“Провожаемый пеплом, он молча шел по горящему мосту”.
__________________________________________________
Госпиталь Шривпорта, наши дни Трубка нещадно жгла носоглотку Вилле, слух едва справлялся с обилием противных звуков, издаваемых многочисленной медицинской техникой. Теперь он был почти что рад отсутствию глаз - белоснежные стены палат были неприятны ему с детства. Ощущение, будто вены вот-вот лопнут от подключенных капельниц. Привыкшего к постоянному чувству голода кормили насильно, пичкая его жизненно важными нутриентами. Врачебные обходы несколько раз на день, опостылевшая “утка” и извечные попытки хоть как-то облегчить его существование казались подлиным издевательством. Кому мог помешать исхудавший полутруп, лежавший в куче мусора? Какого черта люди вспоминают о сострадании и гуманности только ради собственного самоутверждения? Они ведь даже не знают его. Вероятно, он занимает место страдальца, которому действительно нужна помощь. Пустые глазницы вперились в потолок, скулы сводило от натянутой внушением улыбки, а уздечка все никак не могла привыкнуть к утрате языка. Более не принадлежащий ему разум пестрил калейдоскопом воспоминаний из последнего сновидения. Всего несколько капель тысячелетней крови делали его счастливым, волновали и тут же стирали в порошок. Совсем недавно он восседал на коленях Эрика, который бережно пропускал пальцы сквозь его темные вьющиеся локоны. Холодные, но такие мягкие губы вампира дарили глубокие, сладкие поцелуи. Руки крепко сжимали в объятиях, пока клыки медленно разрывали тонкую кожу на шее. Горячее дыхание опаляло мочку уха, шепот дурманил. “Vad gör du med mig, min kära?” ("что ты делаешь со мной, дорогая", швед.) - бархатный голос заставлял ничтожного человека верить в собственную значимость. То же самое ему хотелось спросить в ответ - что Он с ним делает? Вилле все еще чувствовал Его над собой, совсем как в ту ночь, когда через боль и отчаяние вслепую полз за ним на выход, на выброс. Когда его Ангел просто привел его туда, где и нашел однажды - в темный переулок, полный мусора и гнили. А потом исчез, оставив после себя лишь дуновение прохладного ветра. Что он с ним делает? Эти сновидения были слишком реальными и жестокими даже для привыкшего к боли и унижениям, ведь именно в этих снах он осознал, как сильно ему нравится быть нужным. Быть желанным в этих глазах - это круче любых пыток и истязаний. Никто и никогда не пожирал его взглядом так, как это делал Нортман. Ни одни руки не сжимали так сильно. Ни в одном поцелуе не было столько первобытного голода. “Jag skall inte ge dig någon” ("я никому тебя не отдам", швед.). Как забыть эти слова? Рука отчаянно теребит болезненное возбуждение. Слезы, которым вроде бы неоткуда течь, издевательски текут по впалым щекам. Эрик заставляет его верить в обман, жить в нем и испытывать от этого удовольствие - и у него это получается. Стены палаты сотряслись от животного воя. *** Изенгард, Швеция, 950 год - Вижу, небо манит тебя, Дитя? Не рано ли? - Годрик с интересом глядел на Эрика, засмотревшегося на сияющее Северное полотно ночи. Он был слишком задумчив для полувекового вампира. Длинные светлые волосы Северянина были перепачканы кровью после недавнего кровопролития, но лицо было чистым. Годрик так и не решил, почему обратил именно его - из-за невиданной ранее храбрости или мужественной красоты? - Отец, не ты ли говорил, что звезды не дают нам выбора? - и память у него была отменная. Ему предстоит долгая жизнь. Годрик разместился рядом с ним на прибрежном песке. Он понял, что так привлекло внимание викинга. - Это Антарес. Звезда, которой принадлежит небосклон. Она недосягаема для остальных светил, дарует мудрость и силу, - рука Годрика мягко убрала прядь волос с лица Эрика, дабы лучше видеть его