___
— Все считают, что Хантер убил Айрис, — Кейтлин не спрашивает — подводит итог. Барри смотрит на нее, и ему кажется, что он видит ее в первый и последний раз. Ему хочется запечатлеть в своей памяти каждую черточку ее бледного лица, каждое нервное, чуть дерганное движение. Ветер треплет ее волосы, цепляющиеся за плечи, прежде чем отлететь за спину. Она сидит на поребрике набережной, качает ногами, до которых изредка долетают брызги речной воды, чью гладь ерошит волнами ветер; упирается в нагретый солнцем гранит ладонями, выпрямляя руки в локтях и чуть подаваясь вперед. Босоножки стоят рядом. Барри не видит ее глаз — они скрыты солнечными очками, но он отчего-то уверен, что они опухшие, с сетью лопнувших капилляров вокруг радужки. — А это так? — Барри задает вопрос и не узнает свой голос: охрипший, подавленный. Ему хочется взять ее за руку, и пальцы уже тянутся, перебегают по граниту, как паук, почти касаются ее обручального кольца, когда Кейтлин резко убирает руку, якобы заправляя волосы за ухо. Кивает в сторону: у черного Мерседеса стоит мужчина, выглядящий крайне заинтересованным происходящим на экране мобильного телефона. Зум в последнее время не любит оставлять жену без присмотра, с запозданием вспоминает Аллен. — Я не знаю, — тихо отвечает она, а после начинает крутить обручальное кольцо на пальце, изредка впиваясь зубами в нижнюю губу. У нее опущены плечи и вид потерянного котенка, отчего у Барри буквально зудит тело от желания обнять. — Мне все больше кажется, что я совершенно ничего о нем не знаю. Он словно становится другим человеком. Когда мы только познакомились, я думала, что это мой второй шанс. После Ронни я впервые захотела жить, я была готова идти дальше. И я сделала этот шаг, но потом оказалось, что все эти три год я шла в тупик. — Он что-то сделал с тобой? Кейт, он хоть что-то тебе сделал? — Барри плевать на охранника, уничтожающего зеленых свиней с помощью птиц, он разворачивает голову Кейтлин к себе, срывает с нее очки и пристально рассматривает лицо. Она подается, но как-то устало, почти равнодушно. Синяки под глазами безуспешно замазаны тушью, веки опухшие. — Нет, он ничего мне не сделал, — она мягко отстраняется, скользит пальцами по его щеке, успокаивая, и улыбается так, будто заставляет себя улыбнуться. — Но вчера я не могла прийти на похороны своей подруги, потому что все мои друзья считают, что мой муж убил ее. И, что самое ужасное, я не знаю, что противопоставить их точке зрения, потому что не могу с точностью утверждать, что это не так. — Я бы хотел видеть тебя на похоронах Айрис. Мне кажется, она тоже бы этого хотела, — твердо возражает Барри, но Кейтлин лишь горько усмехается. — В нашу последнюю с ней встречу она пыталась убедить меня начать следить за Хантером, чтобы помочь собрать улики против него, а когда я отказалась, обвинила в преступном сговоре. Я не думаю, что после этого разговора она продолжила считать нас друзьями. Только ты продолжаешь общаться со мной, хотя это действительно плохая идея. — Потому что Хантер против? — он выплевывает это имя сквозь сжатые зубы. — Потому что Эдди не простит тебе этого. Он четко дал мне понять, кого следует винить за ее смерть. — Ты с ним виделась? — Он звонил этой ночью. Заметил меня на кладбище: я не могла не прийти, но подойти ближе так и не решилась, но он все же заметил. Я понимаю его боль, Барри. Я чувствовала себя также после смерти Ронни. Я хотела кого-нибудь обвинить, я нуждалась в этом. Однако у него есть реальный подозреваемый. И он не остановится, пока не найдет доказательств, даже если придется пожертвовать собой, — Кейтлин придвигается к нему ближе внезапно, хватает за руку чуть выше локтя и шепчет. — Я потому попросила тебя прийти, Барри. Ты не должен дать Эдди утонуть в своей жажде отомстить. Хантер не станет поддаваться сантиментам, если против него обнаружатся реальные доказательства, а я не уверена, что Эдди сможет выстоять против моего мужа. Я прошу тебя, Барри, только ты сможешь убедить его в том, что в этой войне ему не выиграть. — Так значит, ты все же считаешь, что Хантер причастен к смерти Айрис? — Я уже ответила на этот вопрос. Я не знаю, убивал ли мой муж Айрис или же его роли в ее смерти нет, однако я знаю, что если Эдди перейдет границы, то отправится вслед за своей женой. — Если Хантер виновен, он должен понести наказание. — Ты не хуже меня знаешь, Барри, что закон работает не так и что справедливость крайне неоднозначная вещь, — она поднимается на ноги, однако босоножки не надевает, берет в руки. Барри встает следом за ней, не желающий оканчивать этот спор. — Так ты на стороне Хантера? Ты считаешь, что нужно и дальше закрывать глаза на все те бесчинства, что он творит? Ты думаешь, что это должно сойти ему с рук? — его пальцы против воли сжимаются на ее плечах слишком сильно, до белых пятен. — Я думаю, что хочу уберечь тебя от той участи, которая может тебе грозить, если ты будешь участвовать в этом крестовом походе. А если ты тоже начал считать меня подельницей в преступных делах моего мужа, то это твое право. Я просто хочу, чтобы ты был жив, — Кейтлин вырывается их его хватки, но Барри не отпускает. Прижимает к себе, скрещивает руки на ее спине и шумно дышит куда-то в район макушки. — Я никогда так не считал, Кейт, я просто хочу, чтобы ты была счастлива. Ты счастлива с ним? — Я не знаю, Барри, — она вцепляется в его рубашку, крутит пуговицу, утыкаясь носом в яремную впадину. — Я могу помочь, если ты захочешь уйти от него. Я сделаю все, что ты попросишь. Если тебе нужна помощь, только скажи… — Попробуй отговорить Эдди от его планов и будь осторожен. Это все, что мне нужно, — она привстает на носочки и целует его в щеку. — Передавай привет Пэтти… — отходит на несколько шагов назад и добавляет, — хотя лучше не стоит. Не думаю, что она оценит. Пока, Барри. — До встречи, Кейт, — он смотрит на то, как охранник открывает перед ней дверь машины, как белое платье Кейтлин скрывается вслед за ней в салоне Мерседеса. Ему кажется, что он теряет ее, когда машина скрывается за поворотом. Поцелуй на щеке горит алым следом. Стирать его совершенно не хочется.___
— Снова виделась с Алленом? — Хантер не оборачивается, смотрит перед собой, медленно делая глоток виски из бокала, перекидываемого из руки в руку. Кейтлин бросает босоножки на пол, шевелит замерзшими пальцами ног и останавливается за диваном, на котором сидит ее муж. — Ты и так знаешь ответ. Фрэнк ездил со мной. Сомневаюсь, что он не поставил тебя в известность насчет того, где и с кем я была, — холодно отвечает Кейтлин, но с места не двигается. Хантер медленно ставит бокал на тумбочку и встает. — Фрэнк ездит с тобой не для того, чтобы следить, а чтобы защитить в случае опасности, — вкрадчиво и обманчиво нежно говорит Хантер, подходя к ней ближе. Кейтлин непроизвольно сглатывает. — Я просто волнуюсь за тебя, Кейт. — Если бы не твои делишки, волноваться не приходилось бы, — твердо отвечает на его взгляд она, но все же делает шаг назад. От близости его тела по спине ползут мурашки. — Ты знала, на что ты шла, когда начала встречаться со мной. И уж ты точно многое знала о моих «делишках», — он передразнивает ее, продолжая наступать и прижимая ее к стене, — когда выходила за меня замуж. Хватит строить из себя жертву, Кейт. Ты знала, что я за человек, но все равно выбрала меня, потому что тебе нравится тот страх, который ты испытываешь, когда я рядом. — Я не боюсь тебя, — с вызовом отвечает Кейтлин, однако голос предательски срывается. Хантер мягко усмехается, когда берет ее руку и подносит к губам, запечатлевая поцелуй на тыльной стороне ладони. — Тебе и не нужно, моя дорогая, — его губы скользят выше, — для тебя я не представляю никакой угрозы, — он целует сгиб локтя, предплечья, медленно поднимается выше, к шее. Кейтлин чуть отклоняет голову вбок, чтобы ему было удобнее прижиматься к пульсирующей венке, игриво прикусывая ее. — Но при этом убиваешь невинных людей, — сквозь непроизвольно срывающийся с уст стон шепчет Кейтлин. Хантер резко отстраняется и смотрит в ее глаза. — Ты намекаешь на Айрис, которую считала своей подругой? — голос становится жестким, каждое слово — щелчок хлыста. — Она и была моей подругой. — Она практически отказалась от тебя, когда узнала, за кого ты решила выйти замуж. Она даже не пришла на твою свадьбу. Так себе подруга. И о ней ты собираешься горевать? — О ком мне горевать, не твоя забота, Хантер. Вот только ответь мне на один вопрос: ты убил ее? — У меня не было причин убивать ее, Кейтлин. Есть множество других дел, которые требуют моего внимания, но это никак не связано с глупыми журналистками, возомнившими себя борцами за права угнетенных. — Я не верю тебе, — шепчет Кейтлин, и отводит глаза. Хантер