Call me

      Гарри сидел за столом в кухне дома на площади Гриммо и напряжённо сверлил взглядом своего крёстного. Сириус несмешно шутил, сам заливаясь над своими шутками гавкающим смехом, чавкал так, что его матушка ужаснулась бы, поглощая приготовленный Молли ужин и ржал как конь над Тонкс, веселившей своими превращениями лишь Гермиону, Джинни и его. Он с интересом слушал аврорские байки, которые с мрачным, как сама тьма, лицом рассказывал Грюм и кидал странные взгляды на Ремуса, сопровождая их не менее странными улыбочками. Когда он это делал, проницательная Гермиона так же странно улыбалась и качала головой, смотря со странным же сочувствием на Дору. Гарри понятия не имел, что все это значило, и была ли у этих троих общая тайна, но, справедливо рассудив, что раз ему об этом не сообщили, то это не его дело, решил не придавать этим странностям особого значения. Куда больше его интересовало другое. Он с нетерпением ждал окончания ужина.       И, наконец, дождался. Миссис Уизли кинула взгляд на часы, ужаснулась, судя по ее лицу, и хлопнула в ладоши, привлекая к себе внимание:       — Итак, хорошего понемножку, пора расходиться по кроватям, — едва заметив начинающее расти возмущение в глазах дочери, она тут же веско добавляет: — Спать идут все. И дети и взрослые. Некоторым здесь, между прочим, завтра ехать обратно в школу!       Джинни недовольно морщится и нехотя плетётся к выходу. Постепенно все остальные тоже расходятся: все подростки и некоторые взрослые уходят в свои комнаты, Грюм и Тонкс прощаются со всеми и аппарируют, Ремус рассыпается в благодарностях за чудесный ужин и, попрощавшись, тоже уходит через каминную сеть. Молли магией заставляет посуду мыться самостоятельно и, недовольно глянув на Сириуса, наливающего себе огневиски, выходит из комнаты. За столом остаются только Гарри и его крёстный. Блэк помешивает пальцем свой напиток и, подперев рукой щеку, с улыбкой смотрит на Гарри.       — Иди спать, Гарри, — говорит он, — завтра будет тяжёлый день.       — Почему это? — хмурится Поттер.       Лицо крестного на секунду мрачнеет, но потом снова разглаживается.       — Последний день каникул никогда не бывает весёлым и лёгким, — врёт. Гарри кожей чувствует, что это — явно не та причина, по которой завтрашний кажется Сириусу тяжёлым. Но он решает схитрить. В надежде на то, что актёрские способности у него все же имеются, Гарри зевает и соглашается:       — Думаю, ты прав, — потягиваясь, говорит он и встаёт из-за стола, — Доброй ночи, Сириус.       Блэк, странным образом, выглядит подавленным и счастливым одновременно.       — Доброй ночи, Гарри, — Гарри исчезает в дверном проёме, после чего слышатся его шаги на лестнице, — Самой доброй ночи...       Гарри, который стоял и топал, как дурак, у самого входа на кухню, навострил уши и принялся прислушиваться к происходящему на кухне. Вот Сириус встаёт и чем-то шуршит. Звук отодвигаемого окна, а потом противный запах сигаретного дыма.       Гарри осторожно выглядывает из своего укрытия. Сириус стоит у окна и курит, запивая каждую затяжку огневиски. Гарри видно его лишь вполоборота, но и этого вполне достаточно, чтобы разглядеть на лице крестного такую тоску, что Гарри самому становится едва ли не физически больно. Гарри знает, что это такое. Быть самым весёлым и радостным на глазах друзей, и терять всю свою жизнерадостность, стоит им отвести взгляд.       Поттер тихо наблюдает за Сириусом ещё пару минут, после чего, притворившись Кричером (а то есть, страшно кряхтя и приглушенно ругаясь), поднимается в верх по лестнице и идёт в их с Роном общую комнату.       — Все в порядке, друг? — спрашивает Уизли, едва Гарри заходит в комнату.       — Да, все хорошо, — задумчиво отвечает Гарри и валится на кровать.       И все-таки Сириус не мог быть никем, кроме собаки. Потому что все, что в нем есть, такое собачье: лающий смех, озорные глаза, энергия и... поведение. Гарри стоял у камина и прощался с Молли, когда заметил расстроенное лицо крестного прямо за спиной миссис Уизли. Он действительно походил на собаку, которую вот вот запрут дома одну. Едва Молли отпустила его, Гарри крепко обнял Сириуса.       — Удачи в школе, Гарри, — лохматя его волосы говорит Блэк, — Заставь нас с твоим папой гордиться.       Гарри кивает и улыбается.       — Я буду слать тебе письма.       Сириус тоже кивает и подталкивает крестника к камину.       — Иди уже.       Последнее, что видит Гарри, исчезая в зеленом пламени — тоскливое и худое лицо своего единственного родственника.       Учебный год продолжается. Жизнь течёт своим чередом: Рон много ест и постоянно говорит о Гермионе, Гермиона много читает, вяжет огромное количество носков и шапок для эльфов и успевает всеми командовать, а Гарри... Все, о чем Гарри может думать — это Сириус, запертый в темном доме на площади Гриммо. Мысли о крестном вытесняют даже мысли о квиддиче, учебе, Волдеморте и Драко Малфое, который явно что-то задумал. Гарри пытается представить себе, что чувствует последний из Блэков — один, в фамильном доме, где его ненавидят даже картины, живущий от собрания до собрания. Гарри не понимает, как не замечал раньше, насколько Сириусу одиноко. Оттого он и прикладывается к бутылке.       — Сопьётся же... — тихо бурчит Поттер, глядя пустым взглядом в открытый учебник по трансфигурации.       — Что? — тут же переспрашивает сидящая рядом Гермиона, скатывая в трубочку свой огромный пергамент по нумерологии.       — Сириус, — нехотя отвечает Гарри, не способный противиться её взгляду, — Сопьётся он там один, на Гриммо-то...       Гермиона задумчиво прикусывает кончик своего пера. Рон тоже отвлекается от своей домашней работы, и, подперев рукой щеку, вздыхает:       — Мне его жалко, — Гарри кивает, — Он постоянно такой подавленный. Чем он там вообще занимается, когда один остаётся?       — Топит горе в огневиски, — вздыхает Грейнджер.       — Ну нельзя же целыми днями пить, — изумляется Рон.       — Можно, — грустно отвечает Гермиона, — У меня дядя так спился. Жена умерла, с работы выперли. Раз выпил, два, три, и вот уже клиника...       — Жуть какая, — ёжится Рон, а в голове Гарри образовывается вакуум.       Друзья замолкают. Гермиона стучит пальцами по столу, продолжая покусывать своё перо. Внезапно она достаёт кусок пергамента и подвигает его к Гарри:       — Напиши Ремусу, — предлагает она.       — Что? — задумавшийся Гарри еле-еле выныривает из водоворота своих мыслей.       — Ремусу напиши, — повторяет Грейнджер, — Он же его лучший друг, друг детства, Сириус его... — Гермиона внезапно запинается, чуть краснеет, но потом продолжает, — ...всегда будет рад видеть.       И Гарри и Рон подозрительно оглядывают подругу, не понимая причину её порозовевших щёк, но решают промолчать. По крайней мере Рон решает. Гарри же не может больше выносить эти тайны Мадридского двора и, притянув к себе пергамент и начав писать, тихо спрашивает:       — А что за тайна у вас?       — Что? — не понимает Гермиона, внимательно следя за тем, что Гарри пишет.       — Ну, тайна, — поясняет Гарри, — Между вами тремя явно какая-то тайна. Вы постоянно переглядываетесь.       — Кто "мы"? — хмурится Гермиона. Рон тоже прислушивается, хотя делает вид, что крайне заинтересован тем, как расставлены книги на библиотечной полке напротив него.       — Ты, Ремус и Сириус, — Гарри уже начинает раздражаться, потому что он явно видит, что Гермиона знает больше чем он. Так, конечно, бывает очень часто, но это не бесит так сильно, когда подруга знает больше, к примеру, по Зельеварению, а не когда это касается его крестного.       — О чем ты? — Гермиона снова краснеет.       — Что за черт, Миона! — тут уже даже Рон, обычно не особо внимательный к деталям, замечает, что что-то тут нечисто.       — Мерлин, да о чем вы?!       — Сириус и Ремус странно переглядываются, ты странно переглядываешься с ними, странно смотришь на Тонкс и вообще ведёшь себя странно! А сейчас краснеешь, — Гарри откладывает незаконченное письмо и внимательно смотрит на подругу.       — О Мерлин, — Грейнджер вздыхает и кладёт голову на руки, — Почему вы не можете быть такими проницательными на уроках?       — Гермиона, — настойчиво зовёт её Гарри, — Что происходит?       — Ладно! — восклицает девушка, да так громко, что из-за своей стойки высовывается изумленная таким поведением своей любимицы Мадам Пинс, — Это только предположение, — уже тише продолжает Грейнджер, заламывая пальцы, — Довольно глупое, на мой взгляд, но вполне вероятное...       — Мерлиновы подштанники, не тяни, — гундосит Рон.       — Ладно, хорошо, мне кажется, что Ремус нравится Сириусу.       Гарри и Рон озадачено переглядываются.       — Ну, он всем нравится, — осторожно замечает Уизли, — Ремус крутой. И он не был бы лучшим другом Сириуса если бы...       — Я говорю о другом, — Гермиона нервно оглядывается, — Мне кажется, между ними что-то есть!       Парни снова переглядываются и в один голос переспрашивают:       — Что-то?       — Господи, мальчики, ну что с вами не так? — обречённо возводит очи горе девушка и припечатывает: — Чувства!       — Какие чувства? — продолжает откровенно тупить Гарри, да и Рон, чего греха таить, тоже не въезжает в ситуацию.       — Романтические!       Парни поражённо замолкают.       — Романтические чувства?       — Ага.       — Между Сириусом и Ремусом?       — Да.       — Романтические?       — Гарри, ты что, глупый? — Гермиона раздраженно вздыхает, — Мне кажется, что Сириус влюблён в Ремуса, а Ремусу нравится Сириус!       — Но Ремус же влюблён в Тонкс? — осторожно переспрашивает поражённый Рон.       — Это Тонкс влюблена в Ремуса, — устало поясняет Гермиона.       — То есть ты предлагаешь мне написать Ремусу, чтобы он пришёл и развлёк Сириуса?       Рон вдруг глупо хихикает, но под горящим взглядом Гермионы резко замолкает.       — Я предлагаю тебе написать Ремусу, что Сириусу плохо одному на Гриммо, — Гермиона убирает свои вещи в сумку и грозно смотрит на друзей, — А чем они там будут заниматься вместе — не нашего ума дело!       Грейнджер уходит, а Рон начинает тихо хихикать, в то время как все поражённый Гарри смотрит на недописанное письмо бывшему профессору пустым взглядом.       Ремус Люпин устало откидывается на спинку стула в очередном мотеле и потягивается. Скоро полнолуние, кости постоянно ноют, а голова раскалывается буквально каждый день. Все, чего ему сейчас хочется — завалиться на кровать и спать.       Мужчина встал, широко зевнул и направился в душ. Не успел он дойти до обшарпанной двери, как услышал характерный стук в окно — прилетела сова. Молясь Мерлину, Моргане и всем известным богам о том, чтобы это был не Дамблдор с очередным заданием от Ордена, Ремус поплёлся к окну. К счастью, это была Хэдвиг, сова Гарри, белая и нахохлившаяся. Ремус открепил письмо от ее лапки и нежно погладил ее по голове. Сова нахохлилась ещё больше, требовательно глядя на Люпина.       — Ох, ладно, попрошайка, — засмеялся устало мужчина и достал из своей дорожной сумки коробку с совиным печеньем. Хэдвиг тут же оживилась и бочком придвинулась ближе к человеку.       