Errare humanum est

      — Ваше императорское величество, вы не поверите, но там, там… — испуганно повторял лакей, глядя на императрицу округлившимися от удивления и ужаса глазами.       — Пусть заходит, — безразлично заметила Екатерина, тяжело вздыхая. Пусть хоть сам Сатана зайдет — ей всё равно. Лишь бы прекратился этот трехлетний кошмар. Вот и неделю назад она не сдержалась, снова пошла на могилу супруга. Зачем? Мертвого не подымешь пустым плачем, не вымолишь у него прощения. А мертвого ли? К чёрту. Где бы Пётр сейчас не находился: на этом свете, или на том, легче не станет. Всё равно не вернется, не покажется, не простит. Содеянное, пусть и не до конца, хотя кто знает, будет всю жизнь грызть душу императрицы. Будет приходить в вязких кошмарах и смотреть бездонными голубыми глазами несчастного императора.       Катерина слабо стукнула кулаком по столу, загоняя разгулявшиеся эмоции и мысли назад. Воспоминания о её муже ныне постоянно преследовали её. Като вдруг поняла, что скучает по его игре на скрипке, по его умильному взгляду, когда в очередной раз требуется помощь. Она, чёрт возьми, просто скучает по его присутствию во дворце. И с чего бы? С самого рождения Павла они почти не общались, а со смертью Анны так и вообще перестали встречаться. Что же с ней происходит? Почему вдруг через три года она захотела вернуть всё, как было? Боже. Боже. Екатерине на мгновение показалось, что сейчас она с ума сойдет от этой безысходности, от этого заколдованного круга, что в очередной раз замкнулся. Катерина бессильно закрыла лицо руками. Не плакать, не плакать. Но как?       — Приняли ислам, Екатерина Алексеевна? — раздался прямо над её головой чей-то до ужаса знакомый ехидный голос. — Христианство не позволяет гарем из фаворитов держать? Императрица подняла взгляд на говорившего и вскрикнула. Прямо перед ней стоял живой и в общем-то невредимый Пётр Фёдорович.       — С чего ты взял? — уточнила Като также язвительно, еле сдерживаясь, чтобы не обнять новообретенного мужа.       — Сначала сидела, уставившись в одну точку и явно не обращая внимания на окружающий мир, затем зачем-то закрыла руками лицо. У меня было два варианта: либо ты в конец довела себя до истерического состояния, замученная собственной совестью, либо ты и в самом деле творила исламскую молитву. Этот ритуал совершенно точно ложится на твои действия. Я выбрал второй вариант, — пояснил Пётр, спокойно усаживаясь в кресло напротив и деловито беря в руки какой-то документ.       — Скажи, ты совсем с ума сошла или это была не ты? Как можно такое подписать? — поинтересовался он, разрывая лист пополам.       Екатерина молчала, завороженно глядя на супруга, затем мягко коснулась его щеки и счастливо прошептала: «Настоящий».       — А какой я должен быть? — удивленно уточнил бывший император.       Катерина ничего не ответила, лишь аккуратно сжала его руку, счастливо улыбаясь.

***

      — Ничего не хочешь сказать? — спросила императрица.       Пётр, больше занятый куском телятины, нежели собеседницей, отложил нож с вилкой и скучающе поглядел на супругу.       — Что? — спросил он.       — Ну, как ты жил все три года, где? Как спасся? Зачем приехал? — заваливает его вопросами Като.       — Давай так: вот я поем и всё, что посчитаю нужным, тебе расскажу, — предложил Пётр Фёдорович, возвращаясь к еде.       Катерина кивнула, уже думая о чём-то своём.       — Ты обещал рассказать, — напомнила Екатерина, садясь рядом с мужем.       — Я пока не жалуюсь на память, — отозвался Пётр. — Что ж, на какой из своих вопросов ты хочешь услышать ответ прежде всего?       — Как ты спасся? — прошептала Като, глядя на пламя в камине.       — Когда Орлов начал душить меня, я довольно быстро смекнул, что, притворившись мертвым сразу, я, возможно, сумею сбежать отсюда. Ну твой кавалер моему маленькому спектаклю и поверил. Затем вся эта компания напилась и решила, что пора бы и спать. И, как ты понимаешь, они рассудили, что охранять труп не обязательно. А я этим воспользовался. Дальше просто прогулялся до ближайшего селения, где назвался… А я уж и не помню кем. Короче говоря, мне удалось связаться с Якобом, Гудовичем и Воронцовыми, а также получить сумму, достаточную, чтобы уехать в Пруссию. Там я поступил на службу к Фридриху и около трех лет провел, собственно, у него. — рассказал Пётр Фёдорович. Говорил он об этом так, будто не произошло ничего сверхъестественного.       — А как же… — начала было Екатерина, но бывший император прервал её сказав:       — Мало что ли моих гвардейцев было убито? Кого-нибудь из них и взяли.       Катерина медленно кивнула, пораженная его ответом.       — К-как ты жил? — тихо спросила она.       — Очень и очень неплохо. В рабочее время — построения, планы грядущих битв с Его Величеством, разработки по оружию и укреплениям. В свободное — скрипка и книги, — скучающе пояснил Пётр.       Като долго сидела молча, медленно приходя к пониманию ответа, затем задала самый волнующий её вопрос:       — А зачем ты приехал?       — Посетить могилу матери и понаблюдать за сыном. Я так каждый год делаю, — ответил Пётр Фёдорович.       — За Павлом? — удивленно уточнила императрица.       — Да. А ты думаешь, кто прислал ему те подарки на День Ангела и Рождество? Ах, да, конечно, ты не знаешь. Ты же совсем не интересуешься жизнью своего старшего сына. И уж конечно ты не заметила, что каждый год у Паульхена появляется некий иностранный учитель, а затем куда-то исчезает, — язвительно сказал Пётр. — Да, я слежу за сыном. И да, я люблю свою мать, хоть никогда и не знал её.       — Тебя бы заметили, если бы ты пришел в собор, — пробормотала окончательно сбитая с толку Катерина.       — А я приходил ночью, ночью там никого нет, — объяснил бывший император.       До Екатерины наконец дошла одна вещь: он её наверняка там видел. Она сначала хотела спросить про это, но всё же не решилась. Боялась услышать «Нет».

