Инкубатор для чувств

Я шёл по мокрому асфальту, засунув руки в карманы. Мелкие капли дождя мочили мою черную легкую толстовку, которая в такую погоду служила мне ровно так, как и кружевные трусы в мороз. Всё раздражает, кроме погоды, это гадкие людишки, которые то и делают, что срут на всех, кроме себя, бесит. Их никто не волнует, они бросают, они делают больно. Я сумасшедший. -Эй, полегче! -я толкнул какого-то мужика, жирный, с усами, с черным зонтом, в дорогом пальто, бесит, перерезать бы его противную шею. Девочка, маленькая, но в её глазах ложь. Выживет в этом мире, без этого никак, в основном, добрые и хорошие люди умирают на помойках, или же прозябают сутками на работах, чтобы прокормить свою семью, жену, которая подставляет дырку за одежду, ради детей, которых он любит до потери пульса, которые страдают из-за доброты... Бесит. Бесят. Я бешу. Всех раздражает правда. Мурашки по позвоночнику и к затылку... Огромные глазища, карие, глубокие, затягивают, черные дорожки от туши, мальчишка совсем, мокрый, ревёт, закрывает изумительно - прекрасное личико ладонями. Мужскими, широкими руками, но с черными накрашенными ногтями. Ревёт, размазывая сучьи слёзы и сопли по лицу. Вот, очередной ребёнок, пострадавший от доброты. Ты посмотри какой закат, и замри. Дождь, а там, далеко, солнце садится за горизонт, тучи уплыли по дальше, и вот оно... Чудо. Всегда любил это, дождь и закат. Еще рассвет, после дождя. Вот она, взрослая жизнь, малыш, вот она. А тот всё ревёт, не может остановиться. Подхожу и обнимаю за плечи, снимаю свою толстовку и накидываю на его плечи. Хлопает ресницами, мокрыми, пухлые губы дрожат, красные, искусанные, пухлые. Нельзя, Том, нет. Смотрю в чистые невинные глаза, такие кристально девственные, ещё не пустые, заполенные болью и отчаянием, благодарностью и такой нужной ему сейчас надеждой. Я не могу не помогать людям. -Привет. -Привет. -Как ты? -Норм, а ты как? -Я тоже. Идём ко мне? -Да. Мы шли по набережной, смотря, как вода диким необузданнм потоком сносит всё на своём пути, дождь становился всё сильнее, капли-острее, а поток из кислоты хлынул неожиданно. Дождь был такой силы, что я взял мальчишку за руку, чтобы не потерять, его ладонь была холодной, мы насквозь мокрые, и не видим нихрена. Но я знаю куда идти, а он нет. Я рад, что живу один, мама и папа отдали меня в приют в возрасте десяти лет, я был слишком вредным, хулиганил, и они пугали меня, а я не верил. И вот в один день -как назло солнечный, безумно ясный и яркий- они сказали, чтобы я собирал вещи. Это был нож в спину, я дрался, таскал девочек за косички, стандартное мальчишеское детство. А они о дали меня в приют, сказав, что это не на долго, и что поблажек в будущем не будет, что жзнь покидает, что будут предательства. И с первым я столкнулся в свои десять. Мне всегда казалось, что родители меня любят, что никогда не отдадут чужим людям, как бы сложно не было, у других и по хлеще были дети. Но почему-то бросили именно меня. Как же я плакал, ребёнку ведь не объяснишь, что трудно растить маленькое исчадие ада, трудно, очень, я тогда не понимал, насколько неприятно и больно делаю родным людям, насколько усложняю им и так не простую жизнь. Они приходили три раза в неделю, потом по два, потом один, а потом и вовсе перестали... Как же мне было плохо, меня избивали старшие дети, а в свои шестнадцать я впервые почти убил человека. Монтировкой. Меня трахнула старшая школа за углом приюта. Как банально, но сквозь дикую боль и унижение, я отполз подальше, и когда этот урод отвернулся, я со всей силы ударил его по голове, расшиб череп, он остался инвалидом на всю жизнь. Меня мучала совесть, я считал себя монстром, но потом, став неприкасаемым, из-за этого случая, я перестал жалеть дерьмо, перестал жалеть и унижаться перед отходами, отбросами общества, простым, сраным говном. Когда мне стукнуло восемнадцать, я первым делом встал, и посмотрел на небо. Оно было усыпано миллиардами кристаллов, миллиардами прекрасных камней, солнечные лучи освещали все