Love you 'til the end

I just want to be there When we're caught in the rain I just want to see you laugh not cry I just want to feel you When the night puts on its cloak I'm lost for words don't tell me All I can say I love you 'till the end…

      «Привет, Микеле.       Я знаю, что ты даже не помнишь, что злишься на меня. Но я всё равно прошу прощения.       Сейчас ты в замешательстве, потому что не понимаешь, о чём я. Но объясню.       Когда-то давно мы были вместе в одном проекте. «Моцарт. Рок-опера». Ты был блестящим Моцартом, а я был Сальери.       Всё началось очень быстро: мы должны были изменить причёски для спектакля, а у меня были знакомые девушки-парикмахеры. Кажется, Анна и Мария, хотя я могу и напутать, но это не так уж и важно. В тот день я повёз нас, но была пробка, и ты предложил добежать нам до салона, причём на перегонки. Конечно, ты выиграл, ведь мои лёгкие плохие — покури столько-то. Об этом ты мне и сказал. Но я не мог смириться с проигрышем, я пообещал себе, что обязательно обгоню тебя. Хотя и не знал зачем.       Ты был каким-то нереальным. Тот, кто вырвал меня из… Даже не знаю откуда, но ты меня выдернул, встряхнул, заставил увидеть то, что сам я не видел многие годы. Глаза открыл мне. Я смеялся рядом с тобой и ничуть не злился за то, что проиграл. Мне просто было весело. Было весело и потом, когда мы, уже с идеальными причёсками для образа, бежали обратно. И ты всё равно меня выиграл. Тогда я решил играть по-другому — взял тебя «на слабо», что ты не поцелуешь меня. Это было очень забавно. И вновь ты выиграл — поцелуй тот был лучшим, что я когда-либо испытывал, несмотря на то, что происходило в прошлом. Тогда был важен только ты. Не думал ни о ком другом.       Ты ворвался в мою жизнь стремительно и бесповоротно. А я даже не хотел этому препятствовать. Влюбился в тебя сразу же. Чего и не скрывал. А ты помнишь, что отвечал мне на это? «А я тебя не люблю, Флоран Мот». Но я всегда убирал эту ненужную частичку «не», я видел, что ты любишь, чувствовал.       Уже много лет спустя ты рассказывал мне, как впервые признался в любви: мы смотрели фильм, и я заснул. И тогда ты прошептал, что любишь меня. Но я, конечно, не услышал, по иронии судьбы.       Мы были как дети. С тобой я, вечно хмурый, пессимист с синдромом бога, оживал, мы вместе смеялись, с тобой я делал немыслимые вещи, каких не делал ранее. Я привык жить в боли и вечном самокопании, пока не появился ты. Ты всегда говорил мне, что я необыкновенный, что я удивительный. Что я потрясающий. И звал меня «Фло-Фло». Как рыбку, помнишь? И ещё запрещал мне пить кофе из-за моей «немного болезни». Из-за тебя я даже бросил курить. Пусть я закурил снова, но это не на зло, правда.       Тем летом, ещё до премьеры, мы гуляли с тобой. Пошли в парк развлечений, говоря о чём-то, но речь зашла о прошлом, к которому ты меня ревновал, хотя я, хоть убей, до сих пор не понимаю почему. Тогда я предложил тебе пожениться, чтобы все твои сомнения ушли. Такое со мной было впервые. Я даже подумать не мог о браке, не говоря уже о браке с мужчиной, но тогда ты завладел моим сердцем, мной. Ты засмеялся и сказал, что согласишься на это, когда будешь готов.       Тогда ты сам сделаешь мне предложение. Хорошо, да. Ведь ты его сделал — через полторы недели, после нашего жаркого секса прямо в коридоре моей квартиры, в которую ты переехал. Мы, как были голые, стояли у стены, прижавшись друг к другу, целовались, а я даже не заметил как и откуда ты достал маленькую бархатную коробочку и спросил, стану ли я твоим мужем.       