ДОСТАТЬ ХАЙДА

ДОСТАТЬ ХАЙДА

«Возможно, это и был кто-то другой. Но только на мгновение». (с) Мюзикл «Джекилл и Хайд»

ПРОЛОГ Ожогин вышел из парадного и не сразу понял, что на улице идет дождь. Лицо горело, как после пощечин, и холодная вода была очень кстати. Немного приведя в порядок температурный баланс, Иван встал под козырек и достал из кармана мобильный телефон, чтобы вызвать такси, но подумал и звонить пока не стал. Он еще не решил, что делать дальше, и куда ему все-таки ехать. Домой? На дачу? В церковь? В бар? Состояние подозрительно напоминало то, в котором он пребывал пять дней назад, во время «Джекилла и Хайда» - после того, как его накрыло, а Иван не смог с этим справиться. Нет. Один раз не устоял, потерял над собой контроль, но больше он искушению не поддастся. Он сможет. Телефон в руках внезапно издал громкую трель. Номер был знаком, хотя и не внесен в список контактов. Иван не знал, что ему сейчас расскажет «таинственный» доброжелатель. В другой день он бы не стал брать трубку, но после четырнадцатого ноября и сегодняшней головомойки Иван решил послушать. Обычно просто так ему никогда не звонили. Значит, есть повод. - Иван Геннадьевич. Ожогин не отозвался. В диалог он не вступал, только слушал. Человек говорил измененным голосом, но конспирация эта была для проформы: Иван хорошо знал, кто звонит. - Я хотел кое-что рассказать о казусе, случившемся в субботу. Это была не импровизация. Известное вам лицо после поклона звонило кому-то и отчитывалось о проделанной работе. Дословно звучало так: «Я сделал то, что вы требовали. Считаю, что нужный вам эффект был достигнут». Всего хорошего, Иван Геннадьевич. Информатор отключился. Ожогин стоял под козырьком и смотрел на косой дождь. В голове сделалось опасно пусто. Очень нехороший знак. За этим обычно следовало что-то, что остановить было невозможно. Но Иван не пожелал брать себя в руки. Он стоял и вспоминал слова Тынчакова. Человека, от которого зависела его карьера и благополучие его семьи. «Мы сейчас не говорим о том, сколько я на тебе делаю. Мы говорим о том, сколько я в тебя вкладываю! И сколько бы я на тебе не наварил, это моя прибыль, Ваня, и считать ее будешь не ты. Мне нужны миллионы, а не тысячи!» Иван слушал все это и чувствовал себя мальчишкой, оставшимся в классе на второй год. Ивана отчитывали. Оскорбляли. Унижали. А он слушал и соображал, что сделал не так. Он же пашет, как проклятый, не вспоминая ни о семье, ни о постах, ни о праздниках. Бог, конечно, за работу не наказывает, но и суетность не поощряет. Но Иван четко выполнял свою часть обязательств. Четко и молча. С чего вдруг взбеленился Александр Степанович – совершенно необъяснимо. Это был не деловой разговор, не разбор полетов, не конкретная претензия. Нет. Его просто песочили, как школяра, и Ивану ничего не оставалось, только молча обтекать. Он все ждал, когда ему укажут на прокол, но никакой конкретики не было. Через пятнадцать минут помоев и обвинений невесть в чем Иван понял, что конструктивной критики не дождется. Просто боссу приперло сегодня устроить разгон. Наверное, по плану настало время. Ну что ж, придется пережить. «За нами стоят очень серьезные люди, которые ждут не просто пиара по ящику, а зрелища! Шоу с фейерверком, а не работу на отвали! Ты на сцене поешь, стоишь и ходишь. Но ты не шоу! А я тебя не для того брал, чтобы ты просто маячил у микрофона. Ваня, у нас с тобой в разработке правительственная программа: в ближайшие пятнадцать лет обеспечить страну артистом одного ранга с Кобзоном. Дело политического значения, понимаешь? Огромная ответственность перед народом и правительством. И куча моего бабла, Ваня! Я не знаю, кем ты себя там возомнил – королем Бродвея, царем оперетты, замом Господа Бога по мюзиклу – мне это все едино. Называйся чем угодно. Но уясни только один нюанс: тебе чисто случайно повезло, что из всего сброда, который вьется вокруг, ты подходишь для госзаказа лишь чуууточку больше остальных. Но я ведь могу и передумать». Иван категорически не понимал, что случилось. Они виделись неделю назад, тогда все было в порядке. Он попытался вспомнить, что происходило в течение этой недели. Как будто ничего необычного. Один выходной, во время которого прошли фотосессия и телефонное интервью. Потом работа. Эфир на радио. Четыре выхода в «Мастере и Маргарите». Концерт. «Джекилл и Хайд». И «Призрак Оперы», который перенесли, но «Призрака» часто переносят, потому что он не всегда успевает добраться до Москвы, к тому же Иван уже его отработал. Нет, «Призрак» не мог быть причиной. Но что тогда? «Мне плевать на то, какая ты звезда или что там о тебе пишут по моему приказу! Без меня ты пустое место! Я тебя сделал! Я! И ты должен это помнить, как свое «Отче наш». Перед сном возьми за правило повторять «Александр Степанович – мой отец и благодетель, без него я плесень. Засунь свои фанаберии куда подальше и работай, дери тебя в душу!» Вот уж в праздности Ивана обвинить точно не мог никто, даже Тынчаков. Иван полчаса молча выслушивал оскорбления, но тут не сдержался: «Александр Степанович, да я только и делаю, что работаю! Что сейчас не так?» «Работает он! Работа работе рознь, милый друг! Меня не устраивает, что ты ко второму акту начинаешь раскачиваться, и то после пинка! Меня не устраивает, что ты на сцену ходишь для галочки! С душой играй, прах тебя побери! Или буду Колпакова тебе на разогрев ставить, чтобы ты энергичнее просыпался! Старайся, Ваня, хорошенько старайся, чтобы я был доволен! И никогда не забывай: ты мебель. Захочу новую – сменю, не глядя. Если опять увижу, что ты халтуришь, мы с тобой расстанемся, и тогда ты узнаешь, что такое настоящие тяготы и лишения. Будешь в кабаке петь. Обещаю». И Иван почему-то вдруг подумал: «Везет же Колпакову. Ему хорошо, не надо все это выслушивать…» На самом деле Колпакову мало в чем можно было позавидовать, но вот в этом вопросе – однозначно можно и нужно. До дверей Ивана провожал Николай Львович Птицын, первый помощник Тынчакова, по виду эдакий всеобщий дедушка, убеленный сединами и украшенный очками в роговой оправе. Даже в такое позднее время – четыре часа после полуночи – Птицын был в сером костюме-тройке и в галстуке. Всегда на работе, всегда при исполнении. Кабинет, в котором проходила беседа, остался за углом, и Иван решился спросить у Николая Львовича, что случилось. Птицын пожал плечами. - Нам знать не положено, Ванечка. Мы люди маленькие. Подобное заявление из уст (будем называть вещи своими именами) бухгалтера крестного отца звучало почти издевательством. Конечно же, он в курсе, но ничего не скажет. Но это же бред какой-то! «Известное вам лицо после поклона звонило кому-то и отчитывалось о проделанной работе. Дословно звучало так: «Я сделал то, что вы требовали. Считаю, что нужный вам эффект был достигнут». Значит, эффект был достигнут? Ему чуть не сорвали выступление, а теперь еще и отымели, как последнего! Ну что ж. Осталось только выяснить, кому был адресован отчет. И Иван собирался это узнать прямо сейчас. И плевать, что сейчас глухая ночь. Ожогин набрал номер своей личной помощницы. Ольга – он называл ее исключительно Ольгой и на «вы», несмотря на то, что она работала с ним уже четыре года - взяла трубку после второго гудка. Ольга всегда находилась на связи. Иван не знал, была ли у нее личная жизнь, но Ольге платили за то, чтобы она круглосуточно решала вопросы. И она их решала. - Ольга, найдите мне адрес Ростислава Колпакова, - сказал Иван и тихо добавил: – Это срочно. ОЖОГИН Сначала были сочувствующие и виноватые взгляды. Так всегда происходило, если в один состав с ним попадал Ростислав Колпаков. То есть, Ростик. Называть этого коверного клоуна Ростиславом не поворачивался язык. И вообще Ивану оба варианта имени не нравились, поэтому он предпочитал никак к нему не обращаться. Для остальных же Колпаков был Ростиком. Душа компании, несправедливо притесняемый зажравшимся Ожогиным, неоцененный по достоинству и вынужденный прозябать в тени этого… Иван не знал точно, как его сейчас называли коллеги. Прозвищ у него было много, и всякий раз появлялось что-то новенькое. Снежный человек, Их величество, Каменный гость, Статуя Командора, Король Айсберг, Мессир не в духе, Призрак мюзикла. Всего не упомнишь. Иван давно перестал реагировать. Когда-то, когда он пытался быть со всеми и как все, это его ранило, но это было давно. А теперь ему без разницы. Пусть называют, как хотят, если им от этого легче. Итак, сегодня товарищ Колпаков в роли Спайдера. Новость не была приятной, но и неожиданной тоже не являлась. Ивана заранее предупредили, перед этим долго и нудно извиняясь за то, что они снова оказались в одной команде, но Спайдера совсем-совсем некому играть, в городе началась эпидемия гриппа, и все больны, вот и пришлось сегодня отдать роль Колпакову. Иван принял это сообщение спокойно. Про эпидемию гриппа ему рассказывали напрасно, он и сам отлично знал, что грипп разыгрался не на шутку: младшие болели вторую неделю, причем едва нормализовалась температура, как болезнь пошла по второму кругу. Поэтому на семейном совете