хватает ее за подбородок и насильно разворачивает лицо к себе. — Не веришь? А кому ты тогда веришь? Своему дружку Аллену? — шипит он, сжимая пальцы сильнее, обвивая другой рукой ее за талию и прижимая к себе, не давай вырваться. — Или, быть может, той блондинке? Или Тоуну? Каждый из них заклеймил тебя позором, когда ты стала моей. Каждый из них пытался использовать тебя, пытался заставить предать меня, чтобы получить премию и повышение на службе за поимку опасного преступника. Им ты веришь? — Барри не делал ничего из того, что ты описал, — она шипит от боли, на глаза наворачиваются слезы. — Тогда почему твой ненаглядный Барри не подобрал тебя после смерти твоего жениха? Почему все это время ему было наплевать на то, что ты чувствуешь? Это я собирал тебя по кускам, это я снимал тебя с крыши больницы, когда ты была настолько пьяна и разбита, что решила убить себя! Это я боготворил тебя, дал тебе все, чего ты хотела! Я всегда все делал для тебя, а ты даже не хочешь верить мне? Мне? Своему мужу? — он дергает ее голову, ударяя затылком о стену. Кейтлин стонет, прикрывая глаза, не в силах сдерживать слез. — Ты чудовище, — шепчет она, — отпусти меня, мне больно. — Я может и чудовище, но кто ты, если все еще остаешься рядом со мной? Кто ты, Кейтлин Соломон, если продолжаешь жить с монстром? Ты такая же, как и я, просто боишься в этом признаться, — Хантер отпускает ее, и Кейтлин от неожиданности оседает на пол. Он допивает виски одним глотком и бросает стакан в стену прямо над ее головой. Кейтлин сжимается в комок, закрываясь от падающих осколков руками. — Я ненавижу тебя, — шепчет она, когда поднимает голову. Смотрит зло, а под глазами чернеют следы растекшейся туши. Хантер садится на корточки рядом с ней, ведет костяшками пальцев по скуле, и она буквально заставляет себя не дергаться. — Это очень сильное чувство, Кейт, — с нежной улыбкой произносит Соломон, и Кейтлин становится по-настоящему страшно: именно в таком обманчиво спокойном состоянии ее муж опаснее всего. — Мне достаточно и этого. А теперь тебе стоит умыться, пойдем, — он с легкостью подхватывает ее на руки, прижимает к себе, как самую большую драгоценность. Кейтлин чувствует легкое головокружение и тошноту, а потому просто закрывает глаза и утыкается лбом в его плечо, оставляя на небесно-голубом джемпере разводы туши. Диагноз «легкое сотрясение мозга» она ставит себе позже, когда стоя в душе пачкает пальцы кровью, запекшейся на затылке.___
— Ты что, с ума сошел, Барри? — Эдди от возмущения вскакивает со стула, упирается ладонями о стол, нависает над ним и пытается распотрошить Аллена взглядом. Барри тупит взор, но в голове упорно крутятся слова Кейтлин, ее грустная улыбка, ее искусанные губы, и он понимает, что должен попытаться, потому что она попросила. Она, не просившая ни о чем, даже когда сидела на антидепрессантах, о чем он узнал непоправимо поздно, попросила его спасти Эдди, который сочится болью и ненавистью, к ней в том числе. — Послушай, у нас нет никаких доказательств, а без них в открытую идти на Зума — безумие, — Барри старается говорить спокойно, старается достучаться до друга, потому что и сам чувствует, что Зум разжует их светлые порывы и жажду справедливости и выплюнет /лишь бы не разжевал точно также и Кейтлин/. — С каких пор ты боишься Зума, Барри? — Эдди щурит глаза, и во взгляде его предвзятость и капелька безумия. Барри поворачивает голову вправо и ожидаемо не находит поддержки: Пэтти отрицательно качает головой, скрестив руки на груди, смотрит с осуждением, полностью находящаяся на стороне Тоуна. — С тех самых, когда он начал держать в кармане половину города! Мы не можем допустить ни единой ошибки! Послушай, ты ослеплен горем, однако будет лучше, если мы не станем торопиться. Кейтлин тоже… — Барри осекается, готовый тут же разбить лоб о стол. Эдди сжимает челюсти так, что того и гляди начнут крошиться зубы. Пэтти захлебывается возмущением, но не успевает вымолвить и слова, как ее перебивают. — Кейтлин? Ты говорил с ней? И что? Она просила тебя отговорить нас? Просила защитить шкуру своего ненаглядного муженька? — Эдди выплевывает слова с такой ненавистью, что Барри давится ею. — Она просила защитить тебя от необдуманных поступков. У нас нет улик, Эдди! Я излазил каждый дюйм того склада! Ничего! Кто-то копал под нее, кто-то специально заманил ее в ловушку, сливая информацию о группировке Зума. Да, скорее всего это был кто-то из его банды или он сам, но у нас нет доказательств! — Барри срывается, бьет ладонью по столешнице и стискивает зубы, когда она начинает гореть огнем. — Значит, ты недостаточно хорошо искал! Или не хотел искать! — Не смей обвинять меня в таком! — Барри срывается, вскакивает на ноги. — Айрис была моей сестрой! Я любил ее! Я знал ее дольше, чем ты, и я не меньше твоего хочу найти того, кто убил ее, но я не собираюсь обвинять невиновных! Я не собираюсь уничтожать жизнь кого-то только потому, что он самый логичный подозреваемый! Я не буду поступать с кем-то так, как поступили с моим отцом! — Хантер Соломон ничерта не невиновный! Он улицы заливает кровью! А ты его оправдываешь? — Тогда его нужно судить за это! Или искать доказательства причастности к смерти Айрис! Но никак не идти к нему с угрозами! Это только разозлит его, а мы все знаем, что бывает, когда кто-то злит его! — Просто признай, что ты больше волнуешься за то, как бы твою ненаглядную Кейтлин не потащили вслед за его мужем! — Кейтлин тут абсолютно не причем! — Да конечно, Барри, — не выдерживает Пэтти. — Каждый раз, когда речь заходит о Зуме, Кейтлин никогда не причем. Вот только за нее ты явно волнуешься больше, чем за тех людей, который ежедневно погибают от рук его бандитов. — Потому что она живет с ним! Вы только с дьяволом его не сравниваете, совершенно забывая, что наш друг живет с ним и находится в большей опасности, чем все мы! — Она сама его выбрала, — хмыкает Пэтти, — и я сомневаюсь, что ей хоть что-то грозит. Скорее грозит тем, кого она считает своими врагами. Нормальный человек не станет выходить замуж за отъявленного негодяя. — Просто мы не оставили ей выбора, — неожиданно тихо произносит Барри и громко отодвигает стул. — Я поеду на склад. Снова. Попробую найти что-нибудь еще. Если хочешь идти к Зуму и предъявлять ему обвинения, Эдди, вперед. Только помяни мои слова: это ничем хорошим не закончится. Когда за Барри захлопывается дверь, Тоун саркастически хмыкает и надевает пиджак. — Ты поедешь со мной? — спрашивает он у Пэтти. Она согласно кивает. — Только для начала заглянем к миссис Соломон. Уверен, ей есть что нам рассказать.___
Кейтлин ведет затекшей шеей и морщится от головной боли. Она смазывает руки, запревшие после нескольких часов в медицинских перчатках, питательным кремом и выпивает несколько таблеток обезболивающего. Ноги ноют от многочасового стояния у операционного стола, но она смотрит на жизненные показатели молодого парня, вылетевшего с трассы на мотоцикле, и думает, что только в такие моменты и ощущает себя по-настоящему живой. Смена закончится только через шесть часов, но у нее пока нет никаких дел, и она решает немного полежать в ординаторской, когда на поясе пищит пейджер: срочно вызывают в кабинет заведующего хирургическим отделением. Доктор Штайн смотрит на нее обеспокоенно, когда жестом просит зайти. Кейтлин собирает волосы в хвост, морщится, касаясь раны на затылке, и застывает в проходе, едва увидев сосредоточенно-раздраженные лица Пэтти и Эдди. — Я вас оставлю, — доктор Штайн вопросительно смотрит на нее, и она отрешенно кивает, не решаясь сесть. Тоун ехидно ухмыляется, Спивот просто раздражающе сверлит взглядом, скрестив на груди руки. — Я не знаю причастен к смерти Айрис мой муж или нет, — перебивая начинающего говорить Эдди, произносит Кейтлин, сглатывая подкатывающую к горлу тошноту. — А кто сказал, что мы пришли говорить об этом? — взвивается Пэтти. — Не думаю, что вы пришли, чтобы позвать меня на чашечку кофе, — Кейтлин ведет, и она садится на стул, предварительно держась за спинку. У нее темнеет в глазах, но она держится, до боли выпрямляется спину, не желая казаться слабой. — Хотя я еще помню те времена, когда вы приходили именно за этим. — Это было до того, как ты решила связаться с главарем мафиозного клана, — выплевывает Эдди. — Прости, что не оправдала твоих высоких ожиданий. Мне нужно было предоставить вам на утверждение список потенциальных кандидатов на мою руку и сердце? — Тебе нужно было осмотрительнее выбирать себе пару. — По каким критериям? Я выбрала человека, который заботился обо мне, которому было не наплевать на меня и на то, что я чувствую, — Кейтлин вспоминает былые обиды, горчащие на основании языка, и понимает, что больше не в силах их