой хитроумный и нахальный, а иногда – невероятно смертоносный. Джон - любящий, приветливый и добрый, его терпимость иногда кажется просто абсурдной. На самом деле он очень вспыльчив и заводится с пол-оборота, хотя постоянно пытается удержать свой темперамент в границах разумного. Шерлок очень скоро понял, и по своему опыту, и наблюдая за промахами других людей, что злить Джона Уотсона – очень-очень плохая идея. Когда (если) он наконец вернётся, то ему придётся объяснить супругу всё в мельчайших подробностях – иначе не сносить Холмсу головы. На текущий момент хорошо уже и то, что его доктор жив, и пусть не счастлив, но ему хотя бы есть чем заняться. По виду Уотсона всегда было трудно понять что-то наверняка: вычисления скачут и запутываются между шерстяными маскировочными слоями и пятью миллионами оттенков бурого цвета, обеспечивающими мотылькам идеальную мимикрию. Возможно, именно поэтому Холмс разобрался в происходящем слишком поздно, когда уже нельзя было ничему помешать. Шерлок наблюдал за Джоном по часу в сутки на протяжении нескольких месяцев, получая успокоение от этих однообразных мирных сцен и пытаясь оправдаться перед собой за это подглядывание, но часа в день недостаточно, чтобы прочесть всю его жизнь. Детектив и не пытался, хотя желание было велико. Он принял решение – обеспечить безопасность своего мужа, и эта цель была настолько важной, что он пожертвовал возможностью наблюдать за каждым движением Джона, как ястреб за жертвой. Он наблюдал, как Джон спит, как завтракает, идёт на работу и возвращается домой; иногда встречается выпить пива с Лестрейдом (Шерлок автоматически отмечает день, время и продолжительность встречи, местоположение бара, какие брюки Джон надел); супруг начал посещать спортзал (интересно, это новость в его распорядке дня; по-видимому, охота за преступниками по Лондону делала тренировки в спортзале ненужными), внезапно начал заходить в их любимые рестораны. На протяжении всех этих месяцев Шерлок кидал короткие взгляды на жизнь Джона, и тот не делал ничего необычного (кроме, возможно, лишней встречи с Грегори, но эта информация кажется несущественной). Миссия в Берлине завершена, во всяком случае, на текущий момент, Шерлок устроился на гостиничной кровати и открыл нетбук. В Берлине семь часов вечера, в Лондоне – шесть, и можно с лёгкостью предположить, что Джон сейчас дома, копается в меню доставки на дом и смотрит шестичасовые новости, или же идёт к ресторанчику Анжело. Шерлок ввёл новый код, присланный Изабеллой (вчера её звали Арабелла; можно предположить, что в последнее время она зачитывается непристойными романами), и в ожидании сложил кончики пальцев под подбородком. Кажется, на лице Холмса заиграла улыбка, хотя мышцы губ и щёк уже должны были забыть, как это вообще делается, когда система проинформировала его, что объект находится в пространстве квартиры на Бейкер-стрит. Он проверил работу всей системы наблюдения и стал ждать, когда на мониторе появится гостиная. Джон действительно был занят выбором ужина из меню доставки на дом и смотрел шестичасовые новости. Но он был не один. Шерлок резко выпрямился и придвинул нетбук поближе. Экран, конечно, был маловат, но ошибиться было невозможно: Джон улыбался и даже смеялся, хотя чувствовал себя не вполне свободно, и оживлённо беседовал (предположительно, обсуждал меню: индийская или китайская кухня? Стандартный вопрос для всех, кто не умеет готовить.) с молодой женщиной, сидящей рядом с ним на диване. Молодая женщина на последнем сроке беременности. Горло у Шерлока сжалось. Он не мог сделать ни единого вдоха. Он коснулся клавиатуры, и крошечная камера сфокусировалась на женщине и укрупнила изображение. Ей было 24-25 лет; бывшая студентка с большим невыплаченным