Ожогины приняли решение отселить папу на дачу, пока дети не пойдут на поправку. У жены была надежная помощница, которой они могли смело доверить дела по дому, и старшие дети, в свою очередь, пообещали вести себя хорошо и во всем помогать маме. А папу надо поберечь, папе совсем нельзя болеть. У папы очень много работы. Мягко говоря. Поэтому в эпидемию гриппа Иван верил. Люди действительно болели. Не могли же его поставить с Колпаковым в один день просто ему назло. Пусть будет Колпаков, хотя Иван и плохо его переносил. Прямо скажем, едва терпел. Но у Колпакова сегодня сценического времени всего десять минут, а за кулисами они без необходимости не разговаривают, так что эти несколько часов можно пережить без потерь нервных клеток. Пожалуй, сначала Иван был настроен, если не принять Колпакова, то, по крайней мере, не реагировать слишком остро. Но Колпаков предпочитал ненависть любому из видов игнора, поэтому делал все, чтобы Ивана подбрасывало при его появлении. Иван, как человек по натуре не злой и не склочный, с удовольствием не обращал бы на него внимания, но так как невнимание этому дешевому паяцу претило, он требовал взамен что угодно, от скандала до подковерных разборок – только бы окружающие не проходили мимо. Колпаков хотел взглядов, разговоров, эпатажа. Всего того, через что Иван уже прошел и теперь считал мелким и несерьезным. Впрочем, Колпаков и был мелким и несерьезным. Во всех смыслах. Чего другого от него ожидать. Они столкнулись утром в коридоре. Иван мотнул головой – сойдет за приветственный кивок. Колпаков, в привычной своей манере, шутовски раскланялся. Иван по обыкновению проигнорировал продемонстрированный цирк и прошел в гримерную. Хотя на двери висела табличка «Гордеев, Колпаков, Ожогин», сегодня он здесь один. А где ютится эта звезда из погорелого театра, он знать не желает. В гримерной было чисто и пусто, пахло моющим средством, и ничего не напоминало о том, что вчера тут находился кто-то другой. Клининговая компания старалась на совесть. Иван бросил сумку в угол и начал раздеваться. Повесил на вешалку куртку, пиджак, снял рубашку, и тут в дверь постучали. - Да? Никто не отозвался. Наверное, показалось. Иван продолжил раздеваться, но в дверь постучали снова. Поскольку никто опять не отозвался, Иван застегнул расстегнутую было пряжку на джинсах и пошел узнать, кому понадобился. В тусклом коридорном свете ему навстречу сиял поддельной фиксой Колпаков собственной персоной. Иван от подобного явления на мгновение лишился дара речи. Колпаков стоял перед ним в черной майке, которая обтягивала все его мышцы в ассортименте, оставляя открытыми бицепсы и трицепсы. Правду сказать, Колпаков держал себя в идеальном порядке со времен работы в ансамбле. Иван хорошо помнил эти славные денечки. Еще одна причина для взаимной неприязни. Многие артисты ансамбля Ивана недолюбливали за то, что он на заре карьеры явился на сцену практически сразу с сольными партиями. Сначала Иван пытался докричаться до них и объяснить, что это совсем ничего не значит, и он вовсе не считает артистов ансамбля людьми второго сорта, но ему все равно никто не верил, и Иван перестал себя утруждать. Охота считать его высокомерной сволочью – да на здоровье. Обретя наконец дар речи, Иван спросил только: - Что? - Я вчера тут был, - сообщил Колпаков. Иван молча ждал продолжения. - По-моему, я забыл шарф в шкафу. Ты посмотришь? Иван, не говоря ни слова, подошел к шкафу и открыл его. Там обнаружились только стопки полотенец. Вешалки были пусты. - Нет? – спросил Колпаков, не особенно огорчившись. - Как видишь. - А. Ну ладно, - Колпаков просиял улыбкой. – Спасибо. Иван закрыл дверь, но через секунду в нее снова постучали. Он открыл и не поверил глазам. Это опять был Колпаков. - Прости. Забыл сказать. - Что? – из последних сил сдержавшись, спросил Иван. - Береги себя, - ласково и задушевно, как любимому другу, сказал ему Колпаков. Иван точно знал, что его состояния ничто внешне не выдало, но еще он знал, что Колпаков отлично его состояние чувствует. И в чем дело? Как это понимать? Как предложение официально отрыть томагавк? Иван молча закрыл дверь у него перед носом и в следующий раз отозвался только тогда, когда из коридора ему крикнули: - Иван Геннадьевич, грим! Одеваясь к первому действию, Иван посмотрел на себя в зеркало и невольно вспомнил обтянутую черным трикотажем мускулатуру. Как с картинки. Колпаков что, нарочно к нему заходил? Порисоваться? Да нет. Не может быть. Иван был готов поверить в забытый шарф. Как и в эпидемию гриппа. «Вот жаль только, что эпидемия не коснулась Колпакова», - пронеслось в голове, и Иван тут же устыдился своих мыслей. Очень плохо желать ближнему зла. Даже если это такое пустое и бестолковое существо, как Колпаков. Через полчаса состоялась проверка микрофонов. Все было на удивление в порядке, и артистам разрешили разойтись. Иван на минуту остановился поговорить с Верой Свешниковой, а потом решил отправиться в гримерку и подготовиться к выступлению. Хоть про него и ходят слухи, что он в самолете гримируется, а в такси распевается, и, в целом, это не всегда слухи, но все-таки работать в нормальном режиме гораздо приятнее. Надо этим воспользоваться. Погруженный в свои мысли, Иван шел по коридору, не замечая, что творится вокруг. Поэтому сверзившийся чуть ли не ему на голову Спайдер-Колпаков стал сюрпризом. Не сказать, что приятным. Когда Колпаков повис у него на шее, чтобы удержаться на ногах, Ивану показалось, что в помещении воцарилось гробовая тишина. Все замерли и ждали, что будет. Не надейтесь. Иван со вздохом отстранил от себя Колпакова, но быстро отделаться от дорогого коллеги не удалось: цепочки, висящие на поясе у Ростислава, зацепились за нижнюю пуговицу на пиджаке Ивана. Не хватало только пуговицу оторвать! - Ого! Стой! Я все сделаю, не шевелись, - Колпаков начал отцеплять цепочки. Поскольку кровопролития не случилось, тишина в коридоре закончилась, и люди пошли по своим делам. Иван, заметив, что на них перестали пялиться, прошипел ему на ухо: - Ростик, ты нормальный вообще? У меня дети так себя не ведут! Колпаков фыркнул. - Ванечка, почему это меня совсем не удивляет? Иван поборол желание его отпихнуть. Неосторожно дернешь – останешься без пуговицы, а времени до начала спектакля всего ничего. - Все, - радостно объявил Колпаков. Иван ничего ему не сказал. Он не злился, нет. Он удивлялся. Происходило что-то странное. Колпаков никогда себя так не вел. То есть, Колпаков регулярно отмачивал какую-нибудь дурость, но чтобы откровенно нарываться… «Не думает же он, что я буду на это всерьез реагировать?» - Иван пожал плечами и отогнал от себя все посторонние мысли. Ему надо было настроиться на роль. Потом, перед самым началом шоу, Колпаков попался ему еще раз, но, к счастью, близко не подошел. Колпаков был занят – одаривал вниманием обожателей из ансамбля. Вокруг Ростика всегда вились артисты, которые считали его по меньшей мере американской мечтой, национальным героем, пробившимся из подтанцовки в ведущие исполнители. Самого Ивана эта компания считала блатным халявщиком с богатыми покровителями. Да, благодаря внешности, актерским способностям и голосу, Иван Ожогин недолго изображал толпу в массовых сценах. Его почти сразу утвердили в оригинальный состав. И Иван не собирался из-за этого перед кем-то оправдываться и объясняться. Спору нет, у него имеются знакомые, которые могли повлиять на окончательное решение продюсеров. И они влияли. Только теперь Ивану все чаще хотелось, чтобы на него прекратили так наседать и спекулировать его именем, вписывая «Иван Ожогин» во все мероприятия сразу, хотя всякому было ясно: он физически не успеет оказаться везде одновременно. Люди покупали билеты, привлеченные его именем в афише, а потом уходили разочарованными. Ивану это не доставляло ни малейшей радости, но он был вынужден молчать. Влиятельные покровители предпочитали слушать его голос только на сцене. Вне сцены же его голос для них не имел никакого значения вместе с его мнением. Молодежь из ансамбля не подозревала, что влиятельные покровители – это только одна сторона медали. А есть еще и оборотная. Но о чем с ними разговаривать, если они не понимают очевидного? И вообще, Колпакову ли жаловаться! Он, несмотря на всю свою придурь, тоже далеко не последний человек в театральной среде. А если лезть в бутылку, чем все только и занимаются последнее время, то именно Колпакову, а не ему досталась одна из главных ролей в «Красавице и Чудовище». После скоропостижной кончины артиста, игравшего роль Гастона, встал вопрос о срочной его замене, и на эту роль утвердили никому не известного мальчишку из ансамбля, а Иван, при всех своих званиях и наградах, так и остался в маленьком эпизоде доктором из психдома. Режиссеру требовался баритон, а голос Ивана нашли недостаточно низким. И выбранным баритоном оказался никто иной, как Колпаков. Вот вам и главные роли на халяву. Ничего, между прочим, подобного. Кастинг, как у всех. Ну, по крайней мере так было до недавнего времени. И, кстати, не стоит забывать, что на роль Чудовища комитет забраковал