сдерживать. — Человека, который понял, что со мной что-то не так! Человек, которого я знала несколько часов, понял то, что вы все не смогли понять полгода! Я выбрала Хантера, потому что я значила для него больше, чем для всех вас вместе взятых! Я знаю, что все вы были в первую очередь друзьями Ронни, не моими, но вы проявили чересчур много равнодушия и нежелания замечать очевидные вещи! И когда я наконец нашла того, кто решил помочь мне! Кто помог мне! Вы отвернулись от меня, потому что сочли этот вариант недостаточно подходящим для вас, совершенно не думая обо мне! Так что не смейте приходить сюда и говорить, насколько сильно я виновата в том, что вы предпочли забыть о моем существовании! Если у вас есть вопросы о смерти Айрис, которая, смею вам напомнить, была и моей подругой, то потрудитесь сначала уведомить меня об этом, чтобы я смогла пригласить моего адвоката! — она тяжело дышит, но ощущает небывалую легкость от того, что высказалась. Эдди смотрит ошарашенно и с неисчезающей злобой, однако ответить ничего не решается, просто направляется к выходу. Пэтти следует за ним. Кейтлин обмякает на стуле, почти сползает с него, когда они закрывают за собой дверь. Она вспоминает тот день, когда познакомилась с Хантером, и пытается понять, в какой момент их жизни все стало рушится, как заботливо выстроенный карточный домик, задетый непоседливым ребенком.___
Кейтлин кофе в себя чуть ли не внутривенно заливает, работает до изнеможения и практически живет в больнице, вырабатывая всевозможные разрешенные часы, пока ее принудительно не выгоняют. И тогда она уходит домой, спит, напившись снотворного, без снов, без эмоций, без всего, чтобы снова прийти на работу и шить, кромсать, спасать. За шесть месяцев у нее умирают четыре особо тяжелых пациента, и каждую смерть она воспринимает плевком в лицо. После смерти Ронни ей каждая смерть — плевок. Кейтлин подсаживается на антидепрессанты, дешевое виски из магазинчика у заправки, что рядом с больницей, периодически капает себе витамины внутривенно и питательные, чтобы не сдохнуть, чтобы спасти еще одного безнадежного больного, сделать для него то, что для ее жениха сделать никто не смог. Хантера она встречает, когда после двух операций вызывается подменить ординатора в отделении скорой помощи. Его доставляют с двумя скользящими огнестрельными ранениями, парочкой неглубоких ножевых и спокойной улыбкой на лице. Он утверждает, что стал жертвой ограбления, что служил в отряде специального назначения и совершенно не стоит паниковать. Кейтлин зашивает его тут же, отгородившись ширмой от остального потока пациентов, врачей и обеспокоенных родственников. От госпитализации он отказывается. — Вы выглядите прескверно, доктор, — вчитывается в имя на бейдже, — Сноу. — Намного лучше вас, — она сосредоточено протыкает иглой кожу, тщательно завязывает узелки. — Это ведь не ограбление, не так ли? — она отворачивается, чтобы смочить марлевую салфетку антисептиком, и готова поклясться, что пациент с интересом осматривает ее спину и то, что пониже. — Слишком проницательно для доктора, — смеется мужчина, сидит смирно, не дергается, хоть Кейтлин и знает, что обезболивающе не избавляет от боли насовсем. — Я много чего повидала, — она откидывает волосы за спину, но они так и норовят сползти на лицо. Кейтлин проклинает свою забывчивость за то, что не взяла с собой резинку, когда мужчина обхватывает ее волосы неповрежденной рукой и держит. Она дергается от неожиданного прикосновения, но он улыбается тепло, даже нежно. — Вам же неудобно, а мне совершенно не трудно, — успокаивающе произносит он, — Меня Хантер зовут. — Кейтлин, — автоматически отвечает она, заклеивая новенькие швы стягивающим пластырем, помогающим уменьшить образование рубцов. — Постарайтесь ограничить нагрузку, хорошо? И будь впредь осторожнее, ввязываясь в драки. Я не люблю, когда мои пациенты, на которых я трачу время и силы, портят себя. — Как скажите, доктор Сноу, — Хантер обворожительно улыбается и, она готова поклясться, что он провожает ее взглядом. Пронзительно пищит пейджер: срочно вызывают в операционную, в которую она бежит, поднимаясь по лестнице: лифта ждать преступно долго. На столе лежит мальчишка, совсем еще ребенок, и она честно пытается собрать его внутренности по кускам, заштопать разорванный от падения с крыши кишечник, остановить печеночное кровотечение, удалить селезенку, прижечь желудочное кровотечение в течение часа. Она даже пытается заново запустить остановившееся сердце, дает разряд, слушая чертово монотонное пищание приборов, пока старшая медсестра не кладет руку на ее плечо и выразительно качает головой. Кейтлин как в тумане спускает в зал ожидания, чтобы сообщить матери, беспокойно ходящей из угла в угол и грызущей ногти, что ее ребенок теперь набор поломанных органов, которые даже для донорства непригодны. Она позволяет себя обнимать, неловко хлопает женщину по спине, кажется, замечает кого-то, подозрительно похожего на ее сегодняшнего пациента, Хантера, а после как в тумане поднимается в ординаторскую, где в шкафчике припрятана бутылка. Она пьет из горла, игнорирует пейджер, давится алкоголем, запивает им таблетки, а после думает, что если ее в таком виде заметят коллеги, то скандала не миновать. Она идет на крышу, потому что хочет освежиться. На краю ветер сильнее, он бьет в лицо, продувает насквозь, и ей так хорошо, так свежо, как не было, кажется, уже давно. Кейтлин смотрит вниз, прикидывает расстояние, и думает о том, что мало кто заметит ее отстутствие. Если только пациенты, но какой им от нее прок, когда она не способна спасти ребенка, спасти старика, спасти саму себя, черт возьми, к чему ей диплом, если люди все равно умирают. Она расправляет плечи, разводит в сторону руки и закрывает глаза. Ветер треплет полы белоснежного халата, срывает с кармана бейдж, который падает и теряется в ночной пустоте. Хантер резко тянет ее на себя, прижимает к груди, фиксирует руки, чтобы не билась и тихо шепчет на ухо, мычит колыбельные, пока она не выбивается из, пока не затихает в его руках. Ее халат пропитывается его кровью — швы разошлись. — Вы еще нужны миру, доктор Сноу, — его губы касаются ее уха, и она дрожит: то ли от холода, то ли от его близости. — Откуда вам знать? — у нее голос охрипший от недавней истерики, и она непроизвольно жмется к нему в поисках тепла. — У меня разошлись швы, и что-то мне подсказывает, что только вы сможете как следует меня залатать, — он наконец отпускает ее, поднимается на ноги, а после подает руку, помогая подняться ей. Кейтлин растирает предплечья ладонями и смотрит на него. — Я же просила с уважением относиться к моей работе, — больше для вида бурчит она, все еще чувствуя себя неуютно из-за того, в каком положении он обнаружил ее на крыше. — Я угощу вас ужином в качестве компенсации, если вы не против, доктор Сноу, — Хантер подает ей руку. — Просто Кейтлин, — она позволяет сжать свои пальцы и, стоит им зайти на освещенную лестницу, ведущую с крыши в здание больницы, замечает, что глаза у Хантера холодные, льдисто-голубые, но смотрящие с теплотой. Поразительный контраст, думается ей, пока они спускаются вниз. Он ее руку так и не отпускает.___
Эдди смотрит на вывеску бара в центре города с красноречивым названием «Соломон» и чувствует обуревающую его злобу: Зум абсолютно не скрывается, наоборот, разве что неоновой стрелки не хватает, указывающей на его офис. Тоун толкает массивную деревянную дверь, противно тренькает колокольчик. Пэтти молча следует за ним. За барной стойкой стоит мужчина в клетчатой рубашке с закатанными рукавами и сосредоточенно протирает стаканы отточенными за годы движениями. Он, кажется, даже не замечает прихода незнакомых посетителей, хотя Эдди готов дать руку на отсечение, что кажущийся на первый взгляд простоватый бармен может пристрелить их обоих: по пуле на каждого, не целясь и не отрываясь от своего занятия. — Мы хотим поговорить с твоим боссом, — Тоун тычет полицейский значок прямо в лицо бармена, который медленно поднимает голову. У него обнаруживается трехдневная щетина и шрам на правой щеке, тянущийся от нижнего века до уголка рта. Он смотрит не на значок, а на лицо Эдди, даже похоже, что узнает, и лениво скользит взглядом по Пэтти, тут же теряя к ней интерес. — Его кабинет на втором этаже, — кивает в сторону неприметной двери в углу, очевидно, ведущей на лестницу. Эдди следует в указанном направлении, а блондинку тормозит бармен. — Вам лучше остаться здесь, — в его голосе звенит сталь, когда он выпрямляет руку, преграждая ею путь. Спивот беспомощно смотрит на Тоуна, надеясь на помощь, но Эдди качает головой, жестом прося ее подчиниться. В кабинет Соломона детектив заходит без стука, впрочем, Хантера это даже не