Трогательный комплекс

Вновь и вновь в моей голове всплывают образы из сладостных снов: ты, моя детка, полностью обнаженный, лежишь подо мною, нежный, словно цветочный нераскрытый бутон; твои чувственные, но аккуратные губы приоткрыты, а верхняя чуть вздернута, придавая нотку капризности. О, моя самая неумолимая, порочная слабость!.. Разве можно даже помыслить о том, что я в силах сопротивляться твоим чарам? Какое коварство с твоей стороны было вовлекать меня в свои путы! Уж я-то знаю, о чем говорю. Быть может, все видят в тебе только ребенка, но я сразу понял, что таится на самом дне твоих темных глаз. Сейчас ты невинен, хоть и — я готов поклясться! — догадываешься о своей привлекательности, постепенно прощупываешь все грани дозволенного, особенно когда заговариваешь со мной. «Хен, отстань», — говоришь ты мне в первый раз, когда я пытаюсь уговорить тебя поиграть со мной и с твоим братом, Чимином. Я смеюсь на это, но нахожу твой строптивый нрав совершенно очаровательным. Ты предпочитаешь проводить время за книгами, и совсем не обращаешь на меня внимания. Нельзя, нельзя быть таким бесконечно недоступным, Куки! Иной раз это невыносимо. Хену хочется отшлепать тебя за твое непослушание. Но, разумеется, я все прощаю тебе, мой ангел. Лишь бы ты вновь обратил на меня свой взор, вновь позволил обнять себя. Порой ты удостаиваешь меня своим присутствием в гостиной во время игр. Мне едва удается сдерживать себя от бесконечного созерцания бледных ножек в этих прелестных коротких шортиках. Бесстыдно раскидываешь колени, когда углубляешься в чтение, и видит бог, как отчаянно я борюсь с собственными демонами. Я почти не смотрю на Чимина, мой взгляд рассеянно блуждает по линиям щиколоток. Невозможно не желать, когда объект твоего вожделения столь открыто являет свою демоническую сущность. Но ты холоден, ты снова манишь к себе, а после отталкиваешь. Однако, ни на что на свете я не променял бы это мучительное наслаждение! Со временем я позволяю себе куда больше. И моя деточка, кажется, привыкает к этому настойчивому интересу. Чонгуки даже разрешает касаться себя, но стоит зайти дальше, я получаю недовольное «хен, отстань». Я поддаюсь, но через несколько мгновений опять пытаюсь потрогать его (не могу лишить себя такого удовольствия!), исследовать несозревшее тело, тонкое, детское. Мысль о сочных телах каких-либо девушек не отзывается во мне ровным счетом никак, мне безразличны налитые плоды на изгибе ветви. В них нет таинственности, нет пылкой загадочности, нежели в хрупких формах ребенка. Я, быть может, действительно болен, но есть ли смысл тяготиться из-за того, что доставляет столько удовольствия? — Скучно, давайте поиграем во что-нибудь, — канючит Чимин, в то время как я мечтаю о стертых коленях его младшего брата. — Во что же? — безучастно отзываюсь. Иногда он может быть так навязчив! Чимина, впрочем, я тоже нахожу симпатичным, но не настолько же соблазнительным, как Куки. — Ну, может… в прятки! — заявляет тот, подумав с несколько мгновений. Хмыкнув, я уже собрался было отвести задумку эту в сторону, как вдруг в голову пришла прекрасная мысль. Я посмотрел на своего ненаглядного Куки, который также скептически отнесся к идее, как и я поначалу. — Ну что ж, давай, — дал я свое согласие. — Тогда вы с Чонгуки будете прятаться, а я буду вас искать. — Вот еще! Не стану я играть, — подал возмущенный голосок мой мальчик. Что за мимолетная радость, видеть на его личике и улыбку, и недовольство; я просто обязан уговорить его. — Всего лишь раз, малыш, — бодро начинаю я, тщательно пытаясь скрыть, как трясутся от волнения мои руки. — Вы спрячетесь, и когда я обнаружу обоих, мы закончим. Договорились? — Нет, — конечно, он