его на пару с Колпаковым. Поэтому слухи о том, что Ожогину всегда и везде главные роли доставались даром, несколько преувеличены. Но сейчас, когда Иван при жизни стал легендой, никто уже не помнит, как все было. И как у Колпакова снесло крышу от роли Гастона, тоже никто не вспоминает. А напрасно. Работать с ним стало сложно, и чем дальше, тем больше, Колпаков переигрывал и рисовался, оттягивая все внимание на себя. Непонятно, чем руководствовались продюсеры и режиссер, но Колпакову почему-то дали полную свободу действий, и центральным персонажем в мюзикле внезапно стал отрицательный герой. И если кто-то думает, что на поведении и самомнении Колпакова это не отразилось, то этот кто-то сильно заблуждается. Иван маялся целый год, у них, как нарочно, была совместная сцена во втором акте, поэтому он не понаслышке знал о прелестях работы с Колпаковым. Чего Иван на дух не выносил – это низкосортного позерства, а в Ростике его было на троих. Умел бы Колпаков себя вести и правильно расставлять приоритеты – достиг бы многого. А он непредсказуем и кланяться кому-либо отказывается, поэтому при всех своих талантах и регалиях был и остается в любом касте офицером запаса. На редкость глупое поведение, которого Иван совершенно не понимал. Колпакова природа одарила щедро, этого нельзя не признать. Но он все дары использовал как-то не по-человечески. Это все равно что колоть орехи королевской печатью! Будь Колпаков смазливым начинающим юнцом средних способностей, и Бог бы с ним. Только Ростик разменял в этом году четвертый десяток, пребывал в замечательной форме и к тому же обладал идеальной для артиста внешностью, из которой гример мог приготовить что угодно – от красавицы до чудовища. И вокал у него в полном порядке, бери да работай. Пора бы уже угомониться, найти свою нишу и там осесть. Но Колпакова все еще мотало из стороны в сторону, как парус одинокий, занося то в один океан, то в другой, и швартоваться он пока не планировал. Чуть было не женился, но и это не получилось. В общем-то, Иван не удивился, когда узнал, что отношения заглохли. Что ж, повезло, у бедняжки вовремя открылись глаза на жениха. Врагу такого спутника жизни не пожелаешь, тем более коллеге по цеху. Да и что можно ждать хорошего, если парень в тридцать один год думает не о семье и детях, а до сих пор играет с пуделем в дочки-матери? Кто-то считал Колпакова веселым и легким человеком, но Иван думал иначе. Колпаков был легкомысленным и поверхностным, и никто не убедит его в обратном. У них по всем фронтам полный неконтакт, поэтому Иван просил по возможности их с Колпаковым вместе нигде не планировать. Избавьте его от ненадежного партнера на сцене и дурацких приколов за кулисами. Обычно пожелание Ивана учитывали, поэтому Ожогин спокойно отнесся к тому, что сегодня они играют вместе. Но далее он рассчитывал на совместную работу не раньше, чем через месяц. А представление между тем началось. В первый раз недоброе забрезжило во время сцены в «Красной крысе». Колпаков явно выражал протест относительно своей крошечной роли, хотя роль директора борделя для него была более чем подходящей. Очень в точку. Но Колпаков выделывался, как никогда прежде. Воровски выворачивал карманы пальто адвоката, совершенно не к месту корчил рожи, кокетничал с залом, что было совсем уж лишним. Он и Ивана пытался втянуть в стрельбу глазами, но Иван не поддержал это фиглярство, хотя зал, как ни странно, зашевелился, и из темноты донеслись смешки. И тут Иван сообразил, что Спайдер, по какой-то необъяснимой причине оказался в центре внимания и непостижимым образом тащит сцену на себя. Невероятно! Но это же… Так делать нельзя! Это грубое нарушение! Иван избежал встречи со взглядом Спайдера, нахмурился и вошел в раздвигающиеся створки, изображающие двери борделя. Коллеги рассредоточились по сцене, и начался номер «Подать мужчин сюда». Иван играл интерес героя к происходящему, невольно возвращаясь мыслями к этому выпендрежнику. «Наверное, я просто редко – к счастью – его вижу, и он всегда так делает. И с остальными тоже». Успокоив себя подобным образом, Иван забыл о Спайдере. Дальше, одна за другой, следовали несколько сложных сцен, и он полностью сосредоточился на работе. И все шло ровно до «Трансформации». А потом что-то разладилось. Не потому, что Иван где-то ошибся или не рассчитал время. Но иногда так бывает. Люди ведь не роботы. Что называется, не покатило. Через ограждение удалось перепрыгнуть со второй попытки, потом пальто зацепилось за ступеньку, Иван его еле выпростал. Господи, да кто же придумал такие узкие лестницы! Правда, внутренний таймер все равно подсказывал, что он успевает, и беспокоиться не стоит. После полосы препятствий Иван благополучно добрался до твердого пола, ни разу не сойдя с дыхания. Но в рукав пальто он попал с третьего раза и сам себе поразился. Ну-ка, соберись. Что еще такое? Все же в порядке. А потом, за кулисами, при помощи ассистентки в быстром темпе меняя образ Хайда на образ Джекилла, Иван внезапно понял, что весь мокрый с головы до ног, и сердце колотится со страшной силой. Да, пришлось бежать и прыгать, а он просто не вписывается в ступеньки и изгибы со своими габаритами. Конечно, ему это в два раза сложнее, чем остальным, ничего удивительного. Между стеной и стойкой с костюмами ансамбля легко протиснулся Колпаков. Практически просочился, как бестелесное привидение. Иван невольно посмотрел ему вслед, а Колпаков, будто знал, что Иван на него смотрит. Обернулся и перехватил его взгляд. В это время маленькая девушка-гример попросила Ивана наклониться, и последнее, что он увидел – издевательскую ухмылку Колпакова. Он без проблем вылез с другой стороны вешалки, и из-за вороха платьев до Ивана донесся веселый смех и цитата из телерекламы «А Барсик так не может». Иван не имел времени на телевизор, но по рассказам домашних знал, что в этой рекламе большой упитанный кот не мог пробраться между сдвинутой мебелью. Тут уже нельзя было притвориться, что ничего не происходит. Над ним смеялись, причем открыто. Видит Бог, Иван пытался не думать плохого, но, по всему выходит, что его вынуждают к этому нарочно. Только зачем? Чего они добиваются? - Это все потому, что у кого-то слишком узкие двери. Нет, это все потому, что кто-то слишком много ест! – услышал Иван цитату из старого советского мультфильма про Винни Пуха. Ну, знаете, это уж совсем! Вера Свешникова забежала за кулисы и остановилась около него. - Ваня, все нормально? Он с подозрением посмотрел на нее. - А что? - Ты какой-то расстроенный. Дома что-то? Иван кивнул. - Все болеют. Меня выселили на дачу. Вера сочувственно погладила его по плечу. - Ничего. Так даже лучше. Тебе нельзя болеть. Иван улыбнулся ей с благодарностью, и тут один из закулисных технарей неожиданно потянул его за собой. - Ваш выход из центра. - Я знаю, - Иван удивленно посмотрел на часы. – Еще же есть время. - Будьте готовы, - не слушая его, ответил парень, сунул ему бумажку-рецепт и помчался дальше. Ну вот, он готов к выходу. Все довольны? Еще две минуты! Стоило так торопиться? Иван прислонился к стене, ожидая сигнала, и тут увидел стоящего с другой стороны кулис Колпакова с пластиковой чашкой в руке. Заметив, что Иван на него глядит, Колпаков отсалютовал ему чашкой, но не ушел. Он что, будет смотреть? - Ожогин, на выход, - раздалось по внутреннему динамику, и Иван, смяв в руке «рецепт», шагнул на сцену. Таймер отсчитывал эпизоды, Иван «врачевал» Наташу Диевскую, которая сегодня играла Люси, забывая, что лечит не разбитые детские коленки, а несуществующую рану, поэтому не стоит ворковать над девушками, как над плачущими малышами. Но Иван не мог сыграть это по-другому. Наверное, срабатывал родительский инстинкт. Каждый раз после визита Люси к доктору над Иваном все хихикали, правда, по-доброму. Иван ушел переодеваться к следующему выходу, не подозревая, что контрольный выстрел для него припасен через минуту, когда не требовалось петь и обмениваться репликами. Надо всего лишь раскачивать качели, на которых сидела Наташа. Правда, раскачивать предстояло в паре со Спайдером. Но в этой сцене испортить что-то просто невозможно. И, вероятно, поэтому Иван потерял бдительность и даже не понял, как все случилось. Просто Колпаков демонстративно отодвинул его в тень, к кулисам, и начал раскачивать качели один. Осознав, что произошло, Иван шагнул обратно, но Спайдер отодвинул его снова, с одной из своих мерзейших улыбочек, которую можно было истолковать как «сейчас моя очередь вести». От такого грубейшего нарушения – нет, вовсе не от его личной неприязни к Колпакову, а именно от нарушения порядка в сценарии! – Иван растерялся. На сцене. Посреди мюзикла. А Колпаков тем временем послал в зал еще одну ухмылку – мол, вот я каков! И по залу пронесся смех. Зрители явно подумали, что это прикол, но Иван-то знал, что никакого прикола быть не должно, и так поступать неправильно! Недопустимо! А еще он только что понял, что с треском провалил сцену и стоит столбом. Провалил сцену. Он. Иван Ожогин. И ему больше ничего не осталось, как уйти в сторону, готовясь