вокруг, голубые облака приносили спокойствие и радость, бурю в груди. Я смог. Я выжил, и теперь я личность. Но не все так просто, как мне казалось. Квартиру дали убогую, похуже, чем у бомжей, которые живут в заброшенных домах, это была свалка, и я ещё должен был платить за ржавую воду, которая еле-еле, тоненькой струйкой текла из крана. Я нашёл работу, обычный грузчик, потом електрик, потом я начал работать в школе, это были лучшие дни в моей жизни. Радостные искренние улыбки детей, эмоции, смех, радость, хоть ложкой черпай. Но не все так гладко, на меня поспорил один старшеклассник. Договор был таким: если он сможет втереться ко мне, стать моим всем-моим миром, моей жизнью, моим светом, сможет влюбить в себя, то другой участник исполнит любое желание, абсолютно, если нет... То он трахается с тем, кто первый попадется на его пути. В пассиве. И это должен быть обязательно парень, любым способом, если нет, то так до конца. Это было жестоко, Люк действительно стал для меня всем. Моим ангелом, моей панацеей от всех проблем, невзгод и плохого настроения. Мы днями гуляли, говорили, так не возможно врать. Это было жестоко. Я любил, любил так, как никогда в жизни, эмоции кружили меня в водовороте чувств. Я летал, порхал по школе, особенно когда видел его. Без образования, без детства, он, казалось принял меня. Что же я чувствовал, когда узнал о бо всём?! Я умер. Я умер и моя жизнь кончилась, сдулась, как воздушный шарик, я уволился, начал пить, все те накопления, которые у меня были, уходили на дешёвое бухло, но потом я взял руки в ноги, а ноги в руки, и пошагал по-жизни широкими позитивными шагами. Вновь устроился на работу. Платили не много, но мне вполне хватало, много не требовалось. Я не был шмоточником, и привередливым в еде. Только теперь у меня нету мечты, смысла жизни. Я убит. Такое же унылое говно, как и те, кого покидала жизнь, и трахнула в рот при первой же возможности, просто вздула в анал. Всё. Я был дико разочарован, практически окаменел от безысходности, мне было жутко тоскливо и мрачно, я ни с кем не общался, ни с кем не говорил, уже забыл как это, и телефона у меня не было, мне не к кому было звонить, просто не к кому. Обидно, что слёзы навернулись бы, если б я не забыл как это, показывать свою слабость, даже перед собой. Так оно и держится во мне, я изгой. В тёмной одежде и черными глазами. Черные у меня они из-за того, что я всегда злой и сплохим настроением, взгляд жуткий и пробирает до костей. Я не знаю, как его изменить, а этот стоит и пялится, перестал реветь и пялится. Не боится, падла, смотрит, как зачарованный, хочется согреть любым способом дрожащее от холода тельце, но я сам замерз, должен искать ключи, а стою и смотрю в ответ. Не знаю, с чем связан этот порыв, может из-за того, что он слабее и младше. Но мальчишка безумно красивый, даже сквозь размытую косметику вижу-красив. -Мне нужны ключи. -Так бери. -просто. Все просто, я достал железяку из кармана, и еле оторвал взгляд от светло-карих омутов. Я понимал, что парень мне нравится, но почему-то не хотелось раздеть и уложить на лопатки. Почему-то стало его жалко, не знаю, может у него что-то серьезное случилось, раз уж в дождь, шел неизвестно куда, а потом пошел с незнакомым человеком хрен знает в какие ебеня. Наивный мальчишка. А вдруг это был бы кто-то другой, маньяк, убийца-насильник, выебли бы и убили нахер, и пошла бы по-пизде жизнь юная молодая. Я открыл двери, запуская его вперёд. Светлая прихожая с бежевыми обоями, подставка для обуви, которой у меня не так уж много, шкаф для верхней одежды, повернуть на право - кухня. Красивая кремовая плитка над мойкой и шкафчиками из темного дерева, стены тоже кремовые, с тем пой коричневыми узорами. Рядом с небольшим столом стоит холодильник, тоже не большой, с умеренным и стандартным набором еды. Дальше идет спальня, там же обои светло коричневые с белыми и блестящими цветами, светлый диван, укрытый пледом, напротив телевизор, аквариум и два кресла-мешка. Ванная и туалет находятся ровно возле