Прямо сейчас я представляю себе, как стою над обрывом. Небо грязно-синее с серыми тучами. Такое ощущение, что в любую минуту пойдет дождь, а может, и начнется ураган. Волны вздымаются, бьются об скалу, а капельки воды брызгают на мою серую футболку. Если бы я сейчас мог что-либо чувствовать, то что бы я почувствовал? Может, боль и отчаяние, которое я пережил совсем недавно — возможно. Но я ничего не чувствую, я приглушил это все, чтобы не вспоминать произошедшее.
Дождь. Каждый раз, когда он идет, я вспоминаю, как стоял на мосту и просил одного близкого мне человека не прыгать! Удалось ли мне отговорить не прыгать — скорее да, чем нет, но это было трудно. Больно упрямый был этот человек, прямо как я.
Когда я повернулся спиной к океану, прямо перед моими глазами стоял тот самый человек. Этот человек заставил все внутри меня бурлить и кипеть, мучиться в попытках понять его и даже плакать. Этот человек единственный, кто заставил чувствовать меня все это, но мне пришлось отключить все чувства.
— Эйдан, мы уже на месте, — услышал я голос неподалеку от себя.
Открыл глаза: мы как раз остановились возле дома, двухэтажного. Местность была довольно живописная и красивая. Много зелени и деревьев. Двухэтажный домик соединен с еще одним, в каждом доме было по пять квартир. Мы заехали во двор и начали разгружать вещи, в этот момент к нам вышла одна из соседок, отец не смог удержаться, чтобы не засмотреться на молодую женщину средних лет, и это в его духе. Мы жили на втором этаже. Квартирка была трехкомнатная, что меня не могло не радовать, у меня будет своя комната и никто, кроме меня, не войдет в нее, нужно только двери поменять и хороший замок поставить.
Я и мой отец переехали в другой город, причина переезда: «Чтобы о нас никто не знал и не говорил о произошедшем», — так говорит мой отец. Я не хотел переезжать, потому что там, в том городе, были мои друзья, знакомые улицы, парки, даже собаки, которых я кормил иногда. Тут, естественно, все для меня ново, странно и непонятно.
Мой отец очень агрессивен, и это еще мягко сказано. Мы с ним вообще не ладим, даже не разговариваем, а если и разговариваем, то резкими грубыми словами и порой кулаками, в первую очередь — с его стороны. Я не могу поднять руку на своего отца, не могу, даже если и хочу, это для меня невозможно. Я часто думаю о том, убежала ли моя мама как раз из-за того, что он агрессивный и поднимал на нее руку. Если это так, то я рад, что она убежала, но обидно, что меня бросила с этим «человеком».
Когда я был маленький, отец несильно на меня кричал и бил. Но я любил его, ведь он был единственным близким мне человеком. Когда я становился старше, его обращение ко мне становилось хуже, голос был громче, а удары больнее и тяжелее. Я терпел и продолжаю терпеть. Но почему он это делает — легко и просто понять. Я его обуза, и он меня терпит, как он считает, но не я его. Я часто думал о том, почему он не отдал меня в детский дом, и ответ я так и не нашел. Могу лишь предположить, что это потому, что он боялся осуждения и хотел казаться людям хорошим отцом, который вырастил в одиночку сына, а его жена — шлюха, которая сбежала неизвестно куда. Но это лишь мое предположение.
Только вот мое детство не сравнится с тем, что я пережил до переезда, не сравнится с тем, что я узнал о том человеке. Это adversity — иначе не скажешь.
Моя комната была не большая и не маленькая, что не могло не радовать, если бы только ремонт в ней сделать, перекрасить стены в фиолетовый или черный цвет. Фиолетовый самый нежный и теплый цвет, тот человек тоже любил его. Черный — потому что он показывает мою истинную сущность. Я ужасный человек, омерзительный, никому не посоветую дружить со мной, хотя друг у меня был. Игнат. Он очень хороший друг, и его переезд, как и мой, разрушил нашу дружбу, но я благодарен ему за то, что он помогал мне привести в чувства того человека, и благодарен, что Игнат поддерживал меня многие годы и терпел.
До вечера мы привели нашу квартиру в порядок, обставили, все казалось на своих местах. Казалось, но, возможно, когда-нибудь придется все переделать. Возможно. Выйдя из своей комнаты, я направился на кухню. Там уже стоял отец, он варил макароны.