к эпизоду с убийством епископа. Хотя убивать сейчас хотелось совсем не епископа, а Спайдера. Одного, конкретно взятого. В антракте Иван думал, что разнесет гримерку. Он метался по комнате, словно зверь по клетке, и не мог с собой справиться. Можно спустить на тормозах что угодно, даже личные оскорбления. Но терпеть издевательство над работой – никогда! Ему объявили войну, и он не собирался делать вид, что не понял этого. Плевать, пусть над ним смеются, от него не убудет. Но он не позволит портить работу. Тем более этому скомороху с его тупыми выкрутасами! Просто невероятно, почему Колпакову все позволено и запросто сходит с рук?! Почему на это закрывают глаза? В первом порыве Иван схватил было телефон и хотел уже позвонить по данному вопросу. Но потом подумал, что не будет никому звонить. Колпаков со своими идиотскими выходками и так почти Робин Гуд в глазах труппы, а если все узнают, откуда ему прилетело, то Колпакова еще при жизни канонизируют, как великомученика. Когда в труппе «Мастера и Маргариты» начались вредные настроения и пошли просто революционные разговоры («с Ростиком проще», «с Ростиком легче», «Ростик танцует лучше», Ростик то, Ростик это, Ростик, Ростик, Ростик!) Иван не выдержал и заявил продюсеру, что основной состав – это, все-таки он, и что ему трудно работать после Ростислава Колпакова. Сказал в сердцах, сорвался в плохом настроении, а потом понял, что его слова в тот же день приняли, как руководство к действию. По официальной версии Колпакова убрали, потому что он был дублером Воланда на птичьих правах, а в труппу вернулся заявленный изначально артист. Но по неофициальной версии… Да, больше Колпаков в «Мастере и Маргарите» не работал, только волнения и слухи улеглись очень нескоро. Нет. Довольно с него скандалов. Теперь все будет по-другому. Он, Иван Ожогин, способен обойтись без помощи карательных структур. И он больше не позволит над собой шутить во время работы. Дав себе эту клятву, Иван немного успокоился и на сцену вышел в полной боевой готовности. Убийство попечительского совета прошло на удивление легко, наверное, потому, что в каждом Ивану виделся Спайдер. Прослушав за кулисами «А ты такой холодный, как айсберг в океане» в исполнении угадайте кого, Иван принял волевое решение ни на какие провокации не поддаваться. Пусть Колпаков хоть козлом скачет. Но почему же он все-таки не оттолкнул Колпакова от этих треклятых качелей? Вероятно, потому, что привык соблюдать инструкции и правила, а не учинять беспредел на сцене. К тому же следовало думать о безопасности партнерши. Начни они с Колпаковым толкаться и бороться за пространство, Бог знает, что случилось бы, зацепили бы случайно качели, и Наташа могла с них запросто упасть. Иван не сомневался, что Ростик успел бы подхватить ее над оркестровой ямой и сорвать овации, но Иван не собирался подвергать опасности жизнь и здоровье партнерши. И Колпаков прекрасно знал об этом. Вот и сделал ставку на сцену с качелями. Урод. Иван поднялся по лестнице и начал спускаться в «комнату» Люси. Предстояла последняя сцена с Колпаковым. Сейчас. Еще минута. Иван услышал его голос. Слова шли четко по тексту, но интонации говорили совсем о другом. - Я смотрю, вы решили стать нашим постоянным клиентом? Иван всмотрелся в обращенное к нему лицо. Несмотря на полагающуюся по сценарию подобострастную позу, на него глядели широко раскрытые, искрящиеся смехом глаза. Губы под тонкой полоской нарисованных усов дрожали, готовые вот-вот рассмеяться. Мы оба знаем, что я знаю. - Дааа, - протянул Иван. – Я намерен основательно вложиться в ваше… предприятие. Они снова посмотрели друг другу в глаза. Иван достал из кармана пачку бутафорских денег. Колпаков, улыбаясь, протянул за ними руку. Иван читал, как по нотному листу: «Ты ничего не можешь сделать. Не станешь. Даже если попытаешься, ничего не получится». Колпаков сиял. Завистливый шут. Как же Иван его в эту секунду ненавидел! Ненавидел его бесспорный талант, которым Колпаков сорил, как подгулявший кутила сорит деньгами, его доступность, его дурацкие выходки, его фан-клубных девиц и мальчиков, его панибратство, его поведение на людях, его отношение к работе… Он ненавидел, и в первый раз позволил себе это показать. Ты ничего не можешь сделать. Кое-что все-таки могу. И Иван от всей души, с незнакомым ему прежде садистским удовольствием, схватил Колпакова за запястье и дернул. Даже не дернул, а рванул, кинув через бедро. Иван не знал, как это вышло, но прием выскочил откуда-то из глубин подсознания и просто заставил применить себя на деле. Колпаков ахнул совсем не по тексту, и ухмылка на его лице здорово померкла. - Ой! Все-все-все! Все. А дальше Иван помнил плохо. То есть, он понимал, что что-то делает, поет, говорит, но это происходит будто бы не с ним и не поддается контролю. Не было никаких преград и тормозов. Сейчас он творил все, что хотел, и никто не мог его остановить. Это было страшно. Хорошо. Волшебно… …Опомнился он на лестнице. Рядом, уткнувшись ему в грудь, рыдала Эмма-Вера. Потом свет померк, и декорация поехала за сцену. Микрофоны вывели в ноль. Можно было разговаривать, и Вера потрясла его за плечо. - Ваня, ты как? – глаза у нее были сухие, но в голосе дрожали самые настоящие слезы. - Нормально, - не слишком уверенно проговорил Иван. Чувствовал он себя, как с похмелья. Неожиданно. Ивана пошатывало, когда он спускался с лестницы, и Вера то и дело бросалась его поддержать. За кулисами Наташа с неподдельной тревогой взглянула на них обоих и протянула Ивану стакан с водой. Вид у нее был какой-то… Странный. Впрочем, не исключено, что для такого вида есть причина. Иван сейчас не гарантировал, что сделал все, как обычно. Может, где-то что-то сделал не так, как всегда. Хоть узнать бы у кого, что творилось. Господи. Давно такого не было. Он ведь старался… Распускать себя просто недопустимо! Иван молча забрал у Наташи стакан и выпил. Колени подгибались, перед глазами плавал туман. В висках стучало. Давление? Упало? Поднялось? Он, как ни пытался, не мог понять, что за симптомы. Сахар понизился? Этого у него сроду не было, но мало ли… Вера взяла его под руку и увлекла на сцену. - Ванечка, пойдем. Иван кивнул, плохо понимая, что делает и куда идет. А потом, когда он окунулся в океан аплодисментов, его внезапно отпустило. Осталось только чувство эйфории. Пелена перед глазами начала редеть, и Иван стал различать лица коллег. Все, как один, потрясенные, удивленные, отвечающие на его взгляд смущенными улыбками. От них шло тепло, как от живого огня. И, какие бы междоусобные войны ни бушевали за кулисами, сейчас его любили. Иван это чувствовал. В этот раз он победил, и они были с ним. КОЛПАКОВ Гости вымелись в три часа ночи. Ростик закрыл за ними двери и отправился в ванную. После памятной субботы ему до сих пор было не по себе, и он до сих пор пытался снять стресс. Как нарочно, именно на этой неделе он был холостой, поэтому стресс снимал с друзьями за стаканчиком. Хотя стаканчик на столе стоял больше для виду, а на самом деле Ростику просто хотелось побыть рядом с теми, с кем ему комфортно. Нелегкая это работа – из болота тащить бегемота… В субботу вечером Ростик вернулся домой и упал на диван в чем был – в уличной обуви, шарфе и куртке. Цимта бегала вокруг и скулила, чувствуя, что с хозяином что-то не то. Но встать Ростик смог не скоро и не сразу. Так, как он вымотался после субботы, Ростик не уставал даже после Воланда, а тяжелее этой роли с ним еще ничего не случалось. Ростик устал морально, физически, был выжат, как лимон, и чувствовал себя, как мокрая половая тряпка. Но все-таки он справился с задачей. В общем, Ростик понимал, почему его выбрали для этой сомнительной роли. Кто другой провалил бы все на хрен. А он смог. Запястье до сих пор ныло после ожогинского захвата. Ростик налил на ладонь гель для душа и начал медленно растирать руку. Когда ему позвонил сам Тынчаков и выставил это фантастическое требование, Ростик сначала не поверил услышанному, а затем, убедившись, что это не шутка, сразу пошел в отказ. «Как я буду это делать? Мы с ним едва здороваемся, вы сейчас про что?!» Но Тынчаков настаивал и был очень убедителен. Или – или. Ростик прекрасно понял, что ему ничего не остается кроме как попробовать. А когда у человека нет выбора, приходится превзойти даже собственные возможности. Вывести Ожогина из себя – задача из разряда невыполнимых. Можно ему насолить и нажить в его лице врага, запросто, но при этом не вызвать в Ожогине ни одной эмоции. Его броню пробить практически нереально. Все равно что таранить атомный ледокол велосипедом. Но и в обшивке этого ледокола имелось слабое место: Ожогин очень трепетно относился к сценарию. Можно ждать от него любой засады после работы, но во время работы – никогда. Иван был педантичен и точен до мелочей, когда дело касалось соблюдения тайминга, текста и действий на сцене. Ничего лишнего, ничего чуждого, ничего своего. Никакой отсебятины. Во времена Шекспира не было сигарет «Друг». Экспромт? Боже упаси. Шаг влево-вправо не по сценарию – преступление века. В крайнем случае, поменять