Десять лет спустя, Эдинбург

А если там, под сердцем — лёд, То почему так больно жжёт? Мельница, «Любовь во время зимы»

      Эдинбург заносило снегом. Под вечер на улицах Старого города остались лишь самые стойкие — туристы, слишком поглощённые осмотром достопримечательностей, чтобы обращать внимание на какую-то там метель, а также те, кто на этих туристах зарабатывал, от торговцев сладостями и студентов в костюмах средневековых артистов до волынщиков в килтах и парадных гамашах. Город готовился к Рождеству, и городу ничего не могло помешать — ни колючий снег, ни устойчивый минус, ни холодный ветер с Северного моря.       Подняв воротник пальто и укутав шею шарфом, Эрик Леншерр спускался вниз от Эдинбургского замка по Королевской миле, традиционно украшенной десятками тысяч голубых, золотых и алых огней. Вокруг толпились туристы, удивлённо разевая рты на бесчисленных арлекинов, пожирателей пламени и жонглёров в масках. Шотландская вьюга трепала волосы, горстями швыряла в лицо ледяные снежинки, нападая то справа, то слева. И неудивительно, что сейчас Леншерр мечтал только о том, чтобы как можно быстрее оказаться в тепле какого-нибудь бара. К несчастью, все заведения, попадавшиеся на его пути, были забиты до отказа.       «Ну, а что ты хотел? — внутренний голос сегодня звучал на редкость издевательски. — На дворе вечер пятницы, до Рождества две недели, а ты в туристическом центре Эдинбурга ищешь полупустой паб!».       На перекрестке Хай-стрит и Джеффри-стрит ветер усилился, и Леншерр уже всерьёз начал подумывать о том, чтобы купить бутылку виски в ближайшем супермаркете, поймать машину и вернуться в гостиницу на Грассмаркет, но тут северные боги внезапно сжалились над ним. В двух шагах от Эрика притормозило такси, и из него на тротуар выпорхнула девушка в пальто. Ветер тут же набросился на неё, растрепав копну золотых волос. Пока Эрик размышлял, не перехватить ли ему освободившуюся машину, с заднего сиденья выбрался мужчина. Он выпрямился, и Эрик застыл.       — Чарльз?       Мужчина повернул голову. Удивлённый взгляд сменился чертовски знакомой широкой улыбкой. Это действительно был он, правда — возмужавший и куда более респектабельно одетый, чем десять лет назад.       — Эрик! — Чарльз стремительно пересёк тротуар. — Господи, что ты тут делаешь?       — Я... прилетел из Лондона. По работе.       — Надолго?       — До понедельника точно.       — Отлично! — Чарльз снова улыбнулся. Эрик смотрел на него, и в памяти вспыхивали знакомые, но подзабытые за эти годы детали: ярко-голубые глаза, веснушки на носу, непременный синий шарф, обмотанный вокруг шеи, — правда, теперь уже не дешёвка с Кэмден Лок, а что-то куда более дорогое и качественное. Разве что подбородок Ксавье зарос короткой рыжей бородой; возможно, это была дань моде — Эрик и сам в последнее время предпочитал оставлять на лице щетину, — но Чарльзу эта перемена шла невероятно.       Светловолосая девушка, стоящая сбоку, чуть кашлянула.       — Ох, конечно же! — спохватился Чарльз. — Рейвен, позволь представить тебе Эрика Леншерра. Мы вместе учились в Роэхэмптоне. Эрик, это моя сестра.       — О! — в глазах Рейвен вспыхнул интерес. — Тот самый Эрик Леншерр?       Чарльз стремительно залился краской. Эрику внезапно стало смешно.       — Ты говорил Рейвен о нас? — спросил он, ухмыляясь.       — Прости, — Чарльз опустил взгляд, словно провинившийся школьник. — Она моя сестра, самый близкий для меня человек, не мог же я не поделиться с ней…       — Рассказом о своём первом сексуальном опыте, — закончила за него Рейвен и дружески похлопала брата по плечу. — Да ладно вам, десять лет прошло! Теперь-то, наверное, об этом можно говорить, не краснея и не заикаясь, да, Чарльз?       Тот в ответ лишь что-то пробормотал. Эрика его смущение почему-то невероятно забавляло.       — Всё в порядке, — сказал он, глядя на Чарльза. — Очень рад встретить тебя в Эдинбурге. Ты здесь в гостях у Рейвен? Я помню, ты рассказывал, что она жила в Шотландии.       — Нет, я теперь тоже здесь живу, уже три года. Ну, а ты? Чем занимаешься?       — Металлами. В понедельник у меня встреча с представителями фирмы, которая, возможно, будет покупать у нас прокат — нержавейку, легированную сталь… — внезапно Эрик рассмеялся. — Чёрт, это даже мне кажется скучным! Слушай, прости, что навязываюсь, но я как раз искал место, где можно выпить. Замёрз, как собака! Ты случайно не знаешь хороший паб поблизости? Желательно — с минимальным количеством туристов. Я угощаю! Если у тебя, конечно, нет других планов…       Чарльз улыбнулся.       — Ты попал в точку, Эрик. Совершенно случайно я знаю один такой паб. Именно туда мы с Рейвен сейчас направляемся. И — на правах одного из владельцев, — угощать сегодня буду я.       Они пересекли проезжую часть и, нырнув в арку, запетляли среди тесных переулков, в которых Эрик, будь он один, мгновенно бы заблудился. Откуда-то с Хай-стрит доносились голоса толпы, шум машин и звуки волынок.       — Я не ослышался? У тебя свой паб? — Эрик помнил Чарльза, с головой погружённого в книги: он был одним из лучших студентов Роэхэмптона по программе «Английская литература», и все их приятели были уверены, что молодой Ксавье станет если не писателем, то профессором точно.       — На самом деле, паб мой только наполовину, но в ближайшие несколько лет я собираюсь выкупить его целиком, — ответил Чарльз. — Так, тут направо… Аккуратнее, здесь скользко!       — И как он называется? «Хемингуэй»? — Эрик поразился той лёгкости, с которой вспомнил любимого писателя Ксавье.       — Ты почти угадал, — Чарльз улыбнулся. — Сейчас сам увидишь. Мы пришли.       — «Хэнбери Уайт»*, значит, — Эрик, задрав голову, разглядывал вывеску паба, занимавшего нижнюю часть трёхэтажного многоквартирного дома, выглядевшего таким же старинным, как и всё в этом районе Эдинбурга. Рейвен не стала их ждать и зашла внутрь, спасаясь от ветра. — Мне следовало догадаться. Ты не расставался с его книгами даже во сне.       — Ты тоже любил «Короля былого и грядущего», — напомнил ему Чарльз. Эрик перевёл взгляд на Ксавье.       — И сейчас люблю, — ответил он, толкнул тяжёлую дверь и вошёл.       Внутри все было именно так, как нужно: классический декор в разных оттенках зелёного и коричневого, мебель из тёмного дерева, золотистый свет подвешенных на цепях круглых матовых ламп. На стенах — постеры с портретами писателей и книжными обложками. Хемингуэй там тоже был — как раз над тем местом, которое выбрала Рейвен. При этом атмосфера в «Хэнбери Уайт» была скорее расслабленной, чем чопорной: за столиками сидела в основном молодежь, а из колонок доносилось что-то из инди-рока. И — боже благослови тесные переулки! — никаких туристов.       Эрик опустился на свой стул, ещё раз осмотрелся и одобрительно покачал головой:       — Поздравляю, Чарльз. Здесь классно. Правда, немного странно, что ты ограничился обложками на стенах — я думал, тут везде будут цитаты из Шекспира, Уайта, Льюиса и других твоих кумиров, но такая сдержанность приятно удивляет… — он потянулся к кожаной папке меню, открыл её и внезапно споткнулся, увидев строчки в алкогольном разделе. Чарльз улыбнулся, а Рейвен рассмеялась.       — Чёр-р-рт, я все-таки тебя недооценил! — Леншерр кинул на Чарльза выразительный взгляд. — Коктейль с водкой и брусничным соком «Беовульф»? Портер «Ночь в тоскливом октябре»? Что это? Такое вообще кто-то заказывает?       — Между прочим, продажи с новыми названиями буквально взлетели! — защищался Чарльз. — Тебе показать динамику за последние три месяца? А ещё мы можем сделать клиенту персональный коктейль в зависимости от того, какая у него любимая книга!       — …Глинтвейн «Санта-Хрякус»?       — Специальное предложение к Рождеству!       — …Красный эль «Кровь Макбета»? А это что за предложение? К Хэллоуину?       — Кстати, отличнейший эль, рекомендую! Или тебе сегодня нужно что-то покрепче?       Эрик захлопнул меню.       — «Джонни Уокер». Двойную порцию. Надеюсь, его ты не переименовал во что-нибудь хоббитское?       — Приятно слышать, что ты помнишь всех моих любимых авторов, — Чарльз кивнул в сторону портрета Толкина на противоположной стене.       — Что тут сложного? У тебя всегда были очень стандартные вкусы.       — Не всегда, только до встречи с тобой, — Чарльз бросил на Эрика лукавый взгляд и закусил губу, стараясь не рассмеяться.       — Ребят, — Рейвен смотрела на них во все глаза, — а вы точно десять лет не виделись?       — К сожалению, да, — Эрик хищно улыбнулся Чарльзу, но тот не успел ничего ответить — к их столику подошла официантка. Эрик заказал виски, Рейвен попросила принести ей «Кровь Макбета». Чарльз взял портер и закуски для всех.       — Ну, рассказывай, — Эрик пригубил виски и почувствовал, как старина Уокер наконец-то выгоняет из тела холод, а на его место приходит приятная усталость. — Как вышло, что без пяти минут профессор литературы превратился в хозяина «Гарцующего пони»*, разбирающегося в пятидесяти сортах пива и эля?       — На самом деле всё началось отсюда, — Чарльз указал глазами куда-то наверх. — Когда Рейвен поступила в университет Эдинбурга, родители купили ей квартиру на третьем этаже этого дома. После их смерти я переехал сюда и поселился у неё — вроде как на первое время. Пытался найти работу по специальности, полгода даже преподавал, а потом внезапно узнал, что владелец помещения на первом этаже ищет, кому бы его продать. У меня оставались кое-какие сбережения и небольшое наследство от родителей…       — Чарльз хотел купить жильё, но я уговорила его вложиться в паб, — перебила его Рейвен. — Квартира была достаточно большой, чтобы поделить её на две части. Теперь у нас что-то вроде студенческого общежития с одной на двоих кухней.       — Да, именно Рейвен убедила меня, что можно любить литературу, но при этом заниматься ещё чем-то, что приносит доход, — продолжил Чарльз. — Пришлось, конечно, научиться разбираться в хорошем алкоголе, найти поставщиков — благо, в Шотландии много отличных пивоварен и вискикурен, — придумать дизайн и меню, но… меня это по-настоящему захватило. Ты знал, например, что шотландцы крепость эля измеряют в шиллингах?       — Нет.       — Вот и я не знал, а это, между прочим, древнейшая традиция! Чем крепче напиток, тем выше его цена, так что если берешь пиво с пометкой «60 шиллингов», можно настроиться на приятный и долгий вечер — пьяным ты себя вряд ли почувствуешь. Другое дело — «90-шиллинговые» эли. Сваренные по всем правилам, они опьяняют очень быстро, а самые крепкие буквально сбивают с ног. Или взять, например, «80-шиллинговые». У нас в меню есть пиво, которое так и называется — Eighty Shilling. Пивовары для его производства используют сразу пять видов солода, и на выходе получается просто божественный напиток с нотами терпких ягод и шоколада…       Эрик откровенно любовался Чарльзом, разглагольствовавшим о тонкостях варки настоящего шотландского пива. Ксавье был в своей стихии — совсем как десять лет назад, когда рассуждал о том, почему «Гарри Поттер» — это новая Библия эпохи постмодерна, приводя, кстати, вполне логичные аргументы, с которыми даже Леншерр, бесконечно далекий от литературоведения, не мог не согласиться.       Воспоминания, подогретые «Уокером», накатывали одно за другим.       Вот Эрик впервые встречает Чарльза — в аудитории 14В, где проходит смешанная лекция для студентов разных курсов. Ксавье сидит в первом ряду, поближе к преподавателю. Когда опоздавший Эрик влетает в аудиторию, все самые выгодные места, а тем более галёрка, уже заняты. Поэтому он плюхается рядом с Чарльзом и всю пару косится влево, пытаясь разглядеть симпатичного первокурсника получше. Тот же не обращает на Эрика никакого внимания, старательно конспектируя каждое слово профессора.       Вот через пару дней Эрик видит Чарльза в университетской столовой и, повинуясь внезапному порыву, ставит свой поднос на стол рядом с ним, хотя вокруг полно свободных мест. Десять минут спустя они уже оживлённо болтают, обсуждая общих преподавателей.       Вот они выкраивают время, чтобы сходить на концерт какой-то местной рок-группы, в репертуаре которой больше каверов, чем собственных песен, и Чарльз почти теряет сознание от восторга под Smellʼs like teen spirit, а Эрик стоит рядом, потягивая пиво, и размышляет о том, что будет, если он прямо сейчас возьмет и поцелует Ксавье. Соблазн велик, но тут рваные выдохи а-ля Кобейн сменяются балладой от Scorpions, и какая-то девчонка внезапно утаскивает Чарльза танцевать с ней медляк. В конце вечера Чарльз и эта девчонка сосутся на улице, возле стены паба, а Эрик пешком возвращается в кампус и заваливается спать.       Вот после дикой попойки в честь выпускного у третьекурсников они с Чарльзом засыпают в одной кровати в комнате Леншерра. Не раздеваясь, на безопасном расстоянии друг от друга. Чарльз почти сразу начинает сопеть, Эрик же лежит без сна: стоит ему закрыть глаза, как от выпитого начинает кружиться голова. Он встаёт, идёт по бесконечному пустому коридору в душевую, где с облегчением избавляется от содержимого желудка, а потом долго и жадно пьёт холодную воду и чистит зубы, чтобы заглушить неприятный привкус во рту. Возвращается к себе в комнату, проскальзывает в постель. Чарльз спит на боку, отвернувшись к стене. Эрик, не удержавшись, на секунду прижимается к нему всем телом. Одно короткое мгновение, но его хватает, чтобы всё полетело к чертям…       Мобильный телефон Рейвен, лежащий на столе, завибрировал. Девушка схватила его и тут же принялась рассказывать невидимому собеседнику о том, как сильно ей понравилась сегодняшняя пьеса, и каким душкой был некто Клаус, сыгравший «молодую версию Доктора Кто».       — Мы сейчас были на фестивале студенческих театров, — пояснил Эрику Чарльз, чуть придвинув к нему свой стул. — Приехали оттуда и сразу встретили тебя… Кстати, у меня же нет твоего номера. Можно записать?       Они обменялись телефонами. Чарльз отвернулся, подзывая официантку. Несколько секунд Эрик разглядывал его профиль, а затем, не удержавшись, наклонился совсем близко и тихо спросил:       — Я правда был у тебя первым?       Чарльз, в этот момент как раз сделавший большой глоток, чуть не подавился пивом, закашлялся, вскинув к губам салфетку, и как следует двинул Эрика локтем в бок. Локоть был острый. Совсем как раньше.       — Десять лет прошло, чего стесняться? — Эрику хотелось его подразнить.       — Просто поверить не могу, что ты ни с кем до меня не спал… Ты был так хорош!       Чарльз молчал, делая вид, что его необычайно интересует меню. Смущение выдавали разве что уши, стремительно краснеющие. Еще немного — и по цвету они бы сравнялись с «Кровью Макбета».       — Окей, не хочешь по-хорошему — будет по-плохому, — и Эрик повернулся к Рейвен, которая как раз закончила разговор:       — Так значит, Чарльз тебе рассказывал о том, что мы с ним переспали?       Рейвен, уже слегка захмелевшая, тему подхватила с удовольствием:       — Чтобы не наврать: рассказывал он как раз очень мало. Всё больше загадочно молчал и краснел.       — Рейвен! — Чарльз смотрел на неё укоризненно.       — Да-да, точно как сейчас! — Рейвен рассмеялась. — На самом деле я очень хочу услышать эту историю. Давайте, колитесь, как вы вообще оказались в одной постели? Чарли, тебе же тогда нравилась какая-то тёлочка с менеджмента. Помнишь? Ты мне целый семестр писал про нее бесконечно длинные письма. А потом — раз! — и ты приезжаешь на каникулы, по уши влюблённый в некоего Леншерра.       — Рейвен! — Ксавье почти рычал.       — Влюблённый? — Эрик внимательно посмотрел на Чарльза, но тот отвёл глаза.       — Тут не о чем говорить, — проворчал он. — Мы тогда жутко напились, и всё вышло… случайно.       — Ну, я бы так не сказал, — Эрик сделал ещё глоток виски. — На самом деле ты мне давно нравился. Просто ты этого не замечал, потому что и правда тогда бегал за какой-то девицей.       — Но в конце концов вы же переспали! Или нет? — Рейвен сказала это довольно громко, так что студенты, сидящие за соседним столиком, дружно обернулись и захихикали.       — Да, переспали. Прямо в день выпускного у бакалавров, — признался Чарльз и уткнулся в свой бокал. — Но… это было всего один раз.       — Технически — не один, — поправил его Эрик, и уши Чарльза снова запунцовели. — Но в первый раз, признаю, всё и правда получилось спонтанно.       — Не надо было нарушать Правило молнии, — сокрушенно добавил Чарльз.       — Что? Какой ещё молнии? — Рейвен нахмурилась.       — На джинсах, — пояснил Эрик.       Рейвен закатила глаза:       — Давайте по порядку! При чем тут молния? — Студенты за соседним столиком, теперь с интересом прислушивающиеся к разговору, явно были с ней солидарны.       — Объяснишь? — Эрик посмотрел на Чарльза.       — Хорошо, — Ксавье вздохнул и принял свой обычный вид профессора-всезнайки. — Вспомни себя студенткой, Рейвен. Ты молода, очень молода, любишь повеселиться и выпить в компании друзей, так?       — Так, — Рейвен кивнула.       — А теперь вспомни, как часто после всех ваших весёлых вечеринок ты засыпала не у себя дома, а в чужой кровати. Просто потому, что сил куда-то идти уже не было, как не было и денег на такси.       — Ну… было такое пару раз, — согласилась Рейвен.       — И ты наверняка не будешь отрицать, что после пары-тройки пинт те, с кем ты тусовалась, начинают казаться безумно привлекательными?       Девушка потупилась и, кажется, даже покраснела. Она поняла, куда клонит Чарльз.       — Во-о-о-т! И тут главное — соблюдать Правило молнии. А правило это гласит: если ты оказался в кровати со случайным знакомым или другом, ни один из вас не должен расстёгивать молнию на своих джинсах. Ни в коем случае. Что бы ни произошло. Можно болтать, даже целоваться, в конце концов, заниматься лёгким петтингом, но спускаться ниже ремня категорически запрещено! Исключение одно — если вы до этого уже занимались сексом.       Даже несмотря на только что произнесённые вслух слова «петтинг» и «секс», Ксавье выглядел сейчас невероятно строго, как будто и правда читал лекцию перед аудиторией.       — Так вот… — Чарльз залпом допил свой портер, одновременно делая знак официантке повторить, и закончил: — Мы с Эриком это правило нарушили.       — Пять раз, — подтвердил довольный Эрик.       Чарльз спрятал лицо в ладонях. Рейвен, прищурившись, посмотрела на брата. За соседним столиком раздались одобрительный свист и аплодисменты.       Они успели выпить ещё по порции, обсудить результаты президентских выборов в Америке и — по настоянию Ксавье — работу Эрика, хотя тот долго отнекивался, так как искренне не понимал, кому вообще, кроме него, может быть интересна оптовая торговля металлопрокатом. Потом Чарльза попросили подойти к стойке — уладить какую-то проблему с поставками пива. Когда он вернулся, на экране его смартфона светилось оповещение о новом смс. Привыкший решать все вопросы по возможности сразу, Чарльз взял телефон и… непонимающе уставился на Эрика. Леншерр выдержал этот взгляд с самым невозмутимым видом, лишь слегка кивнул в сторону смартфона — мол, прочитай, это и правда тебе. И Чарльз прочитал.       «Так значит, десять лет назад я не просто был у тебя первым. Ты был в меня влюблён? Вечер откровений приносит всё больше сюрпризов. Э.Л.»       Чарльза мгновенно бросило в жар. Не глядя на Эрика, он вскочил, пробормотал какие-то извинения и ринулся в сторону мужского туалета. Здесь было пусто, с потолка лился приглушённый желтоватый свет. Из колонок еле слышно звучало что-то из репертуара Linkin Park — Джеймс плохо разбирался в их музыке, зато бармен, Скотти, эту группу просто боготворил и включал при каждом удобном случае.       Чарльз подошёл к зеркалу и посмотрел на собственное отражение — диковатым, уставшим взглядом. Когда они сегодня столкнулись с Леншерром на Хай-стрит, Ксавье не только страшно обрадовался — он ещё и перепугался, как мальчишка. Перепугался до дрожи в коленках и мгновенно взмокших, несмотря на холод, ладоней. Но всё вроде бы шло отлично: они болтали, как старые друзья, и даже смогли вместе посмеяться над случившимся с ними десять лет назад, и Ксавье расслабился, уверенный в том, что боль, терзавшая его тогда, ушла. Оказалось — нет. Одна фраза, одна ничего не значащая глупая фраза, проскользнувшая в его телефон просто потому, что Эрик слишком много выпил и был в хорошем настроении, всколыхнула давно похороненные эмоции, и теперь те поднимались на поверхность, словно муть со дна озера. В голове голосом Эрика отдавалось «Ты был в меня влюблён?», а где-то в груди шипел и плавился сгусток колючего жара.       Не выдержав, Чарльз вытащил из кармана брюк телефон и быстро, боясь передумать, настрочил Эрику ответ:       «Чёрт бы тебя побрал! Да, я был в тебя влюблён. Тогда тебе было на это плевать. Зачем же сейчас ты ведёшь себя так, будто для тебя это могло что-то значить?»       Тридцать секунд. Минута. Две. Ответа нет. Да и какой тут может быть ответ? «Ты всегда был истеричкой, Чарльз». Он застонал. Дурацкий вечер, дурацкое пиво, дурацкий длинный язык Рейвен! Не нужно было вообще говорить о прошлом! Особенно — о той самой ночи.       Чарльз не хотел вспоминать, но ничего не мог с собой поделать.       Тогда третьекурсники Роэхэмптона праздновали окончание учёбы: часть из них собиралась остаться ещё на год в магистратуре, остальные готовились разлететься кто куда в поисках приличной работы и новых приключений. Вместе с выпускниками гудел весь кампус. Вечером на огромной поляне в центре студенческого городка развели традиционный костер, где бакалавры сжигали ставшие ненужными конспекты, а рядом, на импровизированной сцене, кривлялись и трясли ирокезами сколотившие собственную группу второкурсники. В свете костра, одетые в одни только джинсы, с блестящими от пота торсами и перекошенными яростью лицами, они напоминали языческих демонов. Перед сценой неистовствовали особо преданные фанаты. Пахло жжёной бумагой, влажной землей и пивом.       Эрик и Чарльз лежали на траве, поодаль от костра. Они выпили пинты по три каждый, и теперь Эрик лениво раздумывал о том, у кого можно раздобыть травку, чтобы сделать этот чудесный вечер ещё более чудесным. Чарльз же, как всегда, оседлал любимого конька и вдохновенно вещал что-то из серии «тексты панк-групп намного глубже по смыслу, чем кажутся».       Спустя ещё пару пинт они сошлись во мнении, что трава слишком мокрая, а воздух слишком прохладный, и Эрик предложил переместиться к нему в комнату — на правах старшекурсника он в одиночку шиковал на десяти квадратных метрах пространства. За ними потянулось ещё несколько ребят, с собой у них было две бутылки дешёвого джина.       