*
Скучно начинать с погоды, но он начинает с погоды. Это, можно сказать, отдушина, что-то, о чем он может поговорить, пока его желудок не успокоится, а в груди не распутается узел тревоги. Пройдут минуты, прежде чем это случится. К тому времени уже входит Джош и начинает наблюдать за ним. Это помогает. Это не помогает. Это помогает. — Меня зовут Тайлер, — говорит он, — и несмотря на то… что на мне надето, на улице определённо не солнечно.*
Обнаженная лампочка свисает с потолка. Она ослепляет его сразу же, когда включается, но потом его глаза привыкают, и он снова может видеть. Но он все равно трёт костяшками пальцев глаза, пока не перестаёт видеть цвета на обратных сторонах век каждый раз, когда закрывает их. С тех пор на потолке висит лишь лампочка, вентилятора нету. Сейчас зима — ну, или ему просто сказали так, — и вентиляторы не нужны. Когда потеплеет (и он думает, что все ещё будет здесь, когда потеплеет), ему нужно будет открыть шторы и окно. Может, к тому времени ему разрешат. Он не задерживает дыхания. Он остаётся в комнате часами, иногда — днями. Дверь не заперта, он может уйти в любое время, но это не разрешено. Нет смысла даже спрашивать. Он знает, что это не разрешено. Посреди ночи он включает камеру и шепчет, закрывая рот руками, пальцы на которых — все мокрые от крови. — Я знаю, что он смотрит это, — говорит он. — За мной следят. Мне нужно выбраться отсюда. Мне нужно выбраться отсюда. Он спит и просыпается от звука открывающейся двери. Он лежит, свернувшись калачиком, с ошмётками засохшей краски под ногтями, и слушает, слушает, слушает, как нажимаются кнопки, как человек переминается с одной ноги на другую; он прислушивается ко всему и ничему. Ему не разрешено смотреть записи, не разрешено перематывать. Нет смысла даже спрашивать. Он знает, что это не разрешено.*
Эта кровать удобная. Белая простыня, укрывающая его, тонкая и не греет, но она удобная. Он впервые просыпается в этой кровати и желает, чтобы следующая ночь стала его последней. Она не последняя. У него ещё много ночей в запасе. Но в то утро ему хочется снова заснуть и больше не просыпаться. Кожа у него расцарапана, разрушена, исполосована. Он весь в пластырях и повязках. Ему нужно быть в больнице, но он в удобной кровати с тонкой простыней, где никто не спрашивает его имени. Ему нужно быть в больнице, но у него есть Джош. Иногда Джош заходит в комнату и садится на кровать рядом с ним. Он не понимает, сколько времени в этом доме. Все смешивается между собой, живет в пространстве между белыми, покрытыми занозами стенами и окнами в трещинах. Шторы в его спальне открыты, впускают свет — снежный свет, прекрасный свет, свет, приятный его глазам. Иногда Джош заходит в комнату и садится рядом. У Джоша есть свои раны: синяк на скуле и разбитая губа. Он часто грызёт ее, втягивая и посасывая, будто успокаиваясь. Это не привлекательно, почти абсурдно, это нервный тик, привычка, и, вне всякого сомнения, его губа не заживет в ближайшее время. Иногда Джош заходит в комнату и садится рядом. Он сидит на одеялах, а его руки блуждают под ними. Он трогает, ощупывает. — Тайлер, — говорит он, вцепляясь пальцами. — Пожалуйста, поговори со мной. — Не трогай меня, — отвечает Тайлер, и Джош слушается. — Где я? — Дома. — Я не чувствую себя дома. Джош качает головой. — Могу я дотронуться до тебя? — Да. И Джош берет его за руку.*
