Надежда

Снова боль, стоило лишь на секунду открыться. Криденс так хотел стать частью волшебного мира и теперь получает эти частички магии, удар за ударом, что рвут его на части. Будь он как прежде человеком, то сорвался бы на громкий крик, на стоны и плач, но он лишь неконтролируемая энергия, сам не понимает, что он теперь такое. Разрываемый в клочья, на отдельные сгустки, он ощущает эту боль во всех сразу, распадаясь, пока не остается лишь один слабый темный поток, что жмется к земле, как забитый зверь. Волшебники не видят его теперь, думают, что работа их завершена. Как же глуп он был, когда решил довериться хотя бы одному из них. На секунду даже скользит неприятная мысль, что Мэри Лу была в чем-то права, но он ее отбрасывает – люди не лучше, сам он хуже их всех. Вот только про него забыли, сразу же. Мистер Грейвс говорит о порядках, он недоволен. Снова вспышки волшебных палочек, снова кто-то падает, как фигурки домино, сложенные друг за другом. Хочется еще сильнее вжаться в землю, но почему-то он неотрывно следит за тем, что происходит. Настойчивые мысли волной злобы повторяют, что Грейвс предатель, что он лжец, вот только как бы ни было сильно это чувство внутри него, это создание, что его поглотило, юноша не смог бы никогда причинить вреда этому человеку. Падшие боги все же боги, и пусть это стыдно, но в глубине души, он так хотел бы ему довериться, вернуться в те переулки, когда все еще было так просто. Он был нужен, он был важен, хотя бы на словах. За потоком мыслей своего замутненного сознания, он не сразу замечает, что что-то изменилось. Битва закончилась, а мистера Грейвса схватили, но не это было главным, ведь лицо его начало стремительно меняться. Того, кем он стал, Криденс не знал, не понимал, нормально ли это для волшебников. Кажется, нет, ведь другие теперь звали его другим именем, среди оставшихся в сознании волшебников поползли шепотки. Парень не мог их разобрать, вычленял лишь отрывки вроде «Не Грейвс», «Не настоящий», «Где настоящий?». Настоящий Грейвс – одно лишь это словосочетание заставило его чуть приподняться от земли и подобраться ближе. Неужели, этот человек был лишь подделкой, не тем, кому он доверился? Слабое эхо теплого чувства заставило его потерять бдительность, но никто ведь не смотрел в его сторону, кто вообще заметит небольшой сгусток темной энергии, что скрывался между развалин. Разве что взгляд рыжеволосого парня скользнул по нему украдкой, а потом он едва заметно улыбнулся. Почувствовав внутри себя изменения, Криденс ощутил рефлекторное желание бежать как можно дальше от этого места, поэтому, словно ветер, просачивающийся сквозь щели, он скользнул по камням, а потом и по стене вверх, выбираясь наружу. Нужно было лишь немного подождать, пока барьер снимут, и он ощущал это с тревогой и нетерпением, понимая, что внутри него что-то растет, что-то огромное. Страх сковывал его сущность, он не понимал, что с ним происходит, но маленький сгусток вновь грозил стать чем-то огромным и темным, как ему казалось. Вот только все было немного иначе, чем раньше, что он смог понять, лишь, когда добрался до знакомого ему места, которое давало ощущение покоя. Это не был дом его приемной матери, конечно, нет, ведь он забрался в тот самый узкий, промозглый переулок, где обычно встречался с Грейвсом. Ему больше некуда было идти, да и не к кому, ведь даже человек, что был важен ему больше всех других, оказался простой подделкой. Хотя мысли о том, что где-то там есть настоящий Грейвс, не давали ему покоя, ведь они заставляли это чувство внутри него расти. Он ощущал, что внутри него теперь растет совсем не тьма, а свет. Чувство, которое он думал, что уже не способен будет ощущать – надежда. Сейчас он не был тем могущественным созданием, которое разрушало