505

      Пятьсот пятый номер, двадцать три тридцать семь, Берлин, одиннадцатый год.       Вроде бы это была осень.       Я тогда ошибся дверью и попал в это место случайно, потому что комната, в которой я жил была этажом выше, но находилась ровно там же, что и твоя. И как я умудрился так промахнуться непонятно ни мне, ни тем более тебе — резко и грубо разбуженному и по какой-то даже забавной случайности забывшего закрыть дверь. Впоследствии я шучу, что тебе повезло, что это был я, но ты только отмахиваешься и целуешь меня в висок, в скулу, шею, губы. Я до сих пор не понимаю, как так вышло, что ты меня тогда не прогнал, а разрешил остаться и предложил выпить, и как так получилось, что пришел в себя я только спустя месяц, в каком-то мало знакомом мне баре, когда мы с тобой танцевали на столе, со слоновьей грацией передвигая ноги и разбивая бокалы. Вокруг было шумно, вокруг был только ты — с пьяной улыбкой и сверкающими глазами, совершенно очаровательно ненормальный, и я просто не мог не влюбиться в тебя в этот момент. Позже я понял, что полюбил тебя еще тогда — в номере.       Мне нравилось с тобой гулять: ты был каким-то по-детски безрассудным вечерами и по-старчески ворчливым по утрам, но стоило мне дотронуться до твоего запястья, скользнуть ладонью по талии и невесомо коснуться губ — ты неизменно улыбался и прикасался головой до моего плеча, будто мимолетно ложась передохнуть, и в этом было что-то волшебное. В этом было что-то особенное, что-то от тебя. Ты был совершенно необыкновенным, я таких не встречал: ты цитировал Ницше, знал три языка и действительно умел веселиться. Ты был стихийным бедствием, которого я ждал, устав от штиля в море своего спокойствия. Ты мог проснуться хмурым и без настроения, запереться в ванной на часа три и читать, устроившись под раковиной, а после потащить меня на самый конец города, чтобы сходить на вечеринку каких-то светских мажоров, которые нас даже не знали. И там, устроив погром и напившись, ты, порядочно и явно в свое удовольствие наругавшись с хозяином, убегал вместе со мной, строя сначала нарочито угрюмую рожу, а после смеясь взахлеб. И меня это пленяло, я не знал, куда деться от своего восторга.       Что-то было этой осенью сказочное. И это «что-то» присутствовало во всем, что связано с тобой: в наших прогулках и просмотре фильмов, посиделках в баре или кафе, в том, что мы засыпали рядом, но перед этим я мог целовать твои плечи и ключицы, перебирать аккуратно пальцы и вжимать тебя в матрас, слушая стоны — и собственное имя из твоих уст казалось мне совсем иным, особенным. Но были и проблемы, лично мои, конечно, но они касались нашего совместного времяпрепровождения, и это немного напрягало. Мне надо было домой, обратно в Россию. Я затянул свой месячный отпуск еще на две недели, сказав, сначала, что вылет перенесли, потом, что заболел, но итог был один: мне надо было возвращаться. Хотелось остаться с тобой, в пятьсот пятом номере, но мой начальник уже почти грозился увольнением, и я понимал, что он злится не просто так. Я отлично осознавал, что мне пора, но перед отъездом хотел поговорить с тобой. Я надеялся, что ты поедешь со мной. — Я не могу, Вань, — только услышав мое предложение, ты сразу же покачал головой и помрачнел, — и, если честно, я привык к Берлину. Тут мой дом. — Какой дом? — я был немного зол, потому что ты прямым тестом говорил мне «не могу и не хочу», когда я рассчитывал, что ты сразу же согласишься, — ты живешь в отеле, Мирон, и это не жизнь. Ты кое-как платишь за комнату, завтракаешь, потому что это бесплатно, а потом идешь скандалить на какой-нибудь тусовке, — я подошел ближе, садясь совсем рядом и смотря тебе в глаза, — поехали со мной, я дам все, что только смогу. — Нет, — ты поджал губы и сцепил пальцы в замок, ощутимо напрягаясь, — я так живу достаточно долго, и мне это нравится, я не собираюсь это оставлять, даже ради тебя, — я взглянул на тебя разочарованно и обиженно, — но это не значит, что все кончено. Я верю, что ты вернешься ко мне, когда снова получишь отпуск. — Хорошо, — я машинально кивнул, — хорошо, Мирон, я постараюсь вырваться весной, может, позже. — В любом случае, ты знаешь, как и где меня найти, — улыбнулся ты, и мне стало как-то легче на душе; я обнял тебя, вдыхая твой запах, и прикрыл глаза — я прощался, надеясь на возвращение в мае.       Но весной я так и не приехал: в России было много дел, и я просто не мог. У меня не было ни твоего номера, ни контактов в интернете, что говорить- я знал только твое имя и то, где ты живешь, и поэтому никак не мог сообщить, что не приеду. У меня от этого щемило сердце, и я не мог ни уснуть, ни нормально поесть — меня всего ломало от волнения и чувства вины. Я понимал, что ты, возможно, ждешь, но никак не мог вырваться и приехать, и это меня убивало. Я не приехал ни в мае, ни позже в сентябре, ни на Новый Год, а после не заметил, как прошло около двух лет с той осени, что мы провели вместе. Я все никак не мог не взять отпуск и поехать в Берлин, все также не мог связаться с тобой и поговорить, я пропадал, терял и постоянно уставал, но засыпая думал о тебе: о твоих запястьях и шее, глазах и губах, о твоем полупустом мини-баре и погоне за приключениями. Я вспоминал твое «я буду ждать», и мне становилось теплее. Прошло два года, но ты прочно засел в моей голове.       В Берлине я оказался позже и по работе, весь занятой и уставший, но я помнил о тебе. И как только мне сказали о командировке, я мгновенно подумал о тебе: о том, как буду пить кофе с тобой по утрам, гулять и засыпать рядом, как обниму тебя и на этот раз возьму номер или и-мейл, и когда я думал об этом, то не мог представить себе нашу встречу — я боялся, что злишься, боялся, что не захочешь говорить, но встретиться стоило — я обещал, поэтому по приезду сразу же остановился в том самом отеле и, оставив вещи, отправился вниз. — Мирон Федоров все еще живет в пятьсот пятом номере? — спросил я буквально с порога у знакомого администратора, — мне нужно с ним встретиться. — Не повезло, — качнули мне головой в ответ, — вы разминулись: он съехал вчера вместе с каким-то мужчиной, который ходил к нему последний месяц. — А вы не знаете, куда они поехали? — я затаил дыхание, мысленно считая до десяти, чтобы прийти про себе, а после выдыхая. — Нет, — администратор понимающе улыбнулся, и у меня упало сердце, — мне жаль. На вас оформлять номер? — Да, — я качнул головой, находясь в прострации, — да, пятьсот пятый оформите, пожалуйста.