Джош говорит, что это рождественское утро. — Ты всегда ждешь этого с нетерпением, — говорит он, открывая подарок для Тайлера. Это камера, конечно же, это камера. — Прямо как твоя старая, да? Прости, что… сломал последнюю. Тайлер не помнит. — Все в порядке. — Так что, что ты приготовил мне? Тайлер моргает. Он приподнимает руку, и Джош сжимает ее, переплетая их пальцы и смеясь. — Спасибо, парень.*
Джош говорит, что сейчас рождественское утро. На улице идёт снег. Он прекращается этой ночью. И тает на следующий день. Джош говорит, что прошла неделя после рождества. На улице идёт снег. Он прекращается утром. Он тает через два дня. Джош говорит, Джош говорит, Джош говорит.*
— Я могу посмотреть, что ты делаешь? — спрашивает Джош. — Нет, — отвечает Тайлер. — Почему нет? — Нет. Перестань спрашивать, — отвечает Тайлер. Это не останавливает Джоша от того чтобы зайти в комнату, взять камеру и смотреть, и смотреть, и слушать, слушать, слушать. Джош молчит.*
Тайлер молчит. Джош осматривает его раны, пробегаясь пальцами по рубцам, шрамам, и говорит: — У меня есть резинка, если нужно. Тайлер щурится. — Зачем мне, если у меня есть… — он сжимает пальцы и пялится на запястье, на три черные линии. И он вспоминает, и он не вспоминает, и он вспоминает. Джош улыбается. — Ты прав. Моя ошибка.*
Что-то произошло. Никто не говорит об этом.*
Трещины вернулись. Он стучит по стеклу и наблюдает за тем, как оно дрожит. Если уж на то пошло, Тайлер думает, что смог бы стучать, и стучать и стучать, пока стекло не разобьётся, а потом сбежать подальше. «Сбежать» — слишком сильное слово. Он слабый; маленькая птичка, не умеющая летать. Его мать покинула гнездо многие годы назад. И она ждёт его. Идём домой, сказала бы она, идём домой, мой малыш, но Тайлер слабый и не умеет летать, и у него есть Джош. Он зашторивает окна и садится на середину комнаты. Скучно начинать с погоды, но он начинает с погоды. — Скоро, — говорит он. — Я думаю, солнце скоро взойдёт.*
Остальная часть дома не настолько хорошо знакома ему, как его пустая комната. Он ходит из комнаты в комнату, Джош наблюдает за ним. Джош на кухне, потому что с кухни можно увидеть любой участок дома. Комната Тайлера слишком большая для него, но сам дом маленький. В комнате, о которой Тайлер думает как о гостиной, есть телевизор. Он всегда выключен, и тут недостаточно гостей для гостиной. Стены тут тоже белые. Не такие обшарпанные, как в его комнате. И тут есть вентиляторы на потолке. Ещё не тепло. Они не включены. Напротив телевизора — кресло и диван, но телевизор всегда выключен, так что Тайлер думает найти для них другое место. Одним вечером он пытается передвинуть их, пока Джош наблюдает за ним с кухни. Его ноги скользят по жесткому деревянному полу, и Джош смеётся, говоря ему прекратить, говоря ему пойти на кухню. — Поешь что-нибудь? Тайлер ест. В еде нет отравы, но Джош и не способен на такое. Руки у Джоша — мягкие, и пальцы у него вздрагивают при виде Тайлера. Эти руки созданы совсем для другого, вовсе не для того, чтобы травить Тайлера. Первая комната по коридору принадлежит Джошу — ну, или Тайлеру кажется так. Уютная кровать в углу, у зашторенного окна. На этот раз на кровати больше одежды, не только простыня. Тайлер скучает по простыне. Пол холодный, тесный, слишком реальный и в то же время недостаточно надежный. Джош приглашает его обратно в свою комнату каждую ночь. Тайлер отказывается. Это инстинкт, почти рефлекс, прямо как мышечная память. Это приходит почти так же легко, как нажимание кнопок на камере. — Хочешь лечь со мной сегодня? — спрашивает Джош, и без единой мысли в голове, без