Старбакс/Эванстэн однострочники

Его имя написано на стикерах, прилепленных к любой мало-мальски подходящей поверхности в квартире. На них написано много всего, но именно оно привлекает его внимание больше всего. Это имя кажется знакомым временами. Но чаще ему просто нравится, как оно звучит. У него проблемы с памятью — кто ты?, зрением — не вижу, расплывается все, концентрацией внимания — я говорил, что… что я говорил?, способностью удерживать равновесие — стою, стою я!, нервной системой в целом, сном. Он не знает, с чем у него нет проблем. Он уже много чего не знает, еще больше не помнит. Не могу, устал. Не могу, не хочу. Не могу, Стив, что со мной? Человек, с которым он живет, кажется ему еще более знакомым, чем его собственное отражение в зеркале. Большую часть времени он не помнит его имени. Ни имени, ни почему тот вообще рядом. Иногда ему снится, что его сожитель прижимается к его плечу, смешно маленький, неказистый какой-то. Он знает, что болен, и понимает, что это все болезнь. Я забуду тебя? Но тщедушный знакомый незнакомец в душном мареве его истерзанной памяти кажется странно родным. В некоторых воспоминаниях он сам с трепетом и почему-то страхом целует нежную, тонкую кожу на шее незнакомца. Он даже знает, что там, в этих воспоминаниях, которых становится все меньше с каждым днем — откуда он это знает? — он боится оставить следы на алебастрово-белой коже, сделать больно. Однажды ему вспоминается взгляд потемневших, словно предгрозовое небо, голубых глаз. Я так люблю тебя, ты бы только знал. И острой болью его бьет понимание того, что больно он все-таки сделал. Больно так, как никто и никогда ни до него, ни после. Но воспоминание рассеивается, тая в кондиционированном воздухе больничной палаты — как он в ней оказался? — оставляя пустоту вокруг. Он послушно выполняет все, что говорят ему люди с профессионально обнадеживающими голосами. Если бы он еще мог, то понял бы, что это доктора. Он проходит одно обследование за другим, не замечая перерывов между ними. Не слышит стальную решимость в голосе того, кто живет с ним. Живет в квартире — он еще помнит книжные полки и альбом для рисования, лежащий на полу у дивана, спит в неудобном кресле в его палате — ляг со мной, тебе неудобно. Не осознает того, что говорят вокруг — они ведут себя так, словно меня здесь нет — про какую-то сыворотку — что такое сыворотка — которая теперь убивает его так же, как спасала раньше. Необратимо. Превращая симптомы, которые даже и не обязательны, в катастрофически существующую реальность. Иногда ему снится, что он бьет его. Он просыпается с криком: «Ты! Мое! Задание!». Он не знает, что это за задание такое, и почему из-за этого задания нужно кого-то бить. Но взгляд, которым смотрит на него тот, кто живет с ним, даже хуже кошмара. Лед в голубых глазах раскалывается на острые куски, впиваясь в сердца, вымораживая и убивая. На мгновение ему кажется, что он сейчас вспомнит что-то очень важное, что-то… Мгновение проходит, ничего не вспоминается. Иногда ему снится, что живущий с ним незнакомец нависает над ним, целует, глотая его дыхание. И он такой красивый, такой большой и так больно от него. И так хорошо от него, что ему кажется, что он готов умереть за него. Иногда он просыпается, еще видя перед собой его лицо, искаженное такой болью и таким ужасом, что ему хочется орать, срывая голос. Он понимает, что там, в этом кошмаре, он все-таки умер за него. Его имя — Джеймс Бьюкенен Барнс. Его диагноз — рассеянный склероз и необратимые повреждения мозга.