Потом кто-то танцевал на письменном столе Эрика, сшибая ногами бумаги, кто-то поминутно выбегал блевать в туалет, кто-то высовывался по пояс в распахнутое окно и орал оскорбления в адрес Тони Блэра и всей королевской семьи. Чарльз же забрался с ногами на постель и теперь сидел, прислонившись к стене, и с каким-то первобытным любопытством наблюдал за этим балаганом. От джина он отказался.       К часу ночи все перепились настолько, что сил веселиться уже не было, и по одному начали разбредаться по своим комнатам. Чарльзу уходить не хотелось. Пока Эрик выпроваживал последнего гостя, Ксавье застолбил себе место в кровати Леншерра: сбросил на пол ботинки и лёг на бок, отвернувшись к стене и практически уткнувшись в неё носом. Когда Эрик вернулся, Чарльз уже почти спал.       — Можно я останусь у тебя? — пробормотал он. — Мой корпус так далеко…       — Да без проблем, — Эрика слегка пошатывало. Он выключил свет и, судя по звукам, запер дверь. Ксавье надеялся, что на кровати осталось достаточно места, и Эрик ляжет рядом, а не устроится, например, на полу. И облегчённо выдохнул, когда тот, стянув с себя футболку, занял свою половину постели.       — Ты ведь помнишь про Правило молнии? — машинально спросил Чарльз, пока Эрик укрывал их обоих пледом.       Спросил и тут же пожалел. Как он вообще додумался такое брякнуть? Правило молнии распространялось на девчонок, и говорить о нём сейчас было как минимум странно… как будто бы Ксавье предполагал, что они с Эриком…       — Помню, — ответил Леншерр. — Не переживай.       И Чарльз провалился в сон.       Проснулся он часа через два — пересохло во рту, — и внезапно понял, что Эрик лежит, тесно прижавшись к нему всем телом. Чарльз шевельнулся, и Эрик тут же отпрянул. Тогда Ксавье, не совсем ещё понимая, что делает, подался назад и сам уже вжался в Леншерра. Тот замер. Чарльз придвинулся ещё ближе. Дыхание Эрика стало тяжелым и горячим, как у дракона. А потом Чарльз почувствовал, как что-то твёрдое уткнулось ему пониже спины.       В комнате сразу стало нечем дышать, несмотря на распахнутое в ночь окно.       — Прости, — в панике Эрик опять попытался отодвинуться, но Чарльз решил не дожидаться, пока тот сбежит — вместо этого он развернулся лицом к Леншерру. Теперь член Эрика упирался ему в живот, и Чарльз поймал себя на мысли, что ему нравится это ощущение. Закрыв глаза и собрав всю свою смелость, он подался вперед.       И Эрик его поцеловал.       Это было как возвращение домой. Правильно. Восхитительно. И очень страшно. Восторг мешался со стыдом, нетерпение — с ощущением чего-то непоправимого. Рассудок Чарльза зверем метался между двумя этими полюсами в попытке принять верное решение.       «Эрик пьян. Мы оба пьяны. Надо прекратить это, пока не поздно».       «Черт побери, мне восемнадцать, самое время попробовать, нет?»       «Но это же Эрик…»       «Вот именно. Это Эрик»       Тут Леншерр вдруг отстранился и прошептал хрипло:       — Подожди. Правило молнии… помнишь?       «Вот он — шанс всё прекратить и остаться друзьями!»       — Помню, — ответил Чарльз, и снова отыскал в темноте губы Эрика. Рассудок в последний раз пискнул что-то неразборчивое и заткнулся окончательно.       Они целовались, а всё остальное происходило как будто бы само собой. Как в дурацких романтических фильмах. Сам собой расстегнулся ремень на джинсах Эрика. Куда-то исчезла, словно её никогда не бывало, футболка Чарльза. Звякнула пряжка второго ремня. Расстегнулась пуговица. Вжикнула молния. И вот уже Эрик стягивает джинсы с худых бедер Чарльза, дотрагивается до вставшего члена — пока через ткань боксёров, но Ксавье хватает и этого, чтобы, застонав, выгнуться дугой и закусить губу в предвкушении. Эрик дышит тяжело и шумно. Чарльз страшно стесняется, но возбуждение и любопытство оказываются сильнее, и он стягивает с себя трусы, нетерпеливо перебирая ногами. Эрик проделывает то же самое с собственным бельем, но куда более изящно. Члены у обоих стоят как каменные.       Швырнув скомканную одежду на пол, Эрик мягко наваливается на Чарльза, повисает над ним, целует, кладёт руку ему на член и начинает двигаться. Ксавье стонет всё громче, всё отчаяннее, и уже сам задает ритм, а потом, набравшись смелости, дотрагивается до Эрика, и тот стонет в ответ, и хрипло матерится, и снова целует — жадно и нетерпеливо. Чарльз пытается двигать ладонью в том же ритме, что и Эрик, но быстро сдаётся, вместо этого вцепляясь руками в покрывало; ещё минута — и он кончает с приглушённым вскриком. Эрик вытягивается рядом, целует его в шею, прижимается носом к ямке под ключицей, чуть прикусывает соски. Чарльз, отдышавшись, понимает, что терять ему уже нечего, а потому спускается вниз, с головой ныряя под плед, и обхватывает член Эрика ртом, с удовольствием отмечая, как мощно тот реагирует даже на самое лёгкое движение губ и языка, мешая стоны с громкими выдохами. Эрик пахнет пряно и сильно, и Чарльз сходит с ума от этого запаха, столь не похожего на его собственный. Он берёт так глубоко, как только может. Пытается сглотнуть, и от этого движения Эрик внезапно кончает — с утробным рыком покорившегося зверя.       Светает. Они лежат, укрывшись пледом, и слушают, как за окном медленно возвращается к жизни утомлённый ночными приключениями Лондон, а в парке вокруг кампуса распеваются ранние птицы. Потом, так и не сказав друг другу ни слова, оба засыпают.       Когда Эрик открывает глаза, за окном яркое позднее утро. Чарльза в комнате нет. Эрик долго смотрит в потолок, затем перекатывается на бок, утыкаясь носом в подушку. Она пахнет совершенно не так, как сутки назад. После того, что произошло, всё кажется другим.       Через десять минут он слышит, как открывается дверь, слышит щелчок замка и знакомые шаги. Чарльз проскальзывает под плед, прижимаясь к Эрику сзади — они словно повторяют то, с чего всё началось этой ночью, разве что поменявшись местами. Теперь уже Ксавье дышит Эрику в затылок, и от этого дыхания у Леншерра внутри что-то переворачивается.       — Где ты был? — шепчет он.       — Ходил к себе, принять душ… — Чарльз делает паузу и добавляет. — А потом в аптеку бегал.       Эрик резко поворачивается к нему:       — Что-то не так?       Вместо ответа Чарльз отдает ему бумажный пакет. Внутри упаковка презервативов и маленький тюбик смазки. Эрик не верит своим глазам.       — Парень, который весь этот год краснел при слове «секс», идёт в аптеку за смазкой? Кажется, я чего-то о тебе не знал.       — Я и сам о себе много чего не знал, — смущённо парирует Чарльз.       Эрик ухмыляется:       — Значит, тебе понравилось?       Чарльз кивает.       — То есть ты не против, чтобы я?.. Ну вот, ты снова краснеешь, так что здравствуй, прежний Ксавье, — Эрик мягко увлекает его на кровать, склоняется сверху и целует— глубоко и неторопливо. Впереди у них весь день.       Смартфон издал короткий звук, прогоняя воспоминания. Чарльз посмотрел на экран. Эрик все-таки ответил. Одним коротким словом:       «Блять!».       Чарльз резко и зло выдохнул и вышел из уборной, возвращаясь к их столику. Рейвен что-то рассказывала, Леншерр кивал ей, но мыслями явно был где-то далеко. Чарльза он встретил пристальным, тяжёлым взглядом, значение которого Ксавье разгадать не смог.       Рейвен закончила свой рассказ. Мужчины вежливо поулыбались в ответ, а Эрик даже отпустил какое-то ироничное замечание в тему, но всем было понятно, что прежнее лёгкое и весёлое настроение, царившее за столом, куда-то делось. Рейвен засобиралась домой, объяснив, что завтра ей нужно рано вставать. Ни Чарльз, ни Эрик не стали её удерживать. Чмокнув брата на прощание в макушку, она ушла.       