упрямится, но я все же преодолеваю эту преграду, и вскоре игра начинается. Давая детям время спрятаться, я действительно отсчитываю секунды. Сорок, пятьдесят, шестьдесят… На восьмидесятой я прекращаю счет, услышав, что возня прекратилась. Признаться, меня все это немало заводит, будоражит кровь. Куки маленький, но смекалистый, поэтому мне придется хорошенько поискать его, но, уверен, что я, как победитель, также получу свое… Найти Чимина мне удается быстро, но я не тороплюсь обнаружить его. Пусть он думает, что я не заметил, как шевельнулась ткань пледа на родительской кровати. Я проверяю детскую, кухню, возвращаюсь в гостиную, но Куки не оставил и следа. Все же он тоже втянулся в игру, думал я, испытывая невероятное удовольствие. Где же ты можешь быть, мой маленький? Я уже решаю пройтись по второму кругу, но словно озаряет: кладовка! В нее я еще не заходил, счел, что вряд ли Куки сунет носик в темную комнату. Тихо приоткрывая дверь, я вхожу внутрь и вижу, где притаился мальчишка. — Нашел, — шепчу я, и сам как ребенок, радуясь тому, что обнаружил свою отраду. Теперь тебе не уйти, малыш. Ни зги не видать, но я, не позволяя ускользнуть, заключаю Чонгуки в свои объятия. — Хен, отстань, — говорит он, но я не собираюсь повиноваться. Нет, нет, только не сейчас. За нами закрытая дверь, обесценивающая реальность, ограждающая нас от ее наказаний и запретов. О, я не раз представлял себе наши жаркие, тесные объятия; непременно нагой, нежный, мальчик трется о меня, вызывая истязающую чувствительность в ответ. Мокрые вязкие сны и бесконечные мечтания. — Тише, тише, — уговариваю я, поглаживая Куки по темным волосам. Чувствую, как он действительно замирает, а после начинает усиленно противиться моим касаниям вновь. — Нас не должны услышать, Куки, — мы все еще в полнейшей темноте, хотя я уже различаю очертания моего мальчика. Я продолжаю прижимать его к себе и гладить, гладить всюду, куда скользят мои ладони. — Тогда выпусти меня! — Нет, — мой голос тверд, даже несколько резок, и для Куки это, уверен, непривычно, ведь обычно я с ним мягок и весел. Но как бы иначе он прекратил свои попытки сбежать? Иначе нельзя. Сейчас или никогда. — Я не пущу тебя, детка. Хочешь, хен сделает тебе кое-что приятное? Я чувствую его теплое дыхание, когда склоняюсь, чтобы поцеловать, и во мраке нащупываю нежные губки, которые поначалу отчаянно сжаты, но, когда я провожу по ним языком, приоткрываются навстречу ласкам. Ах, что происходит со мной в этот момент! Нарастающий восторженный трепет, словно это первый мой поцелуй, плавно исходит на жажду, утолить которую я смогу лишь испив тебя, моя детка. Я сминаю, терзаю, мучаю, а после покрываю и шею, хрупкую, словно у фарфоровой статуэтки. Все это время Куки позволяет мне, разрешает касаться и ласкать себя, и потому я, не желая ограничиться лишь беглыми прикосновениями, трогаю меж интимных мест, что тотчас вызывает вздох у малыша. В темноте, конечно, есть своя прелесть, но я хочу видеть Чонгуки; наблюдать за тем, как жадно будет принимать мой член его попка, видеть личико, на котором отразится истинное наслаждение… На счастье, мне удается отыскать выключатель, однако свет его весьма тусклый из-за слабой лампочки. Впрочем, выбора у меня нет, да и при таком освещении можно найти свои плюсы. Теперь, когда я опускаюсь перед Куки, моему взору предстает его взволнованно-сконфуженное лицо, растрепанная челка и влажные губы, что я целовал несколькими мгновениями раньше. Нет никого прекраснее тебя, дитя мое. Мое славное, порочное дитя, толкнувшее меня на сей путь! Все самое по-настоящему плохое начинается с самого невинного, и мой грех зачался в тебе. В твоих детских чреслах, которые я охватываю дрожащими