удивляет. Он откидывается на спинку кожаного кресла, рассматривает посетителя с легким наклоном головы, изучающе. У Эдди чешутся руки, ему смертельно хочется рвануться вперед и всадить кулак между надбровных дуг. Зум это замечает, но лишь ухмыляется. — У меня есть к вам несколько вопросов, мистер Соломон, — Тоун старается говорить как можно официальнее, но голос срывается на яростное шипение, а глаза угрожающе прищуриваются. Соломон лишь отмахивается от него, как от назойливой мухи, когда указывает на стул возле своего стола. — Вы бы вначале присели, детектив, а то у меня такое чувство, что разговор будет долгим, — Эдди борется с желанием отказаться, съязвить, достать пистолет из наплечной кобуры и всадить пару пуль в голову ненавистному Зуму, но он сдерживается, садится. Заметить резкое движение Соломона получается слишком поздно. Хантер хватает его за галстук, перегибаясь через стол, не обращая внимания на то, что опрокидывает стакан с письменными принадлежностями. Ручки скатываются на пол, пока щека Тоуна прижимается к столешнице из красного дерева. Зум приставляет дуло пистолета к виску детектива, чуть сильнее натягивая галстук. — Лежи смирно, — он дергает галстук еще раз, сдавливая горло, — смирно, я сказал. Хочешь задавать вопросы? Валяй, но сначала ответь на один мой: какого черта ты полез к моей жене? Отвечай! — Хотел поговорить о ваших отношениях. Спросить, как ей не противно жить с убийцей, — хрипит Эдди, беспомощно царапая стол, но все же не решаясь дергаться. — А как тебе, мразь, не противно появляться на ее глазах после всего, что ты со своими дружками о ней говорили? — Хантер трясется от злобы, и Эдди вспоминает слова Барри с долей сожаления. — О ней мы не говорили ничего. Мы говорили о том, какой ты подонок, — Тоун больше чувствует, нежели слышит, как взводится курок. — А теперь ты даже думать о ней не будешь, ты понял меня, детектив? — сталь пистолета вжимается в кожу сильнее. — Тем более не смей появляться на ее глазах, иначе я распотрошу тебя на центральной улице, и ни одна живая душа не сможет мне помешать, ты понял? Отвечай! — Понял, — Зум резко отпускает его, проводит ладонью по волосам, приглаживая их. Эдди неловко поправляет галстук, но все же смотрит в глаза опасности. Хантер выглядит расслабленным, на удивление спокойным, и только глаза больше похожи на две черные дыры: не смотри долго — засосет. — Так какие у вас были вопросы, детектив? — это умиротворение, патокой льющееся в голосе, приводит в замешательство. — Вы причастны к гибели моей жены, мистер Соломон? — Тоун старается контролировать себя, и голос почти не дергается, когда он задает вопрос, однако его волнение от Соломона скрытым оставить не удается. — А разве вы уже не дали себе ответ на этот вопрос, детектив? — с наигранным удивлением отвечает Зум. — Я хочу услышать его от вас. — Я не причастен к смерти вашей супруги, детектив. Вот только вы все равно мне не поверите, не так ли? — Эдди молчит. — Так и думал. Еще какие-то вопросы, или на сегодня с вас достаточно откровений? — На сегодня достаточно. Но я еще приду, мистер Соломон, — Тоун поднимается и оправляет пиджак. — Буду с нетерпением ждать, детектив. И не забывайте о своем обещании, — Хантер теряет интерес к своем гостю, едва заканчивает говорить, погружаясь в бумаги, коих великое множество лежит на его столе. Эдди трет шею, пока спускается по лестнице. Пэтти сидит прямо, будто палку проглотила, не сводит напряженного взгляда с бармена. Пиво, стоящее перед ней, остается нетронутым. — До свидания, — заученной фразой прощается с ними парень в клетчатой рубашке, задвигая обрез чуть дальше под стойку, едва за полицейскими закрывается дверь.___
Хантер заходит домой, и что-то внутри груди обрывается от леденящего ужаса, падает в желудок. Он идет из коридора до ванной по следу из капель крови. И крови становится все больше, он идет быстрее, быстрее, срываясь на бег. Дверь в ванную закрыта, и Хантер высаживает ее плечом, по инерции залетает в комнату, но резко останавливается. Кейтлин лежит на полу: бледная, едва дышащая, с ногами, запачканными кровью, которая пропитывает пушистый белый коврик, растекается по нему лужей со рваными краями. Она слабо стонет, когда он прижимает пальцы к ее шее: пульс хаотичный, пропадающий. Хантеру становится до одури страшно, и от сладковато-приторного запаха мутит, кружит голову. Он целует ее в лоб, прижимает к себе, чувствуя себя абсолютно беспомощным, срывая свои страхи на операторе службы спасения, когда кричит и требует немедленной помощи. Скорая помощь приезжает через восемь минут, и Соломон готов поклясться, что это были самые долгие восемь минут его жизни. Предварительный диагноз «самопроизвольное прерывание беременности» производит эффект разорвавшейся бомбы.___
Первым делом, как только открываются глаза, Кейтлин видит мужа, сидящего в кресле рядом с ее кроватью: рубашка испачкана кровью, он спит, запрокинув голову чуть назад, выставляя на показ едва заметно двигающийся кадык. Она морщится от боли, когда пытается чуть приподняться на кровати и нажать кнопку вызова медсестры. Хантер резко просыпается от скрипа кровати, оказывается подле жены в два широких шага, сжимает руку в своей руке. — Что произошло? — спрашивает Кейтлин, облизывая пересохшие губы. — Выкидыш. По крайней мере так мне это объяснил врач, — он целует ее пальцы: такие холодные и тонкие, что боязно даже касаться: вдруг рассыплются. — Он сказал, это может быть вызвано многими факторами, — он тычется носом в локтевой сгиб и тихо шепчет. — Прости, это моя вина. Я был груб с тобой. Это моя вина. — Здесь нет ничьей вины, — с зашкаливающим равнодушием в голосе отвечает Кейтлин, рассеянно перебирая пшеничные волосы пальцами, кивая подошедшей медсестре, взглядом прося позвать врача, — такое часто бывает. Случайность, которую невозможно предсказать, — она целует его макушку и просит оставить ее наедине с только что подошедшим хирургом, делавшим операцию. Хантер подчиняется, все еще не желая верить, что это происходит с ним. Когда врач покидает палату, Кейтлин лежит и смотрит в потолок. Соломон ложится рядом с ней, целует бледную щеку. — Ты знала о беременности? — этот вопрос жжется на языке, и он не в силах сдержать его. Кейтлин поворачивается к нему: вокруг зрачков — выжженные солнцем пески Сахары. — Нет, я не знала, — шепчет она и закрывает глаза. Хантер лежит рядом с ней, пока она спит, положив голову на подушку и наблюдая за тем, как скачут тени от ресниц по ее щекам.___
Барри приходит к ней на следующий день: взъерошенные волосы, трудом подавляемые зевки, букет маргариток в руках. Он излучает беспокойство, волнение, раздражение и зашкаливающую заботу одновременно, когда аккуратно обнимает ее, бережно грея ладонями спину. Кейтлин на мгновение закрывает глаза, утыкаясь носом в плечо, и тонет, тонет, тонет в спокойствии, которое он неизменно приносит в ее жизнь каждым своим появлением. Маргаритки теснят розы от мужа в вазе возле изголовья кровати. — Больше никогда так не пугай меня, — Барри смотрит в ее глаза, когда отстраняется, выпуская из своих объятий, держит за плечи, говорит тихо, вкрадчиво, но мурашки отчего-то торопливо пробегают по спине. — Договорились, — шепчет Кейтлин и быстро-быстро моргает: на глаза наворачиваются слезы, хоть она и приказывает себе держаться. Списывает все на шалящие гормоны. — С тобой точно все в порядке? — Барри спрашивает так, словно точно знает ответ, словно видит ее насквозь: каждую трещину на сломанных костях, каждую гематому на внутренностях, каждую крупицу боли, что принес этот брак. Кейтлин становится не по себе от этого пронизывающего взгляда, и она смотрит на собственные руки, лежащие на коленях поверх одеяла. — У меня был выкидыш, но все обошлось. Я в порядке, Барри, нет причин для беспокойства, — когда она поднимает глаза, то уже улыбается: чуть обреченно, как человек, смирившийся со своей участью, даже не помышляющий о том, чтобы предпринять попытку что-либо исправить. — Я так не думаю. И доктор Штайн со мной полностью согласен, — он накрывает ее ладони рукой, садится на край кровати и приближает свое лицо к ее: доверительно, запретно близко, отчего Кейтлин может рассматривать родинки, похожие на брызги шоколада. — Он сказал, что у тебя сотрясение мозга, что ты пребываешь в постоянном стрессе, а выкидыш, очевидно, был вызван психоэмоциональными перегрузками. Что он с тобой делает, Кейтлин? Он издевается над тобой? Прошу, скажи. Ты можешь довериться мне. Я никогда тебя не предам. Кейтлин сжимает одеяло в руках, закусывает нижнюю губу, но отвечает твердо: — Хантер ничего мне не сделал. Все в порядке, Барри. Сотрясение я наверняка получила, когда упала в обморок. Неужели ты думаешь, что я бы не смогла