Дорога наугад

После многих лет недомолвок и лжи научиться вновь доверять друг другу невероятно сложно. Легко сказать, даже поклясться. А вот сдержать слово уже труднее. Восстановить однажды утраченную веру — все равно что пытаться срастить сломанную кость без профессиональной медицинской помощи: тяжело, болезненно и за один день не сделать. Но начинать нужно. — Падме, пойми: если я не буду знать, над чем ты работаешь и к чему стремишься, я не смогу тебе помочь. В чем ты еще замешана, кроме помощи Альянсу? Наверное, Энакин считал, что говорит ласково. Если бы Падме знала его чуть хуже, она бы заозиралась в поисках пыточного дроида, который по всем канонам должен был кружить где-то рядом. Супруги завтракали на широком балконе. Едва рассвело, и привычная погода Правительственного района — выверенная вплоть до градуса и каждого дуновения ветерка, — еще не обрела всей своей набившей оскомину безупречности. Было слишком прохладно и влажно после ночного дождя: Падме даже пришлось кутаться в шаль, чтобы не замерзнуть. — Альянс никогда не был для меня приоритетом. Мы... — Мы? — Прошу, не смотри на меня так. Я не состою ни в какой тайной организации, которая вынашивает планы по свержению Палпатина. Вовсе нет. Говоря "мы", я имею в виду тех, кто желает изменить Империю изнутри, вернуть к демократии без лишней крови. Сенаторы, несколько крупных бизнесменов, звезды эстрады и голокино, творческие люди, ученые... для того, чтобы перечислить всех поименно, целого дня не хватит. Со многими я даже никогда не встречалась. — И как же вы собираетесь "менять Империю изнутри"? Падме вздохнула: то, с каким недоверием муж смотрел на нее, отбивало всякую охоту посвящать его хоть во что-то. Энакин всегда верил в грубую силу, и только в нее. Все остальное он рассматривал либо как бесполезную возню, либо как прикрытие для грубой силы. — Разными методами. Законопроекты в Сенате, общественные инициативы, журналистские расследования, научные статьи, исподволь или в открытую изобличающие пропаганду Палпатина... и, конечно, некоммерческие фонды и организации, через которые мы координируем и финансируем усилия наших сторонников из народа. Энакин поморщился. — Вашего пушечного мяса. Вроде ребяток из КОСНОП, только с другими лозунгами. Она кивнула. Эта правда давно уже не колола ей глаза. — Можно сказать и так. Увлекшись войной и сенатскими интригами, мы не заметили, как Палпатин исподтишка завоевал сердца и умы триллионов. Теперь мы отплатим ему той же монетой. Вырастим поколение, которое сменит своих родителей, воспитанных на имперской пропаганде. А позволит Сила — и нынешнему поколению откроем глаза. — Красиво звучит. Но без вооруженного сопротивления не сработает. — Само собой. Но у нас уже есть Альянс. И есть народные ополчения на множестве планет, которые в него не входят. То, что мы не сможем сделать словом, они довершат оружием. — Не без вашей помощи. Падме, ты хорошо научилась заговаривать зубы публике, но со мной так делать не надо. Не подскажешь, сколько миллиардов в год проходит через ваши НКО на нужды Альянса и прочих борцов за свободу? Падме улыбнулась. Да, наивный паренек Эни с Татуина... годы при дворе определенно пошли ему на пользу. — В том-то и прелесть, Энакин. Я не знаю. У нас нет общих счетов, нет лидера, нет даже единого координационного центра. Именно поэтому связать все ячейки в одну организацию практически невозможно. Как и уничтожить ее. Энакин кивнул. Казалось бы, в знак согласия. Но Падме очень не понравилось, как изменился его взгляд. — Истребить такую заразу трудно, ты права, — сказал он так спокойно и тихо, что Падме напряглась. — Зато можно связать некоторых особенно активных лидеров. Связать, запереть и доверительно поговорить, одной рукой сунув под нос лист с чистосердечным, а второй подозвав дроида модели IT-0. А потом повторить процедуру с теми, чьи имена окажутся в листе с чистосердечным. Тебе поименно назвать всех меценатов и филантропов, которые только за последний год оказались у Айсарда в застенках, или ты это за меня сделаешь?! — Ты просил меня рассказать, чем я занимаюсь. Я ответила. — Мне все-таки следовало придушить тебя покрепче. Может, перестала бы так глупо собой рисковать. — Я рискую меньше других. Палпатин никому не позволит меня тронуть, если не хочет лишиться тебя. Прости, Энакин, но такое преимущество глупо не использовать. В какой-то момент Падме показалось, что сейчас муж сорвется. Ударит, сожмет ее горло Силой или