широко распахнутые глаза, - почитай ее, Сын. Она дает жизнь мертвецам. - Я смотрю на нашего Создателя? - Можно сказать и так. Антарес не делится энергией с недостойными, - Годрик сам не заметил, как засмотрелся на холодный свет небесного владыки, - я стал воином, будучи совсем ребенком, защищая свою семью от варварских племен. А в тебе живет настоящий викинг - я видел это в тот самый день. Именно Антарес привел меня к твоему смертному одру. Он выбрал тебя для меня. Эрик был удивлен - почему он узнает это лишь спустя столько лет со дня перерождения? Вампир мог видеть едва заметную улыбку на лице Годрика. - Антарес вечен? Как Один для людей? - этот вопрос Эрика медленно стер улыбку с бледного лица. - Отец, Брат, Сын. Ничто не вечно, ни на небосводе, ни под ним. Даже у нашего Создателя есть начало и будет свой конец. Как и у Бога смертных викингов. - Кем был создан Антарес? - любопытство было хорошим качеством для вампира. Эрик это прекрасно понимал. - Нам не дано такое знание, Дитя, - Годрик зачерпнул песок в ладонь, сжав ее в кулак, - известно лишь, что падение его ознаменует конец для всего, что его окружает. - Но звезды не падают. Они гаснут, - Эрик наблюдал, как Годрик медленно ослабляет кулак, позволяя песку тонкой нитью сыпаться на берег. - Антарес не просто погаснет. Перед гибелью своей он станет ярче в стократ. Будет прекрасен снаружи и смертоносен изнутри. Начнет медленно выжигать все на своем пути, каменея и покрываясь черным туманом. А потом он просто взорвется, - Годрик метнул песок в воздух, - и унесет за собой все, что создал. Небо сохранит картину его смерти на миллионы лет. *** Собрание Магистрата, Шривпорт, наши дни - На этом можно закончить. Благодарю за внимание и сотрудничество. Свободны все, кроме Шерифа 5 Округа, - Магистр наслаждался своей должностью неприкосновенного надзирателя, - прошу меня дождаться, с Вами у нас особый разговор. Покидавшие холл чиновники с опаской поглядывали на Северянина, чье поведение становилось общественно опасным. А он лишь улыбался. Эрик никогда не скрывал своей антипатии к представителям власти. Нелюбовь к чинам и знати передалась с воспитанием Годрика, твердившего, что власть - умение, которое нужно заслужить. Если ранее Нортман позволял себе лишь некоторые вольности при беседе с Магистром, то сейчас ему было просто плевать на любые последствия собственных действий. За более чем 1000 лет на этой земле ему довелось испытать широкую гамму эмоций. Равнодушие, злость, негодование, неверие, покорность, нетерпение, ревность и даже любовь. Именно последняя из эмоций была для него главным двигателем. Он умел любить - защита тех, кто ему дорог, незаметно стала главной причиной существования. Любовь научила его заботиться, быть преданным, честным, основательным. Она же и отняла у него веру во все, что имело значение. Нортман был известен непомерным самоконтролем, но просчитался. Он возвел вокруг себя прочную стену, позволяющую выживать из века в век, но никак не ждал предательства от самых приближенных. Решение Годрика встретить рассвет оглушило его, но не повалило на землю. Эрик отпустил его, попросту не имея выбора. Утрата Создателя выжала из него максимум, однако вампир не сметал все на своем пути и не вымещал горечь потери на подчиненных. Он отдался во власть слабости, позволяя себе плакать в объятиях единственного приближенного смертного - Кристофера. Тогда вампир ничуть не жалел об этом, найдя в теплых руках и искренне обеспокоенных глазах парня толику умиротворения. Потеряв наставника, Нортману нужно было занять его место. Памела была прекрасным Дитя, однако давно заслужила независимость в его глазах. Он должен был ее отпустить, освободив от кровных уз и подчинения. Но перед этим Эрик допустил главную ошибку за всю свою