Какое-то время за столом висело молчание. Эрик смотрел в меню. Чарльз смотрел на Эрика. Даже не смотрел — рассматривал. Ей-богу, роскошный мужик. Десять лет назад был просто красивым, а сейчас стал по-настоящему интересным. Первые морщинки, разбегающиеся от уголков глаз. Аккуратная щетина, отливающая рыжим. Чуть растрёпанные волосы — Эрик теперь стригся не так коротко, как раньше. Широкие плечи, красивые ладони с выразительными пальцами. Не мужик, а мечта. От баб, наверное, отбоя нет.       «Сука, Чарльз, хватит! Он не твой, и никогда не был твоим».       — Эрик, ты женат? — спросил он внезапно.       Леншерр изумлённо вскинул брови.       — Нет. А почему ты спрашиваешь?       — Встречаешься с кем-то? — в голосе Чарльза чувствовалось напряжение. Вид при этом у него был одновременно тоскливым и упрямым, как у хоккейного болельщика, чья команда только что проиграла в финале чемпионата мира с разницей в одну шайбу.       — Сейчас — ни с кем, — Эрик разглядывал Ксавье так, словно только что его увидел. — А ты?       — Нет.       — Странно.       Теперь настала очередь Чарльза удивляться.       — Почему?       — Потому что ты восхитителен.       — Ой, да брось! — Чарльз, вконец измотанный переживаниями, чувствовал лишь глухое раздражение. — Сейчас ты напоёшь мне, как я прекрасен и как ты скучал, а в конце вечера мы окажемся в постели. Таков твой план? Прости, но я уже взрослый мальчик и на такие штуки не поведусь.       Эрик молчал, хотя, наверное, после этих слов ему следовало встать, швырнуть на стол деньги за «Джонни Уокера» и гордо удалиться. Но ему почему-то хотелось выслушать всё, что скажет Чарльз. А того было уже не остановить:       — Отвечая на твой вопрос — да, я был в тебя влюблён тогда! Просто сам не сразу это понял. Мне нужно было переспать с тобой, чтобы осознать, наконец, простую истину: я не хочу с тобой дружить, я хочу большего! К сожалению — или к счастью — именно в тот самый момент ты свалил в Германию, так что было уже абсолютно не важно, что я там про нас с тобой напридумывал. Всё было ясно: ты отлично отметил со мной свой выпускной, а потом просто выкинул из головы…       — Во-первых, ты не напридумывал! — Эрика в какой-то момент тоже перестало заботить, что их кто-то может услышать. — Во-вторых… Ты знаешь, почему я так внезапно улетел к родителям? Мне позвонил отец. У мамы нашли рак. Четвёртую грёбаную стадию! Она умерла сразу после моего приезда. Я хотел вернуться в Лондон, очень хотел! Но я не мог оставить отца одного, понимаешь?       Лицо Чарльза потемнело. Минуты две он молчал, кусая губы и сверля взглядом несчастный бокал с остатками пива, тёплого и выдохшегося.       — И ты ждал десять лет, чтобы мне это сказать?       — Прости.       — Ты мог позвонить, мог написать! Я на самом деле ждал звонка, искал тебя в Фейсбуке, пытался узнать твой домашний номер в деканате. Я верил, что ты всё-таки объявишься, думал, может, ты вернёшься в универ осенью — тебя же готовы были взять в магистратуру и даже предлагали ставку! Откуда я знал, что случилось? Одно короткое сообщение, Эрик! Всего одно. Мне хватило бы простого «Отвали». В конце концов, мы были друзьями!..       Эрик молчал. Чарльзу стало тошно.       — …О боже, просто забей, хорошо? Что было, то прошло. Я… приношу свои извинения за то, что сорвался, за дурацкую смс, за всё, что сказал тебе сейчас. Я думал, что давно освободился, но встретил тебя — и снова стал тем глупым маленьким Чарльзом, которым был когда-то.       Было понятно, что это конец. Эрик встал, вытащил из бумажника несколько купюр. Аккуратно положил их на стол. Затем надел пальто, обмотал шею шарфом.       Сказал:       — Пока, Чарльз.       Тот не ответил. Эрик отвернулся и начал пробираться к выходу.       В субботу погода переменилась. Стало холоднее, но при этом ветер с континента разогнал тучи, и, когда Эрик открыл глаза, над Эдинбургом светило солнце, а за окном гостиницы, на площади Грассмаркет, радостно гомонили туристы. Не вставая с постели, Эрик машинально потянулся к телефону — то ли узнать, который час, то ли в очередной раз убедиться, что Чарльз ему так и не написал. А ведь Эрик надеялся, что они всё-таки продолжат вчерашний разговор — пусть даже руганью в смс-ках, но продолжат.       Накануне, уже сидя в такси, он отправил Чарльзу ещё одно короткое «Прости». Тот предсказуемо не ответил.       «И это всё? — пьяно спросил Эрика его внутренний голос. — Больше ты ничего не хочешь ему сказать?..»       Например: «Я был таким дураком, Чарльз».       Или: «Десять лет назад я по собственной глупости потерял что-то невероятно важное, а осознал это только сейчас».       И даже: «Давай начнем всё сначала».       Эрик представил, как бы Чарльз отреагировал на последнее заявление, и застонал, обхватив голову руками.       Тогда, десять лет назад, всё и правда пошло по пизде — стремительно, буквально в считанные часы. Как если бы вы пришли в кинотеатр на романтическую комедию, а та внезапно обернулась триллером с кровавой баней и рейтингом R. Вечером, уже после того, как Чарльз ушёл, позвонил отец. Наутро Эрик первым же рейсом улетел домой. Он был уверен, что свяжется с Чарльзом сразу же, как только всё немного утрясётся. Не утряслось. Эрик даже не успел заехать домой переодеться: мама уже была в больнице, и счёт, как сказал доктор, шёл на часы.       Чарльз позвонил сам — в тот самый момент, когда Эрик с отцом сидели у дверей палаты интенсивной терапии и ждали хоть каких-то новостей. Машинально Эрик сбросил звонок. Через пять минут телефон тихонько пискнул и, полностью разряженный, отключился. А ещё через десять из маминой палаты вышел врач, и мир перевернулся.       Следующие несколько дней были заняты хлопотами, связанными с похоронами. Эрик взял всё на себя: отец был не в состоянии сейчас решать, какого цвета должна быть обивка гроба и что поставить на стол на поминках. Мысль о Чарльзе мелькала где-то на краю погружённого во мрак сознания переливчатым молочно-белым пятном. Дважды или трижды Эрик доставал телефон, твердо собираясь набрать номер Ксавье, но каждый раз бессильно давил на красную кнопку до того, как начиналось соединение. Один раз звонок всё-таки успел пробиться, и Чарльз тут же перезвонил, но Эрик малодушно отключился. После этого Ксавье больше не писал и не звонил. И чем дольше Леншерр тянул, тем меньше было шансов, что Чарльз вообще станет его слушать. А Эрик уже не мог понять, где кончается боль от потери матери и начинается тоска по Чарльзу; периодически его прошибало острым чувством вины, и он как мог заглушал его, иногда — уговаривая себя, что Чарльзу без него даже лучше, а такая вот случайная связь всё равно закончилась бы сама собой… А ещё по ночам Эрик слышал, как в опустевшем доме плачет отец — оттого, что ему опять снилась мама.       — Ещё две недели такой погоды — и Эдинбургу всё-таки повезет со снежным и морозным Рождеством! — радостно объявил ди-джей. — Готовьте скотч и тёплые носки. И да — горячий партнер под боком тоже не помешает!..       Поморщившись, Чарльз убавил звук. Из динамика полились первые аккорды какой-то нетленки в исполнении Бейонсе.       Чарльз выключил радио и открыл ноутбук.       Новостные ленты наперебой цитировали очередное громкое заявление Дональда Трампа, кинокритики захлебывались восторгами по поводу премьеры фильма с Уиллом Смитом, а редакцию Daily Mail в Лондоне снова эвакуировали — на этот раз какой-то разгневанный читатель «подложил бомбу» журналистам.       Чарльз захлопнул ноутбук. В спальне был телевизор, но его он включать не рискнул.       