Сбежавшие

      В середине следующей недели, через пять-шесть дней после описанных событий Андрей созвонился с Сергеем. Встретившись неподалёку от центра, они отправились в долгий путь по магазинам, чтобы обзавестись приличной одеждой и приглядеться к новой аппаратуре.       Они шли по одной из узеньких улочек старого района. Здесь-то их и узрела Наташа, которая возвращалась домой с прозаической буханкой хлеба в сетке. Хмурая, мрачная и злая на весь мир (дело было после второго, самого серьёзного разрыва с Марио), она почти с ненавистью посмотрела на парней, шествовавших навстречу: уж слишком они сияли и, конечно, не из-за неё.       Мальчики действительно были оживлены и полны радужных планов. Покорённые красотой и щедростью Филиппа, они обдумывали, как бы его совратить и при этом остаться в прекрасных отношениях и с Сашей, и с Мишей. В конце концов они сошлись на том, что Мишу с Сашей следовало вроде бы нечаянно столкнуть, кинуть друг другу в объятия и таким образом получить моральное право на свободу собственных действий.       Наташа вперила в друзей мрачно горевший взор. Безусловно, рядом с Андреем шёл его брат, с которым он отдыхал в деревне, это про него он говорил ей в начале сентября. Какой-то там десятиюродный «братец», белокожий, черноволосый, красавчик — всё так, как он описывал. Она шагала по другой стороне улицы, и, хотя проезжая часть не составляла и четырёх метров, не было никакой надежды на то, что они её заметят и окликнут: они плыли, повернув друг к другу головы и заговорщицки улыбаясь, Андрей втолковывал что-то попутчику, тот кивал, видимо, соглашаясь. На окружающих внимания они не обращали. Дистанция стремительно сокращалась, ещё десяток-другой метров — и они разминутся. Наташа, резко свернув, перешла на противоположный тротуар и двинулась, опустив голову, как бы задумавшись. Расчёт её был прост: она хотела просто-напросто столкнуться лбами с Андреем и вынудить обоих остановиться, что вскоре и произошло.       — А!       — А!       — Это ты? Чего вы женщин на улице давите?       — Ха! Женщина — это ты? Сама же налетела!       — Нисколечко! Я задумалась, а вы заболтались — следовательно, больше виноваты.       — Ну и мотивация! Нас двое, а ты одна.       — Вижу. Это твой брат?       Наташа стояла посередине, перекачиваясь с ноги на ногу, чтобы парни её не обошли, но этого было мало: ей надо было вклиниться в разговор и напроситься в сопровождающие, а там видно будет…       — Да. Сергей. Наташа, одноклассница.       — Действительно, такой, как говорил. Куда путь держите?       — Так, по магазинам.       — Значит, в центр? Прекрасно, и я с вами — заодно и прогуляюсь. — Наташа увидела, что мальчишки растерянно переглянулись: попутчица ни в их планы, ни в разговор совершенно не входила, а, как от неё избавиться, они не знали, — ничего, придётся перетерпеть. — Что застыли? Дорогу забыли?       — А ты что, с хлебом собираешься гулять?       — А что, в магазин с буханкой не пускают? Если думаешь, что тяжело, можешь не беспокоиться: от силы полкило. Возьми, убедись. — Не дав мальчишкам опомниться, Наташа вручила сетку Андрею и, развернувшись, пристроилась к парочке. — Поехали, втроём веселее. Что покупать собираетесь?       — Ты же в другую сторону шла!       — Я передумала.       — А ты не можешь идти сама по себе, а мы — сами по себе?       — А я и так иду сама по себе: в метре от вас. Или вы весь тротуар зафрахтовали для лирических прогулок?       Эпитет к прогулкам сорвался с Наташиного языка весьма кстати: он заставил Андрея насторожиться. Он знал, что Наташа зла на слово, и не хотел нагнетать напряжение. «Просто будем холодно с ней держаться — отстанет сама», — шепнул он на ухо Сергею. «Хорошо», — ответил тот вполголоса.       — Во всяком случае, я тебе в хлебоносцы не нанимался. Держи свою сетку.       — Узнаю вежливость современной молодёжи по отношению к женщинам. Давай. Да, я же забыла: ты теперь стажёр в огромном колбасном концерне, и с сумками тебе западло болтаться.       — А тебе завидно?       — Мне? Нисколько, даже плюс в твоей работе нашла: лучше работать с лабораторным оборудованием, чем с людьми.       — Одно другого не исключает.       — Но ограничивает.       После разрыва с Марио Наташе было абсолютно безразлично, насколько неуместна её наглость и как на её поведение будут реагировать окружающие. Она была зла на всех и на всё; любая гармония, каждая счастливая улыбка, первая же встретившаяся парочка казались ей насмешкой над её собственным страданием, и она почти инстинктивно стремилась нагадить, испортить, нарушить согласие и покой. Увязавшись за Андреем с Сергеем, она ничего не проигрывала при любом исходе своей авантюры. Ещё утром первого сентября Андрей казался ей возможной добычей: он расстался с Викой, и Наташа несколькими ядовитыми выпадами смогла (так она теперь считала) сделать их развод окончательным. Он обратил внимание на Наташу, оценил её ум, выказал расположение, но, не прошло и нескольких часов, сорвался в конце занятий как бешеный и исчез в неизвестном направлении, а потом и вовсе занялся исключительно устройством своего послешкольного будущего. С Андреем Наташе ничего не светило, и это было ясно уже в течение нескольких недель, но сейчас она увидела Сергея. Она могла покорить его, покорить ныне, потому что повторно такая возможность вряд ли представилась бы ей в ближайшем будущем. У неё было каких-то полчаса, и она должна была использовать эти минуты, пустив в ход и ум, и фразы, и яд, и когти. Если же и с Сергеем её постигнет неудача, то она отыграется тем, что ехидными репликами уничтожит их прекрасное расположение духа и отравит всё удовольствие, которое они собирались получить, приобретя новые шмотки или прочую ерунду. Выполнение первой задачи или второй, если первая не удастся, мнилось Наташе святым долгом, священной обязанностью: все парни подлецы, и Марио это наглядно продемонстрировал, залепив ей оплеуху и погнавшись за какой-то старухой, все они подонки — и с ними надо поступать так же, как они сами себя ведут. Наташа стремилась взять то, что даётся в руки или плохо лежит, а если схватить это по каким-нибудь причинам было невозможно, то оболгать и испоганить. После первого же перехода через улицу она оказалась рядом с Сергеем; она бы вклинилась и между ними, но мальчишки шли в обнимку и ей никак нельзя было влезть посередине.       — Не ожидала тебя встретить рядом с Андреем: он говорил, что прежде вы виделись два-три раза в жизни.       — Летом в деревне у нас появились общие интересы, и мы стали неразлучны.       — Какие это интересы — хвосты коровам вязать? Смехота…       — А у тебя какие — к парням приставать и по улицам бесцельно шататься? Срамота…       — Успокойся, ты не в моём вкусе. В какой школе учишься?       — В пятнадцатой.       — Нашёл себе… Перевёлся бы в нашу: у нас учителя сильнее.       — У вас по литературе слабые.       — Нет проблем! У меня с литературой всё в порядке. Это ещё от бабки, она в школе преподавала.       — А тебе это через поколение передалось?       — Угу. Как родственнику моего одноклассника могу устроить тебе бесплатные консультации.       — Ты уже опоздала, — вбросил Андрей, — у него есть бесплатный консультант.       — Да, и прекрасный во всех отношениях. — Сергей сладко потянулся, сразу же получил от Андрея щелчок по носу и ответил, мальчишки устроили небольшую возню.       Наташа ревниво следила за ними недобрыми глазами: приятели вели себя так, как будто до самой Наташи им не было никакого дела. Она потянула Сергея за рукав.       — Да успокойтесь вы, детсад! В каких это отношениях?       Сергей удивлённо посмотрел на девчонку. И молчавшая, она была явно не к месту — тем более наглы были её вопросы и бесцеремонность.       — В русского языка и литературы отношениях! — ответил он почти что по слогам, как первоклашке, пристально смотря на Наташу.       — И, если верить прочим свидетельствам, во внешних отношениях, то есть красавчик, — добавил Андрей.       