Эльдорадо

Золотой луч рассеял редкие облака и взрезал сонный туман и дым города самым острым из всех ножей: тонкий свет вспыхнул на несколько томительно-долгих мгновений и тут же погас, оседая бесцветной пылью, но начало было положено. Люси застыла, жадно чувствуя кожей постепенно нарастающий шум, не видя, но зная — в этот момент на самой высокой вершине, едва виднеющейся на горизонте, разверзлась тяжёлыми пластами земля. Жгло и кололо внутри от неутомимого предвкушения: Люси ловила исчезающие частички небесного цвета, чувствуя их сладость на кончиках пальцев, и едва сдерживалась, чтобы не припустить вниз, с холма, путаясь в ногах и едва не летя кувырком, пачкаясь в податливой от дождей земле, задыхаясь от бешеной радости и вины. Хотелось лететь прямо сейчас, но сначала она наконец получит свой настоящий корабль. Когда все добытые таким трудом соглашения, скрипя заржавленными обещаниями, наконец придут в действие, когда… «Когда Англия падёт, — пообещала себе Люси, счастливо щурясь: от луча в небе осталась только прорезь в тонкой паутине облаков да приходящий в себя город, панически копошащийся, как разбуженный цепкой медвежьей лапой муравейник, но она чувствовала себя так, будто её привели к дверям, а не только показали дорогу, — когда королеву свергнут, а головы членов совета выменяют на души убитых учёных». Девять лет назад луч в небесах называли «божьим гневом». Сегодня — дорогой к Эльдорадо. «Важные шишки будут в ярости. — Люси задумчиво ковырнула носком ботинка поросший мхом булыжник. — Фрид должен успеть до того, как введут запрет на вылеты. Парламент, конечно, начнёт говорить про грехи механиков перед высшими силами, — она ударила камень и с мрачным удовольствием наблюдала, как он медленно скатывался с пологой вершины, — а когда людей запугают снова, в ночи полетят эскадроны дирижаблей с флагом великой Виктории, стремясь добраться до источника. Снова». С одним только исключением — Люси больше не была оборванным ребёнком, которому оставалось только смотреть. Всё, чего ей недоставало для совершения самой страшной глупости в жизни — второй пилот. Чертовски хороший пилот. Леви встретил её криком, пряча мешки под глазами. Люси долго и с упоением орала в ответ, сцепив искусанные руки за спиной и быстро-быстро моргала, как от попавшего в глаза песка, когда Леви внезапно замолчал и крепко стиснул её плечи. — Удивительно, что ты не потеряла ещё какую-нибудь часть за время моего отсутствия. — Иди ты, цветочек*, — Люси фыркнула, успокаиваясь: квартира Леви притаилась почти под крышей, пыльная и продуваемая всеми ветрами, но мирное гудение оплавленных свинцом гигантских машин, занимающих три четверти комнаты неизменно расслабляло. Казалось, стоит прикрыть глаза, и на спину снова опустятся тонкие руки матери, а тонкий, дребезжащий как у девчонки голос Леви снова начнёт яростно что-то втолковывать сонной Люси про Сонм Богов — место последнего упокоения Мессии, город из стекла из золота, его отец говорил, а он точно знает… « — Мама, а что это? Такое тёплое…  — Люси, милая, только ничего не трогай! Жозе не простит, если мы что-то повредим в его драгоценной работе, а вам с Леви только дай повод сцепиться.  — Я с ним дерусь потому, что он похож на девчонку!  — Люси!» Кто-то мягко провёл по левому запястью — Люси не почувствовала, но услышала прикосновение, резко вскидываясь с места и едва не сбив ногой горшок с чахлым фикусом.  — Ты заснула.  — Долго? — Люси ожесточённо тёрла глаза.  — Минут пятнадцать. Что-то бухало, надрывно верещало старыми пластинами и дребезжало расшатанными шестернями в глубине густой непролазной сети проводов — длинная рабочая панель блестела чёрной облицовкой, расплываясь в глазах ящиком Пандоры. Очень хотелось разрыдаться, как когда-то давно, на жёстких коленках Леви, размазывая грязь по лицу. Механик скрипнул створкой окна.  — Ну и духота. Совсем запустила моё последнее пристанище, — он с аккуратностью слона в посудной лавке ковырял облупившуюся форточку, пока Люси спешно приходила в себя, смаргивая мутную пелену так и не пролившихся слёз. Когда тянуть стало совсем неприлично, Леви откинул длинные волосы со лба и наконец посмотрел серьёзно. — Франция согласна. Исходный код у меня. Люси шумно выдохнула. Голова тут же немилосердно раздалась болью, напоминая о третьих сутках без сна. — Вовремя. — Слабо сказано. Гаджил пообещал отмечать этот момент как «День, Когда Я Не Опоздал», чтоб ты понимала масштаб. Он ведь не помер полгода без присмотра?  — О, вот только не говори, что не рванул к нему в ту же секунду, как сошёл с дирижабля! Леви покраснел так густо, что Люси невольно залюбовалась.  — Я не!.. — Последние полтора месяца он спал в твоей комнате, — поделилась Люси, молясь, чтобы Гаджил не узнал о внезапно раскрывшейся тайне. Судя по загоревшимся глазам напротив — надеялась зря. — По-прежнему самый быстрый и наглый гонщик, которого желает вздёрнуть на виселице половина города и благословить другая. Ты ничего не пропустил. Леви удовлетворённо кивнул. — Тропа открылась три часа и семнадцать минут назад. Я засёк место выброса и вероятные координаты вершины. Переписать программу под новый алгоритм — дело пары часов. Ты ведь уже получила сообщение?  — Фрид, как обычно, перестраховывается, но ему удалось вывести Зодиак из ангара без лишнего внимания. Будет ждать нас на заброшенном полигоне ночью. — Тогда у нас осталась только одна проблема. Леви поджал губы, и Люси в который раз почувствовала холодящую душу вину. — Второй пилот. — Возможно, во Франции был кто-нибудь?.. — Нет. — обрубил Леви. — Никого, кто мог и близко сравниться с уровнем предыдущего. Люси задумчиво крутила в руках провод, стараясь не поддаваться панике: Зодиак был потрясающе гибок в настройке, но даже ему требовались двое управляющих для полноценного полёта.  — Мы можем предложить больше. — Пришлось бы продать разработки отца, но отчаянные времена требовали отчаянных мер — бить на поражение в любой летающий объект начнут уже на следующий день. Если они не успеют, врата закроются навсегда.  — Проблема не в золоте, и ты прекрасно это знаешь, — Леви водил длинной иглой над пиктограммами, выбивая запутанные клубки алгоритмов, бледный и тонкий, он не выглядел даже на шестнадцать, что уж там говорить о его двадцати, — у нас есть пилоты — отлично вышколенные или от рождения талантливые, привычные к любой модели и легко находящие общий язык с главным пилотом, верные своим идеям…, но никого, кто сможет летать с зеро-приводом и при этом не заложит нас за рубиновый орден.  — Гаджил тоже никого не нашёл?  — Все, кто был, уже на другой стороне или на плахе. Я проверил всё. Сердце Люси стремительно упало куда-то вниз. Если Леви говорил «всё», это означало действительно всё — информатора лучше не было и во всей Европе.  — Я могла бы…  — Ты умрёшь, если примешь полную нагрузку, а без полного сопряжения Зодиак не взлетит, — Люси до крови закусила губу, но Леви взмахом руки присёк возражения. — Ты не сядешь в кресло и точка. Есть Вриска и Шери, на крайний случай. Мы сможем подождать, пока не вернётся Тао. «Если вернётся», — тихо повисло в воздухе. У них не было шансов без асов, живущих небом — без них Зодиак не сможет пролететь тем безумным маршрутом и не сработает привод — Леви понимал это не хуже её. Отец Леви был гением, но даже он не смог искусственно подвести синхронизацию. Провод с тихим хрустом переломился в руках.  — Есть один вариант. Безумный, но…  — Безумнее, чем все твои предыдущие идеи?  — Пожалуй.  — Мы в дерьме, — радостно возвестил Леви, откидываясь на шатком стуле. = = = «Паучье гнездо, сорок третий дом», — графит на старой бумаге тут же поплыл, как ни старалась Люси прикрывать его руками. Она закашлялась, стараясь дышать пореже и прикрывая лицо шарфом, — шерсть неприятно тёрлась о губы и раздражала кожу. В воздухе стоял стойкий смрад дыма, гниющего дерева и соли. Работяги в низко надвинутых шляпах странно косились на Люси, но хотя бы не брызжали презрением, как женщины. Две непонятно что забывшие в этом районе дамы в длинных, пуританского цвета платьях и накидках, выдавающих не богатство, но достаточно устойчивое положение в обществе, прикрывали рты руками и поспешно отворачивались, как от прокажённой. Люси громко хмыкала, даже не пытаясь спрятать штаны за кожаными складками плаща. Странным было само их присутствие на изнаночной стороне города — центральные улицы с их чинными, ровными рядами каменных домов выглядели тенью другого мира здесь, среди шумного, грязного городка, живущего самого по себе, вечно перестраивающегося и обрастающего всё новыми закоулками, хибарами и навесными балкончиками, бесстрашно выпирающими из потрескавшейся штукатурки, оплетёнными антеннами и линиями связи, как гигантская мёртвая рыба, задушенная сетью с узкими ячейками. Люси чувствовала себя здесь чужой и спустя час сбилась со счёта, сколько видела одинаковых домов с торчащими печными трубами и развешанным бельём, холодно хлюпающим по затылку. Смуглый худой мальчишка за пару медяков провёл её такими путями, которые Люси не нашла бы и через неделю плутания. Застопорился у самого входа и неуверенно спросил:  — Вы ведь к тому дядьке со второго этажа? Он почти не показывается, а если его и увидишь, то во-от в таких очках с тёмными стёклами. Но он хороший — иногда просит что-нибудь купить и разрешает оставить сдачу себе. Люси кивнула, нервно прищёлкивая правой рукой — пальцы протеза гнулись неплохо, но всё равно не так хорошо, как настоящая рука — и блуждала взглядом по узкой улочке.  — И часто к нему ходят?  — Раньше почти каждую неделю, а теперь почти никого. Он всех выгонял.  — Меня не выгонит, — Люси заставила себя улыбнуться. «Будем надеяться». Лампа на входе быстро вспыхнула и погасла, прощально сверкнув медными проводами. Люси, помявшись у порога, решительно стукнула по старому дереву. Послышались лёгкие шаги, что-то завозилось по другую сторону, и Люси услышала голос: бесцветный и тихий, как хруст сухой травы.  — Кто?  — Тот, кто может предложить тебе работу.  — Неинтересно.  — А если я скажу, что смогу вернуть тебя в небо?  — Я не летаю, — в трескучих нотках скользнуло и угасло серым пеплом раздражение. Люси медленно выдохнула.  — Ты когда-нибудь слышал про привод-зеро? -…  — Устройство с полным погружением. Подключение происходит через спиной и головной мозг: у пилота не просто увеличивается угол обзора и увеличивается манёвренность — он сам становится кораблём.  — Очередная имперская шавка? Уходи, я не испытываю ни малейшего желания служить вашей королеве.  — Это оскорбление, — Люси почти шипела, — я не принадлежу имперцам и могу вернуть тебе небо. Пусти!  — Я не летаю! Люси замерла — голос резал хуже битого стекла, а потом почти заскребла ногтями по старой обшивке. Она знала этот голос, лучше многих других знала. «У нас больше нет второго пилота, Шери. Мне запрещено подниматься в небо», — так она говорила, стоя над рядом свежих могил, так клялась умереть или достичь Эльдорадо за всех погребенных под высокими холмами.  — Просто выслушай — и я уйду. Ни звука.  — Впусти, чёрт возьми! — Люси ударила, колотясь и в другую дверь — наглухо захлопнутую душу человека, стоящего за плохо сбитыми досками. — У нас больше нет вариантов! Мы не можем не лететь! Ради тех, кто умер — не можем! Голос не отвечал.  — Я могла бы предложить деньги, — Люси медленно осела вниз — плечо будто рвали на куски стайки мелких, засевших у неё под кожей тварей — фантомные боли, от которых она уже никогда не избавится, — но тебе они не нужны, верно? Кроме них у нас есть только цель.  — Какая?  — Дело** самой королевы Виктории.  — Если ты убедишься, что я не смогу сесть за штурвал, ты уйдёшь? Люси сжала виски.  — Да. «Но ты сможешь… Нацу Файербол». Скрежет послышался снова, и дверь распахнули — злобно, пнув косяк и едва не выдирая петли, но Люси тут же молнией проскользнула внутрь. Её колотило от возбуждения и внезапно вспыхнувшей надежды — так отчаянно люди обычно вцепляются в последнюю тонкую соломинку в надежде выбраться.  — Рассказывай. И Люси рассказала всё — опуская лишь часть со смертью отца и предательством Жозе, захлёбываясь словами, размахивая туго набитой чертежами сумкой, перемежая немногочисленные известные факты об Эльдорадо собственными догадками и предположениями. Город золота с волшебным источником в центре — стоит только загадать желание.  — Если войска доберутся раньше нас, сопротивление обречено. Ты ведь сам состоял в нём, верно? Нацу… тебя звали Пламенем за сгоревшие парапланы противников после гонок — ни одна машина, кроме твоей, не выдерживала такой скорости. Звали Саламандрой — после трёх пожаров ты обзавёлся только шрамом на левом плече и обожжёнными волосами.  — А сейчас зовут Никем.  — Два года назад ты любил небо больше всего остального в этом мире.  — Заткнись!!!  — Эрза мне рассказывала, — Люси почувствовала, как Нацу напрягся, точно сжатая пружина. Чуть отпустишь — выстрелит. — Ты ведь уже знаешь, да?  — После того, как Джелалла сожгли в собственной лаборатории, мы все знали, что и она не жилец, — горечь в чужом голосе вязала Люси по рукам и ногам. — Такие вещи видно сразу, а она даже и не скрывала — гоняла каждый раз как в последний. Я знал её с пяти лет. Сейчас скажешь, что тебе очень жаль?  — Больше, чем можно представить, — Люси сглотнула тугой ком в горле, — я пришла не выражать соболезнования. Сегодня утром путь на Эльдорадо открылся снова. Что-то с тихим стуком упало. Нацу с шумом выдохнул.  — Церковь уже душит любые разработки. Мораль завязана до абсурда, а недовольных топят как котят сами люди. За последний год было предпринято три попытки революции. Все они, — Люси заставила себя продолжить, — провалились. Все ресурсы и надежды направлены на этот полёт.  — И что вы можете сделать? Сорок человек против целой Англии? Люси ответила так честно, как только могла.  — Мы будем пытаться. Почему ты перестал пытаться тоже?  — А что делать тем, от кого остались только угли?  — Искать силу в других людях — тех, кто ещё горит. Ты летишь с нами, Нацу? В тишине раздался щелчок — лампа на потолке, чадя, неровно загорелась, бросая подвижные тени. Он оказался выше, чем думалось Люси, но в целом ничем не отличался от кадров на плёнке, только глаза закрывала широкая полоса чёрной ткани, да широкую улыбку заменила тонкая ломанная линия искривлённых в ухмылке губ. Раздался шорох атласа, и на Люси уставились глаза — всё ещё серые, но будто размытые долгими дождями и затянутые белой плёнкой. Она была готова, но невольно вздрогнула, когда рассеянный зрачок мутно блеснул в неровном свете, расфокусировано уставившись куда-то в даль.  — Лечу ли? Больше всего я мечтаю увидеть эту страну свободной. К сожалению, это невозможно сразу по нескольким причинам. Видишь ли, я абсолютно бесполезен в вашей задумке. Слеп как церковная мышь. Ты зря потратила время.  — Нацу, на сколько процентов ты можешь синхронизироваться?  — Не твое дело, — сбившееся на миг дыхание сказало Люси куда больше любых слов.  — Сколько?  — Сорок семь процентов. У Люси подогнулись ноги — в голове набатом стучала только одна мысль: «Хватит! Хватит! Этого хватит!»  — Я знала.  — Что? — тихий вопрос поник в пыли комнаты. Сколько же он не разговаривал?  — Я знала, что ты слеп. Последний алгоритм, который не смог довести мой отец, был отнесён к заведомо проигрышным проектам, но его смогли дописать. Новый, ещё ни разу не тестировавшийся проект, основанный на одновременном подключении двух человек к одному штурвалу — мы можем умереть или сорвать главный приз. Станешь ли ты вторым пилотом, если я, Люси Эшли, буду твоими глазами? = = = Фрид ворчал долго и нудно, но никаких запретов так и не поставил. «Я слышал о Файерболе как о самом безбашенном гонщике и самом большом эгоисте из всех. Человеке с чутьём на небо, — Фрид кутался в тёплый плащ, наблюдая, как корабль бесшумно парит в нескольких метрах от земли, едва не задевая черепицу крыш пологими боками; последняя проверка перед вылетом. — И я слышал о человеке, который потерял в один день всё и поклялся больше никогда не покидать земли. Но, в любом случае, другого туза в рукаве у нас нет. Удачи». У Фрида холодные руки и очень уверенный голос, но глядя на то, как легко Нацу переключает рычаги и щелкает тумблерами закрылок и шасси, будто ребёнок, трепетно разворачивающий упаковку подарка, Люси раз и навсегда уверяется, что он был создан для полёта. Она видела старые записи гонок — дребезжащие развалины из старых птиц с ломанными крыльями в руках Нацу становились ястребами и стрижами, покорно взвиваясь вверх штопором и пролетая в миллиметрах от земли со сложенными крыльями. «Он жил высотой и своим братом», — сказала как-то Эрза. Сейчас, глядя, как Нацу похлопывает Зодиак по хромированному боку, словно породистую лошадь, Люси надеялась, что смогла вернуть хотя бы первое. Гаджил на Нацу смотрел долго и молча, а затем, хорошенько размахнувшись, с отмашкой заехал ему в челюсть. Прежде чем их кинулись разнимать, Нацу умудрился восстановить равновесие и хрипло смеялся.  — И я скучал, Гаджил. Люси думала, что общая страсть к чему-либо объединяет сильнее любых клятв. Ей самой было скорее страшно, чем здорово, и борьба с удушающей паникой в последние несколько месяцев уже превратилась в привычку. Двигатель ревл на старте, и у Люси стучали зубы. «Мы не разобьёмся, — повторяла она, пытаясь не заорать от боли в руке, которая уже не может ничего чувствовать, — мы больше не разобьёмся. Всё будет хорошо». Бесцветный и безвкусный реагент оставил на языке привкус серы. Холодные провода пахли медью, стальной обруч на голове немилосердно давил на виски, когда Леви перевёл их в режим сопряжения. Люси трижды медленно выдохнула, очищая сознание, прежде чем снова открыть глаза — процесс, раньше полный предвкушения и надежды, теперь был полон дикого страха. Себе Люси больше не принадлежала, но одновременно не принадлежала и Зодиаку. Это странно и уж точно не так, как раньше — вместо осознания каждого винта и подшипника Люси чувствовала корабль как нечто огромное и ей целиком не принадлежащее, будто стоя посреди бескрайнего моря. Прозрачные волны проходили сквозь её тело и ластились