диагностировать у самой себя сотрясение мозга, получи его? — Я думаю, что ты по каким-то непонятным мне причинам не хочешь признавать, что твой муж издевается над тобой, причиняет тебе вред. — Ты преувеличиваешь. Все не так, как кажется. Но мне приятна твоя забота, — она улыбается нежно, высвобождает руку и гладит тыльной стороной ладони его щеку. — Спасибо, что пришел. — Охрана у твоей палаты не хотела пропускать меня. Пришлось идти на хитрости. — И за это я ценю тебя еще больше, — Кейтлин убирает прядь волос за ухо, чувствуя смущение. — Как продвигается расследование? — спрашивает она, чтобы избежать неловкого молчания, но тут же добавляет. — Ты не обязан мне рассказывать. Я все понимаю: секретность. — Если я не могу рассказать тебе о том, как продвигается поиск убийцы нашей подруги, то не думаю, что могу назваться твоим другом, — как-то болезненно в своей серьезности отвечает Барри, и на лбу залегает морщинка, которую совершенно неправильно хочется разгладить пальцами. Это кажется таким легким и бесхитростным движением: коснуться кожи, надавить, растянуть. Кейтлин чуть дергается, хорошо, что это движение ускользает от внимания Аллена, поглощенного рассказом о том, как он снова и снова рассматривал каждый дюйм места преступления, чтобы найти хоть что-то, и как все его старания так и не увенчались успехом. — Зато есть успехи у компьютерщиков. Они нашли кое-что полезное в ее ноутбуке. И… — Барри на мгновение замолкает, мучительно подбирая слова. — Я хотел посоветоваться с тобой, Кейт, по одному весьма деликатному делу. — Помогу, чем смогу, — с готовностью отвечает она. — Айрис изменяла Эдди со своим начальником. Это выяснилось из ее переписки. И я боюсь, что это может свести Эдди с ума. В смысле ты же видела, во что он превратился после ее смерти. — Знаешь, не думаю, что у тебя есть выбор. Это все равно выяснится, — пожимает плечами Кейт. — Ты говорил с ним об этом? — Нет. Я не хочу быть гонцом, приносящим дурные вести. — Лучше быть другом, врущем о таких важных вещах в лицо? Расскажи ему сам, пока это не сделали другие. Вот мой совет, — Барри хочет ей что-то ответить, но его прерывает тренькание телефона. — Это с работы. Я должен идти, — он объясняется сбивчиво, торопливо встает, но целует в щеку непозволительно долго. Кейтлин чувствует, что от него пахнет фруктовой жвачкой и ментолом; внизу живота закручивается морской узел, когда он шепчет в самое ухо, опаляя мочку своим дыханием. — Помни, что ты всегда можешь положиться на меня, Кейт, — Барри сжимает ее руку на прощание, а остановившись у самых дверей, благодарит за совет, подмигнув и скрывшись в коридоре. — Всегда к твоим услугам, Барри, — отвечает она в пустоту; прощальная улыбка достается стене.___
— Я знал, — наигранно равнодушный ответ Эдди пригвождает Аллена к полу, заставляя чувствовать себя рыбой, выброшенной на берег под палящее солнце. — Это старая история, которая касалась только нас двоих. Мы все выяснили и решили, что сможем преодолеть это. И мы преодолели, — Тоун выглядит потрепанным в мятой голубой рубашке и со скошенным галстуком. Он трет щетину на подбородке — не брился со дня похорон — и говорит голосом безумно уставшего человека. — Это все, о чем ты хотел поговорить со мной? — Да, — Барри взъерошивает волосы на голове, — я не хотел, чтобы эту информацию вывалили на тебя на брифинге, потому решил рассказать до него, но я и представить не мог, что ты уже в курсе. — И это делает меня отличным подозреваемым, не так ли? — горько усмехается Эдди. — В любом случае спасибо за стремление. А теперь пойдем: капитан может начать и без нас.___
Циско Рамон не любит выбираться из своего кабинета, заполненного техникой, мерным жужжанием серверов и кулеров, потому что не любит общество людей: кричащих, непонимающих, высмеивающих чужие идеи людей. И сейчас, смотря на то, как детектив Тоун, чуть не вставая ногами на стол, так сильно опирается на него, кричит о том, что Зума давно было пора убить; как криминалист, которого, кажется, зовут Барри, пытается успокоить детектива; как детектив Уэст едва сдерживается, чтобы не начать слишком громко поддерживать зятя, потому что речь идет об убийстве его дочери. Капитан Сингх смотрит на происходящее вокруг с легкой усталостью и сильным раздражением. — Тихо! — он громко бьет ладонью по столу, и Циско вздрагивает, впрочем, как и все остальные. Замирают, обрываются на полуслове, смотрят внимательно на начальника. — Тот факт, что информатор отправил последнее сообщение за несколько часов до смерти жертвы, а после не появлялся в сети, не значит, что Зум вычислил и убил его, детектив Тоун, — он делает особый акцент на фамилии Эдди, готового хоть сейчас бежать за ордером, позволяющим привлечь Соломона к ответственности за гипотетическое убийство человека, о котором они не знали ничего. — Это бездоказательно, а мы здесь работаем только с реальными уликами. Свои догадки оставьте при себе, пока я не решил, что идея допустить вас до этого расследования была верхом идиотизма. Сейчас главное не то, кто отправил сообщение, а то, что в этом сообщении сказано. Благодаря мистеру Рамону, мы теперь знаем, что через три дня Зум должен присутствовать при передачи какого-то ценного груза в доках, поэтому наша первоочередная задача — подготовиться к этой встрече, чтобы иметь возможность арестовать Соломона за реальное преступление, а не за размышления разъяренного мужа. Разве я не прав, детектив Тоун? — Правы, капитан, — Эдди отвечает с неохотой, сжимает руки в кулаки, ощущая, как нежелание ждать столько времени, когда расплата была так близко, затапливает с головой. — Следующее: баллистическая экспертиза возможного орудия убийства, найденного мистером Алленом на месте преступления, подтвердила, что именно из этого пистолета была убита жертва, однако есть еще кое-что. Этот пистолет один из тех, что закупал полицейский участок. Номер оружия совпадает. Возможно, он был украден Зумом и его бандой три месяца назад, когда они ограбили склад с оружием. Достоверно в данный момент это выяснить не удалось, — капитан задерживает свой взгляд на Тоуне и отчего-то молчит. Эдди сглатывает. — Не хотите ли вы сказать, капитан, что раз орудием убийства было полицейское оружие, а детектив Тоун был в курсе об измене жены, то он может быть убийцей? — звонкий, пропитанный возмущением голос Пэтти звучит твердо. Капитан удивленно переводит на нее взгляд и отмечает, что выглядит она чересчур воинственно. — Как я уже говорил, мы здесь работаем с реальными доказательствами. Гаданием на кофейной гуще мы не занимаемся. Если рассматривать всех, кто мог бы забрать это оружие со склада, свалив всю вину на ограбление трехмесячной давности, пришлось бы рассматривать каждого в этом участке. А теперь все свободны. Тоун, подойди сюда, — Спивот с явным недовольством уходит вслед за остальными. Эдди встает перед капитаном. — Если ты еще хоть раз начнешь вести себя неразумно, Тоун, я посажу тебя в следственный изолятор. Я даже предъявлю тебе обвинение в убийстве, если понадобится удержать тебя как можно дальше от попыток испортить все, над чем лучшие детективы работали годами. Я понимаю, что тебе тяжело, но не заставляй меня жалеть о своем разрешении принимать участие в расследовании. Я понятно объясняю? — Так точно, сэр. — Вот и хорошо. А теперь тебе лучше пойти домой и отдохнуть. Это приказ, — капитан переводит взгляд на бумаги, давая понять, что разговор окончен. Тоун закрывает дверь чуть громче, чем следует.___