Настроение было паршивым. Ночью Чарльз долго не мог уснуть, перебирая в памяти всё, что сказал вчера Эрику. К утру жгучая смесь из обиды, злости и стыда, напалмом полыхающая в крови, почти выгорела, превратившись в раздражающее чувство досады. Избавиться от него не получалось, более того — Чарльз то и дело возвращался взглядом к телефону, в памяти которого, словно выцарапанное на капоте автомобиля ржавым гвоздем, хранилось сообщение.       «Прости».       Короткое, глупое, никому не нужное «Прости»!       Чарльз почувствовал, что снова начинает злиться.       Нужно высказать Леншерру всё, что он думает об этой смс-ке. Поставить точку, закрыть гештальт и наконец-то освободиться. Иначе что? Ещё десять лет приходить в себя, то ли старательно избегая мужчин, хоть отдалённо похожих на Эрика, то ли наоборот — выискивая в толпе высоких, худощавых, светлоглазых?..       За прошедшие годы у Чарльза было несколько партнёров разного пола. Каждый из этих романов оставлял в душе разве что неприятный осадок — недолговечный, словно пена, осевшая на стенках раковины, где только что мыли посуду, и вызывающий такую же лёгкую брезгливость. После расставания с Эриком Чарльзу казалось, будто кто-то сжал в горсти его сердце и как следует дёрнул — так, что полопались сосуды, заливая нутро кровью.       Хотя откуда такой драматизм? Технически никакого расставания не было, ведь они даже не встречались. Дружили — да. Трахались — да. Ничего друг другу не обещали. В любви не признавались. Ни в чём не клялись.       Так отчего снова так больно?       «Блять, мужик, тебе тридцать, у тебя борода и свой паб, а ума — как у шестнадцатилетней! Хорош страдать по этому мудиле! Иди лучше и позвони той черноволосой, с которой познакомился вчера на фестивале. Как там её? Эмили?»       Эмили звонить не хотелось. Хотелось найти Леншерра и то ли набить ему морду, то ли затащить в койку и выебать — жёстко, от души. За все эти грёбаные десять лет.       Промаявшись ещё часа два, Чарльз засобирался в паб. Принял душ, надел джинсы и рубашку, собрал по углам квартиры грязную посуду. Всё это время он то и дело бросал взгляд на телефон, втайне надеясь, что Эрик напишет снова. Телефон молчал.       На кухне, куда Чарльз ввалился с грудой чашек, стаканов и тарелок, сидела Рейвен и пила кофе, просматривая ленту новостей Фейсбука на смартфоне. Ксавье прошёл мимо неё к окну, грохнул посуду в раковину и потянулся за губкой.       — Ну что? — спросила Рейвен. — Всё-таки поругались вчера?       — Да! — Чарльз с остервенением оттирал кофейный налёт с чашек и отскребал от тарелок присохший сыр. — Меня понесло, и я высказал Эрику всё, что должен был сказать ещё тогда.       Рейвен хмыкнула.       — А он что?       — Что-что… Попросил прощения. Два раза.       — Ого! — Рейвен приподняла брови и отложила смартфон в сторону. — Искренне попросил или как?       — Откуда я знаю? — Чарльз открыл кран до упора, и вода тут же забрызгала всё вокруг, включая посуду в сушилке, оконное стекло, полотенца, прихватки и самого Чарльза. — С Эриком всегда так — что десять лет назад, что сейчас. Ни за что не догадаешься, о чём он думает на самом деле! Этот его непрошибаемый взгляд… эта его вечная ухмылка!       — Так, полегче, — Рейвен подошла, взяла полотенце и принялась вытирать только что отмытые тарелки. — Значит, Эрик попросил прощения. А дальше что?       — Ничего. Он ушел. Потом тут же извинился снова — смс-кой… — Чарльз опять начал закипать. — Нет, ты представляешь? Смс-ку прислал! «Прости». Десять лет не мог, а тут аж дважды за вечер!       — Всё понятно. Вам с Эриком надо поговорить.       — О чем ещё тут говорить?! Это всё нужно было обсудить давным-давно, какой сейчас смысл ворошить прошлое?       — Такой, что иначе тебя не отпустит, долбаный ты влюблённый дурак!       На кухне стало тихо до звона. Чарльз уставился на Рейвен. Во взгляде его мешались непонимание, обида и злость.       — Ты его любишь! — Рейвен отбросила полотенце в сторону. — До сих пор любишь. Признай уже это, наконец. А главное — признайся Эрику. Да, он откажет тебе, но ты должен принять его отказ, как взрослый человек! Только тогда получится двигаться дальше!       Чарльз помолчал. В словах Рейвен был смысл — он ведь и сам пару часов назад размышлял о незакрытых гештальтах и необходимости поставить точку. Но это… Признаться в том, что Эрик до сих пор занимает место в его сердце, было страшно и стыдно.       — И как ты вообще представляешь себе любовь длиной в десять лет, тем более — безответную? — Чарльз ещё пытался протестовать. Он опустился на стул, машинально схватил со стола солонку и начал вертеть её в пальцах. — Да и пойми, пожалуйста, что до того, как мы с ним переспали, я вообще не подозревал о своих чувствах.       — Вот именно! — Рейвен села напротив, забрала у Чарльза солонку и со стуком поставила на место. — Ты до последнего ничего не подозреваешь, а потом становится слишком поздно. Так что пиши Эрику. Прямо сейчас, пока он ещё в Эдинбурге.       Ксавье, мрачно глядя на Рейвен, полез в карман за телефоном.       — Может, достаточно позвонить?..       — Нет! — в гневе Рейвен становилась сурова и непреклонна, словно древняя кельтская богиня. — Только личная встреча! Хватит с вас переписок.       — Ладно-ладно, как скажешь… Итак. «Я погорячился. Давай поговорим. Если сможешь, приходи в „Хэнбери Уайт“. Чарльз». Так нормально?       Рейвен кивнула. Ксавье нажал кнопку «Отправить», сунул телефон обратно в карман, встал и пошёл к выходу. Паб открылся полчаса назад, и ему нужно было удостовериться, что там всё в порядке. Он сунул ноги в ботинки, тщательно их зашнуровал, накинул пальто. Уже уходя, услышал, как Рейвен пожелала ему удачи.       Чарльз спустился по лестнице и зашёл в «Хэнбери Уайт» через служебный вход. Оставив пальто в подсобке, направился к стойке бара. Проходя через зал, невольно бросил взгляд на столик, за которым они вчера пили. Там сидел Эрик и невозмутимо прихлебывал чай.       Чарльз подошёл. Со стены, ухмыляясь и чуть прищурив один глаз, на него смотрел чёрно-белый, заросший бородой Хемингуэй. Эрик поднял голову, и Чарльз поразился, до чего эти двое сейчас были похожи друг на друга.       — А ты быстро, — хмыкнул Чарльз и сел. — Получил мою смс?       — Да, получил, — Леншерр пытался выглядеть расслабленным, но его выдавали глаза, настороженно следившие за выражением лица Ксавье. — Но я, как ты понимаешь, пришёл сюда раньше, потому что очень хотел поговорить и надеялся застать тебя. Рад, что и ты согласен всё обсудить. Мне не хотелось бы уезжать в Лондон, оставляя неприятные воспоминания о себе.       — То есть, тебе просто важно выйти из этой истории ослепительно белым? — Чарльз опять начал раздражаться. — Сейчас я тебя прощу, и ты уедешь обратно, раздуваясь от чувства собственной святости…       — Господи, Чарльз! — Эрик вскипел. — А если я скажу, что со вчерашнего вечера не могу перестать думать о случившемся? И если бы можно было вернуться назад, я сделал бы всё, чтобы остаться с тобой! Но ты же мне не поверишь, даже если я повторю это тысячу раз! Ты так долго лелеял свою боль, что сейчас ни о чём больше не хочешь слышать. А ведь я действительно раскаиваюсь, Чарльз! И очень хочу попробовать начать всё сначала…       Эрик осёкся, словно сказал что-то лишнее. Народ в баре начал поглядывать в их сторону.       — Вот так просто? — спросил наконец Чарльз, скривившись. — Просто взять и снова стать друзьями? Спустя десять лет?       — Да дались тебе эти грёбаные десять лет! Хочешь сказать, что всё это время ты думал обо мне?       — Как выяснилось — да! Все эти, как ты говоришь, «грёбаные десять лет» я тебя любил! И пришёл сюда именно для того, чтобы это сказать. Сказать — и закончить уже эту историю. Я люблю тебя, Эрик. Но прямо сейчас я поднимусь к себе в квартиру, а ты выйдешь из паба и отправишься по своим делам. И мы никогда больше друг друга не увидим. Договорились?       Чарльз вскочил на ноги. Эрик смотрел на него снизу вверх. Непонятным, незнакомым, странным взглядом.       — Нет, не договорились, — тихо сказал он. — А что если я не желаю заканчивать эту историю? Если я хочу подняться наверх с тобой и продолжить этот разговор там?       Чарльз молчал. Он чувствовал себя усталым, разбитым, почти больным.       Эрик ждал.       — Как я могу тебе верить? — спросил Чарльз наконец. — Вдруг ты опять исчезнешь? Уедешь послезавтра обратно в Лондон и удалишь мой номер. Вдруг решишь, что всё это — одна большая ошибка?       — Я не знаю, что тебе на это сказать, — Эрик тоже встал и взял с вешалки пальто. — Знаю только, что ты мне нужен. Дальше решай сам.       Конечно же, Чарльз его никуда не отпустил.       Вместо этого он попросил у Скотти бутылку хорошего виски и повёл Эрика наверх. В квартире было тихо — Рейвен куда-то ушла. Лишь на кухне из плохо закрытого крана еле слышно капала вода. Они сняли пальто и повесили их на крючки в прихожей.       — Налево — половина Рейвен, направо — моя, — объяснил Чарльз. — Ванная прямо. Но сначала раздобудем какой-нибудь еды.       На кухне Чарльз сразу полез в холодильник, а Эрик подошёл к окну, машинально прикрутив протекающий кран. За стеклом убегали вдаль крыши Старого города. Эдинбург заливало закатным светом, и чем выше поднимался взгляд, тем темнее становилось небо, меняя цвет с золотого на аметистово-синий.       Чарльз громыхнул дверцей буфета, и Эрик обернулся. Взгляды их встретились на секунду, но Ксавье почти сразу отвел глаза.       — Я предлагаю одно правило для сегодняшнего вечера, — хрипло сказал он, нарезая найденный в холодильнике сыр и раскладывая его на тарелке.       — Надеюсь, не Правило молнии? — Эрик улыбнулся.       — Нет, — Чарльз, слава богам, улыбнулся в ответ. — Куда более важное. Предлагаю запретить этим вечером все разговоры о «наших отношениях», — он показал в воздухе пару кавычек. — Иначе мы снова погрязнем в выяснении, кто из нас больше виноват и что нужно было десять лет назад делать.       — Согласен. Хорошее правило. — Эрик кивнул на тарелку в руках Чарльза. — Тебе помочь?       — Нет, — Ксавье взял банку с оливками и небрежно вывалил их в миску. — На самом деле мы редко едим дома, так что достойной закуски нет. Обойдемся тем, что есть, или сходим вниз и выклянчим у моего повара пару бургеров?       — Всё в порядке, не беспокойся.       — Тогда пойдём.       Окна гостиной Чарльза выходили на запад. Лучи заходящего солнца пробивали комнату насквозь и падали в приоткрытую дверь спальни, высвечивая там, в полумраке, деревянное изножье кровати и стопку книг на полу. На диване тоже лежали книги: «Кельтские мифы», «Малый этимологический словарь» и томик стихов Уитмена. Эрик аккуратно убрал их в стеллаж. Чарльз же не церемонился: те книги, что были на журнальном столике, он просто смахнул на пол, а освободившееся место заняли бокалы для виски и тарелки с сыром и оливками. Эрик устроился на диване, Чарльз — в кресле напротив.       Первую порцию смаковали молча. Ксавье смотрел в окно, о чём-то размышляя, Эрик же не сводил глаз с Чарльза. В угасающем свете он казался совсем юным и каким-то потерянным. Хотелось его обнять и сказать, что всё наладится.       — Удивительно, — Чарльз наконец-то посмотрел на Эрика. — В пабе, где куча народу, мы чуть не подрались. А сейчас, когда можно поговорить спокойно, сидим и молчим. Может, отменим правило «не говорить об отношениях»?       — А мне нравится просто молчать, — признался Эрик. — Хотя, конечно, это немного непривычно: раньше-то мы без конца говорили о какой-то ерунде вроде того, достоин ли Набоков Нобелевской премии и почему в книжках про Нарнию так много библейских мотивов…       — Ты помнишь даже это? — Чарльз выглядел удивлённым. — Мне всегда казалось, что ты клевал носом во время моих «лекций». И, кстати, Набоков и Нарния — не ерунда!       — Чарльз, я помню всё, — Эрик поставил пустой бокал на столик. — Помню, какие песни тебе нравились, помню, как ты переживал из-за того, что можешь не набрать проходной балл по философии, помню, как ты в первый раз напился до «вертолётов» и как на следующий день написал в объяснительной, что пропустил лекции из-за похмелья. Помню твой запах, твой смех. И как ты впервые поцеловал меня.       — Врёшь, — Чарльз покраснел, но глаз не опускал. — Это ты меня поцеловал.       — Но в этом была полностью твоя заслуга, — Эрик рассмеялся. — Я-то как раз дал тебе шанс сбежать и сделать вид, что мой ночной стояк не имеет никакого отношения к твоему присутствию в моей постели. Но ты этим шансом не воспользовался.       — Мы договорились не обсуждать наши отношения, — пробурчал Чарльз, наконец-то отводя взгляд.       — Отношения — да, а вот запрета на разговоры о сексе не было, — Эрик ухмыльнулся и плеснул им обоим ещё виски.       — Я понял. Ты пытаешься меня смутить, — Чарльз вдруг резко встал, обогнул столик и подошёл к дивану. — Знаешь, что, Леншерр? Не выйдет.       Целовался Чарльз совсем не так, как десять лет назад.       Он навис над Эриком, почти уселся сверху — так, что тот оказался прижат к спинке дивана, — обхватил его голову, зарылся пальцами в волосы, чуть оттянул их назад. Поцеловал властно, грубо, напористо. Никаких сантиментов. Никакой нежности. Ни намёка на подчинение. Одним словом, всё, что Эрик помнил об этой стороне их отношений, можно было без зазрения совести отправлять в архив. Чарльз не оставил им ни единого шанса опомниться, притормозить и сделать вид, что ничего не было. Тем более что все тормоза сорвало к чертям уже через минуту.       Они переместились в спальню, не зажигая света. Чарльз закрыл дверь, нетерпеливо толкнул Эрика на кровать и снова навалился, целуя и прикусывая, прикасаясь везде, куда мог дотянуться, пока Эрик пытался избавиться от своей рубашки и стащить с Чарльза джинсы. От их близости и от того, что вытворял Ксавье, желание нарастало с каждой секундой, до звона в ушах и невозможности дышать.       Когда они, наконец, разделись, вопрос о том, кто будет сверху, окончательно решился в пользу Ксавье: поцеловав Эрика в живот, он мягко, но настойчиво потянул его за плечо, заставив перевернуться, склонился, провёл ладонью вдоль позвоночника. Потом внезапно отстранился. Эрик повернул голову: Чарльз вытаскивал из тумбочки длинную блестящую ленту презервативов и тюбик со смазкой. Эрик постарался не думать, с кем ещё Чарльз был в этой постели. Необоснованная ревность кольнула и утихла, сменившись очередной волной возбуждения: пальцы Чарльза, скользкие от смазки, уже проталкивались внутрь, и Эрик резко выдохнул и стиснул зубы.       А потом Чарльз опустился сверху, заставив Леншерра чуть приподнять бёдра и обхватывая его левой рукой за плечи; вошёл весь, одним быстрым, вышибающим дух движением, начал двигаться горячо и грубо, то и дело меняя ритм и скорость, и Эрику оставалось только кривить рот в беззвучных стонах-выдохах. Короткая боль утихала, сменяясь невыразимым удовольствием, а Чарльз что-то тихо шептал ему на ухо — то ли нежности, то ли пошлости, то ли проклятия. Вторая его рука скользнула вниз, поднырнула под их тела, обхватила член Эрика, задвигалась в такт…       Кончили они практически одновременно: сначала Эрик не выдержал и беспомощно застонал, дёрнувшись всем телом, через секунду за ним последовал Чарльз, содрогнувшись несколько раз и хватая ртом воздух, и сразу обмяк, придавив Эрика своей тяжестью и уткнувшись лицом ему между лопаток.       