Я хочу быть вашей тенью, Станьте светом для меня…
На небольшом и не слишком удобном даже на вид диване лежит молодой юноша, чьё тело покрыто странным узором, сделанный при помощи простой чёрной краски, но смысл этого узора понятен только создателю сего шедевра — не молодому, но и не старому художнику Персивалю Грейвсу, который сейчас стоит у мольберта и по памяти выводит на холсте изгибы молодого и податливого тела. Криденс Бэрбоун — его лучший натурщик за последние десять лет, его вечное вдохновение, его счастье и головная боль, его шедевр, его и только его сердечная тоска… Забитый шестнадцатилетний подросток, с которым Персиваль познакомился в дешёвом придорожном кафетерии, за два года превратился в скромного и замкнутого в себе юношу. Коротко остриженные на момент встречи чёрные волосы отросли мальчику до плеч, взгляд теперь не был устремлён в пол, а на лице то и дело появлялась робкая улыбка. Его мальчик расцветал внешне, но внутри оставался всё тем же маленьким ребёнком, тянувшемся всей душой к источнику тепла, но не получавшим и малой доли ласки. А три месяца назад Персиваль понял, что до безумия ревнует Криденса ко всему, что движется и нет. Он не может спокойно смотреть на тот, как его мальчик идёт по улице в одной футболке или водолазке, Персивалю всё время кажется, что на Криденса все пялятся далеко не дружественными взглядами. Но в то же самое время он спокойно относится к совершенно обнажённой натуре, но только при условии, что в мастерской они одни, и никто, кроме самого Персиваля, не увидит ни миллиметра оголённой кожи…***
Криденс думал, что сходит с ума, окончательно и бесповоротно. Ведь не может объект его давних мечтаний в один момент заинтересоваться худым бледным мальчишкой, не способным даже посмотреть в глаза своей мечте. Всей своей израненной душой Криденс тянулся к Персивалю, всем своим сердцем хотел лишь одного — всегда быть рядом с тем, кто так дорог, но в тот же момент он понимал, что этого никогда не будет. Пройдёт ещё немного времени, Персивалю надоест рисовать только его, появятся новые натурщики — более красивые, более открытые, более…подходящие мужчине такого статуса, как Персиваль Грейвс, а Криденс снова станет никому не нужным балластом, преградой на пути к совершенству чьей-то жизни… И все эти взгляды… Они ведь ему только кажутся… Всего лишь плод повреждённого воображения… Никто в здравом уме не будет смотреть на Криденса с такой нежностью и теплом, он просто не достоин этого. Не достоин взглядов, прикосновений и ласковых интонаций в голосе Персиваля, обращённых к нему. Этого же просто не может быть, он же не заслужил этого — ни действием, ни словом, ни взглядом…И так бы продолжалось вечно, если бы не маленькое пятнышко чёрной краски, неведомо каким образом оказавшееся на светлой коже Криденса…
***
Криденс позировал уже несколько часов, прерываясь только на короткие походы в туалет. Он сидел на небольшом зелёном диване в максимально открытой позе и совершенно обнажённый, вот только… Сегодня Персиваль Грейвс был недоволен всеми своими набросками: ему казалось, что всё это уже было, что всё это он уже рисовал. А Криденс в этот момент мелко дрожал от холода и стыда, не смея отрывать художника от мыслей своими просьбами. И длилось это ровно до того момента, пока Персиваль не обратил внимание на маленькую чёрную кляксу на левом запястье юноши, которой там вовсе и быть не должно. Он оторвался от мольберта, сделал несколько шагов до замершего Криденса и опустился перед ним на колени, беря тонкое запястье в свои руки. И, вместо того, чтобы стереть пятно, он ведёт по нему большим пальцем правой руки, прочерчивая линию вен, таящихся под бледной кожей. Остановившись на сгибе локтя, Персиваль поднимает голову и смотрит Криденсу прямо в глаза, заставляя сердце хрупкого юноши забиться ещё быстрее, отмечая закушенную губу и непонятную тоску во взгляде. — Криденс, ты позволишь мне сегодня воспользоваться твоим телом, как холстом? — спокойным уверенным тоном спрашивает Персиваль у вновь начавшего дрожать парня. — Да, мистер Грейвс, — с придыханием отвечает Криденс, закрывая глаза и опуская голову. Взять в руки тюбик чёрной краски, выдавить себе немного на руки и дать мысленное обещание: как только пальцы перестанут оставлять следы на коже — отойти к мольберту и сделать набросок, а после вновь вернуться к Криденсу. Пройтись пальцами, испачканными краской, по коже. Оставить на теле яркую подпись «Моё, кто тронет — труп». Вновь вернуться к мольберту и продолжить рисунок, наблюдая за тем, как неопытный мальчишка пытается скрыть от моего взгляда своё возбуждение. Вернуться к нему, и снова красками по коже. Ещё одна метка на бледной коже. Ещё одна волна возбуждения. Замкнутый круг: и прикасаться вечно невозможно, и отпустить его нельзя. Вот пальцы чертят узор на шее, поднимаются выше, но не уходят дальше подбородка. Снова вниз — на этот раз пальцы чертят свой путь по затвердевшим соскам, по животу и к паху, на что Криденс лишь тихо всхлипывает, подаваясь бёдрами вверх, но краска на пальцах кончилась… Вновь мольберт и десять минут томительной разлуки с нежной кожей, снова тюбик краски, снова два шага до дивана… И вновь по кругу: тюбик краски, нежная кожа, мольберт. И вновь до того момента, пока руки не перестанут чертить свои узоры. До того момента, пока холст не будет закончен. До того момента, пока в тюбике не останется краски. До того момента, пока на изрисованном чёрной краской животе не появятся блестящие в лучах заходящего солнца белые капли спермы. До того момента, пока Криденс не вытянет вперёд левую руку и тихим голосом позовёт: — Мистер Грейвс… Только тогда я вновь подойду к своему мальчику, вновь опущусь перед ним на колени, вновь коснусь его кожи… На этот раз, чтобы притянуть к себе, чтобы прикоснуться губами к зажмуренным глазам и прошептать в аккуратно ушко о том, как сильно я нуждаюсь его присутствии рядом. Прошептать о том, как сильно я его люблю. А в ответ не услышать ничего, но увидеть сияющие глаза напротив, робкую улыбку и румянец на лице… А после осознать, что все тормоза уже сорваны, что нет ничего дороже хрупкого тела подо мной, точнее — его хрупкой души. Яростно вбивать тело Криденса в обивку дивана, а после нежить его в своих объятьях… Отнести в душ, отмыть от творения собственных рук и, наконец, уложить на мягкую постель под тёплое одеяло… Уйти в мастерскую, чтобы закончить картину, а ближе к утру вернуться в объятья Криденса, чтобы больше никогда их не покидать. Даже если сам Криденс будет против моего постоянного присутствия рядом. А проснувшись, услышать тихое признание: — Я люблю тебя, Персиваль… Пожалуйста, будь всегда рядом со мной, не оставляй свою тень без солнца…