***
- Чонин, выходи. Чонин сидит в их стареньком шкафу, доставшемся ему от покойной бабушки (он будто бы все еще пахнет ее выпечкой и тёплыми руками), согнувшись в три погибели и пытаясь не выдать себя ребяческим хихиканьем. Домашняя пыль щекочет его нос и он громко чихает, надеясь, что Кенсу его все-таки не услышал. Но дверца шкафа открывается, противно скрепя и открывая вид на якобы разозлённого парня. - Чонин, ну что ты как ребёнок, ей-богу, - не сдерживая улыбки говорит Кенсу, и Чонин знает, что его парень не злится, ведь озорные огоньки в глаза Кенсу глазах выдают его с головой. - Я хотел сделать тебе сюрприз! Кенсу всегда приносит с собой холод с улицы и выпечку из кофейни за углом. Чонин всегда изображает из себя курицу-наседку и бежит ставить чайник, перед этим согрев своими руками холодные ладошки хена, который в это время закатывает глаза и говорит, что он вообще-то взрослый человек и в состоянии о себе позаботиться (но рук не убирает). Их жизнь похожа на британские предрождественские календари, из которых ты каждый день декабря, вплоть до самого рождества, достаёшь вкусное лакомство или приятное предсказание на день. Чонину никогда не нравились эти календари, потому что они всего на один месяц, а Кенсу с ним навсегда. Вместо дешевого молочного шоколада Чонин получает робкие поцелуи под бубнеж телевизора, а вместо приятного предсказания на день нежное пожелание доброго утра, нашептываемого на ухо сонным Кенсу. И будь у Чонина несколько десятков таких календарей, он бы променял их все на еще одно нежное касание губ.***
Чонин просыпается к вечеру, когда холодное и уже давно не греющее солнце уходит за горизонт. У него затекло все тело, поэтому ему требуется несколько минут, что подняться с пола прихожей. Квартира освещена золотыми лучами заката, которые с трудом пробиваются сквозь летающие в воздухе клубы пыли, и Чонин со злостью закрывает все имеющиеся в помещение занавески. Кенсу бы сейчас смеясь называл его вампиром, иронично подшучивая над карамельным цветом кожи младшего, но мягкий смех не звучит ни в одной из комнат, как бы усердно Чонин не прислушивался. Спать совсем не хочется и Чонин бездумно ходит по квартире, мягко ступая босыми ногами по холодному полу, в надежде услышать "Надень носки, простудишься, балда", но слышит лишь жалобный скрип грязных половиц и чувствует, как мелкие осколки разбитой в порыве ярости чашки впиваются ему в пятку. Значит он на кухне. Чонин старается как можно быстрее уйти оттуда, потому что это место больше всего, кроме спальни, напоминает ему о Кенсу. О временах, когда эта квартира пахла не одиночеством, а чаем и вкусными булочками с утра, жареным мясом в обед и свежими апельсинами в любое время дня; когда Чонин, только проснувшись, обнимал Кенсу, разбивающего яйца на шкворчащую маслом сковороду и с улыбкой слушал его угрозы о том, что если Чонин, грязное неумытое животное, сейчас не уберёт свои руки, то вместо куриных яиц на сковороде окажутся его собственные, чониновские; когда Кенсу мог часами торчать на кухне, на что Чонин называл его женушкой и быстро, со смехом убегал, стараясь не получить по шее за такие сравнения. Сейчас он проводит рукой по липким от грязи кухонным тумбам и думает, что Кенсу бы прибил его за такое неряшество, но за исключением пары разбитых чашек и тарелок, а также покрытой плесенью корки хлеба в хлебнице, тут ничего не поменялось, с тех пор как Кенсу последний раз был здесь. Он пятится, стараясь не наступить на осколки любимой кружки Кенсу и идет в гостиную. Пыль, пыль, пыль, пыль, пыль....Чонин специально не сдвигает с мест всякие безделушки, по которым Кенсу каждые три дня старательно проводил тряпочкой, напевая прилипчивую мелодию, пока Чонин украдкой следил за ним и думал, что ему обязательно нужно научиться играть на гитаре, чтобы аккомпанировать Кенсу. Теперь она стояла в дальнем углу, покрытая несколькими слоями пыли, храня в себе воспоминания о тихих вечерах, сопровождаемых лишь атласным голосом Кенсу и тихими чертыханиями Чонина, когда он не мог ухватить кончиком ногтя нужную струну. Рамки с их фотографиями, лица на которых уже не видно, они погребены под пылью, часы, на которых уже давно сели батарейки, бесполезный телевизор, который не включали несколько недель, статуэтки, карточки из разных стран, подаренных родственниками и друзьями, коллекция пластинок... и еще много-много мелочей, на которые Чонин раньше не обращал внимания, но теперь принимает их за бесценные сокровища. Он похож на дракона, охраняющего своё золото, потому что в их квартире уже несколько месяцев никто не появлялся, потому что Чонин их не пускал; потому что Чонин не хотел никого впускать и позволять прикасаться своими руками, называя ненужным хламом то, что он так трепетно бережёт с того самого дня. То, что для него в одно мгновение стало всем. Спальня была самым тёмным и относительно самым чистым местом в квартире, потому что Чонин не мог перестать трогать. Открывая старенький бабушкин шкаф, он медленно перебирал пальцами пальто, которые Кенсу занашивал до дыр. Горы свитеров и брюк, вперемешку с джинсами и футболками, водолазки, шорты, пиджаки, кофты - все было разбросано по комнате. Чонин не мог перестать чувствовать себя жалким, когда зарывался носом в одежду Кенсу, в попытках найти отголоски. Отголоски его запаха, улыбки, мягкости его волос, бархатности его кожи, счастливых мгновений; дней когда они играли в снежки на детской площадке, или когда Чонин покупал Кенсу самое вкусное мороженое в тридцатиградусную жару, которое, по закону жанра, всегда оставалось последним, так что Чонину приходилось спорить с противными мальчишками за право купить фруктовый лёд для Кенсу; когда их квартира была домом для них обоих, ведь в ней постоянно звучал смех их друзей, тихие признания и громкие стоны; когда Чонину не приходилось каждый день захлопывать дверь перед Тэмином и вытаскивать осколки из ступней. Он пытается найти Кенсу, чтобы забыть о его смерти. Он снова засыпает, погребенный под горой его одежды, не замечая соленой влаги на своих щеках и потерянных дней в пустоте пыльной квартиры.***
Он останется здесь до конца своих дней, собирая воспоминания в частицах пыли. Он пытается измениться, но остаётся таким же, проводя время в апатии. Он - сломанные часы, теряющие годы.