к рукам, и одновременно был виден граничащий с горизонтом огромный вал, грозящийся захлестнуть с головой. Звуки ушли — остался только голос Леви («Координатора», — поправила та часть, что ещё осознавала Люси как личность. — «Кто такой Леви?» — спросили волны, и Люси, полностью слившаяся с зеро-приводом уже не нашла ответа) и чьё-то глубокое дыхание. Люси не видела, но волны мягко толкали её вперёд, и она ощупью стиснула чужую руку, почему-то убеждённая — так надо. «Мы взлетаем», — сообщил ей корабль, и привычные до автоматизма движения вдруг замерли. Страх вернулся — вода будто стала тяжелее, злобно рассыпаясь острыми осколками хрусталя о её лодыжки, но глубокий голос кладёт свою руку поверх её, заменяя стекло мягким пухом.  — Командуй. И Люси вспомнила, что её место не здесь, и устремилась вверх, выше волн и облаков. Корабль благодарно урчал, и нужные кнопки находились удивительно легко, будто и не было этого года без полётов. Не сразу, но Люси нашла то состояние, когда плеск волн придавал сил, а не мешал, и продолжала размеренно вести: на полшага позади, подчиняясь шедшему впереди. Плеск волн затихал, и Люси откуда-то знала, что сейчас должна отдать всё управление Первому. Кому?.. Реальность обрушилась сухостью пустынного ветра.  — Взлет прошел успешно. Давление в главной трубе — на градус выше нормы. Давление в боковых трубах не превышает нормы. Двигатель работает на средней тяге. Программа для автономной работы форсунок по подаче пара GR-224 загружена на шестьдесят восемь процентов. Разрешаю переходить на бреющий полёт, — волнение Леви выдавало только нервное дёрганье ногой. Люси застыла на секунду, и только с последней фразой пришло понимание, что всё закончилось. От проводов на коже оставались красные подтёки и резь в глазах. Люси долго рвало желчью, но, выползая из туалета, она впервые за долгое время почувствовала, как страх затих, уродливым комком устроившись поближе к сердцу. «Дальше будет проще, — трясущимися руками она пыталась закатать рукава блузки, — дальше будет проще». Нацу уже ждал её на капитанском мостике. Люси, царапая брезентовую обивку по краю окна, наблюдала, как чернильная клякса города скрывалась за облаками — еще пару минут виднелись только скалящиеся гнилыми зубами башни — и едва не падала от накатившей усталости. Его присутствие рядом ощущалось… странно. Пока они взлетали, для Люси не существовало никого, кроме Нацу — Первого, пилота, которому полагалось помогать с управлением и расчищать дорогу. Зацепив его краем мысли — не то своей, не то корабля — Люси казалось, что она успела на секунду увидеть саму душу — высушенную, развороченную, засыпанную пеплом и болью — и понимала её от конца и до края. Сейчас Люси могла с тем же успехом разглядывать скалу — пустые глаза не выражали ничего, и моря, которое всё могло расставить по местам, больше не было.  — Я думал, что будет сложнее.  — Я едва не сорвала старт, — Люси покраснела: она умудрилась нарушить основы, которым любого пилота учили с момента, как он ступал на корабль — не позволяй небу поглотить тебя! — Прости.  — Всё нормально. — Нацу мотнул головой — тяжёлые пряди волос отрасли, хоть ничуть и не напоминали тот хвост, с которым его можно было видеть на старых фотографиях. — Я… всё понимаю. Они молча дошли до своих комнат, и Люси задалась вопросом у самых дверей; может ли быть связь двусторонней? И каких демонов Нацу увидел в её вывернутой наизнанку душе? = = = Не смотря на все ухищрения Леви, связи здесь не было. Последнее сообщение от Фрида умеренно-оптимистичное: они в относительной безопасности, вылеты действительно официально запрещены, но