— В какой я буду учиться школе? И есть ли они тут поблизости? — подобрав подходящие слова, чтобы не разозлить отца, я тихо спросил у него.
— Да, я все решил еще до переезда. Школа тут неподалеку, завтра твой первый учебный год, — не повернувшись ко мне, ответил он.
Спрашивать что-либо у него еще мне не хотелось, и я не видел в этом надобности. Только меня вот встревожила на столешнице нераспечатанная бутылка коньяка. Это говорило мне о плохом. Скоро он напьется и будет меня колотить, а может, и не будет, главное не попадаться ему на глаза. Тихонько, словно мышка, я хотел вернуться в свою комнату, чтобы он меня не заметил, но его голос меня прервал:
— Не забудь, что завтра визит к школьному психологу. Об этом я тоже договорился.
Остановившись, повернулся к нему лицом. Он все так же стоит ко мне спиной. Мой отец очень высокий, крупной комплекции с широкими плечами и каштановыми редкими волосами. Лицо у него было круглое, с крупным носом и небольшими голубыми глазами. На лицо не скажешь, что он тиран, казалось, он очень добрый и приятный человек, но вот только я знаю его истинное лицо. Не стану скрывать, я боюсь его и очень сильно, но я стараюсь не подавать виду и пререкаться с ним, чтобы он не знал, что я его боюсь. Главное не показывать своему врагу свой страх, быть уверенным в себе, упираться всячески и отвечать на грубость грубостью. Этому я научился, пока жил все это время с отцом. Когда я показывал ему, что я его боюсь, он сильнее меня бил, а когда я упирался, отвечал на его издевки издевками, он приходил в бешенство и лишь кричал на меня, но стоило мне зайти слишком далеко в своих словах, как меня ждали кулаки и боль.
Боль. Это необычное чувство, оно заставляет тебя ощутить безысходность и немощность. Я привык к боли, она стала моим лучшим другом. Физическая, но не душевная. С душевной болью познакомился я благодаря тому человеку. Пожалел, честно говоря, лучше бы тогда в парке не подходил к тому человеку. Кто же этот человек: он тот, кто носит боль и чувства, кто уничтожал меня вопросами.
— Хорошо. Только за ручку не веди, а то подумают еще, что я маленький мальчик, — ухмыльнувшись, ответил ему.
Отец повернулся ко мне лицом, схватил полотенце и кинул в мою сторону, но оно не долетело и на полпути мягко упало на пол. Пожав плечами, я развернулся и ушел наконец в свою комнату. Голодный я лежал в своей постели и вспоминал прошлое.
Этот человек — девушка, и она слишком долго все держала в себе. Слишком долго… Когда ты слишком долго держишь все в себе, появляется желание открыться кому-то. Но ты понимаешь, что не можешь этого сделать. Не каждый захочет тебя выслушать… Не каждый тебя поймет… Не каждый сможет прочувствовать то, что чувствовал именно ты… Она рассказала, рассказывала, доверяла мне такое, что не каждый сможет сказать вслух. Она доверяла мне, а я ее предал и подвел.
Завтра в школу. Меня это не беспокоит, не волнует, я ничего не хочу в этой жизни, лишь исчезнуть.
Раньше я не был таким, не думал так меланхолично, не было этой депрессии. Я был обычным подростком, без трагедии, переживавший, лишь избиения, был веселый и энергичный, мог подраться с одноклассниками. Эта девушка изменила меня, и за это я ее ненавижу. Эта девушка открыла мне глаза на реальность, показала всю грязь и серость этого мира, и только за это я ей благодарен.
Даже голод не помешал мне уснуть. Меня не разбудил даже пьяный угар моего отца, он даже не наведался ко мне, чтобы обсудить, какой я у него плохой и неблагодарный сын. За долгое время я впервые спал спокойно. Единственный, кто меня разбудил, — это будильник, семь утра. Я быстро переоделся в чистую одежду и самый первый заскочил в ванную. Отец еще спал. Стоя у зеркала, я чистил зубы и старался привести в порядок лохматые черные волосы. Даже глаза подвел черным. Подводить глаза я начал пять месяцев назад, после происшествия. Никогда этого не делал, пока был «нормальным».
— Выходи уже, три часа там. Как баба! — орал отец, тарабаня в дверь, от чего мне казалось, что он ее выломает.