слова местами. Все остальное окончательно и бесповоротно выбивало почву у Ожогина из-под ног, что, собственно, и не являлось великой тайной. Этим знанием любой желающий мог воспользоваться, просто обычно желающих провести над Ожогиным эксперимент не находилось. Ростику тоже не хотелось столь рискованных экспериментов, но ему пришлось. И еще он точно знал, что на сцене может оттянуть внимание на себя, и это сработает. Если бы Ростика попросили рассказать технологию, он бы не сумел объяснить словами. Это просто получалось, и все. Тынчаков не случайно к Ростику обратился, знал, кого выбрать. Ростик со своей уникальной способностью закрывать собой окружающих мог дать гарантию качества. И Ростик ее дал. И все-таки странно. Обычно не склонный к моральному похмелью Ростик неожиданно для себя обнаружил, что ему совсем не здорово. Это был не прикол, не шутка. Подшутить над кем-то – одно, но сознательно и методично доводить ничего не подозревающего человека – другое. И веселого тут нет. Результат, конечно, превзошел ожидания, но триумфа Ростик не испытал. Сейчас, спустя полгода, Ростику стало казаться, что Ожогин сослужил ему хорошую службу, добавив свои пять копеек на предмет его устранения из «Мастера и Маргариты». Конечно, сначала Ростик считал иначе, летом его просто раздирало на кусочки от несправедливой отставки. Но теперь он ясно осознал, почему было трудно там работать: роль его так прессовала, потому что Ростик играл вовсе не Воланда. Он играл Ожогина, для которого написали этот мюзикл. Воланд мог быть один и только один. Так хотел режиссер. Ожогин - эталон, и на него надо равняться. Снимать узор в ноль, иначе не тот эффект. В общем, играй Ожогина. А это, в силу их полного взаимного неприятия, было просто какой-то циклопической задачей. Поэтому, спустя некоторое количество провальных попыток, Ростик начал потихоньку перекраивать шоу под себя. Фрагмент тут, кусочек там, танец с Маргаритой, постановка рук в дуэте с Геллой… Надо же как-то облегчать себе жизнь! И все бы ничего, да только партнерам с ним работать было… ну, не лучше, наверное, но проще, как минимум. Им понравилось. И когда Ожогин приходил ему на смену, начинались проблемы. Разумеется, в какой-то момент их сиятельство не пожелали мириться со столь возмутительным фактом, и Ростика попросили. Может, и слава Богу. Ростик не без причин считал себя хорошим артистом, но играть Ожогина он не мог. Не его формат. Как-то на приватной вечеринке в честь Дня Победы Николай Львович Птицын, накатив водочки, до слез растрогался во время исполнения Ростиком «Безымянной высоты». Подошел к нему, обнял по-отечески и сказал тихо-тихо: «Спасибо тебе, сынок. Была б моя воля – гнал бы я Ваньку взашей. Он же ни черта песню не чувствует! То ли дело ты!» Конечно, приятно, когда пусть всего один человек из конкурирующей команды, но на твоей стороне. Лестный комплимент, и все такое... А толку? Вот про Ростика говорят, что он не обходит вниманием ни одну поклонницу. Да, а еще он разрешает фанатам называть себя Ростиком и на «ты», хотя уже давно себя Ростиком не считает. Он Ростислав. Но приходится улыбаться и сиять на все эти «Ростик, привет!» И делать вид, что они ему ровня. Многие артисты этого не приемлют и иногда ему даже выговаривают за такое поведение. Можно подумать, что Ростик сам в восторге! Честно, он не знает, как себя с ними вести и о чем говорить. Спасает одно: девочки его обожают до полного самозабвения и не замечают, каких усилий Ростику стоит сыграть всю эту легкость и непринужденность. Хорошо, что у него есть Цимта, и во время бесконечных бдений у служебки можно «спрятаться» за нее. Но ведь Цимта с ним бывает не всегда, и порой, выходя на очередной сейшн после выступления, хочется зажмуриться и бежать от дорогих подружек куда подальше, но, черт возьми, нельзя. Они его армия, его реклама, его люди в Интернете. За статьи и репортажи про Ростика никто не платит, все отзывы и восторги в мировой паутине – это исключительно его девочки, и они заслуживают благодарность. Поэтому для поклонников Ростик, как хороший ресторан – работает до последнего клиента, то есть, стоит у служебного входа, пока все не разойдутся. И Ростик будет их обнимать и развлекать столько, сколько потребуется. Это вынужденная мера. Ожогину так расшибаться не надо, он в другом положении, его пиар-компанию не фанаты создают, а специально нанятые люди. Поэтому Ожогину фанатов можно продинамить и не дрогнуть. Зато Ваня, когда надо, умеет молчать в тряпочку и своим молчанием полностью устраивает влиятельных людей. Тоже в некотором роде дар, у Ростика такого дара нет. Иной раз после каких-нибудь танцев-шманцев на детских праздниках или очередного «Ростик, help, некого на замену вывести, ну очень надо, через час начало!», руки опускались, когда он понимал, что все усилия и старания опять впустую. Никакой благодарности, никакой признательности, никакой прибавки за оперативность и срочность. Просто получи и распишись, и часто даже без спасибо. Бери конверт и вали, пока снова не понадобился. Ростиком можно было заткнуть любую брешь в любом спектакле и концерте. Ростик от работы никогда не отказывался. Это знали все, поэтому он периодически мчался в театр, как на пожар, и роль учил за кулисами, когда зрителей уже начинали пускать в зал. Но разве это кто-нибудь ценил? Разве ему за эти подвиги что-нибудь лишнее перепадало? Да шиш. В самом деле, рвать и метать хочется, когда ты пашешь с аншлагом, а об этом нигде ни слова! Все статьи про Ожогина, потому что за него проплачено, а за тебя нет. И как тут не закрадываться заманчивой мыслишке прикинуться паинькой до конца дней своих, обзавестись наконец своим собственным Тынчаковым, прекратить раздираться на британский флаг и только тупо ездить, куда скажут, и делать то, что скомандуют. Но с другой стороны, иногда посмотришь, как Ожогин огребает, так сразу думаешь: а ну на!.. Ростик, разумеется, по мере сил соблюдал необходимые приличия и перед некоторыми товарищами светился смирный, белый и пушистый, но надолго его смиренности и прилежного поведения не хватало, и это всем было известно. В обойму он попадает, и на том спасибо. А вот покровители к тесному сотрудничеству его склонять опасались. Некоторые облизывались, но никто не решался. У Ростика репутация. Он вместе со всеми хавает дерьмо, только остальные хавают молча, а Ростик молча не может. Конечно, он, когда надо, тоже кланялся сильным мира сего, пел сладким голосом и ходил на мягких лапах, особенно перед Тынчаковым, потому что тот слишком много всего под себя подгреб, куда ни плюнь, везде он, и лай не лай - хвостом виляй. Самого же Тынчакова, похоже, развлекало наличие такого оригинального персонажа, как Ростислав Колпаков, поэтому Ростику зачастую многие его мелкие хулиганства сходили с рук. Ну, почти всегда. Тынчаков любил посмеяться, и, случалось, приходилось постараться именно для него. Зато, когда наверху составляли списки допущенных к выходу на сцену, Ростик, пусть пятым подползающим, но всегда в них попадал. Его устраивало. Тынчаков, скажем прямо, упырь еще тот, но если он хоть слегка благоволит, можно считать, что он крышует, и без его приказа за борт бросить не посмеют. Даже если Ожогин кривился и просил их с Ростиком вместе в один день не ставить. И все же по факту Ростик был и есть свой собственный. Ему никто не помогает, но и не мешает, а он сам ни к кому не лезет. Жаль только, что лезут к нему. Остается лишь надеяться, что никому больше не придет в голову нанимать его творить добро за такую, кхм, необычную плату. Приятного в этой роли, надо сказать, очень мало, как бы Ростик над Ожогиным не потешался. Все равно. Черт, ну надо же: вытащи из него все животные инстинкты! Ребят, да вы не очумели? У Ожогина нет инстинктов! Когда-то были, а теперь он их перестал использовать. И тут Ростик вспомнил развернувшееся на сцене буйство во втором акте. Зал и все вокруг крыло и качало, даже доски под ногами вибрировали. Ростик уже лет пять не видел, чтобы Ожогин так играл. Больше того, Ожогину удалось раскачать и поднять не только зал, но и труппу. Они не устояли, хотя час назад дружно и с удовольствием плясали под дудку Ростика. Ожогин смог держать удар. Оказывается, это в нем до сих пор есть, и он может. Но почему никогда так не делает? Загадка. Ростик потер ноющее запястье. Все, хватит про Ожогина. Ростик о нем и так думал трое суток без перерыва на обед, пока соображал, как выполнить требование свыше. Хорош, теперь у него выходной от Ожогина. Ростик выбрался из ванны, отыскал фен и с середины на половину высушил волосы, решив, что и так достаточно. Он же сейчас никуда не идет. Цимта дрыхла в своей корзинке на кухне, и Ростик, приоткрыв окно, закрыл кухонную дверь. Цимта не терпела духоты, поэтому на ночь Ростик всегда оставлял щелочку на улицу. А ему самому улица сейчас ни к чему, особенно, с плохо просушенными волосами. В комнате Ростик обнаружил, что из розетки торчит какой-то незнакомый провод. У Ростика в доме все провода для гаджетов были белые, а этот почему-то оказался красным. Ростик поморгал. Все