Пробуждение
***
Из-за киноманов, как и ожидалось, я не выспался. Мало того, что на дне рождения все пили, орали и жрали, так еще в своей же хате будят мерзким свистом, криками и слишком громким обсуждением. Что именно обсуждали арестанты я не мог расслышать в виду моего заспанного постпраздничного состояния. Я и раньше не любил алкоголь, так теперь стал ненавидеть его еще больше. Уж лучше чифир, хотя, даже его я выпил вчера слишком много, от запаха чая подташнивает. Итак, процесс пробуждения начался. Сначала я просто лежал с закрытыми глазами и старался расслышать из обычной какофонии звуков СИЗО голоса моих собратьев по несчастью. Спустя некоторое время я смог различать отдельные голоса сокамерников. — Там прокурор сдох, что ли? Что вы там резво говорите, да еще и, негодяи, спать мне мешаете? — по моему голосу можно было подумать, что я нахожусь на смертном одре, впрочем, на данный момент так я себя и ощущал. — Сдох бы прокурор, мы и не так орали бы, а за негодяев сейчас обоснуешь. — ответил мне Балда — огромный как в длину, так и в ширину, белобрысый, руки, что мои ноги, полностью оправдывающий погоняло. Несмотря на то, что его боялись задирать даже последние беспредельщики, человеком он был мирным и свои угрозы крайне редко приводил в исполнение. Профессор говорил ему и не раз, и не два, что это его и погубит — в таких местах любую угрозу, даже шуточную нужно приводить в исполнение, если не хочешь чтобы тебя ждало тоже самое. — А ты меньше спал бы, тусовщик, — ехидно заметил смотрила, — лучше подойди сюда, полюбуйся. Тут и начался второй этап моего пробуждения. Медленно опустив ноги на маленький коврик у шконки, я надел тапки и, посидев секунд 10, встал и медленными размеренными шагами подошел к окну. Профессор услужливо уступил мне место у отверстия в баяне окна. — И куда смотреть? — Да вона внизу, у КПП, видишь два автозака? Там барышень везут! — радостно верещал один из арестантов за моей спиной. Опустив взор немного ниже, я увидел вереницу зечек в сопровождении собак, лагерного спецназа и равнодушных взглядов с вышек. Ностальгия… Вглядевшись в лица арестанток, я напрочь поменял все свои представления о женщинах-заключенных. Колонной по одному шли тридцать вполне себе симпатичных женщин, в одинаковых робах и с шерстяными платками у кого на голове, у кого на шее вместо шарфа. Большинству из них не дашь больше тридцати пяти лет, а в конце колонны я и вовсе увидел совсем юных девушек примерно лет восемнадцати. Среди них были и рыжие, и брюнетки, и блондинки. Низкие, высокие, среднего роста и т.д. Двух-трех и вовсе можно было бы спутать с моделями, если бы не мятые женские робы с зелеными ватниками и пуховыми платками. Хотя и идеализировать, все стереотипы о женщинах в тюрьме ведь не с потолка взяты… Да и к тому же возможно это только на этот раз повезло так. Хм, повезло. Довольно сильно сказано, поглазев на женщин с далекого окна, при этом, не видев их уже на протяжении долгого времени, приходится потом долго бороться с навязчивыми мыслями и пытаться сконцентрироваться на чем-нибудь.***
«Тебе бы, начальник, книжки писать» х/ф «Место встречи изменить нельзя»
До того как залететь сюда, я много раз видел по телеку разные передачи о женщинах в тюрьме. Об этой теме есть куча телевизионных и газетных репортажей, разных аналитических передач по федеральным каналам, интервью с чиновниками и политиками, так или иначе связанными с уголовно-исполнительной системой. Нетрудно догадаться, что от этих журналистских исследований так и прет однобокостью, они показывают только «внешнюю» сторону проблемы. Лишь идиот будет думать, что заключенная, которой журналист протягивает микрофон в присутствии тюремных начальников, будет искренна и непосредственна в своей «исповеди». Спросите себя, можно рассчитывать на честность сотрудника СИЗО, которому еще служить и служить? Вопрос риторический. Если и искать достоверную информацию, то только у профессионалов, которые недавно расстались с тюремной системой, хорошо ориентируются в ней и при этом думают свободно, и говорят без оглядки на начальство. Пока я размышлял о насущном в женских зонах, уже не глядя на гражданок арестованных, и сам не заметил, как меня оттолкнули от окна в центр толпы, то и дело приговаривая «сам не смотришь и другим любоваться не даешь, беспредельщик».***
Каково на женской стороне колючки
