Hopelessness

Алек замирает почти что испуганно, прослеживая взгляд Клэри, которая смотрит, п р о ж и г а е т глазами его татуировку, когда широкий браслет со стуком падает на пол. С таким же стуком обрывается его сердце. На запястье выведено каллиграфически аккуратным почерком имя парабатая. Алек не знает как это объяснить ей. Алек не знает, что будет, если об этом узнает Джейс. Лайтвуд дергается, молниеносно поднимая кожаную полоску, защелкивает её на запястье, которое больше не кровоточит от еженощных порезов да царапин, что он оставляет, завывая от безысходности, неопределенности и, боже, блять, надежды. Блядская надежда заполняет его до краев, смешивается с кровью тёмной, отравляет смертельным ядом. Алеку физически больно, он ногтями кожу прорывает, пытаясь до вен добраться, чтобы выковырять-выпустить-изъять из себя чертового соулмейта, которого он никогда не просил. Но на охотнике все заживает, как на собаке, за исключением, конечно, разбито-выебанного сердца, которое не вылечивается даже алкоголем (он пытался, он ненавидит пить). Еще Алек ненавидит себя и свою слабость, но об этом он предпочитает молчать. Алек ненавидит любить. Алек продал бы душу за прикосновение брата. — Давно? — Отъебись, — ему противно от приторно встревоженного взгляда, от Клэри в целом, от ситуации, в которой он оказался, поэтому Алек морщится, матерится и уходит. Алек все так же уносит с собой надежду однажды увидеть татуировку Джейса. Алек до сорванного голоса хочет увидеть там свое имя. Клэри же смотрит в широкую спину и не решается сказать, что видела знак соулмейта Джейса. Клэри молчит, что это просто не судьба.