— Ага, — громко ответил ему и открыл дверь.
Отец схватил меня за шкирку и потянул на себя. Я стоял к нему вплотную, чувствовал перегар и вонь, от отвращения я даже отвернулся, немного скривившись. Главное, не показывать ему, что я его боюсь.
— Запомни раз и навсегда! Никогда не закрывай дверь в ванную. Усек? — угрожающе тихим голосом спросил он у меня.
— Пусти меня немедленно, алкаш, — повернув лицо, я старался как можно угрожающе на него смотреть.
Отец лишь вышвырнул меня из ванной и, не закрывая дверь, разделся, залез в ванную, зашторил шторку и принялся принимать душ. Да, он должен быть чистым и приятно пахнущим перед директором школы. Иначе еще подумают, что он алкоголик, а нельзя, он должен показать, что он хороший отец!
Пока я его ждал, успел позавтракать, посмотреть телевизор и даже поиграть игрушку на телефоне. Интересно, и кто из нас двоих три часа приводит себя в порядок, от своих мыслей я даже тихонько рассмеялся. Когда отец наконец-то собрался, он вопросительно на меня посмотрел.
— А ты почему не в школьной форме?
От этих слов я чуть не подавился кофе, который все это время медленно пил.
— А должна быть форма? Я о ней ничего не знаю, а если ты знал, то мог бы мне ее купить.
— Я должен беспокоиться о твоей одежде? О школьной форме? — на мои слова он отреагировал, естественно, агрессивно.
Со слов отца, я должен все знать и даже мысли его читать. Господи, как он меня бесит и выводит из себя.
— Ну ты же записал меня в эту школу и ты знал о школьной форме, мог бы мне хотя бы сказать или сам купить. Я-то откуда мог знать, что нужна форма?
Он выругался, а потом гаркнул мне, чтобы я выходил из дома и что мы едем в школу. Всю дорогу мы молчали. Пять минут тишины — это блаженство и самая настоящая роскошь в моей жизни.
Школа как школа, ничего особенного, они ничем не отличаются визуально, даже внутри. Все школы для меня близнецы, неотличимые. Удивительно, но такое тоже бывает. Разве что за одним исключением, где находится кабинеты биологии, физики, химии и т.д. Как бы все по стандарту выглядит: стены бежевые, пол темных тонов, жалюзи, охрана на первом этаже, но вот где что находится — это проблемно. Директор был пухлым мужчиной с пушистыми усами и круглым лицом. Он был невероятно добрым и спокойным человеком, от чего я понял — слушаться его не собираюсь, делать буду все, что захочу. Если директор будет таким добрячком, то и ученики не будут слушаться. Как было омерзительно смотреть на то, как мой отец улыбается, старается казаться хорошим отцом и человеком. А еще вот это вот, история о том, как жена его бросила, оставив сына и его одного, а главное, как тяжело им жилось. Директор даже чуть не расплакался.
— Ох, это все невероятно грустно и печально. Но давайте к делу. Эйдан. В нашей школе не принято мальчикам ходить с макияжем, браслетами, кольцами, серьгами. От этого всего нужно избавиться. А еще почему нет формы? — этот вопрос адресовался моему отцу.
— Ну, мы забыли. Переезд, сами понимаете.
— Да. Но, пожалуйста, поторопитесь с формой.
— Я не буду снимать кольца, браслет и серьги, — вмешался я, улыбаясь фирменной растянутой улыбкой.
Краем глаза увидел, как отец с укором посмотрел на меня, повернул в его сторону голову, кивнул, так сказать, спрашивая: «Что?»
— Эйдан, в нашей школе не принято так разгуливать, — тихим, спокойным голосом повторил директор.
— Не переживайте, я мозги ему вправлю, завтра он будет выглядеть как нормальный школьник, — заверил директора отец.
Мне даже любопытно, как он это сделает.
— Мистер Игнис, мы здесь все за порядок и дисциплину. И если будут проблемы с вашим сыном… — директор не договорил, отец перебил.
— Проблем с моим мальчиком у вас не будет.
В любом случае, сегодня буду ходить в привычной одежде.