Его ладони закрывают глаза, жаркое дыхание опаляет затылок, которым она буквально может ощущать улыбку, озаряющую лицо. Она цепляется пальцами за его запястья, делает шаги в никуда, повинуясь чужим словам, ощущая, как по спине ползут мурашки: ей страшно, до одури страшно. Она подставляет ему спину, повинуется указаниями, когда переступает порог, слыша, как открывается дверь. Ей больно — низ живота все еще болит, хоть она и потребовала выписать ее из больницы. — Почти пришли, — Хантер доволен, счастлив. Хантер жмется грудью к ее спине, а Кейтлин трясет, потому что она помнит, как прижималась таким же жестом сама и была так же счастлива, так же широко улыбалась. — Эм, хорошо, — отвечает она и облизывает пересохшие губы. С него станется, думается ей, вероятность увидеть гору трупов и медвежонка больше нее одинакова. Как и вероятность того, сломает он в ней что-нибудь еще или решит приберечь на потом. — А вот и пришли, — он едва ощутимо целует ее шею, принимая дрожь за щекотку и капельку возбуждения. Хантер убирает руки, и Кейтлин щурится от непривычно яркого света, часто моргает, пока муж обнимает ее со спины, скрещивает руки на животе и кладет подбородок на плечо. — Я подумал, что тот факт, что сейчас у нас не получилось, не означает, что не получится в будущем. Я обещаю тебе, что следующая наша беременность не закончится вот так. Я обещаю тебе, что сделаю все, чтобы в следующий раз ты была счастлива. Кейтлин смотрит на кремово-бежевую детскую с резной деревянной кроваткой-колыбелью и ажурным одеяльцем, с креслом-качалкой, манежем, пеленальным столиком и огромной грудой игрушек, и у нее спирает дыхание. Она закрывает рот ладонью, давится подступающими слезами. Хантер обходит ее, садится перед ней на колени. — Я так виноват перед тобой, Кейт, но я обещаю, что заглажу свою вину, только дай мне шанс, — он смотрит на нее снизу-вверх, целует живот, слегка приподняв футболку, а Кейтлин пытается вспомнить, какое по счету это обещание, но у нее не получается. Он столько раз причинял ей боль, замаливал прощение, после опять ломал, пытался починить, и до бесконечности, что у нее нет сил сказать и слова. Она смотрит на пушистого зайца, сидящего на углу столика для пеленания, с черными глазами-бусинами, с бантом на шее, с обвисшим одним ухом, пытаясь представить, как бы ее ребенок играл с ним, и не может сдержать рыданий. Хантер притягивает ее к себе, усаживаясь с ней в объятиях прямо на полу среди напоминаний о том, что у них отобрали, и укачивает, как беспокойного ребенка. — Я так люблю тебя, Кейтлин, ты бы только знала, — шепчет он, покрывая ее лицо беспорядочными поцелуями, заставляя едва заметно морщиться. — Я знаю, — она прячет лицо у него на груди, чувствуя, как он начинает прижимать ее к себе сильнее, — я знаю, — повторяет она, думая о том, что хотела бы никогда не знать его любви: сжигающей все, уничтожающей, подавляющей, ненавистной.___
Все как в тумане, как во время войны, когда на поле битвы ничего не видно из пороховых газов и продуктов взрыва фугасных снарядов. Туман, расстилающийся перед рассветом у реки, горчит на языке пеплом и смертью. Выстрелы, разрывающие тишину, крики беженцев, которых Зум собирался продавать, как рабов, и кроваво-красное марево перед глазами. Эдди лезет вперед, как бессмертный, бросается в рукопашку, едва успевает менять патроны. Пэтти следует за ним. Краем глаза он отмечает падающего оперативника: лица не видно из-за маски, но это не важно, с Тоуна хватит потерь, хватит крови, хватит Соломона, который мечется где-то вдалеке, дерется, как играется, кажется, даже смеется. Ему не страшно, а ведь должен дрожать, должен молить о пощаде. Эдди прорывается к нему, и рукоять пистолета прожигает ладони. Хантер видит его раньше, что-то кричит своим людям — слов не слышно из-за бесконечной пальбы — обнажает белоснежные зубы, успевая отражать удары, стрелять и руководить людьми. Зум чертовски хорош в своем деле, и Тоун был бы полным идиотом, не признавая очевидностей. Но расплата так близко, и кровь бешено циркулирует, потому он идет вперед, ускоряясь, срываясь на бег. Его сбивает с ног, и он припадает на колено, тихо шипит, когда мир замедляется, стоит повернуть голову. Пэтти картинно вскидывает руки, но оружия не выпускает — слишком жестко вдолбили привычку в подкорку в полицейской академии. Эдди даже не успевает понять, кто выстрелил, но ему кажется, что Зум, он верит, что это Зум, которому было недостаточно отнять у него одного близкого человека. Соломон в отдалении смеется, его люди исчезают из виду, повинуясь путанным приказам, сбегают, как крысы, а он, их предводитель, уходит одним из последних, ранив парочку полицейских, так и не давая поймать себя. Спивот хрипит, накрывает окровавленной ладонью рану в боку, но крови так много, бесконечно, и она льется, заливая асфальт. Эдди накрывает ее руку на ране своей, давит и кричит о помощи, просит вызвать медиков, параллельно шепча какие-то бесполезные глупости. Пэтти бледнеет, но улыбается. Пэтти совсем не страшно и ни капли не жаль того, что заслонила напарника собой. — Прости меня, — она хрипит, пока кровь пачкает уголок рта и стекает по щеке. — Прости, я… — когда она делает вдох, а после замолкает, Эдди надеется, что все обойдется. Он продолжает давить на рану, пока не приезжает скорая помощь и его не оттаскивают от тела. Тоун не сразу понимает, почему врачи не торопятся оказывать ей первую помощь, но, когда молодой парнишка в темно-синей форме садится на корточки рядом с Пэтти и закрывает остекленевшие глаза, Эдди кричит.___
Кейтлин не может спать: ворочается с бока на бок, вслушиваясь в тиканье часов. Стены давят, место на соседней половине кровати непривычно пустое, и она не может решить: хорошо это или плохо. Она забывается зыбким сном перед самым рассветом, но снится ей что-то красное, опасное. Когда просыпается и рывком садится на кровати, в глотке застревает медный привкус: такое бывает после многочасовой безуспешной операции, когда ты сделал все, что мог, но вот ты стоишь, перепачканный чужой кровью, и смотришь на прямую линию сердцебиения на мониторе, повторяя про себя идиотские в своей бесполезности слова: «Всех спасти нельзя». Ее ребенка тоже нельзя было спасти, и ладонь на животе кажется чем-то диким, неправильным. Кейтлин с настойчивостью мазохиста встает с постели, отмечая, что уже почти шесть утра, а Хантера все еще нет, и идет в сторону детской. Игрушки, в идеальном продуманном хаотическом порядке разбросанные по полу, пугают под светом уличного фонаря, заглядывающего в окна, по которым стекают капли недавно начавшегося дождя. Кейтлин включает ночник и разглаживает одеяльце в колыбели. Горло привычно спирает спазм, а глаза начинает щипать. Она гладит все поверхности: подлокотники кресла-качалки, сетку манежа, покрытие пеленального столика. Берет в руки зайца, уже привлекшего ее внимание, и пытается расправить опавшее ухо. Ухо не расправляется: падает снова и снова, закрывая пластиковый глаз, и Кейтлин отчего-то хочется выть. Заяц такой же безнадежный, как и она сама, с невозможностью исправить. Внизу хлопает входная дверь, и она вздрагивает. За окном завывает ветер в такт. Хантер появляется в дверном проеме одновременно с мелькнувшей за окном молнией, и Кейтлин беспомощно жмет к груди зайца, резко поворачиваясь. С мужчины капает воды, на лице росчерки крови, почти смытые дождевой водой, на скуле, у самого глаза ссадина. Он улыбается широко, хоть и немного прихрамывает, когда приближается к ней. Она отступает назад, хоть для этого стоит сделать шаг и упрешься бедрами в стол. Хантер прижимает ее к себе, звонко целуя в макушку, возбужденный, радостный, сумасшедший. Кейтлин слишком хорошо знает запах, которым он пахнет. Так пахнет в моргах, так пахнет от дымящегося дула пистолета, так пахнет от ножа, которым вспарывают животы. От Хантера пахнет смертью, и она пропитывается этим запахом вместе с водой, которая стекает и по ее ногам, капает на светлый ковер. Кейтлин медленно кладет зайца на то место, откуда взяла. — Ты кого-то убил, — шепчет она, отстраняясь. — Кого? — ей снова страшно, этот страх впитывается под кожу, прорастает до костей, и сколько не три мочалкой в душе, его не вывести, не содрать. Хантер продолжает улыбаться, гладит ее по щеке, мажет ало-красным по бледной коже, и Кейтлин тошнит от одного солено-металлического запаха. — Какая разница. Главное, что я вернулся живым, не так ли? — это вопрос с подвохом, и она проваливает тест, когда отталкивает его. — Тебе стоит пойти в душ. Ты грязный. — Раньше тебе это нравилось. Раньше тебе нравилось во мне все и всегда, — голос звучит обиженно, настороженно, предупреждающе. — Раньше ты не приходил ко мне, перепачканный в крови других людей, — выплевывает Кейтлин, бросая слова радужными конфетти и порываясь уйти. Хантер ловит ее за предплечье, дергает к себе. — Как я мог забыть, что больше любишь, когда я покрыт своей кровью, не так ли? Или лучше твоей? Что скажешь? — его лицо слишком близко, и он не дает ей ответить, кусает губу, больно оттягивает. Кейтлин чувствует, как на язык начинает стекать сукровица. — Ты не в себе, — шипит она, вырываясь. — Поговорим, когда ты отойдешь от того, что там с тобой случилось сегодня. — Я хочу говорить сейчас, — он кусает ее предплечье, оставляя метки, больно заводя руки ей за спину. Кейтлин пинает его коленом. — Мне больно. Отпусти меня! Отпусти! — она срывается на крик, а когда Хантер расслабляет хватку, бьет его по лицу. Он замирает на мгновение, но тут же касается места удара. На глубине зрачков рождается понимание. — Я понимаю, Кейт, тебе больно из-за ребенка. Но я разделяю твою боль, твое раздражение, твою ярость. Если тебе будет легче, ударь меня еще раз. Ну же, — Кейтлин трет ноющие запястья и смотрит на него, будто видит впервые, не понимая, к чему он клонит. — Все также испытываешь трудности с выражением своих чувств. Я понимаю это. Но это не страшно. Я и так знаю, что ты думаешь. А хочешь знать, о чем думаю