долгую жизнь - он увидел спасение и будущее в человеке. Отказ Кристофера стать членом его Семьи стал точкой обратного отсчета. Когда Эрик успел заразиться наивностью? Какое именно из поучений Годрика не было им усвоено до конца? “Ты можешь доверять, но надежд на других не возлагай”, - неужели его Отец выразился неясно? Нортман, Бог Вампиров Севера, признался в любви человеку и ждал этого в ответ. Эрик принял желание за нужду, привязанность - за любовь. Кровь Кристофера все еще ощущалась на руках, глаза продолжают видеть застывший ужас на прекрасном лице предателя. Он не хотел его убивать, но и не мог позволить уйти. Кто-то боится быть выставленным, а кто-то - оставленным. Оторвав голову несостоявшемуся Дитя, Эрик вкусил новую для себя эмоцию - кровавое безумие. Он осознал, что гораздо проще доставлять боль другим, чем пытаться побороть собственную. Памела не решалась заговорить с ним на данную тему - ей оставалось лишь наблюдать за мучительно медленной деградацией Создателя. Эрик был для нее примером во всем, ее личным Господом и другом. Теперь же он даже не отдавал ей приказов, игнорируя любые вопросы, полные беспокойства. - Благодарю за ожидание, Мистер Нортман, - возвращение Магистра было неожиданным, - полагаю, тема данного разговора Вам известна? - Дайте угадаю… Люди больше не чувствуют себя в безопасности в моем заведении. Верно? - Более чем. - Никто не тащит их за шиворот в мой клуб. Что еще? - Эрик откровенно скучал. - Скажу прямо, на торговлю нашей ценной кровью я мог прикрыть глаза… Отчасти. Сейчас же ситуация мне не совсем ясна, - Магистр поднялся из-за стола, медленно прохаживаясь вокруг него, - есть что-то, о чем я должен знать? Громкий, полный холода смех Эрика нарушил секундную тишину. Магистр был предупрежден не раз, что этот зверь позабыл о самоконтроле, но отступать не собирался. - Ты льстишь себе, уважаемый. Знаешь ровно столько, сколько угодно мне. Так было всегда, есть и будет. - Тон, Нортман, тон. В твоем сраном клубе пропадают люди. “Тыкать” будешь своим дрыщавым мальчикам, меня же принято уважать. Мне ничего не стоит доложить обстановку Королеве, мальчик мой, - Магистр подошел к Нортману, наклонившись к его уху, - рад только, что Годрик не увидит, как она носит твои яйца вместо ожерелья. Слова, которые должны были задеть, не вызвали на лице Эрика никакой реакции. Лениво встретившись взглядом с нависшим над ним Магистром, он выплюнул ему в лицо. - Нахуй тебя. Нахуй Королеву. Нахуй Годрика, - Магистр думал, что ослышался. Эрик издавна считался примером преданности Создателю. - Выродок, да где ты потерял свою совесть? 500-летний вампир забыл, как нужно беседовать с теми, кто вдвое старше. Удар с кулака наотмашь с хрустом снес пол головы надзирателя. Эрик устало нахмурился. - Что такое совесть? *** Госпиталь Шривпорта, наши дни - Не могу решить, что мне нравится больше, как ты кричишь или пытаешься это делать, - огромная ладонь Эрика зажимала рот Вилле, пока вампир вбивался в него глубоко и мощно, прижав его к кровати массивным телом - ну же, открой глазки. Он был способен на невозможное ради своего Ангела - даже видеть пустыми глазницами. Ладонь, заглушающая громкие стоны, полный похоти голос Эрика, его член, буквально разрывающий его изнутри - все это было слишком. - Ты же этого хотел, да? Знаю, что хотел... Ладонь переместилась на горло, крепко его сжав. Рот был буквально атакован прохладными, требовательными губами вампира. Охнув от неожиданности, Вилле предоставил Эрику полный доступ - язык будто хотел заткнуть ему глотку, клыки жестко терзали бледные губы парня. Вилле хотел выть от досады - отсутствие языка напоминало о тотальной беспомощности и невозможности ответить на поцелуй. Толчки тем временем становились все сильнее. Еще никогда вкус