Ритуал! Всё как обычно: знакомство с классом, моё лицо, как всегда, озаряет фальшивая улыбка дружелюбия, а также мысли о том, что они все дебилы. Моим классным руководителем, естественно, была женщина. Ей около сорока девяти лет. Худощавая, не грозная на лицо, а скорее растерянная, волосы были собраны в высокую причёску. Знаете, её скорее можно было сравнить с жабой. Прошу прощения, но это так. Ну не пристало женщине так не ухоженно выглядеть, даже в таком возрасте. Разговаривала она с запинками, неуверенно. К ней у меня не было никаких чувств — ни почитания, ни уважения. Ее звали Анастасия Игоревна. Размеренным, растянутым, умиротворяющим голосом она вела предмет.
Но мне повезло хоть с местом: возле окна, предпоследнее, можно прилечь поспать от того, как скучно она ведёт урок.
Только вот вид из окна не давал мне уснуть, он напомнил о дне, когда мы с ней познакомились. Эта лавочка, дерево, стоящее рядом, и осыпающиеся листья. Осень. В это время мы познакомились. Те слова, что я ей сказал… После них всю ночь не спал, спрашивал себя: «Зачем?» Как же это всё странно, не могу поверить, что всё кончено. Лучше не думать, забыть, убегать от воспоминаний!
Естественно, после занятий некоторые личности попытались со мной познакомиться. Подчёркиваю, «некоторые». И естественно, я заметил тех, кому мой внешний вид не понравился. Но я ведь пытаюсь самовыразиться. Неважно. Только и всего, всех послал куда подальше. Зачем мне друзья из тех, кто потом палки в колёса будет ставить? Неважно, где ты, везде есть враги. Она была права, люди — животные, дикари, твари, монстры.
После всех занятий я направился на четвертый этаж к школьному психологу. Ненавижу психологов, но после произошедшего со мной психолог мне очень сильно понадобился. Я долго не мог прийти в себя, забился в темном углу и боялся пошевелиться, говорить, перед глазами всплывала одна и та же картинка.
И все же психолог стал моей привычкой, ходить каждый день, говорить и слушать. Это как каждое утро чистить зубы, дышать, есть. Так и психолог для меня. Только я не понимаю, зачем мне целый курс проходить, хватило мне и пару сеансов, но нет.
Кабинет моего нового психолога очень даже уютный. Кожаное кресло, дубовый стол и сам психолог, сидящий за кабинетным креслом. Всякие там побрякушки на столе, который имеет каждый психолог, записная книжка, ручка и ноутбук. Чуть не забыл, а также папка с моим личным делом. На этот раз не женщина, а мужчина. Женщина мне нравилась больше, с ней я чувствовал себя более комфортно.
Сейчас же это был угрюмый мужчина, мне даже не хочется его описывать, настолько он мне неприятен. Своих эмоций я не стал скрывать, а сразу скривился. Но он этого не заметил, так как читал папку с моим делом. Стоило ему оторваться от чтения, как наши взгляды встретились.
— Эйдан, с тобой всё хорошо? Может, тебе плохо? У тебя такое лицо… — но я его перебил.
— Вы мне не нравитесь, — прямо ответил ему.
— Я тебе не нравлюсь? — он нервно улыбнулся. Кажется, он в замешательстве. — Эйдан, почему?
— Ваше лицо мне не нравится, а ещё потому, что вы мужчина, а самое главное — вы промыватель мозгов! — смеясь и улыбаясь, ответил ему, во время смеха прикрыв рот кулаком.
— Это всё равно необоснованно.
Я пожал плечами — мне больше нечего было ответить ему. Расслабившись и перестав кривляться, ногами я уперся в стол. Психолог это заметил, в свою очередь скорчил недовольную гримасу — не скрою, это доставило мне удовольствие. Промыватель ничего не ответил на моё бестактное поведение, что очень меня расстроило. Я хотел, чтобы он возмутился, но он терпел меня и очень даже хорошо, другой бы уже сказал, чтобы убрал ноги и не упирался ими об стол.
— Как ты сейчас себя чувствуешь?
— Великолепно! — ответил, натянуто улыбнувшись.
— Не хочешь ли ты поговорить о случившемся?
— Нет.
— Значит, чувство вины больше не мучит тебя?
— Нет, — соврал я.
Каждый его вопрос начинал меня раздражать, отчего я резко отвечал ему. Хотелось как можно быстрее всё это закончить и уйти. Но это не так просто, он не отпустит меня.
— Эйдан, мне кажется, ты врёшь. Забыть такое… Она ведь была твоим другом, — его слова задели меня.
