***
Никифоров слегка облизнул пересохшие губы, не сводя внимательного взгляда с Юри, который сосредоточенно смотрел в свою тарелку, сидя напротив и не смея поднять глаза на своего возлюбленного. Кацуки, как никто другой знал, что быть слишком дружелюбным с другими при Викторе опасно для жизни. Не столько для жизни самого японца, сколько для его собеседников. Если прекрасные и опасные голубые глаза заметят хоть малейшее неправильное движение или слово, то ничем хорошим это абсолютно точно не закончится. Юри всё же рискнул посмотреть на Виктора. Лицо русского фигуриста выражало крайнее недовольство, однако ничего более серьёзного видно не было. — Почему ты опять сердишься? Я плохо выступил? — Дело не в твоём выступлении, Юри. А в твоих улыбочках, обнимашках и прочих вещах, которые могу и должен видеть только я. — Ты опять об этом… Такая маниакальная забота слегка странновата и… Руки Виктора с громким стуком опускаются на стол, и приподнявшись, он тянется к лицу японца, остановившись в нескольких жалких сантиметрах. Взгляд этих глаз настолько завораживает, что Юри сначала выпадает из реальности, будто находится под гипнозом. Но затем, сквозь эту пелену пробивается слегка хрипловатый, сексуальный голос Виктора. Серьёзно, когда он ревнует, его голос — это нечто… — Юри, если ещё хоть раз я увижу, как кто-то прикасается к тебе, и ты ему или ей это позволяешь, я перережу глотку этому нахалу. Мои вещи — это мои вещи. Понял? Только Кацуки хочет возразить, что он не «вещь», как его грубо затыкают поцелуем. Язык Виктора настойчиво переплетается с его собственным, а затем нижнюю губу прикусывают настолько сильно, что тут же на коже выступает несколько алых капель. Никифоров не менее грубо слизывает их и напоследок слегка сжимает зубами подбородок своего любимого. Затем медленно отодвигается и как ни в чём не бывало возвращается к еде. Щёки Юри пылают так ярко, словно это не один поцелуй из множества, а самый первый. И всё же губы складываются в улыбку, когда брюнет вспоминает поведение Виктора на кубке Ростелекома.***
Это произошло как-то спонтанно и расплывчато, ну, по крайней мере в глазах Кацуки. После его выступления к ним подошёл Плисецкий, и между отрывистыми язвительными фразочками, которыми они с Виктором перебрасывались, Юра «случайно» положил руку на плечо Юри, который ещё успел заметить ухмылку и дерзкий взгляд подростка, сопровождавшийся словами: «И что ты нашёл в этом придурке?». Затем всё плыло как в тумане, и японец сквозь плёнку видел прижатого к стене Плисецкого, злого, как чёрт, Никифорова, его дышащий гневом и злостью голос и испуганно-удивлённое лицо Юрия. Очнулся Кацуки после того, как Виктор уже увёл его с катка. После этого пятикратный чемпион мира ходил хмурым часа два. Вторым под горячую руку Виктора попал Жан-Жак Лерой, которому не повезло с тем, что он решил подколоть именно Виктора. И да, Юри ему точно не завидовал. Потому как после этого канадец ходил с довольно большим синяком на своей скуле, который приходилось замазывать перед выступлениями. Стоило съязвить по поводу «почему же тренер и его подопечный слишком близки и не странно ли это?» — как у Виктора опять полыхнуло, и он схватил Жан-Жака за шкирку, хорошенько встряхнув.***
Виктор мог разозлиться из-за одного слова, брошенного не в ту сторону или из-за того, что на него смотрели свысока. Ведя себя довольно сдержанно на публике, дома он просто рвал и метал, посылая проклятия и желая смерти всем своим фанатам и журналистам. Юри обычно такие вспышки гнева подавлял либо осторожным поцелуем в макушку и тихим успокаивающим «хватит», либо клал голову Виктора себе на колени и перебирал его серебристые волосы. Чаще всего Никифорова успокаивало и то и другое. Он такой человек, который может успокоиться так же быстро, как и разозлиться. Как-то раз он закипел от злости, увидев как Юко обнимает Юри и поздравляет его с успешным выступлением, и потом не единожды вспоминал это, целуя Юри во время секса или просто так. Самая любимая фраза Виктора — «Не смей трогать то, что тебе не принадлежит». Самое любимое слово Виктора — «Мой». Это слово было произнесено им уже сотни раз — нежно, грубо, радостно, с желанием… Так много оттенков, столько чувств. Именно за его чувства хочется любить этого неугомонного, ревнивого идиота. — Юри, ты опять слишком много думаешь. — А? Улыбка, положенная голова на плечо сидящего рядом Кацуки. Русский устало прикрывает глаза. — Ничего. Я люблю тебя. Убью любого, кто тебя тронет. Ты мой. — А если, допустим, я люблю Маккачина больше тебя? Кацуки показывает на пса, который, услышав своё имя, поднял голову и посмотрел на сидящих на диване хозяев. Виктор улыбается ещё шире. — Ещё раз так пошутишь, я тебя накажу. Юри громко смеётся, и ощущая себя маленьким ребёнком, зарывается рукой в волосы своего самого любимого в мире человека. — Если что, ты научишь меня как задушить шнурками от коньков? Тихий смешок. Виктор открывает глаза и смотрит на Юри, затем пальцами оттягивает ему щёку и едва ощутимо чмокает в нос. — Обязательно.