еще красный. Определенно, не глюк. Кто-то из ребят забыл. Теперь начнется – когда с тобой можно встретиться… Ну вас всех к такой-то матери. Приезжайте сами и забирайте. Никуда он ничего не повезет. Ростик выдернул провод, бросил его на стол, погасил в квартире свет и пошел спать. Но едва он задремал, как в дверь позвонили. Цимта в кухне немедленно подняла скандал. Да вы издеваетесь! Ростик, не открывая глаз, встал с кровати и в одних трусах отправился открывать, по пути включая везде свет. Ростик ложился спать с мыслью о красном проводе, который забыл кто-то из друзей, и толком еще не проснулся, поэтому в голове была одна мысль: вернулся владелец провода. Но Ростик ошибся. Едва он щелкнул замком, как его буквально смело, сшибло с ног и впечатало в стену, с которой что-то упало, кажется, стремная синяя штука в рамочке, купленная прошлогодней пассией для украшения интерьера. Ростик вообще-то был не лыком шит и в другой ситуации немедленно начал бы оказывать сопротивление, только у него от потрясения на некоторое время все отнялось. Потому как меньше всего он мог себе вообразить, что однажды в пять утра к нему в квартиру вломится Иван Ожогин с белыми от ярости глазами и с весьма недвусмысленными намерениями если не убить, то покалечить. - А теперь ты мне все расскажешь, - прошипел Иван, нависнув над Ростиком. Тут Ростик наконец пришел в себя и сообразил, что шибанулся затылком, и вообще-то он в трусах, а у Ожогина пряжка на куртке ледяная и острая, и это как-то не очень приятно. - Что - все? Вань, ты спятил? – выдавил из себя Ростик, и этот вопрос, видимо, вывел Ивана из последнего равновесия. Ростика резко оторвали от пола, развернули и впечатали в стенку, теперь уже лицом. Ростик едва успел подставить ладонь, чтобы между щекой и бетоном оказалась хоть какая-то преграда. Вторую руку Ожогин закрутил ему за спину и для верности навалился сверху. От боли из глаз посыпались искры. Даже нет, не посыпались, а забили фонтаном. Ростик толком не понял, застонал он или нет, но какой-то звук издал. Больно было – опупеть. - Зачем ты это сделал. - Что? – Ростик судорожно соображал, что Ожогин имеет в виду. Они несколько дней не встречались. Что он мог сделать? - В субботу днем, - опасно тихим голосом подсказал Иван. – На Итальянской, дом тринадцать. На Италь… В театре? А что там… А. Ростик осторожно выдохнул, пытаясь понять, в какую сторону действие покатится дальше, и что будет, если он начнет рассказывать. - Я знаю, что ты все это запланировал, чтобы сорвать мне выступление. - Ты не поверишь, но все было с точностью наоборот… Тут Ростик не сдержался и вскрикнул, потому что руку завернули уже по самое не могу. - Блин! Вань, я же не резиновый! - Правда? А я всегда думал, что ты во все стороны хорошо гнешься. Кому ты отчитывался по телефону про удачный исход операции? Ну? Ростик неплохо разбирался в вывихах и растяжениях и понимал, что еще один рывок, и день продолжится у хирурга. Сам себе он такое не вправит. - Я жду. Кому ты звонил? А, какая разница теперь. И Ростик ответил честно: - Тынчакову. - Тынчакову? – пораженно повторил Иван. Хватка слегка ослабла, но Ростик не спешил вырываться. Похоже, дела серьезные, и намерения у Ожогина были не менее серьезны. Ростик позвоночником чуял, что если окажет сопротивление, то они друг друга просто убьют, а это в его планы немного не входило. Поэтому он не шевелился, дожидаясь, пока Ожогин переварит информацию. Тынчаков первый в списке покровителей Ивана, и Ожогину было, над чем подумать. Вместо руки ощущалась лишь болезненная пульсация, затылок от удара ныл, поясницу жгло – похоже, пряжка ожогинской куртки все-таки его оцарапала. Вот вам плата за визит столь почетного гостя. Ростик сделал осторожную попытку шевельнуться, но Иван, отпустив его руку, сразу обхватил Ростика сзади за шею, чуть не оторвав при этом от пола. На рукавах у Ожогина пряжек, к счастью не было, поэтому горло Ростику не распороли и даже немного дали дышать. Ну, спасибо. - Зачем Тынчаков это сделал? - Хотел развлечься, - выдохнул Ростик. - А если без шуток. - Тебе бы такие шутки! – не выдержал Ростик. – Он позвонил и потребовал довести тебя до ручки. И это правда, как бы странно не звучало! - Значит, он просто попросил, а ты сделал? Зачем? Говори сейчас же, мразь, или я тебе шею сверну! - Тебя хотели убрать из «Джекилла и Хайда». - Убрать из… Меня?! – Иван остолбенел, и Ростик этим воспользовался: ему удалось разбить захват. В пользу Ожогина были ярость, рост и солидная весовая категория, но Ростик был быстрым, гибким и спортивным. Поэтому от объятий Ивана он тут же избавился и резво отскочил в сторону. Ожогин бросился за ним в комнату, сшибая на ходу стулья. У Ростика мелькнула мысль, что соседи снизу точно вызовут ментов, и он прикинул, что после этого напишут СМИ. Вот бы почитать… Иван решительно и неумолимо, как ожившая статуя командора, шел к нему, поэтому Ростик, недолго думая, просто упал на пол, чудом избежав удара, и ужом скользнул в сторону спальни. Там Ростик захлопнул за собой дверь и заметался по комнате. Замок был хлипкий, вылетит со второго удара, но это должно дать ему пару секунд на то, чтобы завязать волосы. В драке распущенные патлы – последнее дело. Хорошо, Ожогин в бою не спец, а то бы первое, что сделал – схватил за волосы. Сам Ростик схватил бы, случись нужда, за ним бы не заржавело. Черт, да где ж резинка? О, наконец-то! Он поскорее закрутил волосы сначала в хвост, а затем в узел. В этот момент Иван протаранил дверь и вломился в спальню. Они сцепились, потому что Ростик больше не желал, чтобы его валяли или душили, но рука после обнимашек в коридоре плохо слушалась, а Ожогин явно выигрывал, потому что бешенство утраивало его и без того не маленькие силы. И еще больше его распаляло то, что Ростик не сдавался. Ростик в самом деле не сдавался и, несмотря на пострадавшую правую, по полной использовал левую руку, которая, спасибо занятиям по боксу, работала вполне себе. Через минуту поняв, что Ожогин категорически не тормозится, Ростик решил перейти из режима защиты в режим нападения. Плевать, что тот же Тынчаков за порчу имущества его отымеет. И Ростик уже собрался подпустить Ожогина поближе, но серьезного ущерба для самого востребованного питерского актера не произошло по причине кровати. Она оказалась сзади в самый неподходящий момент, Ростик понял, что падает, а дальше все случилось стремительно. Он очухался распластанным поперек кровати, а сверху его припечатало Ожогиным. Дух из Ростика вышибло напрочь. Понадобилось несколько попыток, чтобы сделать нормальный вдох. Но, видимо, Ивана он все-таки основательно вымотал, вот Ожогин и не придумал ничего лучше, как остановить его в положении лежа. Вид у Ожогина был страшный. Взгляд совершенно дикий, волосы дыбом, лицо перекошено. Куртку он, по всей видимости, сбросил в комнате перед атакой двери, но теперь Ростику в живот, как нож, уперся острый угол дизайнерской пряжки на ожогинских джинсах. Он, блин, пряжки для самообороны что ли носит, черт его побери?! Ростик попробовал поиграть мышцами живота – надо же хоть немного отодвинуться, чтобы не пропороть пряжкой брюшину, но это движение было расценено, как попытка к бегству, и Ожогин немедленно прижал его руки к матрасу. Ростику случалось оказываться и в подобных позах, и инстинкт ему подсказал прекратить геройствовать. Он перевел дух и посмотрел на врага в упор. - А теперь рассказывай. По порядку, - отозвался на его взгляд Ожогин. Голос у него, несмотря на жаркую схватку, был ледяной. – Зачем ты это сделал. - Затем, что Тынчакову не отказывают. Он сказал, что надо. - Надо кому? - Тебе. Приезжал какой-то забугорный босс, - Ростик облизал пересохшие губы. – Владельцу прав вздумалось проверить, как соблюдаются условия. Так вот ты в эти условия, по их мнению, не вписываешься, и исполняемой роли не соответствуешь. Несмотря на лежащего сверху явно свихнувшегося Ивана, Ростик понял, что это говорить приятно. И видеть, как вытягивается лицо Ожогина, ему нравится ничуть не меньше. И даже пряжка вроде стала не такой острой. - Тын откуда-то узнал, что тебя больше не допустят, если ты не понравишься ревизору. И сказал, что тебя надо… Дай вспомню… Как это… Достать из тебя Хайда. Иначе ты опять схалтуришь вполсилы, и тебя забракуют. Несколько мгновений Ожогин боролся с охватившими его эмоциями. Ростик почти наслаждался, наблюдая за сложной гаммой чувств на обычно застывшем лице. Королю-Айсбергу, видимо, ни разу в голову не приходило, что кто-то дерзнет его забраковать, и Иван не мог поверить в подобное святотатство. - С чего бы это Тынчаков отправился с моей проблемой к тебе? - Потому что я обаятельный, - не сдержавшись, ухмыльнулся Ростик. – И проблему я решил. Похоже, даже немного перестарался. Но главное, Тын с компанией остался доволен. Ревизор отплыл на банкет в полном восторге. Лицо у Ивана сделалось совсем невменяемым. - Ты врешь! - Да хотелось бы! Но такое про тебя никто бы в здравом уме не придумал. Я вообще сначала решил, что Тынчаков надо мной издевается. Ожогин на секунду зажмурился и тряхнул