— Дамы! Красавицы! Милости прошу к нашему шалашу, а-ха-ха-ха, — что есть сил кричал Таракан, высунув голову из окна, и махая рукой новеньким. — Заходите на кружечку чифира! Я протиснулся сквозь толпу и стал с любопытством наблюдать за реакцией. Было забавно смотреть на их лица. Большинство из них были первоходки, как я и предполагал, смотрели испуганными глазами на Таракана, кажущегося страшным, грубым, неотёсанным зеком, ну, внешний вид, по крайней мере, наводил как раз на такие мысли. Те, что совсем молодухи и вовсе опустили глаза, натянули пуховые платки на лицо и постарались как можно быстрее войти в здание. Но строгие вертухаи истошным криком заставили вернуться в строй. — Видали? Сами бегут уже. — Да ты их смотри, как напугал, они же сейчас сдохнут то ли от твоей голосины, то ли от твоей рожи. Где твои манеры, варвар? — подал голос Профессор. Он стоял с правой стороны от решки и довольно посмеивался своей же шутке, когда мы пересеклись взглядами. Я уже хотел по обыкновению подойти и начать наш с ним каждодневный ритуал — просветительное чае/чифиропитие, но он уже по моему взгляду понял все и без слов. Развернувшись, он подошел к своей тумбочке и начал, не торопясь, копошиться в ней. «Чифир заваривать будет», — подумал я. Вдруг с улицы раздался резкий, хрипловатый голос. — Да ну тебя, ты себя в зеркало-то видел?! — кричала одна из женщин в колонне, как пить дать, опытная зечка, второходка — минимум. — Да и к тому же, всех девочек перепугал, с ними-то мне что делать, м? Таракан подкол простил, женщина как никак. — Так у нас тоже мальчик есть, пусть он их и развлекает, книжки почитают, а-ха-ха. После этих слов он резко дернул меня за рукав свитера, и вытащил на обозрение толпы. — Вона! Да лучше сам иди книжки читай, мужичок, а с таким молодцем я и сама чай попью. Тут заржали не только мои «кенты», но и женщины из новоприбывших и даже вертухаи на вышках. Откуда-то из других окон также раздавались отдельные смешки — все-таки в следственном изоляторе развлечений мало, а такое шоу случается ой как редко. Эта бойкая зечка была довольна мила на внешность, но трудно представить, как же я дико смутился от таких заявлений. Побаиваюсь таких вот прытких. Покраснев, я решил ретироваться к столику под шутливые насмешки сокамерников. — Хватит орать в окно, уроды! — прервал веселье крик вертухая, сверлящего нас злым взглядом через окошечко двери. — Я вам покажу, как дисциплину нарушать, утырки, еще и ограждение сломали, твари. Закончив тираду и, для пущей убедительности, ударив по двери резиновой дубинкой, прапор отправился дальше исполнять свой непростой долг. Веселье кончилось, все разошлись. Посмотрев на стол, я удивленно заметил не две дымящихся жестяных кружечки чефира или купца, а те же кружечки, но с дымящимся растворимым черным кофе. — Мне тут недавно передачку прислали, а чай заканчивается, экономить пока будем, — пояснил смотрящий за хатой, — ты давай, Малой, садись. Расскажу что к чему. — Так это же, получается, о женской зоне речь пойдет, откуда тебе знать, что там творится? — Ну, знал я как-то одну вертухайку с женского корпуса в одном из лагерей Колымы, часто с ней пересекался на свободе, пока на третий срок не попал. Отпив глоток, он поднял взгляд на потолок и, посмотрев на него с полминуты, опустил взгляд, и начал вспоминать каково же на женской стороне. — Женщины, между прочим, законопослушней мужчин, ты знал об этом? Гораздо реже они совершают преступления. У нас в стране женского населения по статистике больше, чем мужского, но в тюрьму женщины попадают примерно в десять раз реже мужчин. Вполне можно это объяснить тем, что силовики охотней применяют к ним меры пресечения и наказания, не связанные с лишением свободы. Штрафы там, работы общественные и тому подобное. Но это только отчасти. По большей части причина такого соотношения оттого, что косяков на свободе, за которые их могут упечь, они совершают меньше в силу своего характера. Соотношение женской и мужской преступности один к десяти. Кстати, Малой, и внутри тюрьмы женщины допускают дисциплинарные нарушения реже мужчин. — Вот чем отличается женская преступность от мужской? — Профессор отвлекался от рассказа лишь на глоток кофе, а затем, поставив кружку на стол, дальше продолжал «лекцию», обильно жестикулируя. — Женщины так-то гораздо реже совершают корыстные преступления, в особенности, отличающиеся дерзостью — грабежи, разбои, а также хулиганство. А вот грубо насильственные действия бытового характера — убийства и тяжкие повреждения тела в общей массе женской преступности осуществляются чаще. — Хм, не похоже на женскую природу, — мне казалось это реально странным и необычным. — То-то и оно, но даже это имеет объяснение. Женщины отнюдь не предрасположены к садизму и крайней жестокости. Просто они очень эмоциональны, сам ведь знаешь, и, зачастую, их разум оказывается неспособным управлять сильными и яркими отрицательными чувствами — гневом, ревностью, смертельной обидой. В результате жертвами женского насилия становятся, как правило, их близкие люди — неверные мужья и любовники, любовницы мужей, садисты-отцы, домашние