Дорога наугад

Совсем недавно Падме считала, что им с Энакином вполне хватает двух-трех часов утром и вечером, чтобы пресытиться обществом друг друга. Порой этого времени бывало даже слишком много — кому захочется продлить его, если в хорошие дни оно заполнялось неловким молчанием и вымученными разговорами ни о чем, а в плохие — ссорами и скандалами, за которыми почти никогда не следовало примирения? Падме уже почти свыклась с мыслью, что так будет всегда. Сегодня же она сидела в домашнем кабинете мужа и чуть не до хрипоты спорила с ним о планах на будущее... и чувствовала себя до странного довольной, хотя разговор то и дело переходил на повышенные тона. Энакин не стеснялся в выражениях, высказывая все, что думает о "продажных тварях" и "бесполезных слизняках", которых она считала самыми ценными своими контактами, но делал это настолько искренне и с заботой об их общем деле, что Падме готова была простить ему грубость. В кои-то веки они были честны друг с другом. Это стоило куда дороже и галантности, которую Энакин наловчился проявлять к ней при дворе, и холодной сдержанности, с которой они лгали друг другу в лицо большую часть совместной жизни. — Найджелис, которого ты так ценила, оказался ходячим накопителем компромата. — Энакин беспокойно расхаживал по кабинету, заложив руки за спину. Падме кожей чувствовала клокотавшую в нем злость, готовую вырваться из-под контроля в любой момент. — Чего и следовало ожидать: эта крыса ест с руки у каждого, кто предложит, и не забывает высматривать, откуда благодетель вытащил прикормку. Руки чесались прикончить, но он еще может принести пользу. — Энакин смерил жену тяжелым взглядом и добавил, тщательно выделяя голосом каждое слово: — Мне. Ты держись от него подальше: не хватало еще, чтобы Вандрон нам в загривок вцепился, к Айсарду вдобавок. Падме спокойно кивнула. Предательство Найджелиса не удивило ее: она никогда не доверяла этому человеку, подозревая его в двойной, а то и тройной игре... но не в их положении отказываться от союзников, сколь бы сомнительными ни были их мотивы и лояльность. Хорошо, что Энакин понимал это. — Как ты планируешь использовать его? — Так же, как и ты: мне нужен человек в КОСНОП, а в перспективе и не один. С той лишь разницей, что ты не можешь предложить этой крысе ничего настолько аппетитного, чтобы она раздумала кусать тебя за пальцы. Я — могу. Падме не стала спорить и сейчас. Глупо было отрицать: времена, когда ее слово что-то значило во властных кругах, давно прошли. Все, чем она располагала ныне — остатки былых связей и деньги, да и те по большей части принадлежали либо Энакину, либо Альянсу. Этого было вполне достаточно, чтобы по мере сил помогать движениям сопротивления по всей галактике, но ничтожно мало, чтобы купить чью-либо верность в столице. Без Энакина она ничего не значила на политической арене — а он не желал и шагу ступить на нее, пока Падме не пойдет следом. "Сколь многого мы могли бы добиться к этому дню, если бы не потратили столько лет на обиды и недоверие? Возможно, сегодня наши дети уже жили бы в другой галактике". Она бросила мимолетный взгляд на свои руки — изящные и холеные, они, тем не менее, безжалостно напоминали Падме о впустую потраченных годах слишком резко обозначившимися венами и костяшками пальцев. Ей и Энакину шел пятый десяток, а они едва-едва задумались о том, чтобы вместе бросить вызов Палпатину, и пока продвинулись немногим дальше договоренностей. Да и те все еще вызывали немало вопросов... — Энакин, — позвала она. — Перестань расхаживать по комнате, пожалуйста. Нервируешь. — "Нервировать" — это проворачивать за спиной мужа опасные аферы и надеяться, что никто об этом не узнает, — сумрачно буркнул Энакин, но в кресло все-таки уселся. — Падме, если у тебя есть еще знакомые вроде Найджелиса, будь добра, скажи. Мои ручные охотники за головами давненько не получали от меня контрактов. Падме сердито поджала губы. — Энакин, это не смешно. Имена своих союзников я назвала... — "...