осень

не так давно Нейтан осознал, что Мордхаус построен в какой-то... непримечательной местности. проще - на каком-то говне. на чем-то, на чем способна расти только изначально корявая, сухая, черная древесина. сухой, словно жилистый чернозем, из которого не то, что золото осени не выйдет - даже травинки не дождешься. сейчас, между прочим, была поздняя осень. сейчас, между прочим, Нейтан был бы не против увидеть из окна самую обыкновенную осень. что-нибудь... обычное. людское и красивое. Нейтан долго думал, насколько это небрутально, но ведь что-то естественное не имеет оттенка? Эксплоужен остановился на этом. вообще после событий, свалившихся на их голову, все ребята изменились в какой-то степени. Токи почти три месяца лежал в госпитале - в целом его физическое состояние восстановилось и тело нормально функционировало, но его психические травмы он с трудом доверял даже своему мишке-чертенку. он не мог играть на гитаре, он то бесился, то целыми днями сидел в углу палаты, во сне ему снились кошмары, и хоть в целом это был все тот же Токи, он изменился. уже несколько раз Мердерфейс неожиданно вспыхивал, выходил из себя, и общее собрание оканчивалось криками 'ой, да мне вообще похуй!'. он часто выходил из себя, но Нейтану порой казалось, что он, скорее, не может войти - темнота подземелья выбила его из колеи. а Пиклз неожиданно умотал к родителям. прошла неделя, он оклемался, и, ничего не сказав, уехал. после, уже в письме, он попытался что-то объяснить - мол, чуваки, я тут это, просто перекантуюсь. тут так хуево, мамка меня уже заебала. зато Сет куда-то свалил. но мамка заебала. я, кароче, вернусь. скоро. думаю. мол, бывайте. по каким-то причинам Нейтан не удивился. с некоторой грустью он заметил, что ему все равно. по крайней мере, там Пиклз будет меньше пить. до того, как не будет сочинен новый альбом, он все равно не нужен. с альбомом дела не двигались никак. Нейтан не написал ни одной строки. ему не хотелось. совсем. Сквизгаар, возможно, что-то писал. наверное. он же всегда с гитарой. дело в том, что Сквизгаар с виду был единственным, кто вообще никак не изменился. типа, абсолютно такой же. вечно перебирает гитарные струны, также обзывает Токи, почти ожидая услышать ответ, выпивает и водит к себе девочек - с виду. но дело было в том, что на виду он стал появляться невероятно редко - теперь даже реже, чем Чарльз. никто не знал, где он пропадал. кто-то говорил, что видел его в лесу. уже третий, почти четвертый месяц Нейтан не мог нормально выспаться. по ночам ему снились кошмары. нечеткие, бессмысленные, в них не было чего-то такого, что можно было бы ясно описать - там был страх, темнота, скрипы, пульсирующие чувства, что-то липкое и застилающее глаза, что-то густое и не дающее дышать. солист даже пробовал сходить к тому тупому доктору с железными руками, который посоветовал ему для начала просто спокойную, здоровую жизнь. в итоге Нейтан приобрел чуть заметный рельеф мышц, общую лёгкую слабость и головные боли. ни нормального сна, ни аппетита, вообще нихуя - какие тут песни. хотя кое-что у него все-таки было - кое-что очень важное для него. это было время с Эбигейл. сначала он думал, что это совсем не металл. он ухаживал за бабой, подумать только. но он сидел в ее палате и наблюдал, как ее измученное, истощенное лицо разглаживалось и успокаивалась во сне, и он успокаивался тоже. он приходил почти каждый день, иногда принося подачки, которые ему всучивал Оффденсен - она улыбалась - и наблюдал за тем, как она становится прежней. правда, иногда у нее случались приступы удушья во сне, и это было очень страшно. в такие моменты Нейтану хотелось забиться в угол палаты, как Токи, и не слышать, и не видеть ничего. но с каждым разом приступов становилось все меньше, а Эбигейл становилось все лучше, и Нейтан помнил день, когда ей впервые разрешили выйти на улицу. это была пора самой настоящей золотой осени. в тот день они оба просто сидели на скамейке в маленьком прибольничном скверике. хрупкое осеннее солнце переплеталось с желтизной пышных крон, золотом отблескивая на мягких, пушистых волосах девушки. ресницы ее блестели, и она смотрела вверх, на едва заметные края чистого, широкого неба - а он смотрел на нее. было лень о чем-либо думать, но Эбигейл выглядела счастливой, и от этого внутри становилось спокойно. она рассказывала о своем детстве, о том, что ей очень нравится осень, о том, что она сильно устает и о том, что она никогда не любила больницы. Нейтан смотрел ей в глаза. они были невероятно красивы, вот что он думал. они красивее любой осени, вот в чем он был уверен. мягкий плавленный сыр, солнечный янтарь, золотой кашемир, вкрапления кофейной гущи - глаза Эбигейл вдохновляли Нейтана. они вдохновляли его не на песню. они вдохновляли на что-то большее. Сквизгаар шел по лесу и думал о том, что Нейтан когда-то вдохновлял его. Сквизгаару было все равно, кто мог увидеть его в лесу, но чаще всего он действительно сбегал именно сюда. сбегал - другое слово не клеилось. ему все совершенно осточертело. он тоже был, блять, не в порядке. он тоже изменился. он тоже. он. он. натура Сквизгаар была такова, что он думал о себе - но не только. та