Во что ты превратился, а, Глен?
Слова, когда-то сказанные Брейком ему, всплывают в сознании. Сложный вопрос. Освальд настолько сильно изменился? У Брейка уже кончается терпение, его алчность до ласк Освальда начинает переходить всякие границы. До него самого, чтоб его. А он будто издевается над ним. В очередной раз разрывая столь продолжительный поцелуй, оба почти жадно глотают воздух. И в мгновение перекочевавшие с лица на шею губы Глена заставляют партнера рвано дышать, ерзая под ним, терпя всякие сладостные пытки, что проворачивает с ним Баскервилль. А ведь он даже в такой момент пытается удержать свое привычное спокойствие, которое уже давно по швам трещит.Мне катиться уже дальше некуда.
Усмехнулся бы, но неуместно. Как и место этих слов в его одурманенном сознании. Совершенно не уместно. Но если это значит катиться, то он совершенно не против и даже с особым удовольствием продолжит лететь дальше вниз с головой, утягивая Освальда за собой в место куда глубже, чем Бездна. На все остальное плевать. Брейк не замечает, как вскоре остается совершенно нагим, он понимает это лишь ощущая прикосновение губ Глена к колену в почти целомудренном поцелуе. Как он гладит ими внутреннюю поверхность бедра, заставляя беззвучно ныть. По-прежнему прохладные пальцы скользят по торсу и животу вниз, на что тот отзывается легким прогибом. Терпение точно не является этой ночью его добродетелью, тем более в руках Глена. — Не тяни... — голос охрип от возбуждения и так тих, что он сомневается, слышали ли его вообще. Шляпник судорожно сминает в кулаки ткань постельного белья, откидывая голову в сторону. Белые волосы совсем растрепались, а лицо залито горячей краской. С внезапным прекращением абсолютно всяких касаний, к горлу подкатывает ком и сердце на миг сжимается от самого настоящего страха, подающего первые признаки жизни. А рука тянется вверх за почти невидящим взором, будто пытаясь ухватиться за что-то, боясь упасть куда-то в неизвестность. — Не чувствую. Освальд перехватывает чужую руку и нависает над партнером сверху, почти вплотную прижимаясь уже тоже полностью нагим. — Я здесь, — звучит в ответ тихий, но твердый и такой же хриплый, низкий, как у Шляпника, голос Баскервилля. Брейк успокаивается, неслышно выдыхая и чуть улыбаясь, вновь чувствуя опору в кутающей их обоих своими объятиями тьме. Ощущает поцелуй на скуле и давится воздухом, когда на пах ложится герцогская рука и совершает пару движений, заставляя опять прогибаться, тяжело дышать, впиваться ногтями в спину, оставляя характерные следы на бледной коже. Чувствовать, как единственная свободная рука продолжает скользить по телу и прижимать к себе, пока другая ласкает, еще пуще распаляя. Где-то себе в уме контрактор грязно выругивается и еще через пару таких размеренных движений ладони, цепляется за Глена ногами и, толкнув, переворачивает на постели, оказываясь сверху, за что немедленно получает неясное недоумение, подернутое пьяной пеленой желания двух аметистовых глаз. Однако, руками же тот на автомате сжимает поясницу Шляпника, что усаживается на его бедрах и проводит ладонями вдоль всего тела. Тот снова сверкает неким лукавством в перемешку с предвкушением. Освальд не мешает, позволяет тому делать все, что в голову взбредет. А ведь при других обстоятельствах, некоторыми событиями раньше, Глен бы и в жизни никогда о таком даже не помыслил. Хриплое горячее дыхание полуосязаемо обжигает ухо, когда Шляпник наклоняется, чтобы слегка прикусить мочку и обвести раковину. Припухшие и влажные от поцелуев губы снова скользят по шее к яремной ямке, и теперь черед Глена слегка ерзать под ним. Кусает и зализывает сосок, проводит влажную дорожку от груди до живота языком так, будто хочет его распробовать всего. В ответ получает тихие рваные выдохи Освальда. Аметистовые очи Глена расширяются, когда тот чувствует касание немного шершавого и влажного языка к стволу, скользя к головке и вокруг. Усердно подавленный хриплый стон и легкий прогиб в пояснице от ощущения пробежавшего в ответ на такую ласку электрического разряда по всему телу. А губы Брейка растягиваются в ухмылке. Больше накрывает, заглатывая наполовину, и вновь слушая судорожные вздохи сквозь плотно сомкнутые губы Освальда, больше возбуждаясь. Бездна. Бе-ездна. Хочется больше наблюдать этих эмоций. Он более чем уверен: никто и никогда не видел Освальда таким. И выдержка Глена еще через несколько таких жгучих колец вновь срывается, а Шляпник оказывается прижатым к постели, чувствуя, как сильно сжали его запястья чужие руки, словно кандалы. Угораздило снова в них попасть.Даже если в другом случае все обстояло совершенно иначе.
