Единое Целое (Multiply)

А случилось вот что. В тишине и темноте Джон Уотсон и Грегори Лестрейд сидели бок о бок на диване с оружием в руках и ждали. Свет луны, льющийся в комнату через большое французское окно, бросал блики на стволы их пистолетов. Джон с трудом сдерживал ставшее тяжёлым дыхание. Грег напрягся, как туго сжатая пружина. Они были наготове. Ход был за противником. Когда из радионяни донёсся первый негромкий треск, у доктора дрогнул мизинец, он быстро взглянул на друга и спросил: - Готов? - Как никогда, - означал короткий кивок Грега. Одновременно они поднялись на ноги и встали напротив двери, ожидая в полной боевой готовности. Мучительно тянулись секунды, дыхание Уотсона было ровным и глубоким, благодаря многим годам тренировок его тело само приняло нужную стойку. Рядом с ним, как каменный, замер Лестрейд с выражением непреклонности. Они стояли плечо к плечу в гнетущем безмолвии – два бойца, для которых сражения за королеву и страну, за закон и Лондон были их плотью и кровью. От шума начавшегося погрома вдоль позвоночника доктора пробежала дрожь, напряжение дошло до крайней точки. В детской кто-то орудовал, разнося её в пух и прах. Джон больше не чувствовал себя солдатом в строю, ожидающим приказа выступать. Снова раздался треск – и Уотсона буквально затрясло от безудержно накатившего на него звериного инстинкта кинуться и уничтожить того, кто разоряет его логово. - Джон, - прошептал Грег, но тот отрицательно мотнул головой и крепко сжал зубы. Они стояли и слушали через радионяню, как Себастьян Моран крушит детскую – и ждали. Полковник сыпал проклятиями и звал его: - Давай, папочка, выходи, покажись мне, где ты, - говорил он беспощадно-ледяным тоном. – Ты не сможешь прятаться вечно. Я пришёл поиграть с твоими детьми и не хотел бы заставлять их ждать. Разъярённый отец едва не начал действовать вопреки разработанному плану – его тянуло настичь врага, ухватить его за волосы, запрокинуть голову и перерезать ему горло от уха до уха боевым ножом, спрятанным в рукаве, а затем швырнуть на пол переговорник, в котором звучал этот голос, и раскрошить его каблуком. Было слышно, как Моран раздирает и расшвыривает мягкие игрушки и скрежещет зубами. Уотсон разорвал бы этого человека голыми руками. Лестрейд скосил немного глаза и прошептал: - Джон. Отставной военный стиснул оружие, но руки его не дрожали. Он крепче сжал челюсти. В радионяне раздался грубый голос: Полковник обнаружил прибор и использовал как рацию. - Малыш Джонни! Выходи, поиграем, Джонни. Я знаю, ты прячешься где-то неподалёку. Ты же не думаешь, что сможешь улизнуть от меня, верно? Я перехитрил твоего муженька, знаешь ли. Этого даже Джиму не удалось, а я смог. Знаешь, почему? Уотсон зажмурился. Инспектор раздражённо фыркнул и поудобнее перехватил свой зиг-зауэр. - Потому что он глупеет, когда дело касается тебя, малыш Джонни. А когда ты обзавёлся его детьми, он стал ещё глупее. Ты не представляешь, как весело было наблюдать последние несколько месяцев за тем, как он мечется, будто курица с отрубленной головой. Жаль, Джим не видел. Спасибо тебе, Джонни, что ты лишаешь его разума. Иначе у меня не было бы никаких шансов. - Я убью его, - пробормотал Уотсон. Лестрейд промолчал, но в знак полной солидарности крепче стиснул зубы. - Я иду тебя искать, Джонни. Как ни беги, от меня не спрячешься! Раздался выстрел, треск и скрежет, после чего красный индикатор на радионяне, стоящей у ноги доктора, погас. Связь пропала. И снова им оставалось лишь ждать. Джон почувствовал, как ветер овевает его голову, а в отдалении рвутся бомбы и стрекочут вертолёты, сливаясь в музыку боя. Он попытался незаметно отогнать это наваждение. Нельзя поддаваться фантазиям, надо оставаться при полном рассудке, потому что сейчас происходит самое важное сражение всей его жизни, и нет никаких сомнений, что через несколько минут его противник обнаружит, где спрятаны дети, его беспомощные малыши, и он не должен этого допустить. И если для того, чтобы покончить с Мораном, придётся заплатить собственной жизнью, он сделает это с радостью. Усилием воли он заставил себя успокоиться и встал плечо в плечо с Грегом, оставив его по левую руку; оба нацелились прямо на дверь, соединяющую эту комнату с остальным домом, и напряжённо замерли во вновь окутавшей их тишине. Долго ждать им не пришлось. Мощная рука толкнула дверь, и петли громко заскрипели, но это не остановило незваного гостя. Здоровяк под два метра ростом шагнул в комнату. Лунный свет очертил так долго остававшееся никому не известным лицо, и Джон с трудом напомнил себе, что это не фильм ужасов, а реальность, и именно этот человек угрожал его детям, его мужу, его друзьям и ему самому. Как только Моран увидел их, стоящими напротив двери с оружием в руках, он криво улыбнулся и взмахнул висящим у него через плечо карабином. - Привет, мальчики. В его голосе слышны самодовольство и насмешка, будто для него всё это было не более чем занятной игрой. Словно он не сомневался, что застанет их именно здесь. Одной рукой Полковник сжимал любимую игрушку Рози – огромного плюшевого кролика, - ухватив его за задние лапы. Глаза были выдраны, вместо передних лап зияли дыры, из которых высовывалась набивка. Уостон решил, что с него довольно. Он не помнил, как нажал на спусковой крючок, но точно знал, что Лестрейд выстрелил с ним секунда в секунду, и звук от двух пистолетных выстрелов показался слишком громким. Моран осел на пол; одна пуля вошла в голову, другая в сердце. Не верилось, что выматывающая погоня длиной в несколько месяцев закончится вот так просто и эффективно. Джон повернул голову и улыбнулся другу, но Грег не улыбнулся ему в ответ. Инспектор упал, прижимая руку к бедру, и у доктора внутри всё похолодело от