собственной крови не казался столь сладким. - Я постараюсь не сломать тебя, солнышко. Голова кружилась от такой близости, дыхание сперло. С очередным толчком Вилле обвил талию вампира ногами, прижимаясь к крепкому телу изо всех сил. Единственной рукой он гладил широкую спину Эрика, продолжая надсадно кричать. Уперевшись обеими руками в кровать, Нортман просто перестал контролировать интенсивность фрикций - он словно хотел похоронить себя в этом измученном человеке. - Как же хорошо… Как же, блядь, хорошо… - Эрик с рыком излился в недра взмокшего, обмякшего тела. Сквозь собственные крики Вилле мог слышать стоны блаженства, о которых так давно мечтал. Устроившись на ложе рядом с Вилле, Эрик подобрал его к своей груди. Находясь в этих объятиях, парень ощущал себя в лапах сытой кошки: они большие и мягкие, но из них не выбраться. Ледяной взор вампира был задумчив. - Я нахожу тебя весьма забавным, милейший. С тобой легко, - Вилле уже начинал привыкать к этой огромной ладони в волосах, - ты готов ради меня на все. Даже приказы излишни. Нортману нравилось, как тонкая, уже практически прозрачная кожа человека покрывалась мурашками. Он наклонился к его уху с горячим шепотом: - Тебе нравится твоя улыбка? Словно по щелчку пальцев тепло его дыхания исчезло. Крепкая грудь сменилась жестким больничным лежбищем. Вилле подскочил на кровати, по привычке пытаясь разглядеть хоть что-то в темноте. Конечно, он не мог ничего видеть. Всего лишь очередной сон - его извечное проклятие. - Так плохо без меня, красавица? Нет, он все еще спит. Не поддаваться этому голосу. Не верить в обман, больше не верить. - Если я всего лишь видение, почему ты так боишься? Не нужно бояться. - голос был повсюду. Над ухом, в голове, под кожей. Что-то заставляло парня сползти с кровати, наплевав на невыносимую боль в спине. Жестко ударившись о холодный кафель всем телом, Вилле почувствовал Его прямо над собой. Отчаяние захлестнуло: он бился головой об пол. Лучше лишить себя остатков разума, раз уж не суждено сдохнуть. - Тш-ш-ш, что же ты… что же ты… - прикосновение руки к затылку ошпарило его подобно крутому кипятку, - не сходи с ума. Ты мне очень нужен. Ладонь продолжала мягко гладить его по волосам. Вилле мог лишь тихо плакать, погружаясь в полное безумие. - Выпусти это. Я хочу, чтобы ты очистился, ради меня, - возникло острое желание вызвать рвоту. Дрожащие пальцы медленно проникали в рот, доходя до самой глотки, - глубже, милая, глубже. Чтобы было чисто. Кровавая рвота и слизь сопровождались дичайшим кашлем и судорогой по всему телу. Он очищал себя, но становилось только хуже. Рука резко сжала его волосы, впечатав лицом в тошнотворную массу. - Видишь? В людях нет ничего, кроме грязи, - резкий пинок в живот заставил Вилле отлететь в другой конец палаты, - ни-че-го. Прибежавшая на грохот медсестра застала привычную картину: парень снова лежал на полу, размазав по нему рвотные массы. Конечно же, очередное ночное представление. Ему самое место в дурдоме, с мягкими стенами и терпеливыми санитарами. Там, где всех мучают “голоса” и “приказы”. А сейчас нужно его отмыть, переодеть и снова накормить через силу. Такова их работа. *** “Фангтазия”, Шривпорт, наши дни - Да что блядь на тебя нашло? Ты совсем ебанулся?! - Памеле было как никогда плевать на то, каким тоном она обращается к Создателю, - ты хоть понимаешь, что натворил? За убийство Магистра... Чертов придурок, тебя же заставят… - Встретить Настоящую Смерть? Ага, - Эрик просто обошел ее, на ходу снимая c себя перепачканную кровью рубашку. Впервые за век существования Памела была в растерянности. Она видела Отца всяким и помнила, насколько он страшен в гневе. Но невозможно было смириться с тем, что теперь одно его присутствие вызывает лишь боязнь - за них обоих. Нортман