пока никто из поисковых машин королевы не продвинулся. Шумиху в народе не удается замять даже войскам, и в столицу стекается все больше людей. Люси простаивала у окна каждую свободную минуту, силясь разглядеть в бесконечном тумане облаков золотые искры. Леви говорил, что впереди что-то большое, что пока не удается опознать эхолотом. Все карты оказались бесполезными, ворохом ненужной жёлтой бумаги гния на столе, и даже привычные звездные ориентиры, казалось, сдвинулись с места. Люси заучила каждый гвоздь в комнате управления и до тошноты насмотрелись и на цельные металлические чешуйки-пластины, и на величественные пары крыльев, виднеющихся из окон. Минуты, когда она не была присоединена к зеро-приводу, начинали казаться вечностью. Они слетались — настолько хорошо, насколько никак не могли перебраться через стену, возведённую в жизни. Иногда Люси казалось, что пытается она одна — Нацу выстроил вокруг себя тысячу барьеров, каждый из которых оказывался бессмысленным в сопряжении, но не пропускал Люси дальше неловкого молчания, стоило только встать с кожаных кресел и опустить штурвал.  — Талант не пропьёшь, — как-то тихо заметил Гаджил, — я бы не смог так, через чужие глаза… А этот спокойный, как удав. Люси после этого долго вглядывалась в нахмуренные брови, понимая, что нет здесь никакого спокойствия — напускное равнодушие и липкий страх, которого никак не скроешь перед морем. Бесцветные волны лечили шрамы, пока корабль плыл вперёд, но стоило только отключиться от системы, как боль наваливалась вновь. Люси как-то пробовала прожить с закрытыми глазами — паника тут же отозвалась удушливой волной, стоило только сделать шаг: среди этой грандиозной мешанины стали, стекла, меди и свинца Люси поняла, что сошла бы с ума, оставшись с машиной один на один. В этот раз она сама поймала Нацу в коридоре. У машинного отделения шумно и сильно пахло маслом и металлом, но Нацу неожиданно расслабился среди равномерного гудения механизмов — Люси по привычке вслушивалась в каждый тон, но без подключения было бесполезно пытаться понять, что именно там гудит. «Впусти меня, — она закрыла глаза, будто пытаясь стать с Нацу наравне — может, хоть так шансов будет больше? — Пожалуйста, пожалуйста, впусти меня». На следующий день ей на секунду показалось, что под слоем пепла к небу чужой души пробивается едва заметная зелёная поросль, а ещё через день Нацу заговорил сам.  — Эрзу в приют привел сам Старик, — начал он, когда Люси уже привычно устроилась рядом, прислоняясь к холодной стене и закрывая глаза. Ей больше необязательно было видеть, чтобы знать, когда Нацу поднимет руку, перемнётся с ноги на ногу или неловко зароется в волосы левой рукой — силуэт словно был выжжен глубоко на сетчатке. — Она была дикой — ни с кем не разговаривала, избегала шумных компаний и постоянно читала что-то в углу. Через пару недель мы с Греем попытались пробраться на кухню за пирожными: Эрза сначала побила нас обоих, а потом возглавила вылазку… Он говорил почти до самого рассвета, и Люси казалось, что на дне пустых глаз снова загорелся изумрудный огонёк. По щекам Нацу текли слёзы — на следующее утро Люси поняла, что и по её тоже. = = =  — Я не могу, — сказал Нацу спокойно, но Люси было уже не провести: она научилась понимать всё и по незрячим глазам, и по малейшему движению пальцев. Гаджил хрипел что-то из своей каюты, слегка затихнув только после целительного подзатыльника от Леви. Полоса узких частых гор, будто последний оплот перед гигантской крепостью, высилась над туманом. Они были близко — Люси казалось, что она видит золото далёкого города даже в воздухе. Зодиак трепетал — это чувствовалось в каждом движении крыльев, и Люси с каждым разом было всё сложнее покидать зеро-привод. Море тянуло её к себе, связывало по рукам и ногам, и Люси начинало казаться, что она сама — часть корабля, вросшая в него так же крепко, как резная корма или каждый миллиметр потрёпанной обшивки.  — Я не могу, — повторил Нацу. — Ты не сможешь следить за показаниями и одновременно прокладывать курс.  — И правда, — Люси на секунду отвлеклась от попытки правильно нацепить обруч, — Леви, снизь мой процент до пятнадцати целых и трёх сотых и передай Первому. Отруби всё, кроме осязания.  — Ты в своём уме?!  — Люси!  — Мы справимся, Леви. — Люси стиснула зубы. — Ты ведь тоже это почувствовал? Гармонию управления?  — Это не шутки, глупая! — Нацу почти рычал. — Твоя синхронизация почти в половину больше моей. Ты можешь можешь умереть, если снизишь процент!  — Возможно. — Почему же этот чёртов передатчик всё никак не может сесть правильно?! — Но я тебе верю, Нацу. Топливо на исходе, а Гаджил не встанет с кровати ещё пару дней. Ты сможешь посадить нас на той стороне, и…  — Люси, у тебя руки дрожат.  — А? — Она растерянно уставилась на подрагивающие пальцы. — Надо же, обе сразу… Люси задушила всхлип. — Если честно, мне очень, очень страшно. Но верю я тебе намного больше.  — Ты…  — Я слабая, Нацу, — обруч всё-таки выпал из ослабевших рук, — и я боюсь умирать. И если бы у меня было больше сил, Арзака и Биску не поймали бы, Шери не лишилась бы семьи, а Эрза осталась бы жива. Поэтому сейчас… Я хочу всё сделать правильно. Нацу осторожно закрепил провода на лбу и спине, на секунду задержав руку на золотистых прядях чёлки и медленно коснувшись дрожащих ресниц.  — Если вы, сволочи, не выживите, я придушу обоих, — бледный Леви защёлкал клавишами, и Люси провалилась в бездонную темноту без конца и края, не чувствуя ничего, кроме ужаса. Темнота была везде — Зодиак не казался больше ни приветливым зверем, ни грозным врагом — только чужое, чудовищное нагромождение бумаги, брезента, стали и дерева, древнее как сам мир. Всё, что хранило память о Люси, показалось пустым и несущественным перед огромной, плывущей в небе махиной; волны звали — беззвучные и бесцветные, они обещали жизнь и спокойствие, и всё, что не давало ей упасть — горящие огнём следы прикосновений на её лице. Зрение и координация возвращались почти сутки, но когда, Нацу, переведя корабль в бреющий режим, непослушными руками снимая присосавшиеся к бледной коже провода, прижимается губами к её виску, шепча «Мы справились», «Всё получилось» и «Я даже смог тебя увидеть», Люси казалось, что до Эльдорадо она сможет долететь на собственных, только что выросших крыльях = = = Город из песка и света залит золотом площадей и воздушных улиц — эфемерное создание чего-то куда более разумного, чем человек, бреет в воздухе самым прекрасным маревом. Люси чувствует себя маленькой принцессой, попавший в настоящую сказку, и даже языкастый Леви не находит слов. Они стоят позади корабля — побитый ветрами Зодиак сияет вмятинами на корпусе, помутневшей хромовой обшивкой и похож на встрёпанную после долгого перелёта старую птицу. Высокие кованные врата начинаются у самой земли и уходят всё выше, теряясь в безоблачном небе. Люси не знает, что там, впереди, но чувствует, как что-то далёкое отчаянно зовёт её из глубины, чувствует, как под ногами упруго пружинит долгожданная земля и как сыпется на плечи золотая пыль. Ослепительный город обещает никому ещё неизвестное будущее, и Люси верит, что когда-нибудь они дойдут до самого конца.  — Вместе? — Нацу берёт Люси за руку.  — Вместе. И врата открываются.