Они снова начали перекидываться невразумительными для Наташи репликами, обсуждая что-то такое, чего она не ведала и что по каким-то таинственным причинам было открыто только для них, а для других, непосвящённых, оставалось секретом за семью печатями. Они как бы очерчивали круг, в котором общались, как и подобает давно знакомым, близким людям, а посторонним предоставляли право ходить по его окружности, на них любоваться, но в их дела не влезать. Делали они это не злонамеренно — просто продолжали разговор, начатый ранее, но у Наташи выходило, что они над нею издеваются. Она никак не могла понять, что, окажись на её месте любой другой человек, результат был бы таким же: мальчишки были полны недавними впечатлениями, делились ими между собой и не нуждались в собеседниках, прибывших извне; они появились — ладно, ни Андрей, ни Сергей не будут их отталкивать, но в свой мир не пустят.       Наташа снова раздражённо дёрнула Сергея за рукав:       — Вам-то что с того, что красавчик?       — Как это «что»? — красивые люди естественно к себе располагают. Была бы у него чавка, как у толстомордого (*), я бы при всей своей любви к литературе факультатив не посещал бы.       — А, он у вас факультатив ведёт — значит, вход свободный. Скинь расписание.       — Совершенно излишне: все наши красотки по нему безнадёжно вздыхают.       — Безнадёжно тупы, если безнадёжно вздыхают.       — Успокойся, у тебя никаких шансов: ни красотой, ни умом его не возьмёшь. К тому же первого у тебя нет, а второе у него самого в избытке.       — Ты что грубишь?       — А ты что обзываешь тупыми тех, о которых ничего не знаешь? — Ответ Сергея, впрочем, не интересовал. Он пригнул голову Андрея к себе и накрыл её полой куртки: — Братец, любименький, выплыви!       Андрей головой боднул дружка в грудь и вырвался из-под покрывала: оба расхохотались.       Наташа извелась: нахальные мальчишки её не слушали, не слышали, дерзили, обижали, выказывали равнодушие, заигрывали только друг с другом, а она ничем не могла ответить. Её ум, её воля не действовали, не очаровывали, не гипнотизировали, колкие словечки не кололи, планы не сбывались. К счастью, они уже подошли к торговому кварталу.       — С чего начнём? — спросил Сергей, сжимая в своём кармане руку Андрея.       — Давай с дисков, а то потом шмотьё приобретём и неудобно будет с сумками таскаться.       — О'кей, поехали.       Наташа напустила на себя безразличный вид и вошла в магазин следом за мальчишками. Диски её абсолютно не интересовали: дома их просто некуда было вставлять. Сердце полнилось горькой завистью: семья Андрея никогда не отличалась достатком, а вот, поди ж ты, выбирает диски, собирается прибарахлиться, а всё потому, что соображает в химии и чего-то там выиграл на каких-то олимпиадах! Почему он, а не Наташа? Разве она это не заслуживает? Разве она не такая же умная, а, может, и ещё умнее? Ноги наливались тяжестью, тело сковывала усталость. Из оцепенения Наташу вывел Андрей, заоравший на весь магазин:       — А, Филипп, здорово! Мир тесен!       Филипп (это действительно был он), разговаривавший с продавцом, обернулся. Лицо его мгновенно просветлело, Наташа побледнела: на мальчишек смотрела живая икона, сошедшая с портрета в квартире Марио, и она ничем не отличалась от фотографии, была точно такой же. Что делать? Стоять и смотреть, подойти и попробовать завязать беседу, удрать?       Андрей, схватив Сергея за локоть, пробирался в другой конец магазина, где стоял Филипп. Оказавшись рядом, они обменялись не совсем приличными поцелуями. Наташу снова обуяла зависть: надо же, и эти знакомы, да ещё разулыбались и липнут друг к другу, ишь как оживились, вонючки!       — Привет! Чего вы тут делаете?       — Вообще-то искали «Royal Hunt» на видео, а нашли тебя в натуре, — ответил Андрей, сияя глазами и кудрями, — так что действительность превзошла ожидания. А ты?       — Так, чистые диски прикупал, да ещё мама попросила старые французские фильмы посмотреть и нашу «Собаку на сене».       — А, европейская драматургия, — показал свою осведомлённость Сергей.       — Да, только фильм советский и старый — откуда ты знаешь?       — Раза два по телеку натыкался.       — Слушай, у нас проблема. — Андрей приподнялся на цыпочки и стал нашёптывать о возникших затруднениях Филиппу на ухо, стараясь захватить это самое драгоценное ухо мягкими движениями губ: — Видишь ту деваху около стенда? Это Наташка, моя одноклассница. Мы на неё напоролись, и она за нами увязалась, а, как её отвязать, мы не знаем. Придумай что-нибудь!       — Скажите, что у меня день рождения, и я вас приглашаю.       — А раньше почему не пригласил?       — Напился и забыл. Впрочем, какая разница, если она сама бесцеремонна…       — Попробуем! А на самом деле ты никуда не хочешь нас пригласить? Ты не думай, мы не из-за денег — просто ужасно хочется тебя соблазнить. По-настоящему.       — Я обязательно соблазнюсь, но только после своего любимого.       — Были же у тебя девчонки!       — У него тоже, но это не считается.       Андрей вспомнил Вику и признал, что Филипп не только невероятно красив, но и удивительно умён.       Думая о мальчишках или видя их, Филипп неизменно прельщался, особенно Андреем, иногда даже считал, что немного влюблён. Сергея, более красивого, более томного и более скромного, так и тянуло ласково погладить по щекам, легко провести по волосам, но он напоминал Филиппу Марио, и, чувствуя это, Филипп почти инстинктивно как бы принижал его и относился к нему с прохладцей, хоть и нежно; в Андрее, непоседливом, шаловливом и чуть порочном, было больше лукавства, озорства, искромётности, и Филиппу всё время хотелось взъерошить его и без того лохматую голову, опрокинуть на спину, небольно искусать — в общем, побаловаться. Возможно, Филипп ещё не сознавал своего истинного чувства к Марио; возможно, уяснив его, он бы бросился в постель к мальчишкам, представляя на их месте друга и реализуя себя в подобии действительности, но именно непонятие, недосказанность стерегли его непогрешимость и избавляли от возможных угрызений совести. Ныне они ворковали как голубки, и Филипп блаженствовал и в своём спокойствии, и в двойном очаровании. Блаженствовал, впрочем, недолго: словно тёмная туча застлала безмятежную синеву неба — Наташа, со своим тяжёлым взглядом, растолкав плечами Андрея и Сергея, приблизилась к Филиппу и смотрела на него пристально и зло, упиваясь заготовленными гадостями.       — Привет, Филипп! Надо сказать, что Марио ошибался, когда говорил, что на портрете ты на себя не похож. Я ему не верила и оказалась права: одно лицо, точная копия.       Филипп насторожился. Наташа застала его врасплох, и он решил потянуть время, чтобы сориентироваться позже.       — Как, ты сказал, это называется? — обратился он к Андрею, пренебрежительно кивнув на Наташу.       — Наташа.       — Гм, рождественское сияние…       Наташа понимала, что гордый красавец Филипп в её внимании не нуждается и искать его не будет, и она избрала обычную тактику: попробовать возбудить его любопытство или унизить, если интерес не проснётся. Единственной ниточкой, которая связывала её с Филиппом, был Марио. Портрет Филиппа висел в его квартире — это было неспроста; они поссорились, но ни причин ссоры, ни её последствий, ни того, состоялось ли примирение, Наташа не ведала; она также не знала, когда Марио с Филиппом виделись в последний раз, осведомлён ли Филипп о бриллиантах на шее друга и о новой женщине, появившейся в его жизни, представляет ли Марио для него сейчас какую-то важность. Надо было бросить несколько пробных камней, посмотреть, от какого из них пойдут самые широкие круги, и действовать дальше в зависимости от обстоятельств, но сперва требовалось внушить Филиппу мысль о том, что Наташа — событие в жизни Марио и может послужить тем самым необходимым звеном, которое Филипп — кто знает! — возможно, и ищет.       