ужаса. - Этот ублюдок успел спустить курок, когда падал, - простонал Грег сквозь стиснутые зубы. Джон наклонился к нему и разорвал штанину. Пуля глубоко вошла в мышцу бедра, и было очевидно, что без хирургических инструментов извлечь её не удастся. Кровь толчками выходила из раны. Лестрейд шипел от боли. - Задета чёртова артерия, - с проклятием произнёс Джон, быстро извлекая телефон из кармана и нажимая цифру два на быстром наборе. - Майкрофт, - сказал он резко. – Грег ранен. Нет, в бедро. Его срочно нужно отвезти в больницу. Нет, у нас нет столько времени, отправьте хренов вертолёт, да что угодно, но чтобы нас доставили в больницу немедленно. И пришлите кого-нибудь, кто позаботится о теле Морана. Прямо сейчас. Пусть уберут его так быстро, как только возможно. Он отшвырнул телефон на диван, оторвал от рубашки полоску ткани и быстро наложил давящую повязку выше места ранения. - Всё будет хорошо, скоро будешь в больнице. - Твою ж мать, больно-то как, - промычал Лестрейд. - Чего ещё ждать от пули, - проговорил доктор в оцепенении. Одной рукой он проверял пульс на запястье Грега, другой, как мог, прижимал место ранения. Ему случалось видеть, как менее крепкие люди, чем инспектор Грегори Лестрейд, выживали в более тяжёлых случаях, но глубокое беспокойство, страх, чувство вины и адреналиновое возбуждение смешались в гремучую смесь эмоций, буквально оглушающую его. Шум подлетающего вертолёта и запах крови, сочащейся между пальцами, отбросили Джона на три года в прошлое, в жару и песок, и он инстинктивно сощурил глаза, будто оберегая их от несуществующего ветра пустыни. Он так и ждал, что где-то позади вот-вот начнут рваться бомбы, и скрючился, чтобы попытаться уберечься от них, но рука Грега вцепилась в его запястье, прогоняя фантом. - Отставить, Уотсон. Будь здесь, со мной, а не в этой трёклятой пустыне. - Блядь. Я этого дерьма на жизнь вперёд нахлебался, - с жаром сказал Джон. Инспектор было засмеялся, но скривился и начал браниться. Костяшки пальцев побелели, когда он впился ногтями в запястье друга. – Прижми, - велел ему доктор. – Прижми так крепко, как только сможешь, я быстро. Я должен впустить бригаду скорой помощи и рассказать Селесте и Аннет, что здесь произошло. Ладно? Лестрейд кивнул, Уотсон вскочил на ноги, бросился к французскому окну и распахнул его настежь. У владельцев замков и поместий есть определённое преимущество, подумалось Джону: полно места, где можно приземлиться вертолёту. Он криком подозвал высаживающуюся бригаду и указал им, где находится раненый, затем побежал в лабораторию, где Селеста и Аннет прятались вместе с детьми. У него было время лишь на торопливые объяснения, а затем он оторвался от сына и дочери, подавив желание схватить их в охапку, но всё же провёл осмотр перепачканными в крови руками, хотя было очевидно, что дети не могли пострадать, и бегом направился к вертолёту, в который уже грузили инспектора. - Я лечу с вами, - сообщил Уотсон врачу; тот прищурился, но возражать не стал. Джон запрыгнул в вертолёт с лёгкостью опытного человека и устроился рядом с другом, который из последних сил старался не потерять сознание. Он остановил блуждающий взгляд на Джоне и спросил: - А ты не собираешься остаться и дождаться Шерлока? - Не у Шерлока сейчас пуля в бедре, - коротко ответил Уотсон. Ему и в голову не пришло покинуть Лестрейда сейчас. Слава небесам, у них с Шерлоком вся жизнь впереди, и будет время во всём разобраться. Сейчас его главной задачей было убедиться, что Грег проживёт достаточно, чтобы вволю понянчить их близнецов. - Я уверен, Майкрофт и Селеста всё объяснят, если только он сам не вычислит. Я хочу лишь убедиться, что ты не умрёшь по дороге в больницу и что всё будет хорошо. - Как скажете, доктор, - попытался пошутить Грег, и улыбка едва тронула его губы. – От винта. Когда вертолёт, покачиваясь, оторвался от земли, Джон мрачно улыбнулся, закатал рукава и взялся за дело. **************************************************** Лёжа на кровати в комнате, в которой прошло его детство, Шерлок чувствовал, как под ним разверзается бездна. Он не мигая смотрел в потолок и ощущал, как тяжесть охватывает все его члены, всё тело, и сердце, и мозг, и как он падает в бездонную пропасть, хотя под ним была твёрдая кровать, но он мог лишь беспомощно, слепо и без попытки сопротивления падать, и падать, и падать. Шерлок не помнил, как здесь оказался и почему прижимает Хэмиша к груди, но даже тяжесть и тепло спящего ребёнка (и когда он успел так вырасти? Кажется, только вчера он был маленьким свёртком из синего одеяльца, который умещался на предплечье между локтевым сгибом и ладонью, так как же он так внезапно вырос?) – даже вес Хэмиша в его руках не мог остановить это непрекращающееся падение. И осталась лишь одна забота – не задушить малыша в чересчур крепких объятиях, потому что он отчаянно цеплялся за сына как за то единственное, что осталось у него от Джона. От Хэмиша пахло мылом, младенцем, кремом после бритья, которым пользовался Джон. Шерлок зарылся носом в тонкие светлые волосы сына и вдыхал их запах, но от этого становилось только хуже. Пустота разрывала его на части, и он едва мог заставить себя дышать. Он понятия не имел, сколько прошло времени с тех пор, как он вернулся и обнаружил лужу крови своего мужа на полу и увидел убитое горем лицо матери. Он помнил, что лишился чувств и очнулся уже на кровати, и рядом в колыбельке лежали его дети. Светящиеся цифры показывали 5.24 утра, но эта информация не могла попасть в его сознание – его мозг был слишком занят. Шла обработка данных, и незначительным фактам не было места. Джон умер. Шерлок опять остался в полном одиночестве. Джон умер и не вернётся к нему. Джона больше нет. Он задыхался. Хэмиш завозился во