долгом (долг её парня или, если быть точным, брата, насколько можно судить по её голосу и качеству одежды). На данный момент нигде не работает, но это вполне объяснимо, так как она вот-вот разродится, по меньшей мере, одним ребёнком, если не двумя. Двойня более вероятна, если судить по размеру и форме её живота. Беременность длится не менее восьми месяцев, скорее – девять. Сколько он отсутствовал? Когда он сошёл в могилу? Сколько времени Джон живёт один, как вдовец, и как долго он знаком с этой женщиной на сносях, которая расположилась в его квартире? Вот теперь Шерлока заинтересовали даты. Он лихорадочно отыскивал календарь, когда вдруг его внимание привлекло выражение лица Джона. Холмс дважды глубоко вздохнул и направил камеру на лицо мужа. Джон выглядел утомлённым (обычно и ожидаемо, улыбка только на губах, глаза остались серьёзными). Он знал эту женщину, но, согласно языку тела, их общение длилось не такое продолжительное время. Джон быстро устанавливает со всеми дружеские отношения, сразу становится своим человеком. Сейчас его плечи расправлены, мышцы напряжены – демонстрирует военную выправку. Похоже, Джону не так уж комфортно около этой женщины. Тщательно её оглядев, детектив пришёл к выводу, что, судя по её жестикуляции и манере говорить, их знакомство длится максимум две-три недели. Не тот срок, чтобы сделать кому-то ребёнка. И всё же… Лицо доктора дружелюбное, доброе, но становится более сдержанным, когда он смотрит в её лицо. Между ними нет близости. Судя по приятной внешности и по возрасту, она вполне могла бы быть дочерью Джона. Но не видно, чтобы он был в ней лично заинтересован. Совсем другое дело – её округлившийся и обтянутый одеждой живот. Беременность, казалось, интересовала Джона гораздо больше, чем женщина. Пока она болтала и смеялась над собственными шутками, доктор кивал и смеялся в ответ, но смотрел вовсе не в лицо. В его взгляде, обращённом на её чрево, боролись тревога и чувство собственника. Раньше Джон так смотрел только на Шерлока. Холмс никак не мог понять, что всё это значит. Впервые он пожалел, что по облику супруга так трудно что-либо понять. Джон не акушер-гинеколог и не педиатр. В любом случае, он бы ни за что не пригласил пациента в их квартиру. Корни его беспокойства лежат не в профессиональной сфере – это не опасение за молодую мать и её, если честно, гигантский живот. Было в этом что-то личное. Детектив ухватился за эту подсказку, как за соломинку. Он перебрал в уме сотню вариантов, но ни один не подходил. Муж казался таким же, как и всегда (и кольцо он с пальца явно никогда не снимает, Шерлок сам видел блестящий ободок на его пальце прошлой ночью); однако Джон всегда был раздражающе труден для его дедукции, а Шерлоку нужно понять и разобраться в том, что происходит. Тогда он обратил своё внимание на женщину и продолжил её изучение. Она молода, бывший студент-медик (очевидно, сейчас в академическом отпуске), много долгов. Она немного пересела, и промелькнувшие подошвы туфель рассказали целую историю. У неё точно есть жених, теперь в этом нет сомнений, у которого крупный долг, который они оба не смогли выплатить. Или же, возможно, он влезает в новые долги, едва расплатившись с предыдущими. Он игрок. Возможно, самоутверждается, играя по-крупному, чтобы компенсировать комплекс неполноценности из-за импотенции – это было очевидно по ожерелью, обвивающему её шею. Она более чем здорова, прекрасно сложена для материнства, одарена обильным бюстом. Кому вообще может понравиться такая огромная грудь? Несмотря на неизбежное увеличение размеров при беременности, её грудь казалась слишком крупной для такого тела. Кроме того, её совершенно точно можно отнести к особой разновидности homo sapiens – добрая самаритянка. Холмс