просто выйдет из-за стола и больше никогда не заговорит с ней как с женой и союзницей. Но Энакин лишь выдохнул сквозь стиснутые зубы. Произнес, чеканя слова: — Ты могла рассказать мне все раньше. Я всегда защищал тебя, Падме. Был рядом с тобой, что бы ты ни сделала. Разве этого недостаточно, чтобы заслужить хоть немного доверия? Падме отвела взгляд. Не могла же она сказать мужу, что именно из-за этой безумной любви она всегда действовала за его спиной? Он был готов на все, чтобы защитить ее и детей. Разрушить дело, которым его жена дышала все эти годы, лишь бы она больше не подвергала себя опасности? После всего, что Энакин уже сделал ради нее, это — сущая мелочь. — Прости меня, — сказала она вслух. — После всего, что случилось, я уже разучилась кому-либо доверять. — Придется научиться. Иначе я никогда не смогу доверять тебе. Энакин отставил в сторону пустую тарелку и встал из-за стола. Протянул жене руку до отвращения сухим, чопорным жестом, слишком хорошо знакомым Падме по официальным приемам. Но стоило ей вложить свою ладонь в его, как Энакин с силой сжал пальцы и рывком притянул Падме к себе. — Запомни одно, — прошептал он, глядя в ее растерянное лицо. — Я на твоей стороне. У нас с тобой нет иных друзей. Другие предадут и обманут, а я останусь с тобой. Никогда об этом не забывай. Дождавшись кивка, он отпустил ее. Падме пошатнулась, и Энакину пришлось придержать ее за плечи, пока она не восстановила равновесие. — Мне нужны имена твоих ближайших союзников. Если среди них еще остались те, кто не работает на Айсарда, нам следует сделать все, чтобы господин директор и впредь держал лапы подальше от этих людей. * * * "Межгалактическое движение за права личности" было атавизмом тех времен, когда слова "права" и "личность" еще что-то значили. Что со стороны, что изнутри оно выглядело внушительно и серьезно: огромная организация с множеством филиалов и временных миссий по всей галактике, пропагандировавшая и отстаивавшая ценности, о которых в имперском обществе старались не вспоминать. Раньше Лея не уставала поражаться, как Палпатин позволил чему-то подобному не просто существовать в своей Империи, но даже иметь штаб-квартиру на Корусанте. Кто-то считал, что император не решается нападать на Движение, опасаясь народного гнева, а кто-то — что Палпатин совершенно уверен в своей власти и не считает этот оплот вольнодумия угрозой. Не так давно Лее такая самоуверенность казалась наивной. Сейчас девушка была почти уверена: по крайней мере в этом Палпатин оказался прав. За всеми яркими лозунгами и дерзкими акциями протеста скрывалась беззубая организация с трусливым руководством и наверняка продажными спонсорами. — Лея, такие формулировки недопустимы. Ты же не хочешь, чтобы нас на всю Империю ославили радикалами и пятой колонной Альянса? Кураторша оттолкнула статью Леи на противоположный край стола, небрежно щелкнув по флимсипласту длинными ноготками с замысловатым арт-маникюром. Император, изображенный на карикатуре-иллюстрации в образе кровожадного древнеситского владыки, злобно ощерился на кружку с милым котенком. Лея даже не удивилась. Мадам Маннэа, хорошая женщина и, в общем-то, отличная руководительница, была робкой и безобидной, что тот котенок на ее кружке. Всегда следила, чтобы пикеты проходили спокойно и без эксцессов, благотворительные акции оставались благотворительными, а статьи печатались исключительно политкорректные. Даже если в них освещались события, о которых человек, сохранивший хоть каплю порядочности, корректно не скажет. — Мадам, вы шутите? Привлечь внимание общества к репрессиям и произволу — это у нас теперь радикализмом называется? Или вы просите убийство нескольких сотен человек назвать... хм, дайте-ка вспомнить правильную формулировку... необоснованным применением силы? Ребята, работавшие с Леей над статьей и оформлением, одобрительно загалдели. — Она права, — решительно выступил вперед Брейт. Альдераанец, что неудивительно. — Наша организация именно затем и создана, чтобы бороться с несправедливостью и угнетением во всех проявлениях. И какой от нас прок, если мы никак не отреагируем на такой кошмар? Или отреагируем невнятным блеяньем? Это нас дискредитирует в глазах общественности! Ропот усилился: к группе Леи постепенно подтягивались активисты, занятые в других проектах. Чтобы подчеркнуть демократичность организации, все вопросы с подопечными кураторы обсуждали за круглым столом, к которому кто угодно мог присоединиться