тираны-сожители. В совершении преступлений женщины более последовательны и откровенны, если так можно выразиться. Потом уже, думая, что натворили, оказываются значительно тверже и принципиальней преступников-мужчин, которые гораздо быстрее «плывут» и начинают, распуская слюни, публично раскаиваться в содеянном. Баба, частенько невыносимо страдая от наказания, до конца продолжает считать, что убив обидчика, она поступила правильно. Когда женщину арестовывают, она не сопротивляются, не отстреливается, как мафиози, и не убегает по крышам, как паркурист-самоучка. Их не задерживают вооруженные до зубов бойцы СОБРа. За ними просто приходит полиция и уводит с собой. Относятся, правда, к задержанным женщинам в полиции, почти так же как и к мужчинам — грубо и цинично. Их легко оскорбляют, унижают — могут потаскать за волосы, «нашлепать» по щекам. Но все равно, это отношение ни в какое сравнение не идет с избиениями и пытками, которым могут быть подвергнуты мужчины. Женщин практически никогда не пытают, то есть не применяют к ним методичные, особые методы экзекуции. Бывает, женщину заставляют разуться и лечь на пол, после чего наносят удары резиновой палкой по пяткам — поверь, Тима, это больно и не оставляет следов. Иногда применяют «остроумно»–изощренное воздействие — раздев до пояса, ее хлестко бьют стальной линейкой по соскам — это унизительно, больно, страшно и мерзко. При этом расчет делается отнюдь не на физическую боль, а на сопровождающее ее моральное насилие: грубые окрики, циничные оскорбления, идиотские угрозы. Попав в СИЗО (на жаргоне говорят «заехав на тюрьму»), женщины зачастую вообще теряют ощущение реальности. Когда-то одна девочка-подросток, арестованная как наркокурьер, рассказывая о своем прибытии в СИЗО, недоумевала: «Меня почему-то посадили в туалет». Ей и в голову не могло прийти, дурочке, что тюремная камера и туалет — одно общее помещение. Распределением по камерам занимается опер, чаще это женщина. Ориентируясь на свое впечатление от беседы с вновь прибывшей зечкой и сжатую информацию, содержащуюся в личном деле, она выбирает ей подходящую камеру. При этом старается, чтобы в новом обществе заключенной было максимально комфортно. — Даже так… — недоверчиво протянул я, допивая уже холодный кофе. — Делается это не из сострадания и, уж точно, не за взятку, а для собственного спокойствия. Чем меньше напряжений и конфликтов в камерах, тем легче администрации работать. Логично? Логично. Освоившись в камере, женщины объединяются в небольшие группы, внутри которых общаются друг с другом, делятся переживаниями, новостями и продуктами питания. Одно из сходств с мужчинами. Эти объединения и у нас и у них называется «семьи». Однако в отличие от мужчин, дружбой такую связь можно считать с большой натяжкой, обычно она неустойчива и легко ломается при изменении обстановки. Во всяком случае, дружба у женщин, впервые оказавшихся в тюрьме, почти никогда не сохраняется на свободе и никогда не бывает на всю жизнь. — Слушай, а как у них с «этим»? — С чем? — С чем? — Ну, с опусканием там, как-то так… — На самом деле все обстоит гораздо более скучно. В следственном изоляторе лесбийские отношения возникают и поддерживаются теми, кто уже ранее отбывал наказание в местах заключения, так называемыми «второходками». Между женщинами, впервые попавшими в тюрьму, такие отношения не возникают практически никогда, как бы это не разочаровывало любителей «клубнички». Вроде тебя, ага, — подмигнув мне, Профессор убрал свою кружку и достал сигарету. А я поспешил отвести взгляд. — Есть нормальные женские отношения, основанные на необходимости общения, взаимной симпатии, доверии и доброте. Позже, когда зечки, став осужденными, попадают в колонию, где находятся длительное время, простор для любви расширяется. Однако к следственному изолятору, а значит к нашей с тобой теме, это отношения не имеет. Но вот даже в тюрьме женщина остается женщиной, — довольно улыбнувшись, Профессор начал потихоньку раскачиваться на стуле. — Когда одну из сокамерниц должны везти на судебное заседание, приготовление к этому событию напоминает подготовку к великому празднику. Все население камеры принимает самое живое участие в украшении подсудимой лучшей в камере одеждой и косметикой. Ей же завтра на люди! Чувство сопереживания у женщин намного сильнее чувства собственности. — Бабы — они везде бабы, — сказал я, и Профессор издал легкий смешок, одабривая мое неуклюжие подобие «итога». — Но как бы там ни было, и у нас, и у них быт по настоящему суров, по-спартански, — на этом Профессор встал, и стал натягивать пальто, — пойдем пройдемся во дворике, время прогулки как раз. Я кивнул и стал одеваться. — Зайдем как раз к твоей новой подружке. Шучу.