Накормив сову лакомством и поставив ей маленькое блюдечко с водой, Ремус распечатал письмо Гарри.       "Привет, Лунатик!        Не знаю, как бы правильно это обьяснить, но не мог бы ты иногда навещать Бродягу Там? Он чувствует себя очень одиноко, я волнуюсь о нем, потому что он все чаще прикладывается к бутылке. Было бы хорошо, если бы был кто-то, кто мог бы навещать его иногда. Я, как ты понимаешь, не могу приходить к нему, а у тебя наверняка иногда бывает такая возможность. Тем более, что тебя он всегда будет рад видеть.       Гарри       P.S. Гермиона сказала мне кое-что очень странное недавно"       Ремус нахмурился. Он знал, что у Сириуса есть склонность к тому, чтобы топить свои проблемы в алкоголе, но не подозревал, что они настолько серьёзны, что даже Гарри заметил это. А если учитывать то, что Гарри вообще не был особо внимательным к тому, что происходит вокруг него...       С грустью взглянув на кровать, Ремус поднялся со стула и подошёл к своей сумке, быстро закинул в неё свои вещи и выпустил пригревшуюся уже было Хэдвиг в окно.       Окинув комнату взглядом, он кивнул и шагнул в камин, тихо, но чётко проговаривая адрес "Площадь Гриммо, 12".       Сириус потерял счёт выпитому за эти две недели алкоголю. Бутылки были, кажется, даже на чердаке, где жил Клювокрыл. Так ужасно он чувствовал себя, пожалуй, только в Азкабане. Единственными собеседниками в этом жутком доме, где он вырос, были лишь вечно брюзжащий Кричер да матушка, осыпавшая проклятиями его и всех, кто ему дорог. От полнейшего отчаяния Блэка спасли лишь мысли о крестнике. Гарри был единственным, ради чего Сириус жил.       Раньше, когда он только сбежал из тюрьмы, он мог надеяться на то, что Ремус, которого он так глупо и безнадёжно любил все эти годы, сможет простить, понять его и наконец-то принять его чувства. Вот только Ремус провожал щенячьим взглядом совсем не его, Сириуса, а его потрясающую, неуклюжую кузину Тонкс, которая, кажется, тоже была влюблена в его старого друга по уши. И Блэк мог бы ненавидеть её за это, вот только не получалось. Ведь невозможно не любить Ремуса, он знал это по себе. И, если честно, если Ремус действительно любит ее, Сириус знает, что не будет бороться. Просто уступит. Да, возможно так поступают только слабаки, но он не хочет портить жизнь людям, которые ему дороги, только потому, что у него есть эти больные чувства к человеку, который считает его лишь другом.       Сириус подкурил от палочки и сделал ещё один глоток огневиски.       В камине вдруг вспыхнуло пламя, Сириус уронил сигарету на свою футболку и попытался впопыхах найти палочку. Как оказалось, в этом не было необходимости: из камина шагнул Ремус со своей извечной дорожной сумкой. Сириус вспомнил, что не мылся уже неделю и попытался пригладить спутанные волосы.       — Привет, Лунатик, — нервно улыбнулся он, всё ещё пытаясь сделать что-то со своими волосами одной рукой и поправляя прожженную футболку другой.       — Привет, — ответил Люпин, придирчиво оглядывая комнату, тут же подмечая пустые бутылки и дырку от сигареты на животе друга.       — Орден? — нервно спросил Сириус, замечая, что Ремус выглядит уставшим.       — Нет, — Ремус улыбается и достаёт из кармана письмо, — Гарри.       — Что с ним? — все внутри Блэка сжимается от страха за крестника, которого он поклялся себе защищать любой ценой.       — С ним все в порядке, — спешит успокоить Ремус, — Он волнуется о тебе. И я, если честно, тоже.       — А что со мной? — не понимает Сириус, стараясь припомнить, не было ли в его письмах чего-то, что могло заставить Гарри начать беспокоиться. Ремус скептично приподнимает бровь.       — Чем ты сегодня занимался? — голосом заботливой мамочки интересуется Люпин.       — Эмм... — Блэк спешно пытается припомнить, занимался ли он сегодня чем-нибудь, кроме опустошения бара.       — Хватит пить, Сири, — устало произносит Ремус и подходит к другу, — Ты выглядишь как алкоголик.       — О, да ладно, — Сириус, смеясь, отмахивается от потянувшейся к его волосам руки, — Я не так уж и много пью.       — Правда? — хмыкает Ремус и заклинанием призывает к себе все пустые бутылки, которые завалялись в комнате. Собирается их вполне достаточно, чтобы понять, что человек, живущий здесь, употребляет на завтрак, обед и ужин.       Сириус сначала слегка смущается, но потом в нем внезапно вспыхивает злость.       — А что мне ещё делать, Рем? — кричит он, хватая одну из бутылок и разбивая ее об пол, — Я, блять, ненавижу этот дом! Я ненавижу все, что с ним связано, я ненавижу гребанного Кричера, мамашу свою, вечно орущую, тоже ненавижу! Ненавижу каждый сраный портрет, смотрящий на меня с таким отвращением, что хочется заавадиться! — Ремус вздрагивает, когда горящие глаза его друга обращаются к нему, — Я бы заавадился, блять, клянусь, заавадился бы к Мордредовой матери, но на кого я тогда оставлю Гарри? — Сириус устало валится в старое кресло и тихо вздыхает, — У меня никого нет, Реми... Никого.       Люпин мягко садится на колени перед креслом и сжимает подлокотники своими руками. Его исполосованное шрамами лицо выглядит таким до боли знакомым, сожалеющим и... Мерлин, блять, любимым, таким чертовки любимым, что Сириусу хочется целовать каждый сантиметр этого лица, зарыться пальцами в тронутые ранней сединой волосы и просто быть рядом. Всегда.       Вместо этого Блэк закрывает своё собственное лицо руками и мотает головой.       — Сири...       Сириус начинает мотать головой ещё сильнее.       — Прекрати меня жалеть!       — Я не жалею тебя, Сири, — Ремус мягко отводит его руки от лица и обхватывает своими, тёплыми, — Я буду с тобой. Я не могу быть с тобой всегда, но я могу приходить как только у меня появится время. Я обещаю. Любая свободная минутка — и я у тебя.       Блэк хочет помотать головой снова, но его лицо тепло сжимают мозолистые ладони и он просто не хочет прекращать этот контакт.       — Не надо жалеть меня, Реми, — повторяет он тихо.       — Я не жалею, Сири, — грустно улыбается Ремус, — Я ужасно скучаю по тебе. Волнуюсь за тебя. Я просто... Мерлин, Сири, если бы ты только сказал, я бы давно это сделал. Пришёл бы к тебе.       Сириус закрывает глаза и кивает.       — Я знаю, Реми, — грустно улыбается он, — Ты всегда будешь здесь для меня, да?       — Всегда, — Ремус нежно гладит пальцами лицо друга.       Они сидят пару минут в тишине пока Ремус резонно не замечет:       — От тебя ужасно воняет.       — Очень романтично, — фыркает Сириус, — Это запах мужчины!       — Если это — запах мужчины, то я не хочу быть мужчиной, — смеётся Люпин.       Сириус думает, что если бы Ремус был девчонкой, все было бы проще.       Ремус думает, что будет глупо, если он поцелует друга прямо сейчас.       — Иди помойся, — предлагает Люпин, вставая с коленей.       — Потрёшь мне спинку? — игриво улыбается Сириус, не имея в виду ничего кроме шутки.       — Только позови, — с самым серьёзным лицом, какое у него только может быть, отвечает Ремус.       Они смотрят друг на друга несколько секунд и Сириус хмыкает.       — Я же позову.       — Позови, — с вызовом в голосе отвечает оборотень.       — Отлично, — Сириус уходит, но через несколько секунд раздаётся его крик, — Потри мне спинку!       Ремус улыбается. В то же время, в гриффиндорской спальне мальчиков       — Рон, как много ты знаешь о геях?       — Что за черт, Гарри?       — Я думал о Сириусе и Ремусе...       — Просто спи, чувак. Просто спи.