руками и целую через одежду. — Хен сделает тебе приятно, детка, — мой голос едва ли слышим, да и твое сердцебиение способно заглушить что угодно. Мой Куки опирается о небольшую столешницу, когда я стаскиваю с него игривые шортики и белье. Как часто я фантазировал об этой части твоего гардероба… Однажды мне даже удалось стянуть трусики, что ты, переодеваясь, оставил, и по возвращении домой испачкал их своим семенем. Весь ты от макушки до пяточек — мое крохотное совершенство. О, Куки, как часто я грезил о том, чтобы вымазать собственной спермой всего тебя… Я припадаю к его промежности, и мальчик инстинктивно пытается свести колени, что у него, конечно, не выходит. Он сбивчиво дышит по мере того, как я изучаю языком его крохотный аккуратный член. Тихо стонет, когда я охватываю его губами. Уже одни лишь ласки, которыми я осыпаю тебя, возбуждают меня так, что я чувствую как моя плоть, что давит на ширинку джинсов. Я знаю, как доставить тебе наслаждение, утолить разгоревшееся желание; постепенно ты подаешься бедрами навстречу, и я наращиваю темп, видя, что ты вот-вот на грани. Твои коленки дрожат, и неконтролируемое чувство власти пленяет мое сознание, меж тем как ты во исступлении толкаешься, стонешь и кончаешь. Развратный малыш, ты и правда знаешь о своей чувственности… Хочу, чтобы ты умолял меня дать тебе кончить; повернулся ко мне спиной и расставил пошире хорошенькие ножки, словно заправская шлюха, сызмальства торгующая собой. Облизнувшись, я вновь возвышаюсь над тобой; растерянность плещется в твоих глазах, но вместе с ней я вижу теплое удовлетворение. Хочется еще, я прав? Пожалуй, тебе будет несколько больно, если я войду в тебя резко, без подготовки. — Полижи, — прошу я, без предупреждения толкаясь двумя пальцами в его ротик. — Послушный, хороший малыш Чонгуки, — приговариваю, когда тот старательно сосет, будто зная, как это делать. Разворачиваю тебя спиной к себе, с трепетом оглаживаю округлые ягодицы. Затрагивая тугую дырочку, я, без раздумий, ввергаю в нее палец, и ты лишь чуть морщишь носик. Чудесный мальчик. Я с благоговением смотрю на взъерошенные волосы на твоем затылке… Мне не терпится их сжать, пропустить меж пальцев, но пока что я растягиваю узкое нутро. Кончив, ты становишься куда податливее… Обязательно возьму это на заметку… Сам подаешься, такой маленький, желанный, сладкий на вкус. Мой член, наконец, избавившись от преграды в виде джинсов, трется о вход; я ввожу головку, а после извлекаю и ее, впрочем, долго меня на подобные игры не хватает, — я ждал, и ждал долго. Вторгаюсь в твое тело и чувствую, как сжимают плоть упругие стеночки. — Хен… — томно протягивает Куки, восхитительный в своем беспутстве. Я заполняю его вновь и вновь, овладеваю своей деткой все глубже; он тянется на носочках, чтобы соответствовать моему росту, и это умиляет меня до щемящего сердца. — Хен обожает своего малыша, — беспорядочно шепчу я, продолжая толкаться внутрь. Сейчас Чонгуки особенно крохотный, особенно уязвимый и беспомощный, и я сполна беру его. И мне плевать на все моральные устои, пока Куки, сладостная детка, будоражит мои ум и сердце. … Я достигаю оргазма, пожалуй, самого бурного из всех, что у меня были. Сперма течет из растраханной дырочки моего любовника, сам же он приходит в себя после произошедшего. — Все в порядке? — спрашиваю я, совершенно безмятежный и счастливый, но все испытывающий некоторую долю вины за, возможно, причиненную боль. Мальчик молчит, а после бросает ленивое излюбленное «отстань». — Ну уж нет, — притягиваю его к себе, не намереваясь отпускать, пусть даже тот будет драться. — Хен ни за что не отстанет, Чонгуки~ И он не делает ни единой попытки освободиться из моих цепких рук.