***

      — Вот мы и пришли. Спокойной ночи, — пробормотала Катерина.       — Мои старые покои? Мило. И тебе спокойной, — кивнул Пётр.       Екатерина вдруг неожиданно для себя прильнула к супругу и молча коснулась губами его губ. Пётр Фёдорович с трудом отстранил её, поймав себя на мысли, что он на самом деле сделал бы тоже самое.       — Не нужно, Катя, — прошептал он. — Не стоит. — добавил и исчез за дверью.       Като вздрогнула, бессильно сползая по стене вниз. Он ведь не простил. Не простил. Но он даже не ненавидит её, хуже, она ему безразлична. Наружу вырвался непрошенный всхлип. Сколько ей ещё надо страдать? Сколько ещё нужно видеть один и тот же кошмар?       Дверь снова открылась. Пётр оглядел супругу и со вздохом сказал:       — Иди сюда.       Катерина молча зашла в комнату.       — Сегодня останешься со мной, — не спрашивал, утверждал бывший император. — Всё нужное тебе принесут, — добавил он.       — Зачем? — только и спросила императрица, глядя на супруга.       — Потому что ты дура. Можешь на себя и руки наложить от горя. Знаем, было уже, — пояснил Пётр.       Катерина прижалась к нему, уткнувшись носом ему в плечо, и наконец позволила себе расплакаться.       — Ну чего ты, Кать? Не надо. Я же рядом, — попытался успокоить её Пётр Фёдорович, аккуратно обнимая.       Екатерина молча обвила его шею руками, продолжая всхлипывать. Она понимала, что слезы тут лишние, но ничего не могла с собой поделать. Ничего.

***

      Катерина почувствовала, что рука, обнимающая её куда-то исчезла, недовольно заворочалась и открыла глаза. Пётр стоял у окна, глядя, как занимается рассвет. Он обернулся и укоризненно прошептал:       — Спи, рано ещё.       Като отрицательно покачала головой. Пётр Фёдорович со вздохом лег рядом с ней и снова обнял.       — Вот как ты будешь без меня засыпать? — шутливо уточнил он.       — А ты хочешь уехать? — упавшим голосом уточнила императрица. Ну конечно же, что она себе возомнила? Ничего такого не произошло, чтобы он остался. Она не заслужила.       Бывший император долго глядел на жену, а затем произнёс:       — Да никуда я от тебя не уеду! Не смогу.       Он крепче обнял её, нежно целуя в лоб.       — Катенька, я теперь с тобой всегда буду, — добавил Пётр. — Всегда.       Екатерина молча обняла его в ответ.       — Петь? — спросила она чуть погодя.       — М? — отозвался бывший император.       — Прости меня, — прошептала Катерина. — За всё. Пожалуйста.       И испугалась собственных слов. А вдруг нет?       Пётр кивнул.       — Знаешь, я ночью много думал о нас и пришел к выводу, что я всё же могу тебя простить, — заметил он. — Ведь человеку свойственно ошибаться. Вполне свойственно. Тем более если он осознал свою ошибку, то почему бы его не простить? Прощение, оно очень светлое. С ним спокойно.       — Да, — согласилась Екатерина, поудобнее устраиваясь в объятьях мужа. — Да.       Она заснула с улыбкой на губах. Пётр же вдруг задумался о цене ошибки, чужого счастья, счастья личного и цене вообще. Он думал о том, как хрупко состояние кающегося человека, как хрупок человек вообще и как неосторожен может быть. И всё это сводилось к одному единственному латинскому выражению: «Errare humanum est».