терпеть не мог таких особей, постоянно стремящихся творить добро, как будто без этого им жизнь была не в радость, и позиционирующих себя как Хорошие Люди. Достаточно часто им были присущи так называемые высокие моральные устои, к которым Шерлок относился весьма скептически, если не отвергал вовсе. Вывод: молодая женщина используется как суррогатная мать для рождения одного или двух младенцев, которым ни она, ни её жених не приходятся биологическими родителями. Она искренне полагает, что совершает благое дело, а так же получает возможность расплатиться с наиболее неотложными долгами по оплате её прерванного обучения в медицинском колледже, а также с долгами её неудачно проигравшегося жениха. Шерлок сделал глубокий вдох. Он увидел, как Джон делает по телефону заказ в китайском ресторане, улыбаясь женщине на диване и соскальзывая глазами с её лица на её живот и задерживая на нём взгляд. Сбой в программе. Итог требует уточнения. Нужно больше данных. Он подрегулировал фокус камеры. На вешалке у двери незнакомый пиджак, по которому только можно сказать, что сегодня в Лондоне шёл дождь. Хромота у Джона практически пропала. В углу стояла сумка (её сумка) самого неприятного розового цвета с аляповатым орнаментом, указывающая на намерение остаться в квартире на ночь. Внезапно пришло озарение. Он сделал приближение на жакет, внимательно осмотрел его и радостно воскликнул. Она вообще не живёт в Лондоне, она из Суссекса. Она приехала из Суссекса в Лондон на исходе беременности. Зачем? Чтобы быть как можно ближе к биологическим родителям вынашиваемого в её чреве ребёнка (детей). Но почему она расположилась в квартире Джона? Что она здесь потеряла? Или он всего лишь позволил ей укрыться от дождя? И почему он неотрывно смотрит на её живот? Единственный объясняющий всё вывод был абсолютно нелеп, и Шерлок едва его не отмёл. Почти вычеркнул, пока не увидел, осматривая остальную квартиру в поисках улик, в спальне Джона (ИХ спальне) нечто такое, от чего у него кровь застыла в жилах – колыбель. Все кусочки пазла встали по местам с почти слышным щелчком, и Холмс неподвижно замер, вцепившись в нетбук. Суррогатная мать (беременность около девяти месяцев, роды могут начаться в любой момент) приехала из Суссекса в Лондон, чтобы находиться рядом с биологическими родителями ребёнка (детей). Уточнение: она остановилась в квартире Джона, в спальне которого (в их спальне, да чёрт возьми – в шерлоковой!) появилась детская кроватка. Джон с этой беременной встречался раньше, но только раз или два, и было это совсем недавно; Джон проявляет большой интерес к её непомерно раздувшемуся животу, а саму её едва слушает. Она не похожа на интересного собеседника, и Шерлок жалеет супруга и надеется, что хотя бы ужин из китайского ресторана оправдал его ожидания. Уотсон сидит на диване, слушает её щебет, а сам с затаённым страхом и одновременно с нетерпеливым ожиданием поглядывает на её готовое к родам тело. Джон смотрит на её живот, как на бомбу с часовым механизмом, готовую вот-вот взорваться и разнести в клочья не только эту квартиру, но и всю его жизнь. И замечает доктор или нет, но он всё время крутит обручальное кольцо вокруг пальца. Это не просто какие-то неизвестные дети, растущие в утробе этой женщины. В этом ходячем инкубаторе – ребёнок (дети) Джона. Он по каким-то причинам нанял эту женщину, чтобы она выносила для него ребёнка. У Шерлока потемнело в глазах. Объяснение было безжалостным и беспощадным, как удар молнии. Он свернёт Майкрофту шею голыми руками… * Хакни (Хэкни; London Borough of Hackney) — административный район (боро) и исторический район Лондона в северо-восточной части города, неофициально носящей название Ист-Энд. В начале своей истории являлся отдельным поселением.