за парой исключений", — ...и на этом прошу тебя закрыть тему. Нам обоим есть, что припомнить друг другу, так давай не будем начинать. У нас есть дела поважнее. На миг Падме показалось, что сейчас разговор свернет к набившему оскомину "твое дело — сидеть тихо и не лезть в неприятности", но, к счастью, в этот раз Энакин сдержался. Только шумно вздохнул и процедил, будто через силу: — Согласен. Что ты хотела сказать? Падме пролистала несколько досье, выведенных на голографический экран. Одно каменное лицо в военном мундире сменялось другим, почти не вызывая ассоциаций: некоторых Падме встречала на приемах и парадах, но дальше обмена дежурными любезностями знакомство ни с одним из вояк не завела. Не ее контингент. — Эти люди, которых ты наметил в потенциальные союзники... как ты планируешь убедить их выступить против Палпатина? Что мы можем предложить им, чтобы привлечь на свою сторону хотя бы половину из списка? Энакин усмехнулся. — А с чего ты решила, что я собираюсь склонять их к бунту? Не ты ли говорила, что против Палпатина нельзя выступать в открытую? — И снова это повторю. Но твои кандидатуры годятся только на военный переворот. — Сейчас — не годятся и на него. Присмотрись не к званиям, а к должностям. Падме с усмешкой покачала головой. И когда это они успели поменяться местами? Прежде она наставляла Энакина в политических премудростях и снисходительно посмеивалась, когда он выдавал очередную глупость... впрочем, чему удивляться, если это "прежде" было чуть меньше двадцати лет назад? "Забавно, что я до сих пор пытаюсь найти Эни там, где его давно уже нет". Она снова присмотрелась к личным делам, на сей раз — более внимательно. Поначалу смысл слов Энакина не желал укладываться в голове: и впрямь, на что годны эти люди? Заместители штабных чиновников да командующие небольших флотских подразделений... Их поддержка будет нелишней, но пока над ними стоят верные Палпатину начальники... И тут в голове что-то щелкнуло. "Пока". Ключевое слово — "пока". — Пестаж, Айсард, Вандрон, действующие гранд-адмиралы и моффы... кем они были до того, как Палпатин стал канцлером? — проговорила Падме задумчиво, чувствуя, как на губах сама собой расцветает улыбка. "Эни, Эни... и что нам стоило поговорить по душам чуть раньше?" Энакин улыбнулся в ответ. — Никем. Возможно, я не гений, но учиться способен. Если бы Палпатин начал с призывов свергнуть республиканский строй, место ему было бы в цирке, который в Сенате принято звать "радикальной оппозицией". Если я начну с призывов свергнуть императора... — на лицо Энакина набежала тень, — он уничтожит и меня, и все, что мне дорого, не успеем мы и шагу ступить. Мы должны быть умнее, Падме, если хотим чего-то добиться. — Ты хочешь собрать вокруг себя людей, которым выгодно видеть тебя на троне, — кивнула Падме. — Предположим, у нас получится. Но на это уйдут годы работы... — Быстрый результат предлагает Альянс. И как, мы сейчас в возрожденной Республике живем? Падме вспомнился недавний разговор с Леей. Примерно то же самое она пыталась втолковать дочке... и не преуспела. Хвала Силе, что девочка не в том положении, чтобы принимать судьбоносные решения: Падме хорошо помнила, каких дел по неопытности наворотила сама — чего стоил один только вотум недоверия Валоруму. — Значит, потратим годы, если придется, — решительно кивнула она. — Но ты ведь понимаешь, что одними военными ограничиваться нельзя? Ты зря отмахиваешься от моих контактов, Энакин: даже у самого незначительного