сне, и Шерлок, чьё бесконечное падение не прекращалось ни на секунду, осторожно подвинул сына, устраивая его поудобнее на груди. Он приводил в порядок факты в своих чертогах разума: Джона больше нет, они теперь одиноки. Охвативший его страх сжал сердце и затопил разум. Шерлок не одинок, потому что от него зависят две жизни, которые он обязан оберегать, и – о, боже! – разве сможет он вырастить хотя бы одного ребёнка, а тем более двух, без Джона? Без Джона, который интуитивно знал, что хорошо, что плохо и что в каких случаях нужно делать? Без его доброго взгляда, его твёрдой руки, великолепной медовой, отливающей золотом кожи, без чудесных морщинок, которые собираются вокруг его смеющихся глаз, без металлических ноток в его голосе, когда он распекает Шерлока за поступки, которые считает неуместными. Хэмиш во сне сжал слабые пальчики в кулачки. Сердце Шерлока пропустило удар: это был жест Джона, который он видел много-много раз. На глаза снова навернулись слёзы и потекли по ещё не просохшим щекам; и он чувствовал, как проваливается в ничто, задыхаясь и утратив способность думать. У него остались лишь имя Джона на устах, лицо Джона перед глазами и необоримый леденящий сердце факт, что Джона больше нет. Шерлок Холмс был побеждён, испуган и одинок, хотя сам этого не осознавал, но вдруг явился Джон Уотсон, застрелил человека, улыбнулся ему и непостижимым образом склеил разлетевшийся на осколки, когда Шерлоку было десять лет, мир, ничего специально не предпринимая – он просто был собой, удивительным, идеальным и восхитительным самим собой. Джон лишь раз взглянул на Шерлока, но увидел все его обрывки, развеянные по ветру, собрал их на ощупь, сложил их вместе, клочок за клочком, полные страданий и боли, добавил немного от себя и из этого материала воссоздал Шерлока Холмса, ставшего чем-то большим, чем он был до сих пор, и каким никогда не стал бы без его Джона. Они были боевой единицей, командой, а Шерлок, боже, Шерлок дезертировал и всё погубил, погубил их обоих, потому что спасти жизнь Джона так и не удалось. И Шерлок наконец понял, что ему пытались втолковать на протяжении всех этих месяцев, этих бесконечных полутора лет, но поздно, слишком поздно. Теперь ему не удастся заглянуть любимому в глаза и принести извинения от всего разбитого и опустошённого сердца. Потому что такая утрата намного тяжелее того, что ему довелось испытать за всё время разлуки с мужем. Быть не вместе было невыносимо, но это… Боль и пустота, невосполнимая утрата части души погрузили Шерлока в непроницаемый мрак, не отпускающий его ни на миг, и тем более страшный, что было известно – он никогда не закончится. Он живым сошёл в ад – и тот поглотил его, и невозможно было даже представить дальнейшее существование без Джона, потому что оно утратило всякий смысл. И такая боль беспощадно убивала Джона, его прекрасного, смелого, стойкого Джона. Раньше Шерлок не мог этого понять, как ни пытался, но теперь понял, когда рисовал в мыслях свой дальнейший жизненный путь и ясно, пугающе ясно осознал всё и в ужасе гнал прочь от себя эти картины. Шерлок никогда не был сильным, и разве ему удастся выжить с такой болью в душе, если даже сильнейшего и храбрейшего на всём белом свете Джона Уотсона она почти убила? Рядом на кровати мирно спала Анна Розалин, засунув большой пальчик левой руки в рот. Шерлок повернул голову и принялся пристально её разглядывать. Он прикоснулся к идеальной тёмной кудряшке на голове своей дочери. И здесь Джон смог дать ответ на вопрос, который никогда не удалось бы отыскать без его помощи. Джон, магистр математики невозможного, протянул руку в небытие, ухватил затерявшиеся частички Шерлока и соединил их вместе, дополнив их частичками себя и создав нечто невероятное, поразительно прекрасное, принявшее в себя их обоих, завладевшее Шерлоком целиком и без остатка, всей его душой и телом. В порыве отчаяния он нежно потянулся к малышке, обнял одной рукой её сонное тельце и мягко прижал к своему боку, будто хотел убедиться, что она здесь, жива, здорова и невредима, и дана ему, чтобы любить её, холить и лелеять. Другой рукой он придерживал светловолосую голову Хэмиша, покоящуюся на его груди. Шерлок крепко зажмурился, пытаясь сдержать слёзы, которые хлынули с новой силой, как только в голове зазвучало: «Вернись, вернись, вернись». Он падал в бездонную пропасть, будто свинцовое ядро увлекало его тело в пучины океана горя, всё сильнее сдавливающего его тисками отчаяния. Но Анна во сне обняла его руку, а Хэмиш лопотал у него на груди. Шерлок был измучен и опустошён, и дети были тем спасательным кругом, который не позволил ему утонуть окончательно. И когда сон наконец отяжелил его покрасневшие и распухшие от слёз веки, Шерлок впервые в жизни был рад тому забвению, которое он дарил. ***************************************************** Жара, необычная даже для июля, превратила Бейкер-стрит в пекло. С высоко закатанными рукавами рубашки и беспорядочно налипшими на потный лоб растрёпанными волосами Шерлок присел на краешек дивана, тщательно изучая содержимое некоей шкатулки, которую сжимал в руках. В квартире было невыносимо душно. Окна настежь раскрыты, но воздух оставался совершенно неподвижным, поэтому Шерлок сидел и томился в собственном поту. Джон был в отъезде, и в квартире царила гнетущая тишина и пустота. Детективу казалось, что он стоит на краю обрыва, но он не мог разобраться, откуда пришло это чувство. Он ещё не знал, что ровно через месяц, считая с этого дня, он упадёт (его столкнут) с крыши больницы Святого Варфоломея. Его жизнь стремительно подходила к концу, но он понятия об этом не имел, так что он, сидя на диване, вертел в руках деревянную шкатулку и ждал, чтобы приехал Джон и спас его от самого себя. Говорят, жара