колебаний, Тайлер отвечает: — Нет. Перестань спрашивать. Джош все ещё спрашивает. Тайлер не знает, почему. Вторая комната по коридору — ванная. Однажды Тайлер режется во время бритья. Джош прижимает к его шее туалетную бумагу часами, несмотря на то, что она уже не нужна. Тайлер смотрит Джошу в глаза и видит желание быть ближе, порыв прикоснуться. Он позволяет Джошу дотронуться до себя. Между второй и третьей комнатой — шкаф. Он небольшой. Тайлер не заглядывает туда. Кроме шкафа — прачечная. Она тоже небольшая. Тайлеру нравится сидеть на стиральной машине и глядеть в маленькое окошко. На этом окне нет штор, и он может смотреть на все, что ему нравится. Четвёртая и последняя комната по коридору — комната Тайлера. Она находится прямо напротив. Коридор заканчивается на его комнате. Он — конец. Он — конец. Дом пустой. Дом пустой. Никто не говорит об этом.*
— Поешь что-нибудь? — спрашивает Джош, потому что он на кухне, а Тайлер снова пытается передвинуть мебель. Тайлер замолкает, ест что-то и не травится. Мысли назойливо роятся в голове. «Я отравлюсь этим», пока он ест; «это перевернётся и сломает мне шею», когда он двигает мебель; «меня ударит током, если я сделаю что-нибудь не так», когда он записывает себя на камеру; «мне разрежут запястья, вскроют вены, заразят меня столбняком», когда он смотрит на окно; «это станет моей могилой», когда он глядит на кровать Джоша. Он не может остановить это. Он хочет остановить это. — Поешь что-нибудь? — спрашивает Джош, потому что он на кухне, а Тайлер снова пытается передвинуть мебель. — Иди сюда и съешь что-нибудь, — и Тайлер идёт, и Джош кормит его. Тайлер пытается схватить вилку, но Джош уже держит ее. Он не позволяет Тайлеру взять ее. Он поднимает руку и кладёт ладонь на затылок Тайлера, и тот сдаётся, уступает. Джош кормит его картофельным пюре. Тайлер не травится.*
Тайлер сидит на кухонном столе, свесив ноги, когда Джош целует его. Джош пахнет как средство для мытья посуды и на вкус как Ред Булл. У него мыльные ладони, влажные из-за полной воды кухонной раковины. Она попадает на щёки Тайлера, попадает на волосы Тайлера, попадает на одежду Тайлера, попадает в уши Тайлера. Губы Джоша мягкие, как и его руки, как и его волосы. Его губы больше не разбиты. Они зажили, восстановились за прошедшие дни, или, может, недели, или, может, целые месяцы. Он целует Тайлера, и Тайлер ерзает, вздрагивает. Он говорит: — Остановись, остановись, остановись. И Джош останавливается. И Джош смотрит на Тайлера, оставляя мыльные ладони на его шее, удерживая его на месте, удерживая себя на месте. — О, — выдыхает Джош. — Я подумал… не знаю, что я подумал. — Не трогай меня. И Джош убирает ладони, опуская их обратно в кухонную раковину, обратно в воду, смывая пену. — Наверное… Я думал, что ты…я думал, это поможет тебе вспомнить. — Вспомнить что? Джош качает головой. — Могу я дотронуться до тебя? — Нет. И Тайлер уходит из комнаты.*
В его комнате темно. Единственный источник света — это камера. Тайлер наклоняется вперед. — Мне нужно выбраться отсюда, — говорит он. — Он следит за мной. Он поцеловал меня. Он поцеловал меня. Помоги мне, помоги мне, у меня болит голова, у меня так болит голова. В его комнате темно. Единственный источник света — это камера. Он выключает ее. Ему нужно выбраться отсюда. За ним следят. Его поцеловали. Его поцеловали. Кто-нибудь, помогите ему, кто-нибудь, помогите ему, у него болит голова, у него так болит голова. В его комнате темно. В коридоре