Ответ тебе очевиден, не так ли?       По контракту нам запрещено было иметь близкие отношения, но мы убедили Дова, что мы должны, что иначе никак. Он согласился, и начались приготовления к свадьбе: мы сообщили нашим родителям, Рипальта, Джеремиа, Анжела и Пьетро приехали к нам. Только теперь я понимаю, что было очень чудно уместить семейку итальянцев в двухкомнатной квартире. Но неужели ты не помнишь, как мы спали с тобой на полу на матрасе, как хотели снова оказаться вдвоём, чтобы соседи вновь не могли уснуть? И ведь мы как-то умудрялись. Но потом твоя семья осталась в Аржантёе, давая нам полную свободу. Что могло быть лучше?       День нашей свадьбы, определённо. Она была в Провансе. Мы сняли большой дом для праздника, куда поселили всех: друзей, родственников, детей. Ты не помнишь, но сын Клэр, Нино, играл с Ниной и Лизой, нашими племянницами по моей линии. А мы с тобой сбегали с банкета, в лес, где журчал небольшой ручей. Было так прекрасно, что… Разумеется, не обошлось без минета, ведь мы с тобой всё опошляли.       Я клялся тебе принимать тебя таким, какой ты есть. Любить все твои недостатки. Любить до конца своих дней. Жить в горе и радости, в болезни и здравии. Чего же мне не хватило?       Мы оба забыли слова клятв тогда и всё придумали на ходу, говоря не по шпаргалке, а чисто, от сердца. Руки тряслись. Но мы смотрели друг на друга, и, клянусь, я не замечал никого вокруг. Ты был единственным. Ты единственный.       А помнишь, что ты подарил мне на свадьбу? Помнишь, как в ночь перед торжеством ты пришёл ко мне? Мы же хотели провести ту ночь отдельно, как и положено, только ты пришёл ко мне, мы спали в объятиях друг друга, потому что иначе просто не могли заснуть. А утром я проснулся уже один, обнаружив записку «Увидимся у алтаря». Я тогда лишь улыбнулся, не надеясь встретить тебя раньше. Но ты приехал за мной на моём подарке — ты подарил мне потрясающий внедорожник. И тогда я был счастлив. Рядом с тобой мне было под силу всё.       Ещё один сюрприз меня ждал, когда мы приехали провести брачную ночь. Было две больших посылки, в которых были разные фрукты. Они были редкие, и моя мечта была попробовать их. И ты исполнил эту мечту. После была ночь любви, которую я не могу забыть. Кажется, никто не может забыть её, Мик. Ведь правда?       Медовый месяц. Дов дал нам целый месяц, как ты и хотел, чтобы мы смогли отдохнуть, пожить друг для друга. Тогда-то я и сказал тебе тайну, что ела меня изнутри — у меня был ребёнок, дочь, Амелия, мать которой умирала. И ты принял её как свою. Она до сих пор зовёт тебя папой и приезжает к тебе, Мик. Как и наш сын, Грегори. Конечно, ты их не узнаёшь, но их любовь не становится от этого меньше.       Микеле. Мой милый Микеле. Я помню всё, до мельчайших подробностей. Я тебе о них рассказывал каждый день. А сейчас у меня просто нет времени всё это написать. Как же я тебя люблю. Мик. Прости меня.       За то, что оставил тебя. За то, что заскучал. Я всегда считал, что семья тянет назад, пока не лишился всего. Ты был моей семьёй. Ты был другом, братом, отцом, любовником. Конечно, иногда ты перегибал палку, мы оба это знали. В конце концов, я не смог так жить. Может, и тебе надоело, я не знаю. Но у меня появилось новое «увлечение». А ты, как и любой бы на твоём месте, не смирился. А дальше всё просто — развод, бумаги. Дети остались со мной, ведь они биологически были мои.       