Город ангелов

Iʼm scared to get close and I hate being alone I long for that feeling to not feel at all The higher I get, the lower Iʼll sink I canʼt drown my demons, they know how to swim

Прага — город статуй. Каменные изваяния таятся по углам, свисают с карнизов, глядят с крыш. Они повсюду: на каждой улице, на окнах и в лепнине фасадов; на постаментах и в нишах; на мостах и балюстрадах; в отражениях машин и луж. Прага — город ангелов. Ангелы стеснительно выглядывают из-за спины и скребутся в щелях. Нахально развесившиеся на ветках или притаившиеся у ног, подпирающие балконы или рассевшиеся на шпилях — они зябко кутаются в перья и кокетливо поправляют складки своих бесформенных одеяний. Ангелы тянутся к небу, ангелы задумчиво хмурятся, ангелы с осуждением качают головами и целомудренно прикрывают глаза пухлыми ладошками. Ангелы раболепствуют, ангелы смеются, ангелы плачут, но ангелы никогда не смотрят на тебя. «Почему ангелы не смотрят?» — задаётся вопросом Шерлок, проходя мимо очередной статуи. Цепкий взор уже не раз замечает, что изваяния ангелов никогда не смотрят на него, где бы он ни стоял и как близко бы ни находился, словно избегают взгляда. Шерлок подходит вплотную, поднимается на носки, подпрыгивает, подставляется, обходит со всех сторон, но нет — они отворачиваются от него — и друг от друга — или задумчиво глядят по сторонам, но никогда — на него. «Почему?» — спустя несколько улиц вопрос крепнет и перерастает в уверенность. Он выкормился взглядами, напился удивлением, глотнул внимания. Какое-то ангельское наваждение — тянущий интерес, словно зудящий порез бумагой на пальце. Спустя шестьдесят девять булыжников на мостовой главной площади вместе с перезвоном колоколов на городской ратуше в голове звучит насмешливое хихиканье — как выстрел, неосознанный импульс или выпущенный на волю голубь. На автомате, бессознательное — город ангелов, которые даже смотреть не хотят на Шерлока Холмса — Джиму бы это понравилось. Джиму. Хихиканье становится смехом. Он пролетает Карлов мост мимо. Нет, нет, снова нет. Удивительно, сколько мелких деталей можно заметить, если просто смотреть: петух, несущий вместо яиц игральные кубики; Иисус, топчущийся босыми ногами по выгнувшимся херувимам; святой крест между оленьих рогов; лебединая армия, взявшая курс на север; гранит и песчаник, медь и золото. И ни одного ангела, который посмотрит в ответ. «Почему они не смотрят, Джим?» Шерлоку кажется, что он медленно сходит с ума, и наваждение становится манией. Прогулка превращается в охоту: щелкнул затвор заряженного ружья, гончая застыла и принюхалась. Запах сладких вафель с сахарной пудрой и такой же — сладковато-терпкой марихуаны въедается в ноздри. Ещё одна статуя. Ещё одна пара глаз, рассеянно провожающая свой указующий перст. «Как патетично», — Шерлок кривится своим мыслям. «И пошло», — тут же отзывается не усмешкой даже — так, фырканьем. «Ты ведь совсем не этот смысл вкладывал, правда, дорогой Джим? Почему…» «Думай». Робкий шелест реки испуганно прячется за треском трамваев и рыком автомобилей. В голове вспышки молний, раз за разом ударяющих в одно и то же место. Законы физики не работают. Щек касается пуховый дождь. Что это? Снег? Пепел? Прах? «Это не может быть намеренно. В городе сотни статуй, возведенных в разное время разными людьми. Даже скульпторы — не одни и те же. Материал, эскизы, стиль…» «Не туда, дарлинг. Ты видишь, но не смотришь». «Не смотрю куда?» «Ты всегда недооценивал сказки, Шерлок. Помнишь сборник? Старый такой, с позолотой и запахом ладана». «Хочешь сказать, это что-то сверхъестественное? Чушь. Я не верю в мистику». «Поэтому ты сейчас разговариваешь с призраком в своей голове?» Голуби, как стервятники, питающиеся с рук. Пушечные выстрелы шагов по брусчатке. Можно сбежать, можно пойти туда, где дьявольские небесные создания не достанут. «Но какое же тогда веселье, правда, дорогой?» Откуда-то снизу — под ногами чайки наперебой захлебываются собственной истерикой. Шерлок наклоняется через парапет и различает грязно-белые хлебные крошки птиц, разбросанные по настилу, разделяющему реку на