Настоящий мужик!

      Пара была странной – огромный небритый горец в обносках с чужого плеча и статная женщина явно из благородных, хотя одета и так себе. Но осанку не скрыть никакими скверными тряпками. Что поделать – военное время, на улице опасно появляться в приличных шмотках, это, похоже, дошло и до самых тупоголовых форов. И бесстыжие, однако! Целуются прямо посреди улицы, совсем, видать, приспичило. Только смутные времена и могли свести их, повезло дикарю, дамочка горячая и при деньгах...       За окном шумели моторы – приглушённо, на холостом. Кто-то ругался. Кричала женщина, надрывно и отчаянно. Временами постреливали короткими очередями – но далеко и неопасно.       Костолиц наблюдал из-за шторы. На стрельбу ему было плевать, стены толстые и улочка тихая, редко что происходит, а выбираться в центр в такое время – это совсем без мозгов надо быть. Так что пусть стреляют себе, кому неймётся. Его же куда более интересовала парочка, взахлёб целующаяся на мостовой. Сильно интересовала, до тянущей сладкой боли в паху. Ох, как же он ее... Костолиц переступил с ноги на ногу и шумно взохнул.       - Что там, дорогой?       Костолиц поморщился, не оборачиваясь. Его благоверная совершенно не походила на ту, что тискал сейчас прямо напротив своими корявыми лапищами высоченный урод в одежде не по росту – тискал нагло, ничуть не скрываясь, практически под носом у солдат оцепления. Хорошо так тискал… качественно…       Костолиц сглотнул…       Впрочем, не под носом – за спиной.       Солдаты не замечали странную парочку – перед ними разворачивалось иное шоу, не менее интересное. Капрал выволок из дома полуголую тётку на последнем месяце беременности, повалил и начал пристраиваться сверху. Костолиц ощутил стремительно нарастающее возбуждение – тётка была чудо как хороша. Сочная, с арбузными грудями, огромной задницей и раззявленным в истошном крике ртом. А главное – наверняка испуганная до усрачки… Костолиц тяжело задышал, но стерпел, сдвинув колени.       Рано.       Урод тем временем кончил целоваться со статной форессой и заметил сочную.       И она его заинтересовала куда больше – ещё бы! Форесса была хоть и горячая, по всему видать, но тощевата, ухватиться толком не за что, к тому же одетая, да и обцелованная уже. Пробованная. А тут такая сочность, почти что голая, да на тарелочке! Ну, пусть не на тарелочке, на мостовой, но всё равно. И делов-то всего – капрала с неё стряхнуть и самому заместо, не проблема, короче, для настоящего-то мужика.        Горец не подкачал, действовал, как в кино. Пристрелил капрала и большую часть солдат. Заодно и случайного горожанина – а не суйся. Костолиц чуть не разрядился вместе с его пистолетом, но опять сумел удержаться. вот это мужик!       Настоящий мужик!       Сильный. Наглый. Берущий все. до чего может дотянуться. Уволок обеих, и беременную и благородную. А третья, с оружием, за ним так и вообще сама побежала, даже волочь не пришлось. Бабы – они мужскую силу завсегда чуют! И ценят. А горец силён… ох, как же силён-то… ох… о-о-о… нет… рано… Но какой мужик! Настоящий самец. И не теряется! Такому смутные времена – самая мякотка, ловит моменты… Троих! Надо же… И наяривает теперь наверняка, по очереди, а может – и сразу, всех троих, благородная штучка горячая, такая вряд ли захочет ждать, а та, что с оружием – тоже вполне себе, и за мальчика поработать может… и руками, и языком…       Костолиц аж застонал, представив себе эту картинку, напряжение в паху делалось нестерпимым.       Вот теперь – пора.       Можно возвращаться в постель и таки заделать плоскодонке-жене сына, которого она давно клянчит…