Она была не просто другом… Она была теплым человеком, хорошим человеком, а я ее ранил и предал.
— Я не хочу вспоминать это всё. И ваш коллега говорил мне, что эти воспоминания лучше всего подавить.
— Не согласен с его методами. Самое лучшее — это рассказать всё. Как вы познакомились, где вы гуляли, о чём говорили. И о том дне. Расскажите всё.
— Серьёзно? — улыбнулся я.
В голове всплыли тот самый парк, лавочка и дерево. Закрываю глаза, чтобы темнота поглотила всё это. Но это не помогает, воспоминания прорываются в мою голову, всплывают прямо перед глазами.
Зачем этот промыватель ворошит прошлое? Не хочу. Встаю с кресла и выхожу из кабинета под громкий оклик психолога.
Просто идти вперёд, отвлечься, не останавливаться, идти — и неважно куда. Главное — убежать от прошлого, от воспоминаний, забыть всё. Но разве это возможно? Можно ли забыть то, что тебя грызёт и мучает? Особенно её, со всеми историями из жизни, рассуждениями о самой жизни, о людях; её истерики, а главное — её саму. Лучше бы мы никогда не встречались.
Зачем тогда я подошёл к ней?
Мои ноги привели меня в парк. О господи, парк! Нет, не хочу все вспоминать! Но воспоминания грубо ворвались в мою память, и первое, это случай на мосту, предпоследняя наша встреча.
Когда-то она стояла на мосту, кричала, говорила, что прыгнет, — я остановил её.
Что за день? Она проникает в мою голову, в сознание. Заставляет вновь переживать тот злосчастный день. Я мог остановить её.
Глубоко вздохнув, сел на лавочку, опустил голову и, глядя в землю, отдался воспоминаниям, связанным с мостом.
***
— Не подходи, я прыгну! — прокричала она.
Моё сердце пропустило несколько ударов: «Хоть бы она не поскользнулась и не упала», — подумал я. Но как же сильно я зол на неё. Все её попытки, нескончаемые истерики, а теперь ещё и она на краю моста. На улице дождь. Перила и асфальт скользкие. Мне так это всё надоело.
Хотя пусть прыгает — если, конечно, она это сделает. Чёртова симулянтка, она только и хочет привлечь к себе внимание, хочет жалости к себе — задолбала!
— Ой, тока не надо мне говорить, что мне надо делать! Это свободная страна, и здесь каждый делает то, что он хочет. Я хочу подходить — я подхожу, ты хочешь прыгать — прыгай, это твоё личное дело! Ну и чего ты не прыгаешь? Я подошёл, а ты не прыгаешь! Или ты так хотела прыгать, как я хотел к тебе подойти? — сорвался я на крик, столько гнева было в моих словах.
Она посмотрела на меня со слезами на глазах. Да, она злится, да, ещё и огорчена, что её никто не останавливает. С бесстрастным лицом протягиваю ей руку в надежде, что она протянет свою, но нет, она перелезает на другую сторону. Эти глаза, сколько холода и обиды в них, а эти слезы — неужели она думала, что я всё время смогу терпеть этот цирк? Зачем она это делает? Я устал от всего этого!
— Я провожу тебя, — вздохнув, тихим голосом сказал ей.
Завтра я покончу со всем этим.
***
Это была последняя капля терпения. Тогда. Перед тем, как она побежала к мосту, слова сказанные ею, мои слова, она выбросила зонтик, побежала на мост. Черт, я не должен был быть так груб к ней, это и подкосило ее, она поняла, что я ужасный человек. Но эта её выходка вывела меня из себя. Нет, она и до этого по-разному чудачила, но тот случай был последним. Если бы можно было стереть память — но это невозможно.
Она никогда не ценила жизнь, не радовалась. Знала лишь, что такое боль. Боль физическая, моральная; злость, издевательства, предательство. Она всех всегда строила в одну шеренгу — для неё все одинаковые. Но это не удивительно, ведь зная, что с ней произошло, можно всё простить.
Но когда я все узнал, задался вопросом — почему? Почему она мне это рассказала? Ответ не заставил себя долго ждать. Получил. Увидел. Был шокирован.