и высказать свое мнение. Наверное, госпожа Маннэа сейчас об этом сильно сожалела. — Так, молодые люди! — строго прикрикнула она, легонько ударив изящной ладошкой по столу. — У вас других дел нет? Сонра, ты плакат к маршу против расовой дискриминации уже неделю задерживаешь. Ну-ка, собирай свою группу, и чтобы через час показали мне хотя бы черновой вариант. А что касается нашего вопроса... Лея, можно тебя в сторонку, на пару слов? Лея кивнула, и кураторша повела ее в комнату отдыха, подцепив под локоток. — Лея, детка, — вздохнула она, едва за ними закрылась дверь, — я все прекрасно понимаю. Эта жуткая история с фондом твоей матери нас всех напугала. Конечно, с этим делом что-то нечисто. И я ни в коем случае не оправдываю эти кошмарные расправы! Но пойми, все крупные СМИ сейчас навязывают мысль, что чуть ли не каждая общественная организация — проводник интересов Альянса. Только подумай, как бы мы выглядели, выпустив твою статью! Наша организация и так властям давно поперек горла стоит. Один шаг за грань — и все, нас в лучшем случае закроют! Я не могу такого допустить, понимаешь? Лея все понимала. И даже винить госпожу Маннэа не могла. Позволь она выйти статье Леи в печать, с нее бы, как куратора, первой шкуру и содрали — причем даже не ИСБ или ИРУ, а собственное начальство. На Корусанте свободу всем отмеряли линейкой, и ею же со всей силы били по рукам, стоило только нарушить границы. — Я понимаю, мадам. "Понимаю, что все это время занималась баловством. Играла в ученицу джедая, играла в оппозиционерку. Протестовала против режима под бдительным присмотром взрослых". Кураторша ласково улыбнулась ярко накрашенными губами. — Ты всегда была умной девушкой, Лея. На ближайшем собрании я еще подниму эту тему, но и ты поговори с Брейтом и остальными. Объясни ситуацию. Своих молодежь всегда слушает охотнее. — Молодежь, скажете тоже, — улыбнулась Лея, пересилив себя. — Вы старше меня всего-то лет на десять. Кто бы знал, как гадко она себя чувствовала в этот момент. И потому, что так легко согласилась с безвольной, пораженческой логикой госпожи Маннэа, и потому, что улыбалась ей в лицо, внутри кипя от гнева. Лицемерие Лее всегда претило. Маннэа несколько натянуто рассмеялась. — Ну, спасибо, подняла мне самооценку. А что касается работы... займись пока чем-нибудь еще. Например, у нас тут запланирована кампания против строительства нового жилого района на месте старых заводских кварталов... проблему вкратце знаешь? Барахлящие системы воздухоочистки, захоронения токсичных отходов, все такое. Мия выдаст тебе данные, ознакомишься. — Конечно, мадам. Ознакомлюсь и займусь. Фальшиво улыбаясь, Лея думала об одном: бежать отсюда надо. Бежать, пока столица не сломала ее, как сломала отца, мать, Оби-Вана и Сейли Маннэа. Иначе очень скоро она привыкнет вот так улыбаться и "заниматься чем-нибудь еще". Благопристойным, безопасным и укладывающимся в рамки свободы, отмеренные имперской властью. * * * В общем и целом, Сейли Маннэа любила свою работу. Трудясь с юных лет в "Движении за права личности", она искренне верила, что делает доброе дело, и веру эту сохранила, даже дослужившись до куратора столичного отделения и столкнувшись с кое-какими реалиями, которые многих юных идеалистов возмутили бы до глубины души. Сейли же приспособилась и смирилась без труда. В конце концов, абсолютной свободы не бывает, а горячей молодежи никогда не повредит надзор — ради ее же собственного блага. Порой это бывало утомительно — лавировать между начальством из "Движения", ИСБ и Разведки. Но кому, как не дочери крупного промышленного магната, знать: престижная, интересная и высокооплачиваемая работа редко бывает простой. Что Сейли совсем не нравилось, так это личные просьбы из этих инстанций. Даже если они исходят от близкой подруги детства. Политика всегда плохо пахла, а Исанн как лет в восемнадцать увязла в ней с легкой руки отца, так выбираться и не захотела. И Сейли тянула в нее же, пусть даже опосредованно. "Я просто предоставлю информацию. Как куратору, только в частном порядке. Что Исанн собирается с ней делать дальше, меня не касается". Прихватив черновик статьи (отлично, кстати, написанной: Леины бы таланты, да в мирное русло), Сейли поднялась к себе в кабинет, где набрала номер подруги. Исанн ответила сразу: служебный комлинк у нее всегда был под рукой, в отличие от личного, на который вечно не дозвонишься. — Здравствуй, дорогая. Говорить можешь? Да-да, потому и звоню...