Нота зла.

Лишь дымятся тел остатки На кровавых алтарях

      Тому, кто впервые вдыхает запахи храма, они кажутся мерзкими, тошнотворными. Мне же давно нет до них дела. Передо мной на большом круглом камне - жертвеннике - догорает плоть. Ее куски неразличимы, обуглены, но я знаю - раньше это был человек. Точнее, несколько людей - слуг, торговцев или жрецов - уже не имеет значения. Все они были из тех, кто противился новым временам. Эпоха крови и сладкой лжи - так он всегда говорит. Тот,кто пришел из-за моря. Тот, кто открыл темные тайники наших душ и показал, как мы уязвимы в своей смертности. В телесной слабости. Он - тот, кто спас меня от нее. - Тар-Майрон... Благослови, - я склоняю голову, стоя на коленях. Я не чувствую каменного холода пола, лишь ощущаю, как чьи-то пальцы касаются моего лба. Его пальцы, в праздник всегда унизанные кольцами, тонкими золотыми браслетами - дарами чужого сладострастия. Золото звенит при каждом движении переливчато, вторя его смеху, рождая улыбку в ответ. Никому не под силу тягаться с этим сияющим вихрем. Сейчас я слышу лишь сухой, дробный стук - на запястьях Жреца постукивают четками ожерелья из зубов. Каждый из них заточен под клык, покрыт амальгамой серебра, и все вместе они ухмыляются плотоядно и щелкают у самых глаз. Будь я пленницей, они бы вцепились мне в лицо. Аннатар - мой идол и бог, мой господин - метит мне лоб, чертит извитые линии, и по щеке к губам стекает теплая жидкость. Я слизываю ее. Кровь... Его пальцы обнимают мое лицо, откидывая голову, я вижу насмешливый взгляд, улыбку его - самую прекрасную, самую лживую. Тянусь к его губам - и поцелуй, как всегда, ощущается высшей наградой, словно бы идущей от самого Мелькора - нашего Темного Владыки. Изысканная ласка, почти пытка в своей неторопливой сладости. Кто-то снимает плащ с моих плеч, чужие руки прислужников ласкают меня и подхватывают. Желание скребется внутри изголодавшимся зверем. Обнимая Тар- Майрона, я нападаю, впиваясь и царапаясь. Сзади оказывается вдруг Ар-Фаразон, мой муж. Его горячее дыхание оглушает, я слышу молитву, которую он бормочет между вздохами. Я бьюсь, зажатая между телами, ногтями полосую бедра Аннатара. Чувствую на груди боль от укуса и срываюсь на крик. Неразличимые жертвы смотрят на нас с алтаря глазами Тьмы. И - снова и снова - накатывает кровавая волна.       Рассвет незаметно перетек в утро, затем - в полдень, и свет солнца огромной балкой падает в липкую темноту пола. Свет расщепился на сотни лучей, и они - как занозы - впиваются мне в тело. Вяло дернувшись, я разом ощущаю себя, без сил лежащую на постели, боль, что причиняет свет, и все запахи комнаты. Вот догорают в густом восковом чаду свечи - на ощупь их запах был бы, как шелк. Возле кровати, на полу, пролитое вино - его глубокий аромат отдает кислотой, как заношенный плащ. Вот я - вспотевшая, томная, слабая. Служанки могли бы взять меня и скатать, как старые простыни, не будь я Ар-Зимфарель. Жена короля. Царица, которой никто не смеет касаться дольше одного дня. Никто, кроме мужа и Него. Лениво, равнодушно позволяю девушкам отвести себя в купальню и умастить мылом, которое не пахнет ничем. Цветы Нуменора благоухают, стремясь превзойти и тесня друг друга, и я задыхаюсь от их ароматов. Волосы искрят, когда их касается гребень, он гуляет в них, как плуг, глубоко вспахивая густые черные пряди. Гребень окунают в масло, привезенное с Востока, - единственное, чей запах не раздражает меня, потому что напоминает о прошедшей ночи. Я велю подать себе божественно крепкий, бодрящий Напиток Жрецов. Несколько раз в день его из самого тягучего темного вина и фруктов по приказу Тар-Майрона готовят мне и мужу. Жрец собственной рукой добавляет в него белый пепел жертв. Слабость отступает после первых же глотков. Питье обжигает губы и мягко скользит внутри. Совсем, как Его прикосновения. Одна из служанок берет у меня из рук пустой