Умирать в дыму

      Сегодня в зале повесят люстры из хрусталя и костей. Сегодня на них зажгут свечи, почти церковные, пылающие адовым огнём.       Сегодня рухнут короны, сегодня его вечность обретёт смысл.       Сегодня он забудет одиночество.       Эта ночь вспыхнет огнями, телами, душами.       Он заполнит свою пустоту Ею.       Он ведь сам дал Ей любовь. Дал Ей страх. Корону. Тьму.       Он всегда равнодушен и знает всё наперёд. В нем пустота и скука. Которые вот-вот изгонятся настоящим, человеческим чувством.       Не любовью, но страстью? Или наоборот? А может, ненавистью? Только вот к кому именно: Богу, человечеству, Ней, Мастеру, себе?       Он не знает. Впервые за много веков он чего-то не знает. В его власти лишь предположения, сжираемые предчувствием краха. Он надеется, хотя давно разучился это делать, что он увидит крах Неба, а не свой.       Он ведь уже падал, разве можно рухнуть ниже?       Марго, его Тёмной Королеве Света, он тоже не даёт упасть. Ни в реку, ни на раскалённые плиты бального зала.       Она улыбается, а в Её глазах — страх отчаяния, неизбежности, неизвестности. Но его Она не боится.       Она льнёт к нему, касается губами его щёк, а он вцепляется в Её запястья.       Она не ускользнёт. Только не от него.       Каждое Её касание заставляет биться в агонии то, чего у него нет, — душу. Каждое Её касание убивает его изнутри. Режет. Выворачивает.       А после бала Она смотрит ему в глаза, и он уже не уверен, чего хочет больше — торжества своей Тьмы или Её Света.       Она снова бросается к нему, пальцами мнёт блестящую ткань фрака, и в непробиваемой тишине ночи кричит ему в губы, оставляя на них свои слёзы, почти прощально целует, вымаливая:       — Мастера!       Воланд рассыпается кривыми осколками, и Князю Тьмы хочется быть сожжённым Светом.       Но ледяные озёра его глаз не выдадут боли, ненависти, страсти. Он же не может любить? Правда же? Правда?       Она же любит Мастера и никогда не тянулась к нему? Правда же? Правда?       Отец Лжи просит о Правде, надеясь на то, что ему всё же солгут.       На пальцах осталось ощущение Её кожи, волос, переливчатой прозрачной тоги. Она в его глазах состоит вся из мазков, штрихов, всполохов, лучей, звёзд и золотых нитей.       За его спиной бегут по зеркалам трещины. За его спиной чернеют алые розы в хрустале ваз. За его спиной падают люстры, обращаясь в пепел.       Он хочет Её сгубить, дать Ей вечный непокой и муку, но только вот погибель здесь не он, а Она. И губит Она уже не Небо, а его.       Она исчезает в серебре Луны, а он даже не горит. Умирает в дыму.       И когда сквозняк выметает последние жёлтые лепестки из комнаты, он падает вниз, вслед за летящей на пол штукатуркой.       Всё обращается в прах. А ему не дано даже этого.       Он ведь Её забудет. Правда?