из этих людей есть связи и видное положение в обществе, не говоря уже о деньгах. Ты только собираешься плести сеть, в то время как моя готова и, в целом, исправно работает. Отказываться от ее возможностей — расточительно и глупо. Памятуя их прежние разговоры, Падме готовилась встретить новую волну нападок и на своих союзников, и на себя лично... Энакин кивнул, и аргументы — столь логичные и стройные, что Падме сама преисполнилась уверенности в собственной правоте, — пропали впустую. — Ты права, Падме, — признал он, тяжело вздохнув. — Как бы я ни относился к этому разжиревшему сброду, нам нельзя воротить нос от союзников — даже если шпионов и обыкновенных подлецов среди них больше, чем вшей на банте. Энакин упер кулаки в столешницу и перевел сумрачный взгляд на окно. Повисло тяжелое молчание. Когда он наконец посмотрел на Падме, его лицо неожиданно смягчилось — на краткий миг Энакин стал до боли похож на себя прежнего, каким он был до того, как галактика окончательно сошла с ума. — Я не хочу, чтобы ты снова лезла в эти дела, Падме, — сказал он тихо. — Но, боюсь, держать тебя подальше от политики не смогу. Люди, которые доверяют тебе, никогда не станут сотрудничать со мной, но я буду идиотом, если полностью откажусь от связи с ними. Можешь и дальше поддерживать контакт с этими своими... реформаторами. Только теперь держи меня в курсе их планов. Падме подавила снисходительную улыбку. Будто ей требовалось его разрешение... но хорошо, что теперь они смогут объединить усилия, твердо зная: супруг не ударит в спину. Ей этого очень не хватало на протяжении всех лет, прожитых в браке. — Разумеется, для публики мы все так же по разные стороны баррикад. — Конечно. Не стоит давать старику лишние поводы для подозрений: я хочу дожить до того дня, когда мы с тобой будем спорить о форме правления нашей Империи. Падме шутливо бросила в мужа скомканным листком флимсипласта. Энакин, усмехнувшись, Силой остановил его на полпути и опустил на стол. Но разрядить обстановку это ребячество не смогло, настолько тяжелое, горькое послевкусие оставили после себя слова Энакина. В этой шутке было слишком много правды. И, увы, не в части про "нашу Империю". Когда молчание затянулось до такой степени, что из неловкого превратилось в зловещее, Энакин подошел к Падме и подал ей руку, помогая встать с кресла. Отпускать ее ладонь он не спешил, а Падме не делала попыток высвободиться — каждое мгновение, напоминавшее о былых днях и любви, когда-то связывавшей их с мужем, она впитывала с жадным, почти нездоровым наслаждением. — Пообещай мне, что не остановишься, — прошептала Падме, глядя ему в глаза. — Я согласна ждать столько лет, сколько потребуется, но не вздумай отступить. Я не хочу оставлять галактику в руках Палпатина и его клики... и не хочу, чтобы ты навсегда остался его рабом. Они обсуждали это уже не в первый раз, и все равно Падме нуждалась в этих клятвах, как больной — в ежедневной дозе лекарств. Путь, который они избрали, был настолько извилистым и длинным, что немудрено было потеряться на нем, свернуть не туда и позабыть о цели, с головой окунувшись в мелочные интриги и нескончаемую борьбу за власть при дворе. Энакин слишком долго мирился с ролью императорского палача, чтобы Падме так просто поверила в серьезность его намерений. Она до сих пор опасалась, что он лжет ей, пытаясь вернуть любовь мятежной жены. Ненавидела себя за эти подозрения — и все равно не могла избавиться от них. Энакин невесело улыбнулся и ласково погладил ее по щеке. — Не волнуйся, Падме. Палпатин не прощает рабов, возомнивших, будто могут стать свободными. Как только он поймет, что я пробую свою цепь на прочность, мне останется лишь убить его... прежде, чем он успеет уничтожить меня.