Исповедь

      Вот уже который час сижу в первом ряду, слушая божественную игру органа, всё никак не решаясь зайти в кабинку для исповеди.       А, собственно, с чего все началось?       Мама у меня — женщина еще с теми причудами: слепо верит в «знаки свыше», в разного вида талисманы, которые заказывает в буддийском храме, молясь Будде; раза два в неделю ходит в католическую церковь — верит в Господа Бога и вымаливает у Него свои грехи. Отец делает вид, что он тоже в этом заинтересован, но в действительности ему плевать — как он сам мне говорит: «Пусть делает всё, что хочет, пока это не касается нас!». И я, как ни странно, с ним соглашаюсь — пока это не мешает мне, то все нормально. Сам я не сей счет не заморачиваюсь. Как и все, наверное, в моём возрасте, я еще не до конца осознал всей значимости веры во что-либо, поэтому меня не часто посещают мысли по этому поводу. Конечно же, еще со школы, я знаю основные Законы Божии, несколько историй из Библии и этого, на данный момент, мне хватает.       Сейчас я учусь на втором курсе института. С учебой у меня, мягко говоря, не лады. То ли профессию я выбрал себе не ту, то ли у меня нет таланта к науке, но у моей мамы на этот счет совсем другое мнение. По её соображениям, и по выводам женщины-шаманки, которая гадала мне на рисе, — надо мной сгустилась самая плохая энергия, а души каких-то умерших людей не дают мне сосредоточиться на учебе. Поэтому родительница скупила всевозможные бумажки-талисманы и обвешала ними всю мою комнату. Далее последовали пучки соли по углам комнаты, потом с моей опочивальни они распространились и по всей квартире. Но это не помогло. Как сказала шаманка — энергия очень сильная, ей она не под силу. Но мама не отчаялась и теперь просила помощи в католическом храме. Одна женщина посоветовала ей сбрызнуть мою кровать святой водой, но и это не увенчалось успехом.       Я смотрел на все эти попытки мне помочь, сквозь слёзы на глазах от смеха, но смех мой долго не продлился. Мамуля посоветовалась с проповедником, и тот сказал, что мне нужно срочным образом исповедаться. Моему возмущению тогда не было предела, но мать стояла на своем, а отец отмахнулся, сказав, что лучше сделать всё, что она просит, иначе не успокоиться, в последствии чего прицепится еще и к папе, чего он очень сильно не хочет.       