я? О том, что ты прекрасна. Каждый день я смотрю на тебя и думаю, что не встречал никого чудеснее тебя. И сейчас твоя боль уничтожает меня. Я смотрю на тебя и вижу страдания. Этот выкидыш был последней каплей, слишком много всего произошло за последнее время. Но я знаю, как все можно исправить, — Хантер притягивает ее к себе, целует нос. — Мы ведь всегда можем попробовать завести ребенка, который так просто не умрет, — покрывает поцелуями щеки, — например, прямо сейчас. Кейтлин отворачивается, уворачивается от поцелуев, как от пуль, ощущая леденящий душу ужас, когда понимает, что так просто вырваться не удастся: он слишком силен. — Я не хочу, Хантер, пожалуйста, не сейчас, — его руки задирают подол ночнушки, его пальцы холодные, окровавленные, мокрые, — Хантер, нет, — он упрямо толкает ее в стол, прижимается ближе, сжимая бедра, — нет! Прошу! Я не хочу! Хантер! Голова дергается, когда он резко разворачивает ее спиной к себе, хватает за шею. Ее щека прижимается к столешнице, и она хочет ничего не чувствовать, упрямо закусывает губу, пока он одной рукой расстегивает джинсы, а другой прижимает к столу. Кейтлин смотрит в черные глаза зайца, беспомощно наблюдающего за тем, как она дергается от каждой фрикции. По внутренней стороне бедер течет кровь, но ей уже наплевать. Она царапает ногтями столешницу и смотрит на зайца, чье обвисшее ухо закрывает один глаз. Когда Хантер заканчивает, целует между лопаток и уходит мыться, Кейтлин накидывает на плечи легкий плащ и тихо выходит из дома. Дождь усиливается.___
Барри будит стук в дверь за несколько минут до звонка будильника. Он зевает, ерошит и без того взлохмаченные волосы и буквально застывает на пороге, когда видит перед собой Кейтлин. Она промокшая, дрожащая, смертельно бледная, и он буквально втаскивает ее на руках. — Что случилось? — он растирает ее полотенцем, пока она сидит на диване и пытается унять дрожь. — Я просто решила прогуляться, но внезапно начался дождь, — ложь выглядит по-детски глупой, и она пытается улыбнуться, но на ногах домашние тапочки, на теле ночнушка, слишком соблазнительно облепляющая грудь и живот, что становится трудно не смотреть. — Это Хантер, да? — у Барри от накатившей злости вибрирует голос. — Что он сделал с тобой? — Это неважно, Барри, — Кейтлин сжимает его пальцы. — Важно, что ты оказался дома, и мне не нужно ходить под дождем. — Боже, Кейт, однажды ты сведешь меня с ума, — шепчет Аллен, целуя ее в лоб. Кейтлин закрывает глаза и неожиданно тянет его на себя, обнимает за шею, пытаясь согреть нос где-то возле подмышечной впадины. — Прости, но мне больше некуда было прийти, — всхлипывает она. — Ты всегда можешь прийти ко мне, помнишь? — он чуть отстраняется и смотрит в ее глаза. — А теперь давай напоим тебя чаем, ты вся холодная, — Барри накидывает на нее плед и уходит на кухню. Он смотрит на то, как она аккуратно отпивает обжигающий напиток, когда в дверь стучат так сильно, что Кейтлин вздрагивает, проливая содержимое кружки на себя, заливая диван. Барри не знает, в какую сторону бросаться в первую очередь, но Кейт кивает в сторону двери, которую вот-вот вынесут с петель. Хантер врывается в квартиру Аллена ураганом, хватает его и вдавливает в стену. Он похож на безумца, когда хрипит: — Где она? — В безопасности. От тебя, — бесстрашно отвечает Барри, чувствуя, как на шее начинает сжиматься рука. — Она моя жена, Аллен, не советую тебе шутить со мной. — А кто сказал, что я настроен шутить? Ты издеваешься над ней! Ты причиняешь ей боль! Ты недостоин ее! Она заслуживает большего! — говорить становится труднее, Барри сипит, ощущая недостаток кислорода, из-за которого легкие болезненно сжимаются, но молчать не собирается. — И кого же она заслуживает? Неужели тебя? — Того, кто не будет причинять ей боль! — Хантер сжимает руку еще и еще, и Барри чувствует, как перед глазами начинают летать разноцветные круги. — Хантер! — окрик Кейтлин заставляет обоих мужчин повернуть голову в ее сторону. Барри хочется сказать: «Беги», но он лишь что-то невнятно хрипит. — Отпусти его, Хантер! Я прошу тебя! Он ни в чем не виноват! Я сама пришла сюда! Хантер! Кейтлин — заклинательница драконов, она подходит к мужу вплотную, хоть и чувствует, как ноги дрожат от страха, она ведет ладонью по его плечу, приподнимается на носочки и тихо шепчет в самое ухо: — Пойдем домой, дорогой. Пожалуйста, — Хантер сомневается несколько мгновений, а после отпускает Барри. Кейтлин мягко улыбается, но Аллен видит, как подрагивают пальцы, как в шоколадной радужке плещется панический страх. Она идет впереди, и Соломон послушно идет следом. — Если ты еще хоть раз тронешь ее, я уничтожу тебя, Зум, — бросает ему вслед Барри, все еще держащийся за горло и пытающийся отдышаться. — Я уничтожу тебя, если еще хоть раз увижу рядом с ней, — бесстрастно парирует Соломон. Когда Барри наконец встает и заходит в комнату, в которой еще витает запах Кейтлин: корица, шоколад, капелька отчаяния, то видит кровавые разводы на обивке дивана. Где-то в районе левого подреберья холодеет.___
Эдди не слушает капитана: тот слишком помешан на правилах; ему не понять, что такое терять друга, смотреть, как он умирает, чувствовать последний выдох на своем лице. Эдди не слушает Джо: тот слишком погряз в отчаянии, смирении, равнодушии; ему не понять, как сильно зудят ребра от распирающего их желания всадить парочку пуль в того, кто отнял все у него, кто продолжает отнимать все у целого города. Адрес Хантера Соломона знает каждая паршивая собака с проплешиной на боку, но ходить туда не решаются. Это как плохая примета, в которую все верят, но проверять не решаются: себе дороже. Эдди слишком пьян и слишком отчаян, чтобы верить в приметы, а потому тарабанит в дверь поздним вечером. Тело Пэтти уже вскрыли, выскребли внутренности, взвесили, разложили по баночкам, чтобы показывать студентам, что бывает с глупыми полицейскими, пытающимися защитить напарника: фарш из печени с приправой из свинца, вот что бывает. Ему открывает Кейтлин: серая тень себя прежней с темными кругами-синяками под глазами, разбитой нижней губой, лопнувшей явно от удара кожей на щеке. Она смотрит на него испуганно и пытается тут же захлопнуть дверь, чтобы Хантер не понял, чтобы Хантер не успел спуститься, чтобы Хантер… Тоун выставляет ногу вперед, отталкивает дверь, Кейтлин и заходит в просторный коридор с дорогими вазами возле лестницы, ведущей на второй этаж. — Где твой муж, Кейт? — язык немного заплетается, но Эдди это не останавливает. Он смахивает одну вазу за другой, а Кейтлин лишь сжимается, отходит в сторону, пытаясь не наступить на осколки босыми ногами. — Его нет дома. Прошу тебя, Эдди, уходи, — она хватает его за плечи, пытается вытолкнуть из коридора на улицу. Тоун отмахивается от нее, как от назойливой мухи. Бьет точно, быстро. Кейтлин теряет равновесие, падая прямо на осколки. Хантер спускается с лестницы именно в этот момент. — Уходи отсюда, — он шепчет ей на ухо, предварительно убедившись, что несколько царапин на спине и впившихся в кожу осколков не смогут убить ее прямо сейчас, тогда как Тоун, достающий пистолет, очень даже посмеет. — Правильно, — Эдди снимает Глок с предохранителя, — беги отсюда, шлюха. Покрываешь своего мудака-муженька, пока трахаешься с Алленом, чтобы и он прикрывал его. Тебе повезло, Зум, иметь такую приспособленную женушку. Все ради тебя сделает, даже под ведущего криминалиста ляжет, — он целится прям в Хантера, но тот, не обращая внимания на наставленное на него оружие, переспрашивает: — Что ты только что сказал о моей жене? — Что она спит с Алленом, тугоухый ты идиот! — почти кричит Эдди и истерично смеется. — А ты думаешь есть другое объяснение их постоянным встречам и тому, как он рвется ее защищать при любых обстоятельствах, герой чертов. Да он давно на твою женушку дрочит, еще когда Ронни жив был. Но потом она была в трауре, а потом ты вырвал добычу прямо у него из-под носа. Бедный неудачник Барри. Даже девушку завоевать не может. Не то что ты, да? Ты у нас специалист по девушкам. Особенно по их убийствам. Хотя, я так погляжу, ты и бить их любишь. То-то твоя шлюха вся разукрашенная ходит. Но она хоть этого заслужила, а моя жена нет! Она не заслужила того, чтобы ее убил такой кусок дерьма, как ты! — Эдди стреляет, но Хантер успевает пригнуться: пуля пролетает прямо над головой, пробивая стену. Он оказывается возле Тоуна в считанные мгновения, наносит серию точных, до миллиметра выверенных ударов: пьяный Эдди не годится в соперники от слова совсем. И когда Хантер валит его на пол, вырывает пистолет и приставляет оружие ко лбу, Тоун лишь смеется. — Ну давай, сделай одолжение! Убей меня, чтобы полицейский, которые едут сюда, имели все улики против тебя! Сделай