провоцирует всплеск преступности, и вполне может быть, что так оно и есть, если речь идёт о потасовках или публичном стриптизе (довольно привлекательная мысль, когда Лондон внезапно накрыла тяжёлая волна зноя, и даже искупаться в Темзе не кажется полным безумием), но интересных случаев точно больше не становится, и консультирующему детективу так скучно, как никогда не было за всю жизнь. Вес шкатулки приятно и знакомо тяжелил руку. Можно открыть её и прогнать скуку одним прикосновением прохладной иглы, которое унесёт его прочь из реальности, от этой проклятой жары, и на место хандры придут пленительные грёзы, вызванные смешавшимся с кровью наркотиком. В этой шкатулке таится множество ярких миров, и Шерлок держит её в руках, рассматривая её с вызовом. Джон уехал на два дня в Шотландию на какой-то обязательный семинар. Шерлок раз пять просматривал прогноз погоды для Эдинбурга и дико завидовал благотворным 18 градусам, в то время как сам был вынужден париться в этой бане. Праздность делала его больным от головы до пят. Потому он извлёк шкатулку из тайника, находящегося на самом виду, - из мало используемого стола под мойкой – ощупал её внимательным взглядом, довольный самой возможностью обладания средством занять чем-нибудь изнывающий мозг. Он сам себе казался Пандорой, держащей в руках ящик с чем-то неведомым и всесильным. Нужно всего лишь открыть его. Достаточно лишь решиться. Он не сходил с места четыре часа, пребывая в колебаниях и сомнениях. На улице машина выстрелила выхлопными газами, но Шерлок даже не дрогнул - только откинул волосы со лба. Тяжёлая палисандровая шкатулка была инкрустирована вишней. Изящная серебряная защёлка холодила пальцы. Он не запирал её, чтобы не усиливать искушение. Он держал её на всякий случай, в качестве последнего средства. Горячий воздух был тяжёлым и влажным, казалось, он даже светился в подкравшихся сумерках. Эта тропическая жара была совершенно противоестественной. Лондон не принимал её – все чувства Шерлока кричали об этом. Лондон стонал и содрогался, цепенея; звуки умирали; малейшее движение в такую жару было пыткой, и Шерлок ненавидел всё это, да ещё Джон оставил его в одиночестве; и под рукой есть средство, чтобы впасть в забытье, и почему бы, в конце концов, им не воспользоваться? Но Джон вернётся. Шерлок уверен в этом, он знает это так же точно, как то, что на руках у него по пять пальцев. Джон никогда его не покинет насовсем: об этом говорит обручальное кольцо на его пальце, его поцелуи, которые он почти ощущает на шее и губах, состояние его правой ноги. Вздыхая, Шерлок щёлкнул замком и откинул крышку шкатулки, глядя чудовищам Пандоры в лицо. Закатный луч солнца золотил хирургическую сталь и играл на ампуле с прозрачной жидкостью, преломляясь в ней и посылая радужные зайчики по всей стене. Но Шерлок их не замечал – он остановился взглядом на шприце, покусывая нижнюю губу. С его лба сорвалась капля пота и упала на красный атлас, которым ларец был обит изнутри. У него зависимость. Он прекрасно это осознавал. Он понял это уже в шестнадцать, когда впервые выкурил сигарету с травкой, украденную из сумки наставника по латинскому языку. Джон будет отсутствовать ещё два дня. Он не должен ни о чём узнать. Как было бы восхитительно уснуть прямо сейчас и проснуться одновременно с возвращением Джона, перескочив через бесконечное, изводящее зноем ожидание. Это так легко, так потрясающе просто – погрузить шприц в склянку, набрать кристально-прозрачную жидкую дозу освобождения и с наслаждением впрыснуть её в широкую голубую вену на сгибе локтя. Он может сделать это идеально, даже следа укола не останется. Джон бы ни за что не догадался. Внезапно, будто испугавшись, Шерлок со стуком захлопнул крышку шкатулки и перебросил её на стол. Он вжался в спинку дивана, обхватив руками колени. Проклятый ларец будто следил за ним. А он не спускал полных ужаса широко распахнутых глаз с проклятого ящика Пандоры. Вокруг него воцарилась жара. Шерлок не мог даже пошевелиться. Палисандровый ларчик буквально пригвоздил его к месту, не отводя от детектива внимательных глаз. Если он двинется с места, то шкатулка одержит над ним верх, и впервые за очень-очень долгое время он не хотел сдаваться. Шерлок и ларец гипнотизируют друг друга, и воздух между ними гудит от высокого напряжения, как рой пчёл, заставляя задыхаться от удушливого зноя и влажности. Сейчас он чувствует лишь удушающую жару и коварный призыв шкатулки, подмигивающей ему с кофейного столика. Он настолько глух к внешнему миру, что пропустил шум подъехавшего такси и звук ключа, поворачиваемого в замочной скважине знакомой рукой, и уверенные, хотя и усталые, шаги на лестнице. И только когда на плечо легла тёплая рука, он услышал голос Джона, пробившийся через невыносимую палящую жару в его мозг. - Шерлок, что случилось? Эй, посмотри на меня, дуралей, в чём дело? Да ты весь мокрый! Чем ты тут занимался? Сильные руки обхватили его лицо и заставили отвернуться от шкатулки, и на секунду Шерлока охватила паника, но затем он сфокусировался на лице Джона. - Ты мираж? – прозвучал идиотский вопрос, и доктор засмеялся, но его глаза остались серьёзными. - Ты вообще пил воду с момента моего отъезда? – спросил он ворчливо. Шерлок наморщил лоб, но так и не смог ответить на вопрос. – Нет, думаю, не пил. Возможно, ты отключился и довёл себя до теплового удара. В самом деле, Шерлок. Лицо и руки Уотсона куда-то исчезли, и Холмс быстро взглянул на ларчик, чтобы убедиться, что он на месте. - Так, выпей это, - руки мужа – такие чудесные руки, но сейчас чересчур горячие, всегда желанные, но в этот момент их тепло может убить – настойчиво заставили его взять стакан воды. – Выпей это, Шерлок, маленькими глотками. Шерлок