был ее спасителем, надежной каменной стеной и учителем. Терпел ее капризы и выходки, наказывал по делу и мог успокоить одной лишь улыбкой. - Ты же ненавидишь самоубийц. Всегда говорил, как важно выживать, назло всему, Эрик, - она вмиг оказалась подле него, крепко взяв его за подбородок, - прожуй и выплюнь ты этого говнюка… Выброси ты его из башки, мать твою! Он смотрел ей в глаза и улыбался. Почти что любя. Памела не видела в его взгляде ни тени боли или сожаления. - Не волнуйся, дорогая. Здесь, - он постучал пальцем по виску, - абсолютно чисто. Руки Памелы опустились. Всего несколько слов сказали слишком многое. Он давно “прожевал и выплюнул” все - предательство Кристофера, гибель Годрика и даже саму Памелу. А теперь медленно и с упоением жрет себя самого. - За мной придут уже скоро. Сразу после следующего захода Солнца. Но не найдут. У тебя час, чтобы собрать все нужное. Скройся с глаз моих. - Сколько раз можно повторять? - она снова преграждала ему путь, - я не могу тебя оставить. Терпение Эрика лопнуло подобно мыльному пузырю. Он сделал то, что могло иметь место лишь сотню лет назад, когда Памела была глупым, непослушным Дитя. Ударив ее по лицу, Нортман окончательно осознал, что все делает правильно. Лишь на долю секунды пожелав смерти своему Дитя, он потерял тягу к жизни навечно. Когда от дома остались лишь полуразрушенные стены, его нужно сравнять с землей. - У тебя никто не спрашивает. Убирайся. Лежа на полу, Памела не могла поверить в происходящее. Если ему плевать на нее, почему не убил? Почему не освободил от кровных уз? Возвышаясь над ней в темной комнате, он казался как никогда прекрасным и мертвым. Он хотел двинуться, но Памела в отчаянии схватила его за ногу, прижимаясь лицом к его колену. - Умоляю тебя… Ты не можешь так… Нельзя! - кровавые слезы пачкали его темные брюки, острые алые ногти впивались в кожу сквозь ткань, - ты же Шериф… Ебаный нахуй, они могут заковать тебя на 5 лет в серебро, заставят иссохнуть, но никто тебя не убьет! Ты же мать твою Северянин!.. Не уходи. Послышался усталый вздох. “Я не учил тебя стоять на коленях. Поднимись”. Вампирша рыдала вслух, прекрасно зная, что будет дальше. Резкий рывок за волосы решил все за нее - Эрик впечатал ее в стену, крепко схватив за горло. Вглядываясь в заплаканные глаза, он говорил почти что шепотом. - Памела Суинфорд де Бофорт. Как твой Создатель я приказываю тебе забрать все ценное и освободить клуб сразу после этого разговора. Ты покинешь Шривпорт до рассвета и не скажешь никому, куда направляешься. Даже мне. Памела не могла ни плакать, ни возражать. Воля Создателя сковала ее по рукам и ногам. Только разум отказывался верить, что настал конец всего. - Ты никогда не вернешься в Штат Луизиана и поручишь Чао выставить клуб на продажу в ближайшее время, - его губы коснулись ее лба и задержались непривычно долго, - хотя бы ты не подведи меня. Приказ был больше похож на приговор, вступающий в силу незамедлительно. Памела постоянно оборачивалась, покидая просторный кабинет в последний раз. Эрик надел чистый черный свитер, пригладил волосы ладонью. Как будто все еще будет, как прежде.Она запомнит Его любящим, но далеким.
*** Фангтазия, час спустя Находиться в пустом баре было крайне непривычно. Эрик нисколько не жалел о том, что не слышит ничего - ни визгов Джинджер, ни указаний Памелы, ни шума от посетителей. Дитя исполнила его последний приказ, едва справляясь с невыносимой болью в груди - он мог чувствовать ее страдания через связь. Так и не сумел вырастить из нее эгоистичную холодную суку. Восседая на троне, он вспоминал тот день, когда впервые на нем устроился. Памела редко делала ему подарки - он их не любил. Но именно этот преподнесенный ею пьедестал стал ответом на многие вопросы. Все людские