бокал, ее пальцы подрагивают. Я наблюдаю за девушкой - она очень молода, некрасива и бледна, как труп. Как зола, которой станет к утру. Все, кто касаются короля и его жены, жрецов храма и, в особенности, Тар-Майрона, делают это лишь раз. Следующее, что их ждет, - костер, жертвенник. И вечное счастье служения Темному Вала. Которого, по моему мнению, заслуживают не все. Вот эта служанка, например, которая, к тому же, выглядит не очень радостной по поводу своего будущего. - Как тебя зовут? - Она уже собралась уходить, вслед за остальными уступая место другим, но я удерживаю ее. Девушка застывает и смотрит на мою руку так, будто это змея. - Не молчи! - Инзил. - Бледный локон вьется вдоль ее уха, и кожа кажется очень тонкой и светлой. Такая сгорит быстро. - Не очень-то ты цветущая. - Инзил смотрит на меня безучастно. - Я не люблю, когда мне прислуживают с таким унылым лицом. Ты не рада быть здесь? Девушка отводит взгляд, снова пялится на мое запястье, и я, вдруг разозлившись, хватаю ее лицо и вздергиваю вверх. - Отвечай! - Я стискиваю пальцами щеки девушки, ей больно, она морщится и почти плачет, но голос звучит холодно. Одно лишь слово. - Нет. - Нет - что? - Мне начинает нравиться мучить ее. Как бы я хотела иметь хоть один из браслетов Аннатара, чтобы он рвал сейчас эти болезненные губы. - Я не хочу быть здесь. Это мерзко - прислуживать шлюхе Жреца. Я ударила ее несколько раз и сильно, заставив зажмуриться. Ее кожа пошла пятнами - мне захотелось втоптать это хрупкое тело в пол. - Твои руки такие белые и тонкие. Белее ветвей дерева Нимлот... И ярче его будут полыхать. - Инзил не выдерживает, по ее щекам катятся крупные слезы. Я сдавливаю ей запястья, не давая вырваться и убежать. - Когда тебя - вас всех! - сожгут, Он смешает пепел с вином. Притянет меня к себе и вольет жгучую смесь мне в рот поцелуем. Возьмет меня - и я стану ближе... Каждую ночь я становлюсь ближе к тому, кто правит Тьмой в каждом из нас. В каждом из нас есть спетая Морготом нота, это дыхание зла, и, если ты думаешь, что чиста...что ж, твоя жертва приблизит день его возвращения вдвойне! От одного этого имени она бьется в истерике, но мне уже надоело терзать ее. Я отпускаю ее, давая отползти, замечаю у входа испуганных служанок и даю знак приблизиться и заняться моей одеждой. Я больше не смотрю на Инзил, но еще могу ей приказать. - Принеси из сада цветов. Тех, что с шипами. К вечеру я хочу, чтобы ты сплела из них гирлянду до пола. - Вы наденете ее на пир, госпожа? В ее вопросе сомнение - и только. Каждый знает, что царица ненавидит цветы. Но надо же, как быстро она успокоилась! И откуда столько выдержки в таком хилом создании. Выгибаюсь всем телом, проскальзывая сквозь полупрозрачные слои платья. Ищу взглядом служанку - она уже дошла до выхода в сад. - Нет, - мой голос спокоен, - ты наденешь. Все красивее, чем сейчас. Из высокого проема между колоннами льется ослепительный солнечный свет, словно насквозь пронизывает тонкую девичью фигурку. Она вся растворяется в нем и кажется неземной. Только глаза ее помертвели от слез, и взгляд давит плитой. Она смирилась. Одаряю Инзил сытым взглядом и отпускаю. Одеваясь, чувствую нежные касания служанок, что застегивают крючки и пояски на всем одеянии, унизывают мои руки и щиколотки браслетами, пальцы - кольцами, косы - цепочками. Не смотрю больше ни на кого, наслаждаюсь прикосновениям, и пусть они лишь слабая прелюдия к ночи, когда ладонь Верховного Жреца ляжет мне на лицо, запечатывая крик. Я хочу снова ловить языком его запах и вкус. Тар-Майрон любит мои наряды, их изысканную сложность, которую рвет так легко. Как зверь, жаждущий растерзать. В его укусы я приказала втереть черную краску, которой покрывают тела все жрецы в храме, и часто касаюсь их, как бы невзначай. И сам Аннатар приникает к этим узорам языком, овладевая мной. Ар-Фаразон берет меня со спины, и я слышу лишь его прерывистое дыхание, и вижу глаза Жреца. О, сколько раз я представляла, что на месте мужа сам Мелькор! Ощущение было безумным, и на все мои благодарности Майрон отвечал смехом.       