Сам же Филипп тоже быстро опомнился. Он видел Марио не так давно; чувства Марио не изменились, о Наташе он ни сказал ни слова, и бояться, что это серое создание, стоящее по своей внешности значительно ниже целой пачки маришек, лидочек и светок, возбудит любовь Марио, было просто смешно, однако эта личность была у Марио дома и сидела в его комнате — когда, как долго, по какой причине? Чувство отторженности от друга поразило Филиппа — неожиданно, как удар исподтишка в спину. Кто-то сидит в квартире у Марио и пялится на его портрет, а он об этом не знает — разве это можно было представить каких-нибудь два месяца назад? Разве можно было представить, что Марио не сел в его машину, не вошёл в его дом, не стоит сейчас с ним в этом магазине? Скоро у Филиппа день рождения, и подумать, что Марио на нём не будет, тоже было невозможно, невыносимо. Филипп вспомнил, как получал подарок от Марио раньше всех: тот просто врывался в квартиру в ночь на праздник, как только стрелка переваливала за двенадцать, и даже до поздравлений родителей терзал его уши. Глаза Филиппа, прежде затуманенные горечью, потеплели от воспоминаний.       Наташа, выведенная из себя переливом дивных глаз, к ней совсем не относившимся, потеряла всякое терпение:       — Ты что, язык проглотил?       Филипп очнулся.       — Я не обязан отвечать на твои вопросы, даже если бы они были заданы.       — Я и не задавала — просто думала, что последуют твои, но, если Марио тебя совсем не интересует, тогда и говорить…       — А с чего мне с тобой о нём говорить, когда ты знаешь его без году неделю? Интересует он меня — я с ним и поговорю, третье лицо здесь без надобности.       — Как сказать… Ты отвечаешь за его объективность, если он будет распространяться о себе в угоду своим фантазиям?       — Во всяком случае, за твою объективность, когда ты вещаешь о делах, тебе неизвестных, я не отвечаю. Отсюда вывод…       — Вывод таков: если ты проболтаешься вдали от него ещё с недельку, то знаменитые бриллианты вскоре могут перекочевать на другую шею.       Глаза Филиппа потемнели.       — Бриллианты — его собственность, и он волен делать с ними что угодно.       Наташа решила заинтриговать Филиппа, но он не поразился — значит, знал. Пришлось идти дальше.       — С ними — возможно, вот только связываться с некоторыми личностями нехорошо.       — А ты записалась в блюстители нравов? Тогда надо начать с себя и уразуметь, что первыми пристают к парням только шлюхи и проститутки.       Наташа онемела, но лишь на несколько секунд.       — Смотря с какой целью, а пока… можешь передать Марио этот привет. — И, размахнувшись, влепила Филиппу пощёчину, вложив в неё всю свою ненависть ко всем мужикам на свете, начиная с исчезнувшего мальчика на перекрёстке и кончая этим смуглым серооким красавцем.       Первым желанием Филиппа было схватиться за щёку, вторым — ответить, но он не стал делать ни того, ни другого: взявшись за щёку, он показал бы, что придаёт значение выходке этой дуры, а связываться с этой уродиной и драть её за патлы и вовсе было бы смешно. Он притушил бешенство в глазах.       Наташа шла к выходу красная как рак, в ушах у неё шумело, но не настолько, чтобы не расслышать слова Сергея:       — Проблемы с климаксом, что ли? Вроде бы рановато…       — Она просто кидается каждому на шею в надежде, что её трахнут, но мечты не сбываются — вот и осерчала, — разъяснил Андрей.       Мальчишки горой встали за Филиппа, хоть в его разговоре с Наташей не поняли ни слова, но Филипп был красавцем, добрым, щедрым, своим, почти что любовником, а Наташа надоела им как горькая редька, да, кроме того, ещё и испортила так хорошо начавшуюся прогулку: кто знает, может, Филипп и поддался бы на их призывы, и согласился бы, и тогда бы… И как достойно он себя вёл: не среагировал ни словом, ни жестом — образец выдержанности!       К этому моменту продавец, сама вежливость, выплыл из подсобки, нагруженный дисками.       — «Собака на сене» и то, что вы просили посмотреть: французские и франко-итальянские пятидесятых-шестидесятых.       — Мушкетёры, комедии?       — Да. Маскарады, Жан Марэ.       — О, мамочка обрадуется. Только «Фантомас» ей не нравится, а остальное пойдёт. Сколько я вам должен? — Филипп вытащил из кармана деньги и подмигнул мальчишкам: — А вам деньжат не подбросить?       — Нет, не надо, не требуется! — весело заорали те. — Нам «Royal Hunt», — после повисли у Филиппа на плечах и прошептали на ушко: — и тебя!       — Гарантирую и надеюсь, что не в далёком будущем.       — Всё-таки чертовски жаль, что и не в совсем близком.       — Ну, на выход! Подкинуть вас?       — А где твоя умопомрачительная тачка?       — Там оставил. — Филипп махнул рукой. — У начала пешеходной зоны.       Они уже вышли из магазина, но расставаться им не хотелось.       — Может, с нами пройдёшься? Шмотки посмотрим или там чего…       — Да нет, мне ничего не надо. Буду с вами болтаться как бесплатное приложение — не по кайфу.       — Скажешь тоже! Если бы не ты, так действительно ненужное приложение от нас бы не упёрлось.       — Оно всегда такое драчливое или только в момент обострения?       Андрей неопределённо пожал плечами.       — До недавнего времени вроде бы нормальное было, в буйствах не замечалось, но со среды как с цепи сорвалось.       — А по какой причине?       — А поссорилось с этим самым Марио, который тебе приходится другом.       — Странно: я знаю Марио чуть ли не с пелёнок. — Филипп постарался напустить на себя равнодушный, немного рассеянный вид. — Он достаточно замкнут и редко идёт на сближение — ума не приложу, где они могли познакомиться.       — Да в библиотеке, она звенела об этом на весь класс.       — Ах, в библиотеке… — У Филиппа отлегло от сердца, всё встало на свои места. — В библиотеке, — повторил он. — Ну да, в библиотеке. Марио может там часами просиживать. Мы повздорили в августе, а потом он сидел в библиотеке — она к нему и прицепилась.       — А он не мог её отцепить, потому что был огорчён, слаб и безволен, — заторопился Сергей, решив блеснуть своими психологическими изысканиями. — Они говорили про литературу — сначала, а потом она пристала с поцелуями и постельными разборками — тогда он ей дал от ворот поворот, она взбесилась и теперь кидается на всякого: не заклеить, так нагадить.       Филипп расцветал на глазах.       — Точно, поэтому он мне про неё ничего не сказал, когда мы в последний раз виделись, — значит, она ему абсолютно безразлична.       — Слушай, — Андрей затряс Филиппа за плечо, — слушай, я догадался. Марио — твой друг, тот самый, да, тот самый любимый? Он ведь красавец, почти такой же, как и ты, — иначе и быть не может. Он тот самый, да? Мы никому не скажем…       — Ну… — Филипп рассмеялся — легко и беззаботно. — Без комментариев.       — Слушай, мы за тебя! Всё, что от нас зависит… Можешь рассчитывать на нас: как на послов, как на миротворцев, как на кого угодно. Вы просто должны быть вместе, а мы к вам потом будем регулярно присоединяться! Идёт?       — Идёт, едет и мчится!       Филипп в избытке прекраснодушия потрепал обе шевелюры, расцеловал на прощание обе мордочки и пошёл к машине; Андрей и Сергей направились в противоположную сторону.       — Звони, звони обязательно, — кричали мальчишки вослед удаляющейся фигуре, ежесекундно оборачиваясь, — особенно после разворота!       «Он обязательно будет, — думал про себя Филипп, — обязательно».       Выйдя из магазина, Наташа провела ладонями по горевшим щекам, кляня доисторическую сетку с буханкой. У неё было такое ощущение, как будто пощёчину залепили ей. Плохо соображая, что делать, она всё-таки хотела узнать больше про этого красавца, знакомого Марио, и зашла в ближайшую подворотню, где расположился торговец шапками. Товар был размещён на деревяшке замысловатой конструкции, сбоку которой водрузилось зеркало, достаточно большое и висевшее так, что в нём без труда просматривалось всё происходившее на улице. Наташа стала наблюдать. Вот троица вышла из магазина. И много же дисков набрал этот Филипп — даже в специальные упаковки их засунули, штук по пять, чтобы ручкам было удобнее! Миллионер дерьмовый! Определённо, Марио наврал про патент — стырил папаша то, что плохо лежало, теперь вся семейка и жирует! Вон как смеётся, капиталист несчастный, делает вид, что забыл про пощёчину. Ничего, она посмотрит, как он скуксится, когда останется один. Похоже, этот момент близится: уже прощаются.       