***

      Часа два-три назад моя заботливая мамуля, чуть ли не за уши, притащила меня в церковь, в которой, собственно, сейчас я нахожусь. Она представила меня уже знакомому ей священнику, и тот попросил присесть на одну из длинных лавочек, подумать о Христе, о своей жизни и грехах, а когда буду готов, идти в кабинку для исповеди. Мама решила мне не мешать, так как дело-то важное, поэтому ушла, предоставив меня, по её словам, Богу. И вот, я уже который час сижу на той самой лавочке, всё никак не решаясь исповедовать свои грехи. Казалось бы, простое дело: зашел, рассказал, вышел. Оно-то, может, и так, но всё не так просто, как кажется. Мысли сначала перемешались, потом и вовсе куда-то испарились. Всё, что я мог сейчас делать — это смотреть безразличным взглядом на алтарь впереди себя и слушать в меру громкую игру органа, от которой постоянно хотелось зевать и уснуть. Людей в помещении мало, от чего создаётся ощущение, что ждут только меня, а я всё тяну и тяну резину.       Всё таки, я решился. Встаю с места и иду в сторону исповедальни. Захожу внутрь и сажусь на одинокий стул, оглядывая маленькое помещение. Комната квадратной формы с тёмными, шоколадными стенами, маленькая настенная лампочка, что чуть-чуть излучает тусклый свет; слева от меня — деревянная перегородка, на уровне глаз прорезанное в ней окошко занавешено чёрной плотной сетчатой тканью.       Неожиданно по ту сторону перегородки слышу шуршание и возню — пришёл священник. Он шумно садится на свои стул, скрепя им, и несколько секунд молчит, создавая «гробовую» тишину, но вскоре решается заговорить первым.       — Слушаю тебя, сын мой! — бархатным и, замечу, молодым голосом, восклицает служитель церкви.       Я молчу. Коленки предательски дрожат, а к горлу ком подступил. Священнослужитель не торопит меня, давая возможность собраться с мыслями, за что я искренне ему благодарен.       — Я понимаю, что ты переживаешь, но не бойся, всё, сказанное сейчас тобой, не выйдет дальше этих стен. — Спокойным голосом говорит мужчина. — Давай начнем с начала, — я киваю головой в знак согласия, хотя, прекрасно понимаю, что он не увидит этот жест. — Как тебя зовут?       — Чимин. — Всё таки решаюсь подать голос.       — Хорошо, Чимин… — сделал акцент на имени, протяжно произнося, будто пробуя на вкус. — Расскажи мне Чимин, что беспокоит тебя, сын мой?       — Я… я…       — Не волнуйся, я тебя не укушу! — Он, что, смеется там? — Так… какой твой грех?       — Я не знаю. — Проговариваю на одном дыхании.       — Понятно! Чимин, ты сам сюда пришёл, или заставил кто?       — Моя мама настояла на том, чтобы я исповедался, но я не знаю своего греха, я никогда не д…думал об этом. — Голос начал дрожать, а из глаз скатилась первая слеза. В какой-то момент я осознал, что и вправду грешен, но в чем?       — Я помогу тебе Чимин! Твоя мама всё правильно сделала. Молодец, что привела тебя сюда! Сын мой, ты готов отпустить все свои грехи, готов покаяться?       —Да! — Решительно отвечаю священнику, вытирая солёную дорожку со щеки. В меня вселилась вера, что мне помогут.       Неожиданно для меня, перегородка отодвинулись, и я вижу паренька приблизительно моего возраста. Он лучезарно улыбается мне, оголяя белоснежные зубы. На нём черное одеяние священника, на ногах кеды — странное сочетание, однако. Парень хватает меня за запястье и ловко усаживает к себе на колено, сидя на стуле с широко расставленными ногами. Я «нечаянно» впираюсь своим бедром в его пах и чувствую там, под мантией, нехилый стояк. Это еще, что такое?       — Но… Я… — не могу подобрать нужных слов, потому как не на шутку обескуражен и … боюсь.       — Не пугайся, мы просто вымолим перед Господом нашим все твои грехи! Просто доверься мне и всё будет на высшем уровне! — лукаво улыбнулся священник? и начал внимательно изучать руками мою спину, пробираясь под футболку, а губами припал к шее, искусно посасывая её. Сижу на его колене, как заколдованный истукан, боюсь даже пошевелиться. Что сейчас будет? Он меня, что изнасилует?       Парень хватает край моей футболки, тянет вверх, оголяя мой пресс, а потом и вовсе срывает её с меня, и опять припадает к шее.       — Что это? Клубника?       — Д…да, шампунь, — тихо отвечаю.       — Мне нравится!       Где-то в глубине души становиться приятно от такого «комплимента» и я неосознанно начинаю улыбаться и священник это замечает. Он отрывается от шеи и впивается в мои губы, сплетаясь с ними в жарком танце. У меня начинается головокружение, а кислород в лёгких, кажется, совсем на исходе. Парень разрывает поцелуй и, смотря своими желающими большего глазами в мои, на выдохе говорит:       — Я — Юнги!       — Понятно, — всё, что могу сейчас сказать.       Юнги опять тянется ко мне, уже у самых губ издавая смешок. Его язык несдержанно и страстно овладевает моим. Я так и сижу неподвижно, выпучив глаза, но в какой-то момент чувствую нарастающее тепло в теле и … возбуждение. Чувствую, что всё это мне начинает нравиться. Я прикрываю глаза, пальцами зарываюсь в мягкие волосы парня. Страх перед неизвестным уходит на второй план, а мозг отключается и я забываю обо всём.       Юнги отстраняется от губ и прижимается своими, истерзанными мною, губами к шее. Он целует мастерски.       Мы выгибаемся на встречу друг другу. Я таю в его ласках, распадаюсь на маленькие частички.       

***

      Не помню сколько времени прошло, но только сейчас я заметил, что Священник-Юнги уже одетый сидит на стуле, а я застегиваю ремень на брюках. Всё произошло… Рассудок затуманен, а в маленькой тесной комнатке невыносимо душно. Чувствую себя довольным!       — Ну, что ж… Твоя исповедь… Думаю, Господь принял её, — пытается умничать шатен.       — Да… Спасибо! — опускаю голову вниз от смущения.       — Обращайся ещё, всегда буду рад помочь! — поднимаю на него глаза и вижу пошлую улыбочку. Краснею, как самая спелая помидорка, от чего опять прячу взгляд и сглатываю поступивший к горлу ком.       — Так, я уже пойду? — не понятно зачем, спрашиваю разрешения. В ответ лишь получаю одобрительный кивок головой.       Я направляюсь к дверце, ведущей к выходу из исповедальни, но Юнги опять меня окликает:       — Чимин! — я опять поворачиваюсь лицом. — Не забудь кинуть в ящик пожертвования на храм!       

***

      Отойдя от небольшого ящичка, куда несколько секунд назад бросил парочку купюр, направляюсь к двери и выхожу из церкви. На встречу мне идёт тот самый священнослужитель, с которым меня познакомила мама.       — Сын мой, ты уже уходишь? — обращается в мою сторону мужчина.       — Ну… Да!       — А как же исповедь? — не понимаю его вопроса. Я как бы… кхм… «исповедался» уже.       — Так я же…       — Я ждал тебя больше часа в кабинке для исповеди!       — Что? В какой? — шокировано смотрю на него.       — Слева, от алтаря.       — А справа? Там что? — начинаю нервно теребить пальцами край футболки.       — Справа старые кабинки, их поставили туда для демонтажа, — начинает объяснять мужчина.       Дослушав всё сказанное, я срываюсь на бег и пулей мчусь к месту, где ранее проходила моя «исповедь», надеясь застать того паренька — Юнги — дабы услышать его объяснения. С силой открываю дверцу и врываюсь в комнатку, но там никого нет, лишь на спинке стула не аккуратно висит та самая мантия священника, в которую был одет Юнги. — Этот чертов Юнги! Одурачил меня!