На следующий день, после событий там, на мосту. Подвёл ее… Сказал то, что думал. Мне не следовало этого делать. Этот урок я запомнил на всю свою жизнь. Никогда не игнорировать человека, который просит о помощи. Никогда не делать ему больно и тем, кто мне дорог и кто меня любит больше своей жизни. Я единственный дорогой и близкий человек, который у нее остался. Не делать больно!
Слишком много думаю о ней, нужно выбросить её из головы. За короткое время тяжело забыть произошедшее. Нужно больше времени. Чем-то занять себя, отвлечься — но забыть. Мне говорят, что я не виноват в том, что произошло, и я тоже это понимаю, частично, но чувство вины грызет.
Уже 18:40. Сколько времени я провёл в парке, думая о ней, о том вечере?.. Не хочу идти домой.
Интересно, человек, который хочет покончить с прошлым, будет ли он хранить письмо из прошлого? Верно, нет. Он сожжёт его, порвёт, съест, выбросит — что угодно, но не станет хранить. Но я оставил ее записку. Как единственное напоминание о ней, но лишь для того, чтобы прочитать те строки, где она была счастлива… единственный и первый раз в своей жизни.
Пока я был в том городе, там, где мы познакомились, и там, где всё произошло — я был спокоен и начал забывать всё. Но почему-то именно тут моё прошлое начало всплывать, некоторые места напоминают о том, что было в прошлом, а голоса в голове оглушают. Как много должно пройти времени, чтобы всё забыть?
Встав с лавочки, я пошел домой. Ноги отказались идти дальше, стоило мне только остановиться возле подъезда. Выбор: зайти и дальше позволять промывателю мозгов копошиться в моей голове или уйти и попытаться переосмыслить произошедшее в прошлом. Именно тогда у меня был выбор, но он был куда сложнее, и я долго не мог его сделать. Ведь я не знал, к чему это приведёт — но зато сейчас я знаю о последствиях. Но теперь мне кажется, что самое верное решение — это не двигаться. Но и это неправильно — я должен сделать выбор!
И я его сделал. Уйти.
Хватит, надоело всё, больше никто не будет мною управлять, больше не будет психологов. Я буду делать то, что захочу. Но сейчас — уйду, чтобы обдумать, вспомнить, понять, успокоиться.
Она была права — в этом мире каждый сам за себя, всем плевать на тебя и твои проблемы, каждый использует другого ради выгоды. Её слова у меня в голове: «…если тебе станет плохо и ты упадёшь, а главное, если это произойдёт в городе среди огромного скопления людей, тебе никто не поможет! Все встанут вокруг тебя и с ужасом будут смотреть, как ты умираешь! Люди невероятно жестоки, безжалостны и эгоистичны!»
Она была права всегда и во всём. Хотя нет. Были моменты, когда она была не права, ведь всё же есть и хорошие люди, пусть их и мало. Мой сумасшедший мозг, как же мне стереть воспоминания, которые крутятся в моей голове. Ещё одни её слова: «…да, я обижаюсь на то, что они говорят обо мне. Но я принимаю это — ведь они правы! Такой уж я человек. Но знаешь, что по-настоящему меня ранит? Мои воспоминания. Каждый день я прокручиваю в своей голове, как пластинку, — она облизала губы и заплакала, — каждое чёртово воспоминание. Всё, что было со мной. Но именно эта боль, которую я чувствую каждый раз, заставляет меня чувствовать себя живой, — улыбнулась, рассмеявшись. Что за бред она несёт? — Я забыла… Нет, я не знаю, что такое радость и счастье, ведь этого никогда у меня не было. Причём искреннее. Ведь этого не было. Не было такого, чтобы я жила и радовалась этому. Моей жизнью стала боль».
Жизнь в боли? Она именно это имела в виду. Это странно и глупо. Но зачем она это делала? Почему я у неё не спросил, а сразу перешёл к вопросу о её прошлом, о том событии. Идиот!
Всю ночь провести на улице — вот мои планы. Но не буду же я просто сидеть, я хочу всё вспомнить, каждый день с ней. Каждое слово. Даже после смерти она убивает меня каждой рассказанной историей. Не даст она мне спокойно жить. Лучше бы она не сдалась, а сражалась дальше.
Парк, именно там мы познакомились, и там я всё вспомню. Я вернулся к тому парку, бросил рюкзак на землю, сел на лавочку, облокотился на неё спиной и запрокинул голову, глядя на звезды.
Что же ты со мной делаешь?