темно. Дверная ручка жжёт ему руку, но он все равно поворачивает ее. Он ждёт, что его кожа покраснеет и покроется волдырями, но она не меняется. Он решается пройти по коридору, делая шаг, чувствуя пульс в голове, биение сердца. Ему нужно пройти мимо шкафа, пройти мимо прачечной, мимо ванной, повернуть налево и зайти в комнату Джоша. Ему нужно сказать Джошу, что ему нужно выбраться, что ему нужна помощь. Помоги ему, пожалуйста, Джош, Джош. Тайлер останавливается у двери, слышит что-то тихое, что-то болезненное. У двери Тайлер понимает, что она не заперта, и он слышит эхо, доносящееся изнутри. Он слышит Джоша, слышит себя, слышит, как весь мир замирает и перематывается заново. Он стучит. И дверь приоткрывается. Джош спит, упираясь щекой в подушку, его волосы растрепанны, губы приоткрыты. Он сопит, и Тайлер заходит. На нем нет носков, штанов, только шорты и футболка. — Джош, — произносит он, пытаясь разбудить. Джош просыпается, выгибая спину как кошка, вытягивая шею и моргая пять раз. — Джош, — повторяет Тайлер и будит во второй раз. Джош садится, с него сползает одеяло, под ним виднеется белая простыня. Тайлер пялится на простыню, чувствуя, как в нем что-то разрывается изнутри. — Джош, — произносит Тайлер и срывает голос. В глазах стоят слезы. Все вокруг кажется размытым. — Что такое, Тайлер? — Джош — устойчивый помост. Тайлер — пробитая шина на детских качелях. — Это твоё..? — Ты можешь дотронуться до меня теперь, — шепчет Тайлер и протягивает руку. Джош хватает его ладонь, сжимает, касается Тайлера. Тайлер замерзает. Тайлеру жарко. Тайлер — ничто. И Джош — всё.*
Скучно начинать с погоды, но он начинает с погоды. — Вентиляторы были включены, — говорит он. — Скоро, — говорит он. — Скоро.*
Кошка в углу комнаты выглядит толстой. На деревянном полу выбито четыре доски. Под четвертой есть что-то — это телефон, наушники и обёрнутая вокруг них зарядка. Они холодные, экран разбит снизу. Батарея разряжена. — Розетка в стене, — говорит он и втыкает зарядку в одну из розеток под окном. Он ждёт.*
— Ручка и бумага, — говорит Джош. — Если захочешь... записать что-нибудь. — Нет. У Тайлера есть камера. Ему не нужны ручка и бумага. — Как насчёт..? Ладно, я буду чувствовать себя нелепо, если ты откажешь, но… не хочешь пианино? — Нет. — Укулеле? — Нет. У Тайлера есть камера. Ему не нужно пианино. Ему не нужна укулеле.*
Телефон сломан. Он совсем не работает. Тайлер бросает его на пол и выдергивает очередную доску, вбивает ее обратно. Он — молот, грозный и разрушающий. Джош в комнате, он поднимает телефон, бросает его, поднимает Тайлера, обнимает Тайлера, держится за Тайлера. — Хей, хей, хей, — Тайлер — песок, он рассыпается по полу и позволяет Джошу обнимать себя. — Где ты нашёл это? — Джош смотрит на телефон. Он прижимает ладонь ко лбу Тайлера. — Я не помню, — произносит Тайлер, и почему-то Джош верит ему.*
— Ручка и бумага, — снова пытается Джош. — Если захочешь… записать что-нибудь. — Нет, — быстро отвечает Тайлер. — Укулеле, — говорит он. — Пожалуйста. У Джоша есть укулеле. Тайлер не спрашивает, откуда он взял ее. «Купил», мог бы сказать он. «Достал из коробки», мог бы сказать он. «Она была твоей», мог бы сказать он. Тайлер не спрашивает, откуда он взял укулеле. Он забирает ее и аккуратно вертит в руках. Джош смотрит, прикусывая внутреннюю сторону щеки, Он задерживает дыхание. Он ждёт, что что-нибудь произойдет. Он ждёт, что ничего не произойдёт. В ту ночь Тайлер просыпается от уханья совы, он просыпается и берет