головой. - Я поеду к нему, - Иван отпустил руки Ростика. – Нам с ним надо кое-что обсудить. - Сейчас?! – Ростик от неожиданности даже забыл, в какой позе происходит их беседа. – Обалдел? Тебя пристрелят, если ты в пять утра в таком состоянии к Тыну вломишься! Ростик ничуть не сомневался в подобном исходе. Это теперь Тынчаков назывался бизнесменом. Но двадцать лет назад он занимался далеко не шоу-бизнесом, и этот факт даже особенно не скрывался. И охрана у него состояла сплошь из отморозков, которые в нестандартных ситуациях сначала принимали меры, а потом только выясняли намерения визитеров. Так вот сейчас ситуация была очень нестандартная. Ростик, конечно, не питал к Ожогину нежных чувств, но и отправлять на верную погибель отца трех… четырех?.. трех?.. тьфу, в общем, детей, Ростик не собирался. - Ваня. Вань! Но Ожогин стал подниматься, больше не обращая внимания на Ростика. Черт! Надо его остановить. В голову ничего не приходило. Что же делать? Ростик обхватил Ивана за шею и рванул на себя. Ожогин нападения не ожидал и легко поддался, а Ростик для верности сцепил пальцы в замок. Глаза у Ожогина полезли на лоб, и он попытался расцепить его руки, но сейчас, когда Иван расслабился, сил отбиваться у него не было. Попался. Теперь, похоже, настала очередь Ожогина впасть в паралич, а Ростик, на его беду, был профи по использованию чужого паралича. Любой на секунду замешкавшийся человек обычно тут же становился жертвой Ростика, чего бы ни касалось дело. Так что у Ожогина не было шансов. Ростик набрал в грудь побольше воздуха, и, пока не передумал, впился в Ивана губами со всей страстью, какую удалось в себе собрать, учитывая обстоятельства. Психа надо отвлечь любой ценой, и неважно, что потом. Потом? А потом ничего быть не должно, Ростик это знал точно и очень удивился, когда в тишине что-то звякнуло, а затем раздался звук расстегиваемой молнии. Он не понял, что это, и что, вообще, происходит, и еще он осознал, что Ожогина больше не надо удерживать. Собственно, его уже не удерживать, его останавливать пора! И себя тоже. Ведь все должно было прекратиться. Но оно почему-то не прекращалось. Наоборот, хорошо шло. Удивительно легко, со вкусом и даже с удовольствием. Нет-нет-нет, да вы что?! Ростик, подключив всю силу воли, прервал поцелуй и попробовал отстраниться, чтобы хоть вдохнуть полной грудью. Все-таки терпеть на себе такой вес столько времени непросто даже ему при всей его физической подготовке. Но едва Ростик сделал вдох, как ему заткнули рот. Губами. Языком. Поцелуй был очень французский и очень голодный. Кто бы мог подумать, что Ожогин это умеет. Его поцелую отказать было невозможно. То есть, Ростик, может, и хотел бы, но организм со всеми своими физиологическими особенностями имел личное мнение по данному вопросу. Горячая ладонь Ивана скользнула ему под спину и ниже, прижимая живот к животу, собственные руки вдруг полезли куда-то не туда, а тело почему-то начало активно отвечать на встречные движения горячего тела сверху. Дальше соображение отключилось, и все, что Ростик в тот момент ощущал – что свитер между ними лишний. Поэтому решительно дернул его вверх. И сопротивления не встретил. Когда по квартире внезапно прокатился звонок, резко поставив безумие на паузу, они, прерывисто дыша, одновременно замерли на месте, как в игре «Море волнуется раз». Бедра Ивана у Ростика между коленей, рука Ростика на ожогинской… Гм… Спине. И еще Ростик обнаружил, что ему больше не было тяжело, и поза стала удивительно удобная. А джинсы у Ожогина расстегнуты, и ремень с адовой пряжкой валяется рядом на смятом одеяле. Вот ни фига ж себе. - Ростик! – осторожно позвал кто-то из коридора. При звуке этого голоса оба пришли в себя, будто им сказали «отомри», и отскочили друг от друга. - Ростик? Голос за стеной звучал с тревогой. Шаги приближались. Ростик быстро прижал палец к губам, давая Ожогину знак молчать, и, пулей вылетев за дверь, захлопнул ее за собой, радуясь, что этот взбесившийся бизон не сорвал ее с петель. Посреди разгромленной комнаты стоял офигевший Игорь Кроль. Он потрясенно озирался, не зная, что сказать. - Что тут?.. – Игорь посмотрел на Ростика и совсем растерялся. Ростик мигом представил, как живописно выглядит. Рывком подтянул трусы, убрал волосы с лица и поскорее улыбнулся. От этой улыбки Игорь занервничал еще сильнее. - Ростик, ты… Все нормально? Ростик усиленно закивал. - Ты чего вернулся? - За зарядкой для телефона, - Игорь снова обвел глазами комнату. – А тут что?.. - Все в порядке, - перебил Ростик, хватая с криво стоящего стола красный провод. – Держи. - Я тебе пять раз звонил, но ты не брал трубку, - пытаясь объяснить свое вторжение, проговорил Игорь. – И у тебя дверь оказалась открыта. Цимта лает… Я вообще не знал, что думать! Ты так больше не пугай. Ты точно в порядке? - Абсолютно точно, - Ростик двинулся к нему, потихоньку вытесняя в коридор. – Только ты сейчас, - он театрально понизил голос, - немного не вовремя. Понимаешь? Игорь кивнул, но, судя по его виду, Ростик его не убедил. - Тебе правда помощь не нужна? - Игорек! - Хорошо-хорошо, прости. И тут Игорь остановился. И Ростик увидел, как дрогнули у него ноздри. Что?.. Он тоже втянул носом воздух. И они посмотрели друг на друга. Любимая шутка в театре: сразу ясно, что Айсберг на базе – когда Ожогин прибывал в театр, запах его дорогой туалетной воды носился в воздухе, как шлейф. Долбанный «Хьюго Босс». Ни с чем не спутать. - Ростик, - Игорь умоляюще глядел на него. – Что тут случилось? Скажи! - Потом, - Ростик прижал руки в груди. – Игорь, будь человеком, ну иди уже! Игорь нерешительно потоптался у порога и вышел. Ростик с облегчением выдохнул и запер за ним дверь. А потом подобрал с пола что-то синее и непонятное в рамочке, повесил на место и вернулся в комнату. Открыв дверь спальни, он увидел дивную картину: Ожогин стоял перед кроватью, держа в руках свитер и глядя на него так, будто видел впервые. Когда Ростик перешагнул порог, Иван оторвался от созерцания своей одежды и посмотрел на него. С ужасом. Ну… Эээ… Да. Убивать его, похоже, больше не планировали, увечить тоже. Только вид у Ожогина по-прежнему был не очень адекватный. Поэтому Ростик не придумал ничего лучше, как спросить: - Чай? Кофе? - Все равно, - деревянным голосом отозвался Иван. Взгляд у него был, как у человека, которого утром разбудил не звонок будильника, а удар кирпичом по голове. Ростик сходил на кухню, успокоил истерящую собачку, поставил чайник, достал две чашки, сахар, банку с кофе. Потом вернулся в комнату. Иван уже оделся, застегнул все расстегнутое и стал похож на самого себя. Как обычно: грудь вперед, плечи назад, нос кверху. И покерфейс на лице. Они, не разговаривая, подняли стулья, вместе придвинули к стене стол. Подобрали разбросанные по всей комнате ноты, рисунки и журналы. Потом Ожогин ушел умываться, а Ростик, запрыгнув в джинсы, полез в шкаф за ремкомплектом. На животе от пряжки осталась небольшая царапина, а вот на пояснице, похоже, содрана кожа, надо было прижечь ранку. Ростик достал из упаковки спиртовую салфетку. Жалко ни фига не видно, где. Придется на ощупь тыкать. Он завел руку за спину, и тут подошедший сзади Ожогин отобрал у него салфетку. Ростик обернулся было, но Иван молча повернул его обратно. Сегодня уже больше ничему удивляться не приходилось. Влажная ткань прижалась к ссадине, и защипало так, что слезы на глаза навернулись. Ростик стиснул зубы. Он теперь отлично понимал, что пережила Люси после визита Хайда. Испытал на собственной шкуре, можно сказать. Пока Иван совершал над ним экзекуцию, Ростик подтянул к себе моток эластичного бинта и завязал ноющую руку. Бинта хватило ровно от запястья до предплечья. В самый раз. - Все, - сказал Ожогин. Ростик выдохнул и забрал у него смятую, воняющую спиртом салфетку, на которой явственно краснел кровавый след. - Оно там как? – спросил он. – Затонировать можно? - Вполне. Не трогай, пусть подсохнет. И не три мочалкой, когда будешь мыться. - Спасибо, доктор Джекилл, - пробормотал Ростик и сказал бодрым голосом: – Кофе. На кухне Цимта выпросила у Ростика кусочек печенья и, поняв, что гостя не собираются кормить, и ей ничего не перепадёт, снова улеглась в корзинку. Ростик выдал Ивану чашку и чайную ложку – пусть сам себя обслуживает и насыпает всего по вкусу. В свою чашку он бросил несколько кусков сахара, хотя обычно сахаром не злоупотреблял, и хорошенько размешал. Бабушка считала, что сахар полезен после пережитого шока. Ростик не был уверен, что уже его пережил, ну да ладно. Кофе напоминал по вкусу чистый сахарный сироп, но Ростик заставил себя сделать несколько глотков. Ожогин сидел напротив, обхватив чашку обеими руками, и с отсутствующим видом смотрел в пространство. Тикали часы. Капала вода из крана. Цимта спала в корзинке. А Ростислав Колпаков и Иван Ожогин пили кофе. В шесть утра по питерскому времени. В кухне у Ростилава Колпакова. Ростик прокрутил в голове последний час. На паре моментов завис и посмотрел на Ожогина. Тот перехватил взгляд Ростика, но глаза, вопреки ожиданиям, не отвел. - Это такой вид