Было тихо, темно, жарко и влажно.       И чертовски хорошо.       Потом, когда появились силы, они встали и, натянув джинсы, устроили себе ленивый субботний вечер. Была недопитая бутылка виски, окончательно засохший сыр, миска оливок и тосты из позавчерашнего хлеба, найденного Эриком в холодильнике. На окне спальни светилась тихим золотом рождественская гирлянда, перемигиваясь с огнями Старого города. Они включили телевизор, где шёл какой-то фильм, и приглушили звук.       Эрик рассказывал о том, как пережил смерть мамы, как через год всё-таки поступил в магистратуру, только не в Англии, а в Германии, чтобы не оставлять отца. Как, доучившись, нашёл перспективную, хоть и скучную работу и постепенно дорос до начальника отдела продаж крупной лондонской компании, торгующей металлом. Как встретил женщину, на которой собирался жениться, и как расстался с ней, когда понял, что не готов пока к пресловутым «серьёзным отношениям»…       — Вот же сволочь, — прокомментировал эту часть рассказа Чарльз, разливая остатки виски по бокалам. — Ты знаешь, что поступил как типичный придурок вроде тех, на кого девушки постоянно жалуются друг другу?       — Знаю, — Эрик и не думал раскаиваться, — но в итоге-то всё обернулось к лучшему. Магда встретила по-настоящему хорошего парня, и сейчас у них дом в пригороде Лондона, трое детей и лабрадор. Образцовая семья, какой у меня никогда бы не получилось.       — Ну да, — Чарльз усмехнулся, — именно так типичные придурки себя и утешают!       В ответ Эрик запустил в него подушкой, за что немедленно получил фирменный тычок локтем под рёбра. Леншерр успел перехватить удар, толкнул Чарльза в грудь, опрокинув его на кровать, и долго, мстительно целовал, одновременно расстёгивая на нём джинсы и стягивая их с бёдер. Возбуждение вспыхнуло остро и сладко, и теперь уже Чарльз стонал под Эриком, вновь, как и десять лет назад, находя невероятное удовольствие в том, чтобы подчиняться и уступать, а Леншерр прижимал его к себе так крепко, как только мог, словно боялся потерять снова.       Они не знали, чем обернётся в итоге эта случайная встреча в Эдинбурге — болью или радостью. Они не верили, что за оставшиеся два дня найдут ответ на этот вопрос. Но когда всё закончилось, и они засыпали, совершенно вымотанные, Эрик уткнулся носом Чарльзу в плечо и сказал еле слышно:       — Оказывается, я так скучал.       Утро воскресенья прошло примерно так же, как и вечер субботы, но после обеда они всё-таки выбрались на прогулку по Старому городу. Чарльз, невероятно воодушевлённый своей ролью экскурсовода, показал Эрику музей виски, Холирудский дворец, собор Хаб и недавно выстроенное здание Парламента Шотландии. Затем они взобрались на смотровую площадку Калтон-хилла, где успели основательно продрогнуть, любуясь заметённым снегом Эдинбургом, но вместо того, чтобы вернуться домой, по настоянию Чарльза сделали крюк и «проведали» памятник Вальтеру Скотту на Принсес-стрит. Тут же располагалась одна из двух рождественских ярмарок Эдинбурга, где Ксавье сначала долго уговаривал Эрика попробовать хаггис, потом зазывал его прокатиться на колесе обозрения, но в итоге сдался и довольствовался тем, что купил им обоим по куску традиционного рождественского кекса с цукатами и изюмом. Эрик же отыскал прилавок, где торговали глинтвейном, и заставил Чарльза выпить двойную порцию — чтобы согреться. К несчастью, после такого Ксавье взялся за дело с удвоенными силами и потащил Эрика к собору Святого Джайлса, который тот «просто обязан был увидеть до отъезда». Собор был хорош, но когда Чарльз заикнулся о своём желании показать Леншерру ещё и здание Национальной библиотеки, тот всё-таки взбунтовался и повёл их к себе в отель на площадь Грассмаркет, благо до неё было гораздо ближе, чем до «Хэнбери Уайт».       Окна его номера выходили на громаду Замковой скалы с возвышающимся на ней Эдинбургским замком, и Чарльз громко восхищался этим видом, пока Эрик заказывал у администратора горячий чай с коньяком и разбирался с тем, как заставить радиатор в спальне работать хоть чуточку интенсивнее.       За чаем Чарльз спросил:       — Ты уезжаешь завтра?       Эрик кивнул:       — Встреча назначена на десять утра. Самолёт, если погода будет нормальной, вылетает в три. Как раз успею добраться до аэропорта.       Ксавье молчал. В кармане его брюк загудел телефон, но он не обратил на это никакого внимания.       — Послушай, — Эрик поднял на него глаза. — Я почти на девяносто процентов уверен, что завтра со мной будут говорить не только о поставках металла. Представители местной компании хотят предложить мне должность на ступень выше той, что я занимаю сейчас. Честно говоря, я подумывал отказать им, так как в Лондоне у меня тоже кое-что наклёвывается… Но теперь всё зависит не только от меня.       Чарльз всё так же молчал, только взгляд его неуловимо изменился.       — Вчера ты сказал, что любишь меня, — продолжал Эрик. — Сам я пока не готов признаться тебе в том же самом — по крайней мере, не так уверенно и громко… Но в чём я точно уверен — так это в том, что хочу быть с тобой. И если для этого нужно переехать в Эдинбург, я найду способ это сделать. Если, конечно, ты тоже этого хочешь.       Чарльз сглотнул.       — Да. Хочу. Я, честно говоря, размышлял сегодня о том, чтобы самому вернуться в Лондон, если у нас с тобой что-то получится…       — У нас получится, — твёрдо сказал Эрик. — Но давай ты не будешь бросать «Хэнбери Уайт» на произвол судьбы? Тем более что у тебя здесь сестра, друзья и лучшие в Британии пивоварни. Меня же в Лондоне почти ничего не держит.       Вместо ответа Ксавье встал и снова подошёл к окну. Эдинбургский замок сиял в сгущающихся синих сумерках. Внизу, на площади, шумели туристы.       — Останешься до утра? — спросил Эрик. — А завтра, сразу после встречи, я напишу тебе, как всё прошло, договорились?       Чарльз кивнул. Дурацкая, бессмысленная надежда мешалась у него внутри с глухой тоской, подступавшей тем ближе, чем меньше времени оставалось у них с Эриком на двоих. Усилием воли он выбросил все сомнения из головы — хотя бы на этот вечер и на эту ночь. А дальше — будь что будет.       А дальше было так.       В понедельник, ровно в полдень, телефон Чарльза пискнул новым сообщением:       «Всё хорошо. Мне предложили возглавить одно из подразделений. Выхожу на работу после Нового года, но в Эдинбург прилечу чуть раньше. Приютишь меня на Рождество? Э.Л.»       Чарльз улыбнулся и тут же настрочил ответ:       «К сожалению, у меня только одна кровать, но я думаю, мы как-нибудь решим этот вопрос <подмигивающий смайлик>».       «Совсем забыл предупредить. Я прилечу не один. В Лондоне у меня кот, но в отели с животными не пускают. Надеюсь, у тебя нет аллергии на шерсть? <грустный смайлик>»       «Ого! Почему ты мне об этом не рассказывал? Как зовут кота?».       «Эмм-м… никак. Просто Кот».       «Вот бедняга! Ладно, привози своего безымянного кота. Рейвен обожает животных. Думаю, мы вместе придумаем ему имя».       «Хемингуэй?»       «Очень смешно!»       «Прилечу 25-го утром. Уже забронировал билеты».       «Отлично. Буду ждать»       «Я люблю тебя, Чарльз». * Теренс Хэнбери Уайт — английский писатель, автор цикла романов «Король былого и грядущего» о короле Артуре.