в руки инструмент, он вспоминает, как держать его, вспоминает, как перебирать струны и петь, и петь, и петь. В ту ночь он видит, как Джош заходит к нему в комнату и наклоняется над камерой. Он нажимает на несколько кнопок, улыбается Тайлеру, показывает большие пальцы и уходит. Тайлер задумывается, почему Джош больше не скрывает своих попыток все починить. Может, он никогда и не пытался скрывать это. Тайлер всегда притворялся спящим. Он никогда не поворачивался и никогда не смотрел на Джоша. Он не знает, что случилось бы. «Спи дальше», мог бы сказать Джош. «Это всего лишь сон», мог бы сказать Джош. «Я знал, что случилось, и я знаю, что ты знаешь, что случилось», мог бы сказать Джош. Тайлер часто просыпается посреди ночи и будит Джоша музыкой. Тайлер слышит, как Джош ходит по дому, тихо шагая по жёсткому деревянному полу, как он начинает заниматься своими повседневными делами раньше обычного. Тайлер поёт. Джош проверяет камеру. Джош улыбается ему, а потом уходит.*
Тайлер больше не видит телефона. Доски больше не выбиты. Кошки в углу больше нет. Все выглядит нетронутым, все заделано.*
Скучно начинать с погоды, но он начинает с погоды. — Сегодня, — говорит он. — Если не сегодня, то никогда, — говорит он.*
Скучно начинать с погоды, но он начинает с погоды. Солнечно. Шторы тёплые на ощупь. Он дотрагивается до них, утыкается лицом в ткань и вдыхает. Паутина все ещё здесь. Теперь она тянется дальше, доходя до верхушки окна, будто рука, тянущаяся из могилы. Эта могила хлипкая, эта могила рушится, эта могила пропадает совсем. Он тянет за шторы, дёргает, и они падают вместе с карнизом. Он с грохотом ударяется о пол и приземляется на его ноги. Сначала Тайлеру не больно, он просто удивляется, поэтому зажимает рот рукой, чтобы не закричать. Никто не входит в комнату. Он удивляется и этому. Он ожидает, что в его комнату ввалится толпа, что люди в белом поймают его, схватят, будут трясти, и трясти, и трясти. Он ожидает, что Джош появится в дверном проёме, обопрется о косяк и спросит: «Ты в порядке?» Он ожидает, что Джош уставится на него, скрестив руки на груди и склонив голову набок. Он ожидает увидеть Джоша, но Джош не приходит. Камера на шкафу — единственное, что есть в комнате. Она записывает, записывает, записывает. Она направлена на стену, поэтому снимает то, как он покидает зону видимости. Она услышит, как откроются шторы. Услышит, как разобьется стекло. Услышит всё и не увидит ничего. Другого выхода нет. Тайлер разбивает кулаком стекло. Его больше нет. Тайлер прыгает, опираясь на выступ подоконника. Его больше нет. Тайлер падает, падает, падает. Его больше нет.*
Он скучает по кровати Джоша.*
Тайлер бежит. Он в поле, топчет цветы, и вдыхает их запахи, и смотрит на них. Холмы тянутся на мили вперед. Он бежит, не останавливаясь. Он забывает о том, как чувствуется жёсткий деревянный пол под его ступнями. Холмы покрыты недавно скошенной травой, и она красит его кожу в зелёный, а сердце — в красный. Тут тепло, солнце висит высоко в небе. Тайлер обходит деревья, камни, птиц. Он слушает птиц и задумывается: сможет ли он сам когда-нибудь летать снова. Он свободен. Его больше нет. Его больше нет. Тайлер бежит.*
Тайлер бежит. И Тайлер останавливается. Он — всего лишь пробитая шина на детских качелях. Колёса катятся мимо него, словно перекати-поле. Куда они направляются? Он хочет спросить их, но и так видит, где они были, где они сейчас. Колёса перебиты. Они катятся прочь от машины, которая медленно падает на бок, переворачивается снова, застывает своим металлическим брюхом кверху. Внутри неё кто-то есть. Внутри неё никого нет. Тайлер забывает, как дышать. Тайлер бежит.*