подчинился, затем принял ещё один стакан и вновь позволил Джону прервать его зрительный контакт со шкатулкой, когда тот отлепил супруга от дивана и раздел до белья. Через несколько секунд Шерлок обнаружил, что стоит под душем, а рядом с ним находится Джон, поддерживающий его одной рукой в вертикальном положении, а другой рукой брызгающий на него тепловатой водой. Шерлок прикрыл глаза и прислонился к прохладному кафелю, думая про себя, что состоит в браке с гением. Через некоторое время доктор сделал воду холоднее и направил струи на голову мужа так, чтобы вода сбегала по волосам и спине. Шерлок с облегчением простонал: - Джон Уотсон, ты гений. Джон фыркнул и толкнул его в бок. - Предполагалось, что гений здесь ты. На самом деле я подозревал, что нельзя тебя оставлять без присмотра. Я уехал на два дня – и ты довёл себя до теплового удара. Невероятно. Хорошо ещё, что я вернулся пораньше. Холмс разлепил веки и всмотрелся в своего супруга; в груди всколыхнулась нежность и быстро разнеслась с кровью по всему телу, давая такое облегчение, какое не мог подарить ни один наркотик. - Ты чудо, - прошептал Шерлок. – Моё чудо. Я скучал по тебе. - Ты всё-таки ненормальный, - проговорил Джон, улыбнувшись и обняв мужа за талию. – Я тоже по тебе скучал. Семинар был скучный, я никак не мог сосредоточиться, а когда я сказал представительнице оргкомитета, что всего несколько месяцев назад вступил в брак, она спросила, что же я потерял в Шотландии, если мог бы провести это время дома с женой в Лондоне в единственные за весь год дни, когда никому в голову не придёт ходить в одежде. Холодная вода приятно заструилась по лицу Шерлока, когда он запрокинул голову и рассмеялся. Джон накрыл губами его слегка затвердевший сосок, и Шерлок затрепетал от удовольствия. Ему казалось, что он парит в небесах, но самым лучшим было чувство уверенности, что Джон крепко его держит и не даёт оторваться от земли навсегда. - И что же ты на это ответил? – проурчал он низким вибрирующим голосом, и теперь по спине Уотсона пробежала дрожь, заставив его вцепиться в тело любовника. - Я сказал, что понятия не имею, чем я у них занимаюсь, и если иметь в виду полное пренебрежение моего мужа к социальным нормам и приличиям, я не был бы удивлён, проведи он эти выходные абсолютно голым в постели и без меня, и что я внезапно обеспокоился по этому поводу. Она рассмеялась, но думаю, что главным образом от смущения. Затем Джон поцеловал его, и губы казались горячими под холодными струями воды. Шерлок застонал от удовольствия, пропуская намокшие короткие пряди между пальцами одной руки, а другой сжимая великолепную округлость джоновой задницы. - Как я рад, что ты вернулся домой, - прошептал он мужу в губы. – Я чувствовал себя, как Пандора, заключённая в ад. - По тебе и не скажешь, - пробормотал Джон, кусая партнёра за подбородок. – Но я поверю на слово. - Это значит, что я люблю тебя, - сказал Шерлок и затем опустился на колени, прослеживая губами знакомые изгибы желанного тела. – Это значит, я благодарен тебя за то, что ты вернулся домой. - Я всегда возвращаюсь домой, - едва выговорил Джон, в то время как Шерлок, покрыв поцелуями внутреннюю поверхность бедра, прижался ртом к его промежности. – Ты ведь знаешь это, верно? Я всегда буду возвращаться домой – к тебе. - Я знаю, - последовал ответ. Доктор запустил пальцы во влажные тёмные кудри, и Шерлок взял в рот его член, лаская своего Джона, своего солдата, своего доктора, своё личное чудо, человека, которого он боготворил. Позже Уотсон вытер мужа полотенцем и перебросил ему пару боксёров. - Надень это, на остальном не настаиваю. Дико жарко. Надо бы раздобыть вентилятор. Шерлок поймал его руку и прижался губами к обручальному кольцу. Джон слегка покраснел, ответил любящей улыбкой и снова коснулся вьющихся волос (будь его воля, он вообще не убирал бы оттуда рук). Маленькие морщинки, собравшиеся вокруг глаз Уотсона, ясно давали понять, что он обеспокоен совершенно нетипичными для Холмса изъявлениями привязанности, но всё его лицо дышало нежностью. Затопившая его безграничная любовь, к какой Шерлок считал себя неспособным ни теперь, ни в будущем, открыла ему, что нужно сделать. Он потянул мужа за руку в гостиную и усадил его на диван. Затем он взял шкатулку, уселся напротив и отдал её, не говоря ни слова. Джон в замешательстве нахмурился и забрал ларец, ничего не понимая, пока не щёлкнул замочком и не открыл его. На его лице появилось нечитаемое выражение, не поддающееся расшифровке. Шерлок закусил нижнюю губу и ждал реакции. Наконец Уотсон поднял глаза от содержимого шкатулки и пристально посмотрел на мужа, как на незнакомца, будто видел его впервые в жизни. - Что это? – спросил он угрожающе, и страх волной пробежал по позвоночнику Холмса. Шерлок осторожно приблизился и закрыл ларец. Две сильнейших зависимости – перебор даже для него. Под внимательным взглядом Джона он с особой тщательностью обдумал слова, набрал в грудь воздух, посмотрел в немигающие глаза доктора и объяснил: - Это последняя часть меня, над которой ты был до сих пор не властен, и я вручаю её тебе. Уотсон ничего не понял – и это более чем очевидно. Холмс от бессилия сжал руку в кулак и уставился в потолок, ожидая, что нужные слова придут к нему сами. Они неуловимо крутились на краю сознания, но ускользали, и он осторожно и медленно извлекал их на поверхность, чтобы исключить всякое недопонимание. - Я хранил это на крайний случай, чтобы не сойти с ума или… как вариант бегства, если бы он понадобился. Иногда… ты не знаешь, что иногда творится в моей голове. Ад, кромешный ад, когда множество голосов говорит одновременно, не умолкая ни на минуту, и я в ужасе вслушиваюсь в каждый из них, пытаясь понять смысл, а наркотик всё это прекращает. Когда