это! Давай! Тебе же не впервой убивать! — Полицейские? Что ты имеешь ввиду? Отвечай! — То, что ты — идиот! Я заранее вызвал подкрепление. Так что убивай меня или не убивай, все равно через пять минут здесь будет такая толпа копов, что тебе не поздоровится. — Я, быть может, подумал бы над тем, чтобы оставить тебя в живых, но ты нарушил свое слово и приблизился к моей жене, — Эдди не успевает почувствовать, как пуля вылетает из затылка, вонзаясь в пол. Хантер бросает пистолет на пол, не заботясь об отпечатках пальцев, и идет искать жену, которая находится на кухне. Кейтлин прижимает к кровоточащей руке бумажные полотенца в надежде остановить кровотечение, когда ее резко хватают за волосы и натягивают их на себя. Она воет от боли, сжимает запястье мужа, силясь отцепить, и снова проигрывает в неравной схватке. — Ты изменяешь мне с Алленом, — от злости у Хантера лопаются капилляры вокруг радужки, он натягивает волосы ее сильнее, а после бьет лицом о стол. — С Алленом! После всего, что я сделал для тебя, ты даешь трахать себя ему! — О чем ты говоришь? — хрипит она, начиная давиться кровью, которая идет из сломанного носа. Хантер отталкивает ее от себя, и она вытирает носогубную перемычку ладонью, прижимаясь к кухонной тумбе. — Я не изменяла тебе! Никогда! — Тогда почему ты столько времени проводишь с ним? Почему ты ушла этим утром к нему? Черт побери, Кейт, я так сильно люблю тебя, я готов многое тебе простить, но измена? — она двигается вбок, ближе к выходу. Хантер наступает медленно, ступает мягко. Ее рука нащупывает подставку для ножей. — Он просто мой друг! Прошу, Хантер! Я не изменяла тебе! Я бы никогда так не сделала! Я слишком люблю тебя! Прошу! Хантер! — он на мгновение замирает, смотрит безумным взглядом в ее глаза. Кейтлин делает выпад, всаживая нож для мяса по самую рукоять точно в район селезенки, вдавливает лезвие дальше, дальше. Хантер оседает на пол, она садится на него сверху. Ее кровь капает на его лицо. — Верно говорят: хочешь что-то сделать, делай это сам. Эти тупые полицейские ни на что не способны, даже если принести им преступника на блюдечке и положить у входа в участок. А ведь был прекрасный план, но они все испортили. Нравится, когда тебя режут, мой дорогой муж? — Кейтлин смотрит холодно, проворачивает нож, но несильно, на несколько градусов, чтобы вызвать больше боли, но не выдать себя судмедэкспертам. — Такая прекрасная очищающая боль. Ты ведь пытался очистить меня с помощью этой боли, теперь моя очередь, — поворачивает еще немного. — Кейтлин… — сипит Хантер, но она вытаскивает лезвие и наносит еще один удар. Место первого удара тут же начинает кровоточить. — Знаешь, я в детстве всегда мечтала быть принцессой. И конечно же в моих мечтах был принц, — ее глаза — сталь, покрытая льдом. Она методично наносит еще несколько ударов, наслаждаясь каждой вспышкой боли, проявляющейся на его лице. — Когда я встретила тебя, то думала, что ты мой принц. Я любила тебя, боже, как я тебя любила. Это было пламя, которое сожрало нас обоих. И когда нас не стало, я увидела истину: ты никогда не был принцем, мой дорогой Хантер. Ты всегда был драконом. Но ведь принцесса должна быть спасена. Даже если ей придется сделать это самостоятельно, — она сползает с него, наносит еще два удара и отбрасывает нож. Где-то вдалеке воют полицейские сирены. — Кейтлин, что ты… Кейтлин, — он тянется к ней, а она садится рядом и зажимает рану руками, давит изо всех сил. — Тот выкидыш не был случайностью, — шепчет она ему на ухо, чувствуя, как он замирает, — я не могла позволить родиться еще одному монстру. Я не могла позволить родиться твоему ребенку, Хантер. Я буду ненавидеть себя за это до конца своей жизни, но будь я проклята, если позволю тебе и твоему отродью ходить по этой земле. Ты чудовище, Хантер, ты уничтожил меня. Ты уничтожал меня своей любовью, своим присутствием. Ты гнил, и я гнила вместе с тобой. Помнишь, ты спросил, кто я, если продолжаю жить с монстром? И теперь я знаю ответ: я больший монстр, потому что только такие монстры убивают своих друзей. Они дают своим друзьям умирать у себя на глазах, но чего только не сделаешь ради спасения, — Кейтлин наклоняется к нему и целует в губы. — Я люблю тебя, Хантер, но даже для меня это слишком. Так будет лучше. Для нас. Когда полицейские врываются в дом, то видят тело детектива Тоуна, лежащего у подножия лестницы. В кухне они находят Кейтлин, беспрестанно повторяющую: «Хантер, нет, прошу тебя, Хантер, нет, я не хотела, Хантер, умоляю…» Она пытается зажать множество ран в районе живота на теле мертвеца, от которого ее приходится отдирать. Кейтлин брыкается, дерется, рвется к мужу, и двое полицейских еле справляются с ней. Когда ее привозят в участок, она уже не реагирует ни на что, только смотрит перед собой и молчит. Врач, проводивший первичный медосмотр, ставит диагноз: шок.___
— Кейтлин, ты должна рассказать нам, что там произошло, — Барри держит ее ледяные руки, сжимает тонкие пальцы, едва удерживаясь от того, чтобы их поцеловать: его останавливает наличие камер и минимум трех пар глаз по другую сторону от зеркала, являющегося стеклом. — Ты просто должна сказать нам правду. Я знаю, ты не могла сделать ничего плохого. Это просто была самозащита, да, Кейт? В то утро, когда ты пришла ко мне, он изнасиловал тебя? — Кейтлин вздрагивает, что Барри воспринимает как положительный знак. — Медицинский осмотр подтвердил, что в отношении тебя были предприняты насильственные действия сексуального характера. Ну же, Кейт, никто ни в чем не обвиняет тебя, мы просто хотим знать правду. — Правду? — ее голос хрипл от долгого молчания. Она поднимает глаза, полные слез, и смотрит на Барри. — Правда в том, что я убила своего мужа, и этому поступку нет прощения, — она вырывает руки, закрывает лицо ладонями и мотает головой. — Вы скажете, что он бил меня, что он насиловал меня, но он также любил меня! Он спас меня, когда мы встретились! Не дал мне спрыгнуть с крыши! А чем я отплатила ему? Я убила его, так мне сказали! Я убила Хантера, я убила его, — Кейтлин заходится в истерике, и в комнату для допроса врывается врач, вкалывающей ей успокоительное. Барри беспомощно смотрит на то, как Кейтлин выводят. Он смотрит в сторону зеркала, пожимая плечами.___
— Ей нужна психологическая и медицинская помощь, — чуть не срывается на крик Аллен в кабинете капитана Сингха. — Вы видели ее рентгеновские снимки? Множественные трещины на ребрах, плохо зажитые переломы! Он издевался над ней столько лет! У нее синдром жертвы! Доктор Штайн подтвердит, что у нее было диагностировано сотрясение мозга! Черт побери, да он изнасиловал ее! А в каком состоянии ее нашли? Сломанный нос, многочисленные порезы! Он заслужил смерти, капитан, и вы знаете это не хуже меня, капитан! — Барри выдыхается. Капитан делает знак, чтобы он сел. — Я все понимаю, Аллен, и я бы с радостью сам всадил парочку пуль в эту сволочь, однако я уже никак не могу повлиять на происходящее: дело передано в прокуратуру. Сейчас все зависит только от них, — Сингх разводит руками. Барри едва сдерживается, чтобы не смахнуть семейную фотографию с его стола. — Хорошо, спасибо, сэр, — Аллен идет к двери, когда капитан его окликает. — И знаете, мистер Аллен, почему бы вам не взять несколько отгулов. Уверен, для вашей подруги будет лучше, если рядом с ней будет кто-то, кому она может доверять. — Спасибо, сэр, — улыбается Барри.___
месяц спустя
Кейтлин обжигает палец, когда сливает воду из кастрюли, в которой варила спагетти. Она ойкает, оставляет кастрюлю в раковине и засовывает палец в рот. Именно в такой позе ее и застает Барри, когда возвращается домой с работы. Она живет у него с момента выписки из больницы, не желая возвращаться в дом, пропитавшийся Хантером. Он трясет перед собой бутылкой шампанского. — Что за повод? — спрашивает Кейт, продолжая держать палец во рту, отчего слова получаются невнятными. — Прокуратура не будет выдвигать обвинения в твой адрес. Они изучили улики и сочли, что произошедшее было самообороной, — Кейтлин радостно взвизгивает и бросается Барри на шею. Он обнимает ее, утыкается носом в шею, думая о том, что она пахнет уютом, молоком и чем-то карамельно-сладким, как капучино, которое он ей покупает по утрам. — Спасибо, Барри, — судорожно шепчет Кейтлин. — Спасибо, спасибо. — Абсолютно не за что, Кейт, — он проводит рукой по ее растрепавшимся волосам. — Я тут абсолютно не причем. — Ты единственный, кто всегда верил мне, — ее губы сладкие, с привкусом корицы, и она целует его робко, словно боится спугнуть. Шампанское падает на пол, когда он отвечает на поцелуй, прижимая ее к себе и приподнимая над полом. Кейтлин уверена, что в этот раз точно нашла своего принца, потому что принцесса должна быть спасена.