Мальчишки пошли в сторону, где расположилась Наташа, Филипп направился в противоположную. Сейчас они должны пройти мимо.       Наташа отступила на пару шагов вглубь; через несколько мгновений Андрей с Сергеем миновали её пост.       — Ты понимаешь, что теперь перед нами грандиозная задача? — спрашивал Сергей.       — Ещё бы: я уже загорелся, — соглашался с приятелем Андрей.       О чём они, интересно?       Наташа вышла из укрытия и сразу же перебежала на другую сторону улицы, чтобы постоянно оглядывающиеся парни её не засекли. Филипп не мог уйти далеко, разве что свернул за угол. А, вот и он!       Наташу постигло последнее разочарование: Филипп садился в обалденную красную машину, на его лице цвели розы и лилии — оплеуха его нисколько не уязвила. Девушка устало опустилась на скамейку. Все вокруг были счастливы — ну как же можно такое снести?       Но Наташины неприятности на этом не кончились — следующий день в школе выдался под стать предыдущему на улице и начался с того, что Андрей подошёл к Вике, вырядившейся неизвестно по какому поводу в очередное прекрасное платье.       — Цветём?       — Вашими молитвами и щедротами Тарханова: он расплатился за паханские начинания — мы с мамой папусика малость и пообстригли.       — Вот крокодилицы!       — А то папахен грозился мне ничего до октября не выдавать — должна же женщина настоять на своём. А ты где прибарахлился?       — В центре, у киношки.       — Круто, там классное шмотьё. Смотри, я тут набросала примерные потребности. — И Вика передала Андрею вытащенный из кармана листок, развернув его: — Вот, пока только прикидки, но весьма прилично. И ещё я разведала: всему дому нужны и мясо, и колбасятина. Каждую неделю можно гонять фургончик и к твоей тётке, а вскорости — и к твоему драгоценному. У тебя машина пока не проектируется?       — Нет, тачка попозже, но я на ней ничего развозить не собираюсь. Наймём экспедитора-почасовика — и дело с концом.       — А это — ну, там санитарный контроль, если прямые поставки…       — Это под мою ответственность, а что касается формальностей — так Саша полмуниципалитета мажет. Отсюда вывод: проблем не будет. А теперь у меня к тебе одно бабское дело.       Вика широко открыла глаза, в которых сразу замелькали хитринки.       — Какое?       — Простое. Передай Наташке, чтоб она больше ко мне не подходила и не заговаривала — я всё равно не отвечу.       — Ты с ней поссорился?       — Точнее, она оскорбила нашего с Сергеем прекрасного знакомого.       — Неужели Тарханова?       — Нет, это другая ария.       И Андрей рассказал Вике о вчерашних событиях, особенно напирая на соображения Сергея о причинах ссоры Наташи и Марио. Вика жадно внимала, предвкушая, какую рожу состроит её злейшая врагиня, и заранее упивалась будущим блаженством.       — Хорошо, сделаю. Вариации и лирические отступления допускаются?       — Даже приветствуются. Об изобретательности твоего языка я хорошо осведомлён.       Андрей засмеялся, Вика заржала, хлопнула Андрея по плечу и уткнулась ему в шею, после чего, отойдя с Ларой в сторонку, начала оживлённо с ней совещаться.       — Ага, ага, поняла. Только начать надо издалека и как бы случайно на это выйти. Я так и знала, что она брешет.       Когда Наташа, хмурая, злая и усталая, вошла в класс, буркнула Галке «привет!» и уселась за парту, Лара повела в её сторону глазами, оповещая Вику о начале атаки, и приступила:       — Песня так себе, а вторая половина клипа мне понравилась, особенно когда он лезет на неё, стягивая джинсы. Чертовски возбуждающе — круче, чем обыкновенная порнуха.       — Да, но физиономия у него не очень. Впрочем, там плохо видно, и, потом, тебя больше занимают фигуры.       — И моя в том числе. У меня живот не торчит?       — Нет. Тебя что, Димка обрюхатил?       — Школьная повариха. Пончиками.       — Вот обжорка!       — Что делать, если жизнь невыносимо скучна? Димка мне надоел. Ты навела справки о Ване?       — Естественно, но он тебя развлечёт максимум на неделю. Примитив: тачки, музыка. А как будешь отцеплять, если влюбится серьёзно? Кстати, о делах сердечных. Наташа, — и Вика грациозно изогнулась к передней парте, — Марио больше не хочет от тебя ребёнка?       — А тебе что? — спросила Наташа, не оборачивая головы.       — А то, что, как известно из биологии, для этого нужен хотя бы один половой акт, а у вас его, к сожалению, не было, к огорчению, нет и, к несчастью, не будет.       — А ты со свечкой стояла? — Наташа повернулась, стараясь придать своему взгляду надменное выражение.       — Зачем же: о твоих подвигах и так все осведомлены.       — Какие подвиги? Тебе вообще какое дело?       — Такое, что, вместо того, чтобы признать очевидное и успокоиться, ты в центре города пристаёшь ко всем и машешь руками как базарная торговка, унижая всех женщин своим поведением.       — Тебя, что ли? У тебя просто комплекс неполноценности сложился с тех пор, как Андрей бросил.       — Никто никого не бросал: перебесились и успокоились, у нас теперь взаимовыгодное дружеское общение, а в личной жизни у него интим свой, у меня — свой.       — Ага, представляю: очередной уродец-малолетка.       — Что же ты за Андреем так резво побежала? Рассчитывала на вакантное место, да облом получился?       — Очень он мне нужен! Филиппа заклей! Слабо́, да? Он к тебе не то что не подойдёт — ты его и не видела.       — Почему же не видела: Андрей его на мобильник заснял и мне показал. А ты недолго пялилась на его фотографию, потому что из квартиры, где она висела, тебя быстро выперли, а когда увидела в натуре, то тебя сразу оценили и поставили на место — вот ты и взбесилась, не снеся правды. Так что впредь о своих великих достижениях можешь трепаться Галке, но никак не тем, кто знает истину. И ещё: Андрей попросил передать, чтобы ты больше к нему не подходила и не заговаривала, он не желает с тобой водиться.       В другое время Наташа, конечно, достойно бы ответила на Викины колкости, но на сей раз Вика была хорошо осведомлена, а то, чего знать не могла, так же хорошо угадывала. Наташа же не могла найти ничего весомого, убедительного и уничижительного, потому что все последние часы была занята исключительно тем, что призывала неслыханные беды и невиданные несчастья на головы Марио, Филиппа, Андрея, Сергея и прочих двуногих тварей мужского пола, истощая ресурсы своего красноречия и своей злости. Она была опустошена морально и физически, так как провела бессонную ночь в слезах и проклятиях; после лживых победных реляций её словам вряд ли поверили бы; даже если бы она намекнула на то, что Марио связался со старухой, её первую подняли бы на смех: ведь вышло бы, что он променял её на какую-то мерзкую старушенцию; можно было бы назвать Марио сумасшедшим, но и в этом случае Андрей связался бы с Филиппом и развеял этот миф — Наташе ничего не оставалось, кроме как молчать и дрожать от унижения и оскорблений. Мерзкий Андрей! О, как она ему когда-нибудь отомстит!       А Андрей столкнул девчонок вполне сознательно: он хорошо знал и решил использовать давнюю вражду. Подходить к Наташе и заговаривать с ней ему было противно; её возможная инициатива тоже представлялась омерзительной, а между тем он чувствовал праведный гнев и необходимость отомстить подлой злыдне за оскорбление Филиппа (ни Андрей, ни Сергей, ни Филипп, конечно, не понимали, что в свою пощёчину Наташа вложила больше ненависти к Марио, чем собственно ответа на слова Филиппа). За роль орудия возмездия Вика ухватилась сразу и начала справляться с ней не без успеха. Для Наташи настали воистину тяжёлые времена.