наркотики ушли в прошлое, я научился контролировать свой мозг. Получается не всегда, но… но когда ты рядом, мне больше ничего не нужно. - Ты хочешь сказать, что я заменяю тебе кокаин в борьбе со скукой? – спросил Джон с сомнением; даже Шерлоку должно быть понятно, что такое сравнение не особо лестно. - Нет, я… Я пытаюсь сказать, что больше такая подстраховка мне не нужна, потому что теперь у меня есть ты. Мне и не хотелось принять наркотик, хотя недавно я думал противоположное, но всё-таки я не стал, потому что знал: ты вернёшься домой и расстроишься, а я не хочу тебя расстраивать. Понимаешь? Уотсон со вздохом отложил шкатулку в сторону. Он взял мужа за руку и большим пальцем провёл по его обручальному кольцу. - Ты напугал меня, Шерлок. Что-то случилось? - Ничего, - последовал очень серьёзный ответ. – Абсолютно ничего, просто… просто ты это ты, и я люблю тебя, и это всё меняет к лучшему. Понимаешь? Доктор подался вперёд и с нежностью поцеловал свою судьбу в щёку. Детектив закрыл глаза и глубоко вдохнул запах одеколона и шампуня, жёсткой воды, пота – и Джона, который пах домом, и теплом и нерушимой надёжностью. - Я наркоман, Джон, - сказал Шерлок тихо и серьёзно. – Всегда им был и всегда буду. Таков уж я есть. Но зависимость от тебя намного сильнее, чем от кокаина. Джон разнял их руки, обнял супруга и оторвал его от стола, усадив себе на колени. Они сидели в золотистых лучах заходящего солнца, и Шерлок не замечал удушливого зноя, потому что властвующий над его душой и сердцем человек глубоко целовал его и нежно перебирал пряди его волос. - Ты починил меня, Джон Уотсон, - проговорил Холмс в изгиб шеи любовника, мешая слова с поцелуями. - Ты не был сломан, Шерлок, - последовал ответ, и поставивший зависимость от Джона превыше всего детектив выпил эти слова, прижавшись к губам любимого. На следующий день шкатулка исчезла. Джон никогда больше о ней не упоминал, а у Шерлока ни разу не мелькнула мысль об этом спросить. ************************************************** Джон вернулся в Иствел около семи утра. Он был так вымотан, что ног под собой не чувствовал. По прибытии в больницу он получил от Майкрофта сообщение, в котором говорилось, что Шерлок находится в Иствеле в полной безопасности и что дети с ним. Не успел Уотсон испытать некоторое облегчение, как услышал крик боли Лестрейда, которого как раз перекладывали на каталку. Он оставался в больнице до конца операции, после которой инспектора поместили в отдельную палату по настоянию Холмса-старшего, который сидел в углу с таким озабоченным лицом, какого Джон никогда не видел у деверя за всё время их знакомства. Уотсон попытался взять себя в руки и привести мысли в порядок. Пулю извлекли, операция в целом прошла более чем успешно. Только время покажет, насколько тяжелым оказалось ранение. Оставалось лишь надеяться, что процесс выздоровления не осложнится инфекцией. Джон дождался, когда кончится действие анестезии и к Грегу вернётся сознание. - А тебя не так просто убить, как кажется с первого взгляда, - сказал Уотсон, и губы друга искривились в улыбке. – Ты заставил меня здорово переволноваться. - Оно того стоит, - ответил Лестрейд, надавливая на дозатор, чтобы увеличить подачу обезболивающего. – Пережил бы всё ещё раз, лишь бы увидеть этого сумасшедшего ублюдка с дырой в голове, которой я собственноручно его обеспечил. - Нам нельзя ни при каких обстоятельствах признавать, что ты такое говорил, - засмеялся Джон. – Мне нужно вернуться домой, приятель. К Шерлоку и детям. - Езжай, - согласился с ним Грег. – Майкрофт, безусловно, никому не позволит меня похитить. Со стороны Холмса-старшего донёсся звук, более всего похожий на проявление горя, но Уотсон решил, что подумает об этом позже. Чёрный автомобиль примчал Джона в Иствел, и теперь он пробирался через знакомые залы, удивляясь неожиданному странному чувству, будто вернулся в родной дом. Все эти месяцы он провёл в этом замке, как в тюрьме, но сейчас, когда он знал, что Шерлок вмести с детьми ждёт его, этот дом больше не казался абсолютно чуждым. Он тихо вошёл в гостиную, разулся, заметив, как превосходно поработали люди Большого Брата за время его отсутствия. Если бы он не видел всё собственными глазами, то не смог бы догадаться, что недавно здесь подстрелили двух человек, и один из них умер. Только он захотел открыть двустворчатую дверь спальни, как раздался язвительный и грубый окрик Шерлока: - Пошёл на хрен, Майкрофт, оставь меня в покое! Доктор нахмурился. Детектив мог узнать его по походке уже через две недели после начала их знакомства. Джон попытался открыть дверь, но она была заперта. - Шерлок, это я. Позволь мне войти, я ужасно устал. За дверью послышалось резкое движение и шум, Тедди громко заплакал, когда Шерлок один прыжком пересёк комнату (Джон слышал удары ног о пол после того, как его муж вскочил с кровати, и понадеялся, что если дети упали, то хотя бы не ударились головой) и едва не сорвал дверь с петель. Уотсон едва успел кинуть на Холмса беглый взгляд – спутанные каштановые кудри, покрасневшие глаза, одет в не по росту короткую пижаму Джона, – как утонул в его объятиях. - Эй, эй, - проговорил Джон, обнимая тонкую фигуру и поглаживая дрожащую спину. – Всё хорошо, у нас всё в порядке. По движениям Шерлока и прерывистому дыханию стало вдруг понятно, что он не просто дрожит – он всхлипывает, и Джон внезапно перешёл от беспокойства к тревоге. Он поднял руки, взял мужа за плечи и попытался оторвать его от себя, чтобы взглянуть на него хорошенько, но тот не ослабил мёртвой хватки, хотя его тело сотрясали рыдания. - Шерлок, что случилось? Что-то с детьми? Ты ранен? Холмс не отпускал его. Он так и стоял, сжимая супруга в объятиях и что-то бормоча ему в шею, и эти