спорта? – спросил он. - Какой? - Разозлить Ожогина. - Нет. Это хобби. - И что оно тебе дает? – Иван говорил спокойно, без претензии. Словно пытался понять. - Наверное, чего-то не хватает в организме, - пожал плечами Ростик. – Просто когда тебя вижу, меня прет. Не могу остановиться. Иван удивленно посмотрел на него. - А ты пробовал… Сейчас скажу что-то такое, о чем ты не знаешь… В руках себя ты держать пробовал? Ростик с тоской вздохнул. Эти разговоры напоминали ему о школе. - Ну вот ты себя всегда держишь в руках. Тебе это что-нибудь дает? - Да. Дает людям вокруг возможность жить нормально, - сказал Иван. – Ты думаешь, что мне никогда не хотелось развлекаться или пуститься во все тяжкие? Хотелось. Я живой человек и я не намного тебя старше. Но если я отпускаю тормоза, то потом не могу остановиться. Ростик не поверил собственным ушам. - Не можешь – в смысле… Это как под таблетками? - Если тебе так понятнее. Да. Стоит себя полностью отпустить, у меня рвет планку. Если я играю, то до обморока. Если пью, то до отключки. А самое главное, я себя не контролирую. Не понимаю, что творю. И потом не могу вспомнить, что делал. Это опасно для окружающих. - Ага, - Ростик посмотрел на свою многострадальную перетянутую бинтами руку. - Ростик, черт тебя побрал!!! – неожиданно сорвался на крик Ожогин. – Ты слышал, что я говорю? Я потерял контроль над собой! Ты мог серьезно пострадать! Давайте доведем Ожогина, будет весело! Тебе было весело? – Иван кивнул на его забинтованную руку. – Очень смешно, да? Просто обхохочешься! Точно. Обхохочешься. И Ростик в первый раз почувствовал желание оправдаться перед Иваном. - Я понимаю, что ты мне не веришь. Но я края вижу. Я никогда бы не стал так делать. - Как? - Как в субботу. Ожогин помолчал. Отставил чашку и спросил: - И что же Тынчаков тебе за это посулил? - Пообещал меня уволить, если я тебя не раскачаю. Брови у Ивана дрогнули. Ростик не знал, что это могло означать. Ну, как бы там ни было, информацию он принял. Ростик надеялся, что его слова хоть немного объяснили ситуацию. Не то чтобы он чувствовал себя виноватым. Но все-таки… - Хорошо, - медленно проговорил Ожогин. – Я готов принять это, как извинение за выходку с качелями. Но я надеюсь, что впредь подобное больше не повторится. Ростик хмыкнул. - Это я обещаю. Ты же знаешь, я не люблю повторяться. Ожогин поморщился, но без особого раздражения. После памятной субботы уже столько всего случилось, что его, похоже, больше интересовал день сегодняшний. - Странно, что ты не сдал меня Игорю. - Ох, пожалей Кроля. Или ты думаешь, он каждый день застает меня в постели с мужиком, и ему привычно? - Почему ты ничего ему не сказал? - Потому что мужика в моей постели они как-нибудь переживут. Но вот если пойдет слух, что я сплю с Ожогиным, то меня перестанут считать народным героем. А чего я стою без этого звания! - Господи, Ростик, когда же тебе надоест… - Иван поднялся и пошел в комнату за курткой. Ростик двинулся за ним. - Ты не можешь надоесть. - Приятно слышать. - Вань. Ожогин остановился посреди комнаты с курткой в руках. Лицо у него было совершенно больное. Ростик не знал, какое сейчас лицо у него самого, но вид Ожогина очень точно отражал его собственное состояние, как бы Ростик не пытался хорохориться. То, что произошло, просто так со счетов не сбросишь. Ощущения премерзкие. Надо было что-то сказать, но Ростик совершенно не знал, что. Слов не находилось. - Вань. Слушай. Мы оба были не в себе. Ну нашло. Бывает. Но по факту мы же просто подрались. И все. - Для тебя это, может быть, и все. Но со мной ничего подобного случаться не должно. Я слишком много сил трачу на то, чтобы держать свою жизнь под контролем. У меня другие принципы и правила. - А если человек в состоянии аффекта, то ему даже убийство прощают, - не удержался Ростик. - Ты не понимаешь. Я живу по-другому. Не так, как ты, - Ожогин убито посмотрел на него и с трудом закончил: - Мне придется все это рассказать. И, честно говоря, я не представляю, как. Ростик сначала на самом деле не понял, а потом сообразил – Иван же ходит исповедоваться. Господи. А… А между прочим! - Не представляешь? Но ты хоть сможешь душу облегчить! А мне придется всю жизнь с этим жить! И ни с кем не поделишься! - Мне почему-то кажется, что для тебя это большой проблемы не составит, - устало сказал Ожогин. Ростик не был так уверен. Пока он до сих пор еще в себя не пришел от того, что они тут недавно творили. Может, Ване и мнится, что Ростик развлекается подобным образом со всеми своими гостями, но это утверждение было в корне не верным. Такое с ним случилось единственный раз, десять лет назад, и вообще один раз не считается. С тех пор Ростик точно для себя уяснил, что ему нравится, и как ему хочется, и что секс при отсутствии наличия красивой женской груди - это только половина удовольствия. Поэтому сегодняшнее утро для Ростика оказалось откровением. И собственная реакция – тоже. - Почему ты это сделал? – вдруг спросил Ожогин. Хороший вопрос. Сначала Ростику казалось, что он знает точный ответ на него, но теперь он начал сомневаться. - Не знаю. Хотел тебя как-то затормозить, чтобы ты к Тыну не поехал. Просто больше ничего в голову не пришло, - Ростик поглядел на Ожогина. – А тебя с чего вдруг проперло? Иван задумался. Он явно не играл и размышлял всерьез. Ростик с нетерпением ждал. - Мне захотелось, - наконец, сказал он. – И, по-моему, гораздо раньше, чем сегодня. Об этом тоже придется рассказать. - Блин! – не выдержал Ростик. – А если бы Игорь не нагрянул? Тебе бы и все остальное тоже пришлось выкладывать? - Да. Отлично. - И… как тебе с этим живется? - Я стараюсь жить так, чтобы не делать ничего такого, о чем потом будет трудно или стыдно рассказывать. Мне, правда, тяжело себя контролировать. И я нашел средство, которое помогает держаться. Ты можешь не верить, но это на самом деле работает. Хотя иногда и случаются сбои. - Я за тебя рад, - мрачно сказал Ростик. – Только когда ты на сцене, Тынчакову, похоже, это твое средство не по душе. - Я все понял, не беспокойся. Больше тебе Хайда доставать не придется. Это моя проблема, но я с ней разберусь, - Ожогин застегнул куртку. – Ну, надеюсь, в следующий раз мы, к взаимному удовольствию, встретимся еще нескоро. Ах вот так значит. Им обоим понравилось, и если бы не Игорь (как же он вовремя нагрянул!), то назад бы пути не было. Но даже после всего, что успело случиться, вести себя так! Практически отвернуться и захрапеть!.. Очень мило. Оплеванный и отвергнутый, Ростик пошел закрыть за Ожогиным дверь, но в коридоре остановился и придержал Ивана за рукав. Не может же он оставить за Айсбергом последнее слово. - Я сегодня понял одну вещь. Ожогин вопросительно посмотрел на него. Ростик выдержал паузу и медленно, с чувством, проговорил, глядя Ивану в глаза: - Даже если человек по жизни неприятен, щупать его бывает очень даже приятно. Захочется снова – заходи. Адрес ты теперь знаешь. Главное, дверь запереть. Чтобы больше никто не помешал. Иван отшатнулся, словно опасался, что Ростик полезет к нему обниматься, беззвучно выругался и выскочил на лестничную клетку. Ростик закрыл за ним дверь на все замки и пощупал лоб. Может, у него температура, а на самом деле ничего не было? Просто бред? А? Пожалуйста. Где-то запиликал телефон. Нет, ну ребят, вы время видели? Ростик пошел на звонок, нашел телефон под диваном и обнаружил на дисплее номер Игоря. - Я слушаю. - Ростик! - Тебя чего разбирает-то сегодня? – Ростик с трудом удержался, чтобы не заорать. Так, а ну смирно. Не хватало еще с другом поругаться из-за Ожогина. - Извини. Не могу заснуть. Ты точно в порядке? - Да. В эфире повисло недоверчивое молчание. Ростик сделал глубокий вдох. - Игорь, я сейчас выйду в скайп. И обещай, что после этого ты дашь мне поспать. - Обещаю. Через пять минут, убедив наконец Кроля, что он цел и невредим, а также жив и здоров, Ростик дал отбой и сел на пол прямо посреди комнаты. Цимта, которая давно крутилась вокруг, пытаясь обратить внимание на свою персону, немедленно полезла к Ростику на колени. Ростик взял ее на руки и прижал теплое тельце к себе. А ведь с этим и в самом деле придется как-то жить. И делать вид, что ничего не случилось. И выходить с ним на одну сцену. Ой, ма… Так, все. Надо прекратить. Отвлечься. Иначе он еще не до того додумается. Ростик посмотрел на собачку. - Ну, я хотя бы тебе смогу рассказать, если станет совсем невмоготу… Цимта не возражала. Правда, сегодня хозяин был какой-то странный. Открыл в квартире все окна, потом гулял с ней целый час, хотя на улице было очень холодно и мокро. После он долго мылся в ванной и еще долго ходил по дому и принюхивался. К чему? Никакой опасности в квартире сейчас не было. Цимта знала точно, иначе бы начала лаять. Уже совсем рассвело, когда Ростик наконец решился лечь. Постелил он себе в комнате на диване и плотно прикрыл дверь спальни. Пока находиться там он не мог. Пусть сегодняшние события оттуда сначала выветрятся, как выветрился из квартиры треклятый «Хьюго Босс». А дальше… Ну, у Ожогина ведь есть его адрес. Так что поживем – увидим. конец