ночь... густые, темные, впитывающиеся в самую глубину подсознания кадры, темнота и сырость подземелий, иступленные крики, режущий холод, слепящий свет, гроздья страха и боли, вся та ночь спасения Токи - как большой оголенный нерв. это нельзя было просто выкинуть из головы. это даже нельзя было положить на полочку с прочими воспоминаниями, позволив мерно покрываться пылью. это жирным, диким червем проедало плоть сердца и разума изнутри, и по ночам Сквигельфу тяжело дышалось, и он сбегал в осенний, безразличный и прекрасный, как сам гитарист, лес. ему думалось, что был человек, которому он мог бы все это доверить. после он думал, что этому человеку сейчас не до него. Сквизгаар не боялся эгоизма, и его грызла желчная обида за то, что Нейтан трётся с бабой, наплевав на группу, наплевав на друзей - наплевав на него. Сквизгаар ходил по холодному, пустому лесу, который отблескивал твердой медью в туманных лучах, и пытался понять Эксплоужена. пытался понять всех остальных. пытался забыть, наплевать на всю эту хуйню, в конце-то концов, но чувствовал он себя крайне дилдово. 'дилдо. ну это, как его, член такой. искусственный'. да. он чувствовал себя крайне хуево. такое... сильно чувство. совсем небрутально и ново. Сквизгаар не привык испытывать чего-то такого сильного и поэтому не знал, как вести себя с этим чувством - оно казалось ему каким-то ненастоящим. лучше от этого не становилось. обветренное золото леса шумело у Сквизгаара в ушах с тревогой и заунывным шелестом. блестящий желтый шелк парков переливался в ушах Нейтана с мерным спокойствием. они с Эбигейл все чаще выходили на прогулки, и Эксплоужен, казалось, был банально счастлив. Эбигейл почти оправилась и постепенно возвращалась к работе. Нейтан рассказывал ей о том, что Мердерфейс разворотил кресло окончательно, или о том, что Токи случайно оторвал своему мишке глаз, а потом, в порыве плохих эмоций, чуть не проделал тоже самое с подоспевшей медсестрой, или еще о чем-нибудь. она болтала о всякой чуши, а иногда - о делах группы, а иногда - о новых песнях. она советовала Нейтану думать о вечном. солист послушно думал. вечность. вечно - это долго. очень. вся-я-я жизнь. интересно, будет ли он с Эбигейл всю жизнь? это долго. серьезно. но все же... почему-то Нейтан верил в то, что это возможно. надеялся?.. черт, да она же такая классная баба - умная и красивая - с ней он чувствовал себя живым. рядом с ней хотелось творить, гулять, смотреть на небо и делать разную другую неметалличную хуйню. он любил гулять с ней по осеннему парку, он любил сидеть с ней в палате, он любил разговаривать с ней, и он не боялся остаться с ней навсегда. вечно. до самой смерти. а Сквизгаару хотелось лишь чтобы с ним кто-то был сейчас. смерть - ха, проживи хоть чуть-чуть - но можно же было быть рядом прямо сейчас. но рядом с ним был только лес. Чарльз иногда спрашивал его, куда он уходит и что с ним такое - не то, чтобы ему было совсем все равно, но по лицу, конечно, сказать трудно. Сквизгаар говорил, что это не его дело и что с ним все в порядке. Чарльз ему не верил совершенно, но не настаивал. Сквизгаар же дичал все больше - с утра, на рассвете, он брал единственный верный ему 'гибсон' и уходил далеко за Мордхаус - постепенно земля становилась немного мягче, и пейзаж заменялся густыми деревьями с пышными кронами. лиственницы цвета мягкой, глубокой охры и словно подгнившие желтые березы - казалось, что это место в принципе исключено солнцем из существующего, поэтому здесь всегда висел зыбкий полумрак. Сквигельфу было наплевать, по большому счету; Сквигельф играл партию за партией, сочиняя новые и забывая их через несколько минут, Сквигельф сидел на корявых пнях, молча смотря в одну точку по нескольку часов, Сквигельф бежал, бежал изо всех сил, выбиваясь, не в состоянии поймать воздух - бежал от одиночества, от непонимания, от тупости и глянцевости всех этих дилдовых, непонятых им же чувств - лес, благо, распростерся до самого края земли. бесконечный. да, через какое-то время все и всё постепенно пришло в норму. Мердерфейс начал пить несколько больше, но вспышки ярости стали походить на обычные, и эмоции его приобрели адекватный оттенок; Токи приходил в норму, заедая свой стресс брусничными пирогами и банановыми конфетами, Пиклз приехал обратно - семья вернула его мозги на место, пожалуй, лучше, чем всем остальным, хотя он снова начал пить; Чарльз активно воровал время у каких-то неизвестных мистических источников, успевая не только полностью контролировать все дела группы, но и возглавлять Церковь, практически не появляясь на глазах у участников. Нейтан стал лучше спать и начал писать наброски для новых песен, Нейтан иногда даже улыбался, тщательно затирая воспоминания об ужасном приключении новым потоком жизни с Эбигейл, которая полностью встала на ноги и также активно принялась за работу, очень помогая Чарльзу. Сквизгаар с виду был такой же, как обычно. он начал записывать новые партии, он подшучивал над Токи, выпивал и водил к себе девочек. с ним все было нормально. осень приглушала свои краски, уступая место завершающему цикл времени года и предвещая новое возрождение. новое возрождение для кого-то.