Ты так и не смирился. Я помню Бана, Люси, снова Клэр. Я знал, что это утешение. А когда тебе было очень плохо, ты писал мне. Точнее, это было лишь единожды. Но я ничего не ответил, потому что не видел смысла. Уже нельзя было ничего вернуть — я бы не уступил, а ты бы не простил.       Однако через годы я вновь вспоминал тебя. Твою помощь в моём горе. Помню всё. Но ты-то остыл. А я продолжаю помнить всё до мелочей.       Продолжал.       Микеле, если ты читаешь это, то я мертв. Я попросил медсестру передать тебе моё письмо в случае… Ты понимаешь. И я хочу, чтобы ты простил меня. Если бы можно было вернуть всё назад, мы оба были бы другими, я знаю. Но пока последние восемь лет мне оставалось лишь приходить и рассказывать тебе нашу историю. Ты помнил каждую из них максимум шесть минут. Я засекал. Но ради той радости, счастья, тех слёз мне стоило жить. Восемь лет. Восемь лет, Мик. И я не жалею ни о чём.       Я обнял тебя в последний раз пять минут назад. Я знаю, что это последний раз. Ты сказал, что любишь, что всё равно любишь. Прошу, не забывай это. Хотя ты забудешь. На протяжении всех восьми лет забывал. И вспоминал каждый день это лишь на шесть минут.       Не спрашивай у врачей, что было со мной. У меня рак, как я и предсказывал когда-то давно. От лечения я отказался, потому что оно было бесполезно. Я был с тобой, когда впервые упал в обморок. Это было три года назад. Я так не хотел, чтобы ты жил здесь без меня. Прости. Помнишь, когда-то в машине, очень давно, мы говорили, что не хотим жить друг без друга? Нет, не помнишь. И нет времени даже, чтобы зачеркнуть эти слова, потому что они не нужны.       Микеле. Пока смерть не разлучит нас. Помнишь?       Твой Флоран.»       Микеле Локонте медленно свернул листок. Конечно, он не помнил, что читал это письмо на протяжении уже двух лет. Однако каждый раз, когда он заканчивал его читать, он плакал. Теми слезами старца, которые заставляют сжиматься сердце любого. К концу письма он помнил всё. И первое признание в любви, и первый горячий секс, и первое знакомство с родителями. И те долгие месяцы, когда он пытался прийти в себя после разрыва.       Он помнил, что ему восемьдесят три, и что с Альцгеймером, кажется, так долго не живут, хотя он не был уверен. Помнил, что тринадцатое мая особенный день, но не мог вспомнить какой. Помнил, что девятое августа день счастья, а двадцать второе мая — день боли.       Когда память возвращалась к нему, он и представить не мог, как можно не помнить своего прошлого. Но вот те моменты наступали, и дедушка Микеле уже не мог думать о том, что когда-то в прошлом у него был красавец муж и двое детей. Всё менялось в одну секунду — тонкая грань между прошлым и… небытием? Забвением?       Конечно, Флорана он простил давно, простил. А теперь поднялся, чтобы позвать медсестру — он хотел сходить на кладбище, к могиле покойного супруга, это нужно было.       Ещё не успев сказать об этом, Микеле возвращается в своё постоянное состояние. И Кристен всё равно везёт его к Флорану, чтобы уже два года каждый день слышать одну и ту же фразу «Кто этот человек? Я знаю его?», когда Микеле стоит напротив надгробия.       «Флоран Мот. Любящий отец и муж».       А снизу подпись. Мик сказал сделать её.       «Мы встретимся. Там, где нет ничего».       Ту любовь, что была между ними, они пронесли, несмотря на предательство, боль. Даже несмотря на жестокую болезнь обоих. И они оба жалели лишь об одном — что так мало времени провели вместе: пять лет брака и восемь каких-то лет Фло сидел с Миком, чтобы тот вспоминал предыдущую жизнь.       Стоило ли это того?..       Возможно, где-то на Пересечении Миров есть ответ на этот вопрос.