прихожей, дверь на право. Мне эта квартира очень нравится, я уже могу её по праву считать своей, так как треть я уже выплатил, стоит она тоже мало, потому что район неблагоприятный, а мне нравится, хоть убей, здесь я чувствую себя живым, хотя бы здесь. Мальчишка топчится в прихожей, я же спокойно стаскиваю обувь носками ног, и иду на кухню, бросая ключи на тумбочку. -Проходи, чувствуй себя как дома! -я слышал как он раззувается, шлепает на кухню за мной, садится на стул, пока я разогреваю чайник. -Ну, рассказывай! -я залил травяной чай, достал из шкафчика печенье и шоколадные конфеты, на чем, а на сладостях я не экономлю, хоть и зарабатываю не много. -Я, оказывается жил с незнакомыми мне людьми, совсем не знал, что они чувствую по отношению ко мне, что было до моего рождения. Оказывается, у меня мог бы родится брат, или сестра, а мама сделала аборт. Ещё, я сказал им что... Меня не интересуют девушки, и они... В общем, папа сказал, что я ничтожество, не достойное жить на этом свете, что я дерьмо, последнее из последних. Я... А меня Билл зовут! -он протянул дрожащую руку мне, а я как в трансе пожал его ладонь, которая оказалась теплой, вопреки тому, что он весь был мокрый... Чёрт! -Беги в душ, я принесу полотенце, а то заболеешь же! И запомни, люди дерьмо, если не любят своих детей. Нищие существа, недостойные даже существовать, не то, что жить! -и я быстро затолкал его в комнату, идя по полотенце. Достал со шкава большое и махровое, мое любимое, уже был слышен всплеск воды, и я не решался войти. Тук-тук. -Да, входи! -я старался не смотреть, быстро положив приятную для рук ткань на стиралку. Сердце билось от чего-то слишком часто, у меня появилось ощущение, будто во рту все высохло, слюна исчезла, и теперь намочить горло даже не представится возможным. Вылакав на кухне почти литр сока, я постучал в ванную. -Заходи! -нерешительно потоптавшись возле двери, я распахнул единственную преграду к этому пацану, и замер: прямо передо мной оказалась влажная копна черных волос, пахнущих моим шампунем, хрупкая спина, плечи, шире чем узкие бёдра, маленькая упругая бледная попа, и длинные идеальные ноги. Зажмурившись, я начал раздеваться, так как холодно было невообразимо, даже с учетом того, что в доме был довольно тепло. -Мне холодно! -обьяснил я свои действия на вопросительный взгляд парня. Всё происходящее напоминало сон, странный и очень... Сказочный. Немного не верится, что я можно так сказать, подобрал рыдающего пацана с улицы, и пригласил его домой, а он сейчас стоит рядом, вытираясь полотенцем, и еле-еле улыбается. Заставив себя не смотреть на его пах, я залез в ванную, настраивая воду, и пряча глаза. Было дико неловко. -Ты меня стесняешься? -Нет. -я задернул шторку, и услышал хриплый смех. Чёрт, стыдно. Щёки пылают просто жутко, сердце скачет в груди, пытаясь протаранить крепкую клетку из рёбер. Страшно. Мне почему-то страшно, даже колени дрожат. Ноги ватные. Блядство, этого не может быть, я не хочу опять, да и он же, откровенно говоря просто ребёнок, ему не больше шестнадцати! Я потер виски, вздыхая и наконец-то начиная водить ладонями по телу. Взял с полки гель, налил немного на губку, и начал натирать тело до красноты. Горачая вода расслабила тело, захотелось лечь на кровать и уснуть. Я вылез из ванной, вытерся, обмотал бёдра полотенцем, и вышел в коридор, вместе с клубками пара, выдохнул. Идя в комнату, я обнаружил своего неожиданного гостя на кухне, пьющим уже залитый чай. Он улыбнулся мне. -Я сейчас оденусь, и тебе принесу что-то! -он кивнул, а я, порывшись в шкафу, достал серые спортивки и широченную майку, в котрой у меня была видна и грудь и рёбра, люблю широкое, хоть убей. Пацану я взял свои старые спортивные штаны, и теплую мягку толстовку с футболкой, он худенький, наверняка мерзнет постоянно, а мне как раз хорошо. -Вот, возьми! Меня Том зовут. -он кивнул не стесняясь меня, и одеваясь прямо на кухне. Гладко выбритый пах, вялый, но даже в таком состоянии приличного размера член. Мне страшно что-то. -Эм, слушай, я