улицы Нью-Йорка не так давно. Просто мальчишка, забившийся в угол, напуганный и корящий себя за это чувство, но надеющийся на то, что настоящий мистер Грейвс скажет ему, что все слова самозванца ложь, что он не думал о нем плохо. Как же хотелось, чтобы он снова сказал, что Криденс особенный, а если этого не случится, то теперь он точно умрет, просто растворится окончательно, потому что только та самая надежда сейчас держала его живым. Новая форма Криденса была странной, он не понимал себя, не мог даже привычно обхватить руками колени, потому что ни рук, ни тех самых коленей у него больше не было. Лишь темное облако, что уже достигло размеров самого юноши, но больше не увеличивалось. Зато и в его новом состоянии были некоторые преимущества, ведь он стал видеть мир немного иначе, не так как раньше. На том месте, где так часто стоял мистер Грейвс, откуда он потом исчезал по волшебству, парень видел потоки энергии, которые переплелись между собой в тугой жгут. Они поднимались вверх, а потом расходились, как линии метро. Прикасаться к энергии было страшно, но куда болезненнее было бы сидеть и ощущать, как его надежда гаснет, потому что не было никакого способа ее подкрепить. Так было лучше, он решился в последний раз быть храбрым, поэтому сделал шаг, ощущая, как светлый поток уносит его куда-то. Отчего-то, он знал, куда ему нужно, ощущая, как его швыряет из стороны в сторону, но боли не было, лишь мелькающие огни, а потом темнота. Глаза привыкали быстрее обычного, зрение стало словно кошачьим, поэтому парню не потребовалось много времени, чтобы увидеть лежащую на полу фигуру. Человек лежал к нему спиной, но даже так, даже в темноте он всегда узнал бы мистера Грейвса. За все их встречи, он тайком изучал его, запоминая все мелочи, все жесты. Он был для него центром вселенной, и он хотел знать больше, не решаясь задавать вопросы, лишь молчаливо наблюдая и принимая все проявления его доброты, мысленно благодаря его за это. Теперь же он смотрел не благоговейно, а настороженно, как собака, которую слишком часто все пинали. Криденс мягко опустился на землю рядом с ним, вставая на колени. Он даже не сразу сам заметил, что дымка расходится, а он становится самим собой, каким был прежде. Его рука неуверенно тянется к фигуре, которая совсем не шевелится. Руки Грейвса связаны за его спиной, глаза закрыты. Парень не улавливает сразу его слабое дыхание, поэтому неуверенно касается его волос, ощущая, как по щекам текут слезы. Хотел бы он знать, что нужно сделать, чтобы помочь ему, но мужчина сам вздрагивает, когда чувствует его касание. Взгляд его не сразу фокусируется на бледном, заплаканном лице юноши, а когда он понимает, кто перед ним, его глаза чуть округляются. - Криденс? – Не веря, спросил Персиваль, повернувшись к напуганному мальчишке лицом. Грейвс помнил, как впервые увидел этого паренька, когда отчитывал Тину Голдштейн за ее поступок. Только подумать, напасть на номэджа, как ей в голову могло такое прийти. Девушка оправдывалась, что-то лепетала, бросая взгляды на женщину, которой стирали память, а потом указывала на юношу, который сжался в углу. Оставив Тину, Персиваль подошел к Криденсу, осматривая его изучающим взглядом. Он вел себя так тихо и незаметно, лишь с каждым его шагом вжимая голову в плечи все больше – боялся. Хотя, это было даже не первым, что заметил мужчина, ведь взгляд его сразу же упал на окровавленные руки и запястья этого бледного парня. На него будто напали дикие звери, которые хотели изорвать его всего в клочья, но он знал, что это не так. На миг мужчина понял, почему Тина сорвалась, а потом он сделал то, чего точно не следовало. Взяв дрожащие руки Криденса в свои, Персиваль водил по ним пальцами, залечивая раны, а паренек же в ответ лишь громко