пороки лежали как на ладони, а полные восхищения глаза смертных видели в нем Бога. Они надеялись, что до Господа можно дотянуться, подползти к нему в ноги и заслужить благословение. Мимолетный взгляд на пустую сцену вызвал внезапную вспышку гнева. Череп Кристофера давно покоится в кабинете, но глаза упорно видят его живого, красивого и желанного. В голове все еще звучит этот сладкий голос - только он мог его успокоить. Только его тонкие руки могли гладить зверя против шерсти, заставляя его блаженно мурчать. И только эти уста могли так бессовестно лгать ему. Он нервно усмехнулся: прожить больше штуки, чтобы сдохнуть из-за неразделенной любви? Вовсе нет. Ему просто все надоело, ложь в том числе. Он успел побывать в сотнях сражений и выйти из них победителем. Ему довелось наблюдать величайшие эпохи в истории. Эрик доказал сам себе, что может быть достойным Создателем. Но ничто из этого не принесло ему и капли счастья. Хотел ли он быть счастливым? Только себе он мог признаться, что очень хотел. Счастье словно само пришло в его руки, а потом предательски просочилось сквозь пальцы. Из мыслей его выудил шорох, доносившийся из-за барной стойки - Памела никогда не научится исполнительности. Заглянув за стойку, Эрик довольно улыбнулся: оплошность его Дитя была очень даже кстати. Прикованный к ножке стола, на полу содрогалась местная собачонка Джеред. Страх в огромных глазах и попытка скрыться от голодного взора делали свое дело - вампира начала накрывать неконтролируемая волна похоти и жажда разрушения. Он очень давно не ел. - Ну и ну… Кажется, за ценную вещь Хозяйка тебя не держит, - он рывком оторвал ошейник от стойки, волоча Джереда за собой, - считай это прогулкой, дружок. Нортман радовался как ребенок, таская это тщедушное тело по грязному полу. Он сорвал с него намордник, чтобы видеть, как Джеред прикусывает губы от боли. Это лицо было слишком знакомым: большие глаза, тонкие губы, острый носик… В безумном взоре вампира загорелся азарт. Усевшись на троне, он приманил собачонку жестом, после чего выставил перед ней огромную ладонь. “Подашь лапу новому Хозяину?” Едва коснувшись рукой холодных пальцев вампира, Джеред взвыл от кошмарной, пронизывающей тело боли. Эрик просто оторвал ему большой палец, запустив его в самый дальний угол зала. Джеред захлебывался в собственных слезах, тихо поскуливая. Он еще не знал, что ему предстоит лишиться каждого пальца по очереди, после чего приносить их Хозяину в зубах. Потеря крови стремительно высасывала силы из парня - вскоре он рухнул в ноги Эрика, тяжело дыша. “И это все?” Вампир пнул его ногой, но никакой реакции не последовало. Нортман ненавидел, когда его вынуждали вставать. Жажда крови накрыла с головой. Поднявшись с трона, он крепко схватил парня обеими руками, после чего начал откровенно его жрать. Укусы сыпались на тощее тело, раздирали тонкую кожу в клочья. Хриплые крики Джереда сливались с животным рычанием, издаваемым изголодавшимся монстром. Эрик понимал, что держит в руках свой последний ужин. Вот он - тот самый вкус крови, который питал его столетиями. Вот они - приятные слуху крики безысходности и ужаса. “Не надо… пожалуйста…” Едва уловимое бормотание нельзя было назвать даже шепотом, но эти слова не ускользнут от слуха вампира никогда. Те самые последние слова, которые он слышал от своего Драгоценного человека. Кристофер так не хотел погибать от его рук, но также не желал разделить с ним вечность. "Предатель… Ебаная смертная тварь". Раскаленная добела ярость охватила разум Северянина. Он с грохотом бросил безвольное тело на пол, после чего отпинал его к самой стене. Джеред не кричал - за него кричало его же тело. Кости ломались одна за другой. Бесконечный град ударов был совершенно бесконтрольным и неприцельным. Остроносые