звуки ужасно напоминали «прости-прости-прости». - Шерлок, да что же случилось? Наконец Холмс отлепился и посмотрел на Уотсона, его лицо было залито слезами. Он казался совершенно раздавленным. Доктор будто получил удар под дых. Его руки сами собой охватили лицо Шерлока, пальцы начали отирать слёзы с мокрых скул, ставших ещё острее, чем казалось возможным. Позади них в комнате плакал Тедди, но Джон не мог заниматься двумя проблемами одновременно. Он уже заглянул через плечо Шерлока, убедился, что оба малыша лежат на кровати живые и здоровые, и отодвинул заботу о них до тех пор, когда он разберётся, какого чёрта происходит со всё ещё трясущимся в его руках мужем. - Что случилось, Шерлок, давай же, расскажи мне. - Я… я подумал… Матушка сказала… - Холмс опять зажмурился, проводя дрожащей рукой по лицу. – Я думал, что ты умер, - выговорил он наконец, открывая глаза. Уотсон поймал его взгляд и утонул в нём. Шерлок трепещущими руками обхватил лицо мужа. Джон поднял руки и взялся за тонкие запястья. - Кто сказал тебе, что я мёртв? – спросил он, чувствуя подступающее недовольство и злость. Плач Тедди стал тише, Уотсон понял, что сын скоро заснёт. Холмс ощупывал лицо супруга, будто не мог поверить своим глазам. – Шерлок, так кто это сказал? - Нет… никто.. я только… я… - он с трудом сглотнул, отпустил лицо Джона и с силой прижал всего его к себе, не оставляя пространства между их телами. Он уткнулся мужу в шею и приглушённо повторял: - Я думал, что ты умер, я… я думал, что он застрелил тебя, и нет ничего страшнее этого, нет ничего ужаснее на свете, Джон, Джон, я люблю тебя, и я думал, что ты мёртв. Уотсон ничего не сказал. Он обвил руками Холмса так крепко, как только мог, и они молча держали друг друга в объятиях, не чувствуя бега времени. Когда Шерлок немного успокоился и перестал дрожать, Джон чуть отстранился, взял мужа за подбородок и заставил поднять лицо, которое тот прятал у него на плече. - Всё в порядке? Шерлок отрицательно помотал головой и наклонился за поцелуем. Но Джон осторожно разорвал поцелуй, не позволив ему углубиться. - Так почему ты решил, что я умер? - Я зашёл и увидел всю эту кровь, и… - детектив прервался, обшаривая глазами комнату через плечо доктора, но все свидетельства и улики были уже убраны. – Я не мог… Я понял, что ты застрелил Морана, едва он переступил порог, но я увидел ещё кровь и подумал, что это твоя, потому что ты всегда становишься по левую руку, но это не так, это Лестрейд, верно? Уотсон мрачно кивнул. - Моран выстрелил ему в бедро, когда уже падал. Грег в больнице, ему сделали операцию, и я был с ним всё это время. Так кто сказал тебе, что пострадал именно я? - Ннн… никто, но я спросил у матери, где ты, она промолчала и посмотрела на меня так печально, как когда Рози… как она смотрит, если кто-то умер, и я подумал… И затем я потерял сознание, а когда очнулся, то обнаружил, что лежу на кровати. - Да что за хрень! – Джон выругался и поскрёб щёку. Ему приходилось иметь дело с коварной и изворотливой семьёй манипуляторов. Селесте крупно повезло, что он слишком устал, чтобы злиться, иначе он бы ворвался в её комнату безотлагательно и вправил бы ей мозги. – Неудивительно, что ты в таком состоянии. Давай уложим их спать. И мне надо лечь, пока я не свалился. Когда Уотсон подошёл к кровати, Тедди сидел посреди неё; мальчик сразу потянулся к отцу, и Джон с лёгкостью подхватил сына, покачал его на руках и поцеловал его круглое пухлощёкое личико. Он не сомневался, что Шерлок наблюдает за этой сценой, и в его груди разлилось тепло от уверенности, что всё происходит в действительности, что Шерлок на самом деле жив и здоров, что они избавились от преследований Мориарти и его сообщников, что они теперь могут провести остаток жизни вместе, друг с другом и с их идеальными детьми. Если Шерлок Холмс хотел того же самого. Даже если бы доктор ранее допускал, что у детектива будут возражения против такого будущего, то любящий взгляд Шерлока, устремлённый на сына и на него самого, развеял бы все его сомнения. - Давай, возьми её, мы уложим их здесь. Большая колыбель была перенесена из гостиной в спальню. Джон уложил Тедди и укрыл его любимым одеялом. Шерлок подошёл со спящей Рози на руках, и доктор отступил, позволяя мужу устроить девочку около брата, но тот замер у колыбели, нервно покусывая губы. - Не хочу её отпускать, - тихо проговорил он. Джон мягко улыбнулся, взял у Шерлока дочь и сам положил её в кроватку. - Пойдём, - сказал он, беря мужа за руку и увлекая к кровати. – С ними всё хорошо. Утром они будут здесь, с нами. И на следующее утро. И ещё на следующее. Они никуда не денутся. Они твои, пока ты жив, если ты не против. У Шерлока сбилось дыхание. Он смотрел на Джона с таким видом, будто тот вручил ему сокровища короны обыденным жестом. - Ты это серьёзно? Уотсон кивнул, стянул с себя одежду и с удовольствием растянулся на постели, тело его хотело растечься по матрасу, но Холмса всё ещё потряхивало, а Джон так сильно соскучился по нему, что от разлуки ныли кожа, кости и даже зубы. Он поманил к себе явно колеблющегося Шерлока, ухватился за него и потянул к себе, и тот свернулся рядом калачиком, положив голову на грудь своего доктора. Ранним утром в поместье царила тишина, но Джон знал, что вот-вот появится целая армия садовников. Днём он хотел навестить Грега. Детей надо будет кормить, купать и развлекать, а у Аннет выходной. Ему невыносимо хотелось спать, но Шерлок бодрствовал и был расстроен. Джон запустил правую руку в тёмные кудри, а левой взял левую руку мужа и переплёл пальцы, так что их обручальные кольца тихонько звякнули, соприкоснувшись. Такие объятия несли успокоение, и Шерлок лежал, дыша Джоном и, несомненно, скрупулёзно запоминая мельчайшие детали. Тишина