ничего тебе не сделаю, и... Ты можешь расчитывать на меня, с учетом того, что мы знакомы не больше часа. -бубнил я, переминаясь с ноги на ногу, а он казалось бы даже не стесняется, разглядывает меня, скользит заинтересованным взглядом по телу, улыбается, и даже не краснеет. -Сколько тебе лет? -Восемнадцать. А тебе? -Двадцать два. -жуть как неловко, я сел рядом, мы молча сёрбали этот сраный зеленый чай без сахара. А потом... Потом он начал говорить, я поддержал, и вот мы спорим, у кого члены мельче, у китайцев, или корейцев, это было глупо, с учетом того, что они живут в разных странах, и вообще, у корейцев больше! А дальше мы спорили на тему того, кто лучше делают каверы, аур лес Найт, или какой-то хрен из России, ох, даже не помню как его, а Билл доказывал, что этот самый Никита, самый лучший, и вообще у него голос божественный, а ещё есть крутая баба, он сказал, что не понимает, че она там пиздит, но голос у неё четкий, я еле с седьмого раза выговорил её фамилию. -Ты не понимаешь, Яцкевич-это богиня, и похуй что я не понимаю, что она поёт. Нас разморило, после чая дико хотелось спать, и я не мог совлдать со своим организмом. Билл тоже зевал, и мне казалось, что это приятное волнение затопит меня и моё сознание полностью. Чертовские колючки в кончиках пальцев, экстаз, когда он коснулся меня плечом, и эмоции. Их было много, я не мог уснуть, в то время как Билл уже мирно сопел, обняв подушку и мило причмокивая пухлыми розовыми губами. Он был красивее ангела, насколько идеальных людей я ещё не встречал, родинка под нижней губой, курносый носик, пушистые, гладкие и блестящие волосы, подрагивающие ресницы и рваное дыхание. Как же он был красив. Я понимал, что делаю его идеальным, в своей голове, что влюбляюсь, но поделать ничего не мог, скорее всего, понимал, что нужно срубить это в корню, но... Не мог. Я хотел этого, мне было приятно. Я постараюсь стать для него всем, даже если он не любит парней, стану в первую очередь другом, братом, родным человеком. Все происходит как-то быстро, меня ведёт. Откровенно штормит. Я, утомленный таким насыщенным днем и событиями, наконец-то проваливаюсь в царство морфея. Мне снилось, будто я иду по заснеженному Берлину, в лицо бьют искристые пластинки снежинок, настроение праздничное, мне хорошо, тепло внутри, да и так тоже, рядом шагает Билл, который что-то радостно говорит, размахивая руками, его глаза сверкают, как те самые снежинки с свете фонарей, разноцветные гирлянды радовали глаза. Всё было идеально. Хочется дарить миру свою счстливую улыбку, но вдруг у меня зажгло сердце, стало неприятно, будто укололи. Я проснулся внезапно. Рядом лежал Билл, его лицо хмурилось и искажалось болью с каждо секундой все больше. Его ногти впились в мою кожу на груди. -Билл, Билл проснись! -шикнул я, когда его ногти ещё сильнее вонзились в кожу, он вздрогнул, и глупо захлопал глазами, тут же их распахивая и пятясь назад, в итоге чего упал на попу. -Твою же... -Ты чего, что-то снилось плохое? -он кивнул и провел ладонью по лицу. Нервничает, руки дрожат, хмурится. -Пошли, я кушать хочу жутко, или ты поспишь еще? -Нет, не усну больше. -Расскажешь? -Конечно. -было приятно, приятно наблюдать, как он порхал по небольшому помещению, варя макароны с пастой баланьеза. Он так гармонично здесь смотрелся, что это показалось мне таким правильным и нужным. -Том, слушай, я тебе безумно благодарен, честно, чёрт, эм, можно я у тебя поживу немного? Мне правда очень стыдно об этом просить, но... -Да. -Да? -Да, мы пойдем и заберём твои вещи. -Я... -он замолчал, прикрыв глаза, захотелось коснутся его, до боли, чтобы рёбра захрустели. -Можно я обниму тебя, Билл? -Я... Да. -и я обнял, медленно подошёл и плавно приобнял за талию, сцепляя руки на пояснице, уткнувшись носом в волосы, и незаметно вдыхая запах. Он робко положил ладони на мои плечи, прижимаясь всем телом, громко дыша и дрожа. Мне было приятно, приятно с ним сидеть, приятно обниматься, приятно говорить, он был начитанным и умным, слишком умным для своего возраста.