выдохнул от неожиданности, подняв на него свои огромные темные глаза в которых все еще стояли слезы. Грейвс назвал бы этот момент своей погибелью. Он не стер ему память, просто не смог. Вот так один робкий взгляд, одно сказанное одними губами «спасибо», и он впервые нарушил закон, оставив этого парня с воспоминаниями о волшебном мире. Хотя, что и говорить, это было проявлением эгоизма, Персиваль просто не хотел, чтобы Криденс забыл его. Куда большим эгоизмом с его стороны было еще и то, что он после этого не оставил парня, каждый раз уверяя себя, что находится где-то рядом по рабочей необходимости. В городе ведь творилось не пойми что, но все равно, первым делом он всегда шел к площади, где проходили собрания, либо же брал листовку из его тонких рук, обмениваясь с ним взглядами. Тот был так доверчив, что всегда шел за ним, как прирученный зверек, позволял лечить свои раны, открывался ему. В последнюю их встречу мать снова избила его очень сильно, и Криденс так жался к Персивалю, прося помочь ему, что мужчина просто не смог себя сдержать и пообещал, что сделает все возможное. Сам он, правда, понятия не имел, что же он будет делать со всем этим, но готов был на многое. Его мысли захватили эти идеи, поэтому он даже не сразу заметил появившуюся перед ним фигуру, а когда понял, что что-то не так, уже не смог отразить летящее в него заклинание. Потом же был подвал, пытки, плачущее лицо Криденса, который склонялся над ним. - Криденс. – Повторил мужчина, а потом испуганно взглянул в сторону двери. Если Гриндевальд сейчас вернется, то он не сможет ничего сделать для защиты своего мальчика. – Ты должен уйти, здесь опасно. Если он вернется, то… - Они поймали его, мистер Грейвс. Человека, который притворялся вами. – Голос парня звучал слабо, хотя его сердце так заходилось в груди, что, казалось, выпрыгнет. Он его знал, он за него переживал. – Он сказал мне, что… Слезы начали бежать с новой силой, поэтому Криденс больше не смог сказать и слова, да и не хватило бы ему сил повторить все это, пережить заново это ужасное предательство. Персивалю же не нужно было знать подробности, потому что его и так переполняла злоба на Гриндевальда, что сейчас он был готов убить его голыми руками, только бы освободить их. Чертово заклинание не давало ему уйти, не давало обнять парня, который так сейчас в этом нуждался. Он жался к своему герою, благодаря Бога за то, что Грейвс его знал, что хоть какая-то часть их общения не была ложью. Пока он не знал, какая именно, но довольно четко делил в себе образ доброго Грейвса, относя его к этому человеку, а во всем плохом обвиняя притворщика. В этом промозглом помещении, где они были, Криденс жался к единственному источнику тепла и света для него, полушепотом жалуясь Грейвсу на Грейвса, ведь больше у него никого и не было, только один защитник. Персиваль касался губами его макушки, говоря что-то утешающее, не смотря на бурлившую внутри него злобу. Она не была направлена на парня, поэтому он ее не показывал, да и к тому же вдруг стал ощущать что-то еще. Заклинание медленно переставало действовать, Гриндевальду нужно было накладывать его постоянно, но теперь он уже не вернется. Мужчина думал о том, что совсем скоро он сможет выбраться из этого места, забрав Криденса вместе с собой, хотя уже не верил, что покинет подвал живым. Кто бы подумал, что найти его смогут не могущественные волшебники, а этот слабый мальчишка, который сейчас уткнулся носом в его шею и, кажется, спал. По меркам мира, он не сделал ничего грандиозного, но вот для Персиваля это было очень важно. В пучине его отчаяния, он начал испытывать что-то новое. Он ощущал, что внутри него теперь растет совсем не тьма, а свет. Чувство, которое он думал, что уже не способен будет ощущать – надежда.