две неравные части вдоль. Смех в голове утихает, на смену ему приходит тихий скучающий свист. Эти — пернатые, но не святые. Неинтересно. Свист резко обрывается, и Шерлок остаётся один в густой, вязкой тишине. На здании Министерства Юстиции пришпоривает взмыленных лошадей Ника, вытянувшаяся в струнку в одноместной колеснице, победно взмахивает лавровым венком и довольно щурится маякам прожекторов. Нет, за колесницами, богами и венками — это в Рим. Здесь же только ангельская паранойя. Чуть ниже, под лошадьми, в тонких хрупких руках каменным киселем растекается мученик. Шерлок даже не пытается рассмотреть, кого утешает скорбный лик хранительницы. Потому что её взгляд тоже отвернут. Три альбома улиц, исчерченных нервной акварелью его шагов. Вода горит длинными свечками фонарей, пламя подползает все ближе. Шерлок смотрит на волны, не отрываясь, и через секунду пожар полыхает уже внутри него. Слова-мысли трещат сухими ветками, по спине чужими холодными пальцами ползет паника. Шерлок жмурится до рези в глазах, и под тёмным бархатом век, как по зову, снова вспыхивают крылатые твари. «Тише, — вернулся, успокаивает. — Думай, милый. Ты сказал мне, но слушал ли ты? Я-то, — медленно, нараспев, — слушал». Шерлок думает, но мозг упорно подсовывает логические объяснения, которые он так же упорно отметает одно за другим. Джим в голове настаивает на Библии, но вряд ли это имеет какую-либо связь. Да и при чём тут Библия? Это ведь должны быть его собственные слова. «Ничего не напоминает?» — и откуда в нем столько ехидства. — Шерлок, я для тебя, как светофор для слепых. Раз-два-три, барабанная дробь — отсчёт ускоряется. Зелёный, давай! Ну что же ты тормозишь? Сейчас собьет, снесет, размажет по асфальту». «Ты сейчас об ангелах или о наших с тобой отношениях?» «То есть, ты признаешь, что это ты тормозил их развитие? Вовремя, дарлинг», — Джим скрывает за ядовитым смехом хриплый кашель, словно поперхнулся дымом — так ему и надо, нечего смеяться во время затяжки. Под самыми известными в городе часами толпится народ. Минутная стрелка на циферблате приклеилась в сантиметре от двенадцати и не хочет двигаться вот уже целую вечность. Часы, показывающие не только время, но и ход планет. Стрелки-стрелы, хаос цифр, шарики солнца и луны. Под циферблатом кругом выстроились знаки зодиака. По углам башни — Три Мудреца и Архангел. Над ними — Шут, Монах, Музыкант и Смерть. Прицелы десятков объективов нацелены на стертую позолоту. Пики подбородков тянутся вверх. И вот — легкомысленная музыка, с усилием расходятся ставни, в горизонтальных колодцах кружатся марионетки, пляшут ленивыми тенями. Щелчки, вздохи, «селфи» на фоне маленького ежечасного театрального действия. Шерлок царапает ногтем по фильтру, стряхивая пепел, и думает о том, что за ниточку, ведущую к язычку колокола, дергает именно Смерть. «Какая ирония, правда? Но мы отвлеклись от темы». Шерлок молчит, не сводя взгляда с голого скелета, костяные пальцы которого двигаются вверх-вниз, в такт размеренным ударам. Он насчитывает девять, когда его собственных пальцев касается ледяное тепло, и вздрагивает, выронив сигарету. Шерлок не слышал приближающихся шагов и теперь смотрит так, словно… — Призрака увидел? — насмешка искрится пузырьками шампанского в уголках глаз и губ. Пальцы переплетаются — на площади темно и людно, никто не заметит. — Разве ты не должен думать о них? — Джим кивает на Архангела, скорбно склонившего голову и прикрывшегося щитом с золотым крестом. У него есть еще меч, но это, конечно, никого не интересует, потому что даже Архангел на главных часах города не смотрит на Шерлока. — Почему ангелы не смотрят, Джим? Эта фраза стала его мантрой за весь день, но он впервые произносит её вслух. И, только озвучив, понимает, как его отпускает. Захват становится крепче, пальцы сжимают пальцы — как можно сильнее, потому что хочется — до хруста, до сместившихся костяшек. Проверить. Поверить. Живой? Живой. Неужели он наконец узнает ответ? Да, но на какой из вопросов? — Ангелы боятся, дарлинг. «Потому что ты на стороне ангелов. Но не думай даже на секунду, что ты один из них».