Служанки все лепечут комплименты, а я, с трудом вынырнув из воспоминаний, снова бросаю взгляд в зеркало. Отражение кажется мне тусклым, да и свет вокруг как-то увял. - Разве уже вечер? - Я не обращаюсь ни к кому конкретному, но замечаю вернувшуюся с охапкой цветов служанку. - Ты опустила занавеси, Инзил? Та как-то странно и долго смотрит в сторону сада, и ответ ее звучит так спокойно. - Нет, госпожа, не я. Неотвязный гул, нарастая, заполняет все. Мои покои и сады выходят к морю, и ветер обычно приносит лишь шелест волн. Служанки, одна за другой покидая меня, подбегают к проему, высматривают, что происходит. Крик, затем еще несколько звенят в жарком воздухе. - Что такое?! - Слава Эру! - Инзил падает на колени и вся словно поникает. Ее хрупкие плечи трясутся. - Ты плачешь? Что вообще происходит?! Со своего места мне видны только провал между колоннами, - выход в сад, свет в котором угасает до странного быстро, - и сгрудившиеся возле него служанки. Вот, одна из них кричит жалобно, уставившись в небо, и бежит прочь. Я пытаюсь схватить ее за волосы и бросить об пол, но та выкручивается из рук и выбегает, рыдая, из покоев. Все мчатся за ней в панике, и только Инзил так и застыла на полу. Подойдя к ней, я замечаю, какой короткой стала ее тень в меркнущем свете, как холодно и неуютно стало вокруг. Я смотрю наверх - и меня затопляет страх.       От края до края небес, на сколько хватает глаз, из моря поднялась и ширится чудовищная волна. Ярится пена на ее кромке, словно пасти морских чудовищ. Целое полчище их надвигается на берег, и мне начинает казаться, что все они жаждут вцепиться в мою глотку, разорвать на части именно меня. Дернувшись назад в слепом порыве бежать, я спотыкаюсь об Инзил - она лишь смотрит теперь на волну и тихо, кротко поет. - О, Элберет Гилтониэль... Не верю своим ушам: чистый, чуть дрожащий девичий голос вслух взывает к проклятым валар. Ярость затмевает страх, я хватаю за волосы эту мерзавку и приближаю ее лицо к своему. - Твои жалкие боги тебя не спасут! Этот взгляд - пустой и глубокий, как колодец, это лицо, что навеки останется таким светлым, не покинули меня до самого конца. - Уже спасли... Она закрыла глаза и упала, неловко завалившись на пол. Я оставила ее там, убегая.       Не хватает дыхания, оно рвется из груди с шумом и болью. Цепляется за ветки расписная ткань, рвется с треском. Ноги скользят по склону и ранятся бесконечно. Бежать все труднее, но там, за спиной, надвигаясь, бушует море - и пути назад нет. Странно, что вода не сбила меня с ног тут же, как я ступила из дворца. Или замедлился ход волны? Ждут ли валар моего покаяния или дадут мне - единственной! - спастись. Не желаю думать об этом: я знаю одного лишь во всем мире, кто спасет меня. Тар-Майрон! Только он может совершить чудо, только для меня. Темный вала любит меня больше прочих и ждет - так он говорил. Как же невыносимо бежать, сердце словно разорвется сейчас. И море - холодное, грозное - уже так близко. Оскальзываясь в грязи, я не могу сдержать жалобный крик. - Аннатар! Так он назвался мне впервые, это имя я шептала ему на ухо, пока Тьма растекалась внутри меня. Все дары, что он преподнес, и вправду оказались ложью, и каждый из них скоро будет сметен и унесен в море, и станет всего лишь еще одной каплей его.       Менельтарма - проклятая гора - молча смотрела, как Зимфарель обернулась к морю и раскинула руки в стороны, как дерево - ветви, обнимая и небо, и волну. - Разве это мне наказание? Я не убила ни одного из них! Ни одного! Волны нахлынули и стиснули ее в холодных объятьях, словно еще один любовник, и заливались в рот бессчетным количеством пролитых слез. Море скользнуло, как шелк, смыкаясь, и еще долго серебрилось в стремительно сереющем небе.