Джош целует его каждое утро и каждую ночь. Он целует его при каждой удобной возможности. Джош обнимает его, поднимает на руки и кружится, кружится, кружится. Джош смеётся. Джош смеётся.*
Тайлер бежит. Он не успевает убежать далеко. Он стоит на коленях, прячет лицо в ладонях, пока солнце греет его кожу, пока кожа впитывает в себя тепло. Лёгкий ветерок колышет деревья. Это почти как музыка. Тайлер скучает по музыке, он скучает по цвету, скучает по запаху средства для мытья посуды и по вкусу Ред Булла. Он скучает по обуви со шнурками. Он скучает по длинным штанам, и по струнам, и по боли в груди, какая бывает после долгого крика. Он скучает даже по резинкам на своём запястье, но он больше не делает этого. Он больше не делает этого. Тайлеру стоило бы остаться внутри своего дома.*
Джош находит его в луже крови. Джош не заслужил такого. Джош находит его с букетом цветов — они уже начали вянуть в его руках. Джош не заслужил такого. — Я помогу тебе, — говорит Джош. Он помогает ему забраться в машину, зайти в дом, он помогает Тайлеру отмыться. Тайлер не помнит, но у него есть Джош. Джош позади него, сидит на краю ванной, с мочалкой в руке. Тайлер сидит спиной к Джошу, обнимая руками свои колени, открывая глаза, закрывая глаза. — Я не хотел, чтобы ты уходил, — говорит Джош, — пока не вспомнишь. — Он проходится мочалкой по спине Тайлера. — Ты помнишь? — Нет, — говорит Тайлер. — О, — говорит Джош. Он кладет ладонь на макушку Тайлера, зарывается пальцами в волосы, массирует кожу. Тайлер закрывает глаза. — Подожди тут немного. Тайлер хмыкает. Он остаётся в ванной почти на час. Джош вытирает его насухо — лучше, чем он обычно вытирает себя. Он помогает Тайлеру лечь на кровать, без одежды, и накрывает его одеялом до самого подбородка. — Подожди тут немного. Тайлер хмыкает. Он остаётся в кровати ещё на двенадцать часов.*
Джош просматривает записи. Он ничего не говорит.*
— Теперь ты вспомнил? — спрашивает Джош. Он все более настойчив с каждым днём. — Нет, — говорит Тайлер. Он все лучше врет. — Помнишь больницу? Машину? — Нет. — Ты помнишь, почему? — Да. Джош смотрит на него. — Ты не заслужил этого. Джош качает головой. — Я могу дотронуться до тебя теперь? — Да. Джош берет его за руку. — Ты помнишь… как было раньше? — Нет.*
Все на кассетах. Все в его глазах. Тайлер шепчет в камеру: «Не думаю, что это было моей идеей. Не думаю, что я хотел именно этого». «Он поцеловал меня, и я поцеловал его», шепчет Тайлер. «Я помню его», шепчет Тайлер.*
Вентиляторы под потолком продолжают крутиться. Джош включает телевизор в гостиной. У Тайлера больше не болит голова.*
Они сидят на крыльце. Солнце заходит за горизонт, делая дом желтым, приятным. Это хороший знак. Форма отражает содержание. Тайлер думает, что скоро, пожалуй, снова сможет взлететь. — Это место должно было быть… безопасным для тебя. Ты хотя бы чувствуешь себя в безопасности? — Джош сидит меньше чем в метре от Тайлера, упираясь пятками в ступеньки. — Я старался сделать всё, чтобы ты был в безопасности. Тайлер запрокидывает голову, подставляет лицо солнцу. Оно садится за горизонт. Оно такое теплое. — Да. — Я всегда буду рядом. — Спасибо тебе. Джош придвигается ближе, и их руки соприкасаются, переплетаются мизинцы. — Не хочешь рассказать мне что-нибудь? Скучно начинать с погоды, но он начинает с погоды.