туфли Эрика забивали окровавленное тело до совершенно обмякшего состояния. Уперевшись обеими руками в стену, он колотил его с размаху, начиняя эту полудохлую тушу всем, что не может сказать. Кровавые ручейки медленно текли из его свирепых глаз, пробуждая в нем еще большую злость. Он не умеет и уже никогда не сможет выразить свою боль иначе. Удары прекратились. Сердце Джереда почти затихло, отбивая прощальные ритмы. Но Эрику было мало - он скоро вспыхнет, осталось совсем недолго. Подняв изувеченное тело с пола, он прижал его стене. Практически невидящим взглядом Джеред наблюдал перед собой самое несчастное лицо, которое ему приходилось видеть. Он был в руках безумного монстра с ликом ребенка, потерявшего маму. Мозг играл с Эриком в жестокие игры, забрасывая его болезненными воспоминаниями. Он видел перед собой Кристофера, слышал его лживые признания и просто хотел положить этому конец. Сжав горло Джереда до предела, он резко обхватил его челюсть свободной ладонью. Медленно, но с упоением, он разрывал его плоть пальцами, сжимая челюстную кость до хруста. “Ни одна… ни одна ложь больше не выйдет из твоего поганого рта”. Челюсть была оторвана одним резким движением. *** Фангтазия, минуты до рассвета Рабочий телефон Нортмана не переставал звонить. Он прекрасно знал, что услышит на том конце провода. Его уведомят о необходимости явиться к Королеве добровольно, иначе его доставят к ней под конвоем. Это не имело никакого значения. Волновало лишь одно - так ли прекрасно Солнце, каким его описывают? Эрик давно позабыл, каково это - ощущать теплые лучи на своей коже и щуриться от ослепляющего света. Будучи человеком, он не тратил время на созерцание небесного светила, о чем потом долго жалел. Зато он прекрасно помнит, каким смиренным и спокойным был Годрик в то предсмертное утро. Его Создатель видел в Солнце спасение от скуки и новый смысл. Прожив 2000 лет, он лишь убедился в правоте людей относительно клыкастых. “Мы - монстры. Нас не должно быть”. Сейчас Эрик понимал, как скучает по своему наставнику. Все эти долгие дни, окрашенные в кровавые цвета, он попросту пытался лгать самому себе. Ему не было жаль всех тех, кто принял смерть от его рук. Эрик жалел, что в итоге пал еще ниже каждой из своих жертв. К чему привела его тысячелетняя жизнь? Из смертного, готового пасть в бою за близких и друзей, он превратился в обиженного судьбой упыря, которым движет лишь тупая жажда мести. Видимо, Антарес тоже ошибается в выборе. Развернув кресло к окну, Эрик открыл его настежь, раздвинул шторы. Усевшись, он крепко сжимал в руках отцовский меч - единственное, что хоть как-то напоминало о его сущности воина. Солнце медленно заливало светом пока еще безлюдные улицы Шривпорта. Вампир чувствовал, как его нутро сжимается и вот-вот вспыхнет, унося за собой все былое. Антарес совсем близко - нужно только лишь постучаться. - О вижу я отца своего. О вижу я и мать, и сестёр с братьями. О вижу я как наяву предков моих всех до единого. Они призывают меня. И зовут моё место занять рядом… - обжигающий свет не позволял ему дочитать молитву Северного Воина. Светило словно напоминало, что он не тот, кто падет в бою. Он не будет вознесен. Из груди доносился последний рев раненого зверя. Пальцы разжали рукоятку тяжелого меча. Тлеющее на свету тело было охвачено беспощадным огнем, согреваясь до смерти.“Просто забери меня отсюда”.
*** Госпиталь Шривпорта, в это же время Вилле подскочил на кровати прямо во сне. В груди разливалась тупая боль - словно что-то пропало и уже не найдется. Коснувшись лица, он не обнаружил уже такой привычной натянутой улыбки. Ангел больше не вернется. ____________________________ “Я на самом краю утеса. Любуюсь звездами. Прекрасная сцена. Прекрасный конец” (с) Kid Cudi “Edge of the Earth”