нарушалась лишь тихим посапыванием спящих в колыбели двойняшек и редкими шумными вдохами Холмса. Уотсон почти заснул, когда муж заговорил с ним. - Ничего страшнее не испытывал, чем считать тебя мёртвым. Я думал, что сердце остановится. Джон вздохнул, стряхивая с себя сон, пальцы его играли с волосами Шерлока. - Я знаю, - сказал он тихо и многозначительно. Холмс в ответ сжал его руку. - Прости меня, - прошептал он. – Я не знал. Я не понимал. - Я знаю, - повторил Уотсон. – Это плохо, но ты ничего не можешь с этим поделать. - Джон, - Шерлок приподнялся, заглядывая мужу в лицо блестящими заплаканными глазами. – Не думаю, что ты знаешь или когда-либо узнаешь, как сильно я люблю тебя. Я действовал в спешке и отчаянии, не думая о последствиях. Я хотел как лучше, но своими действиями причинил тебе неизмеримую боль, и я приношу свои глубочайшие извинения. - Я знаю, Шерлок, - и Джон придвинулся, чтобы легко поцеловать искривлённые сожалением губы. – При нашей последней встрече я не сказал тебе, как рад, что ты жив, - Джон заставил мужа лечь и снова опустить голову ему на грудь. Рука снова начала поглаживать спутанные каштановые завитки, и Шерлок почти мурлыкал под ласковыми пальцами. Руки Уотсона заново исследовали некогда знакомое тело, которое он сжимал в объятиях; невидящий взгляд был устремлён в потолок. - Ты знаешь, Моран сказал, что ты глупеешь, если речь идёт обо мне, и совсем теряешь разум – если о двойняшках. Не думаю, что он был так уж неправ. - Не столько глупым, - слабо запротестовал Холмс, нежно поглаживая обнажённую грудь Джона и слегка путаясь в пепельных волосках, - сколько безрассудным. - Безрассудство сделало из тебя обычного человека, - задумчиво сказал Джон. – Ты был в отчаянии и наделал ошибок. - Да, - просто ответил Шерлок. - Никогда больше не делай со мной ничего подобного, иначе я уйду от тебя и заберу с собой детей. Брак, семья может существовать, только если мы будем честны друг с другом, будем делиться проблемами и решать их вместе. Холмс крепко обнял его за талию. - Обещаю, Джон. Я обещаю. Я не знал. - Я так рад, что с тобой всё хорошо, - прошептал Джон, прижимаясь губами к растрепавшимся кудрям. – Я ужасно напугался, когда получил твоё смс и не дождался ответа на моё. Я думал, что всё пошло наперекосяк и что я снова тебя потерял. - Мне пришлось оставить свой телефон Ирен, - пробормотал Шерлок, крепче прижимаясь к Джону. Их ноги переплелись, и с каждым вздохом доктор чувствовал на груди вес приникшего к нему мужа. Рози засопела и начала ёрзать во сне. Шерлок обнял его ещё сильнее. – Он провалился. Наш план. - Я осведомлён об этом. Кровь на моих руках – достаточное доказательство. Как Ирен? - С ней всё будет хорошо. Он нанёс ей множество неглубоких порезов по всему телу, где только смог. - Боже, - присвистнул Уотсон. – Я рад, что пристрелил этого сумасшедшего гада. - Лестрейд поправится? - Думаю, да. Пуля задела артерию, но при некоторой доле везения можно надеяться, что мышцы и нервы не слишком пострадали. Его не латали наспех посреди пустыни, так что риск заражения невелик. Он уже пришёл в себя, когда я уезжал домой, но боли у него сильные. Думаю, всё будет в порядке. С ним остался Майкрофт. - Ничего не хочу знать об этом, - пробурчал Шерлок, прижимаясь носом к шее Джона. - Я тоже. Но я хотел бы навестить Грега завтра. Поедешь со мной? - Джон Уотсон, если ты думаешь, что я впредь спущу с тебя глаза хоть на минуту, то ты гораздо больший идиот, чем я когда-либо о тебе думал. - Заткнись, - сказал Джон, прикрывая рукой зевоту. – Сейчас поспим, ладно? Обсудим всё завтра. - Или послезавтра. - Да, или послезавтра, - улыбнулся доктор. - Отлично, - проговорил Шерлок, нежно целуя мужа в шею. – Поддерживаю. Впервые за два года Джон уснул почти мгновенно. Ему ничего не снилось, а если и снилось, то это были сны, полные покоя и удовлетворения. Когда через несколько часов он проснулся от настойчивого плача Тедди и Рози, он почувствовал на губах упругий каштановый завиток, а в объятиях – спящего Шерлока. На секунду Джон Уотсон прикрыл глаза, чтобы напомнить себе – это не мираж, что всё происходит на самом деле, что живой Шерлок дышит здесь, в его руках. Они снова стали Джонлоком, и он упивался этим удивительно правильным состоянием, пока Рози с визгом не выбросила свою подушку из кроватки. И Джона озарило, что они теперь нечто большее. Они стали единым и неделимым организмом, созданным из нескольких частей. Неделимым, по крайней мере, до тех пор, пока детям не исполнится шестнадцать, а это будущее казалось таким отдалённым, что Уотсон и думать о нём не стал, отложив эти мысли на очень долгий срок. От наслаждения радужными перспективами его оторвало недовольное бурчание. - Джон, твои дети чересчур расшумелись для такого раннего утра. - Это и твои дети тоже, - возразил доктор и поцеловал мужа в голову. - Только после десяти утра, - запротестовал Шерлок, крепче прижимаясь к Джону. - Прекрасная попытка, Холмс. Уже почти полдень. Пора вставать и кормить твоих отпрысков. - Боже, и так будет каждый день, верно? – проворчал Шерлок, неохотно поднимаясь с кровати и подходя на заплетающихся ногах к колыбели. - Вот именно. - Невероятно. - Оно того стоит, - заметил Джон, потягиваясь и почёсывая бока. Тедди прекратил плакать, как только отец взял его на руки, и принялся с изумлением разглядывать его лицо. Шерлок оглянулся и улыбнулся Джону. - Определённо, стоит. Лучшая из твоих идей. - Не могу не согласиться, хотя, если честно, это дело рук Майкрофта. - Изворотливый негодяй. - Тебе следовало бы поблагодарить его. Шерлок Холмс задумчиво посмотрел на сына и провёл указательным пальцем по крохотному носику. Тедди засмеялся. Шерлок улыбнулся и поцеловал его в макушку. - Да, я думаю, придётся.