С еще одним поцелуем в шею, гораздо более пылким, чем раньше, по телу Шляпника вновь проходит марафон мурашек. А легкий прикус и вовсе пробирает, заставляя больше подставляться. Снова давится кислородом, который будто выкачали из помещения, постанывая Освальду на ухо, когда его рука вновь ложится на пах. Зарксис ведь не идиот, и даже в таком состоянии чувствует, что тот долго не выдержит так, как бы ни терпел. Так какого черта? И спустя какие-то пару секунд, рубиновые очи контрактора широко раскрываются, сверкая искрами от внезапной режущей боли проникновения, пронзившей все его существо. Регнард машинально стискивает зубы и с силой сжимает руки в кулаках до побеления костяшек. А Освальд, утыкаясь по-прежнему в шею партнера, тяжело, хрипло, но тихо дышит и не торопится, прекрасно чувствуя, как напряглись его мышцы и ждет. Боль, казалось бы, немного рассеяла туман, густой пеленой застилавший глаза, но контрактор усиленно пытается заставить себя расслабиться. Не сразу получается, но все же понемногу отпускает. Глен чуть приоткрывает глаза и приподнимает голову так, что соприкасается лбами с Шляпником. Лихорадочный блеск аметистовых глаз и невербальное прошение о разрешении на продолжение, читаемое в них. Брейк чуть кивает в ответ, когда более менее успокаивается и привыкает, давая тому зеленый свет. И Глен заходит глубже, до упора, а хватка его на миг слабнет и ладони скользят по запястьям вверх, чтобы создать два замка рук с Зарксисом вместе. Стоны начинают заполнять комнату, когда боль отступает на второй план, а там и уходит совсем, уступая место совершенно противоположным ей ощущениям. Действует ли Глен инстинктивно или сознательно Брейк не знает, но толкнувшись случайно чуть под другим углом, бьет прямиком по нужной точке, заставляя его дрожать и прогибаться сильнее. Странное чувство наполненности, движения внутри: странно, но приятно до одури. От него спирает дыхание. От него в ушах громом отдаются удары сердца, которое нереально заходится в страстном бреду их общего желания. Нечто тягучее и жаркое разливается, отдавая в каждой клеточке тела. Темп нарастает и Шляпник упорно подстраивается под него, громко стонет, не в силах сдерживаться. Он не знал, что так бывает. Слишком близко. Слишком хорошо. До безумия хорошо. Освальд начинает двигаться на максимальной скорости, хрипло и рвано дыша в шею партнера, изредко тихо стонет сам, а разум уходит куда-то за пределы этого мира бесповоротно и окончательно. Ему кажется, он слышал свое имя. Голоса ли это, что звучат на протяжении всей жизни в голове Освальда или же это внешний, единственным источником которого в данный момент является Зарксис, даже не понимает. Вроде бы и сам что-то роняет неразборчиво на секунду, не понимая, кажется ему или нет, по неосторожности. Оба чувствуют приближение финала, сильнее сжимая пальцы друг друга в замках. Толчки резкие, мощные и теперь совсем уже беспорядочные, едва ли не с каким-то отчаянием, которому Освальд не может дать никакого объяснения. И почему-то сейчас Глен прекрасно слышит и различает каждый роняемый партнером звук, при этом не различая остальные: вой ветра за чуть приоткрытым окном, скрип кровати под ними, - все остальное просто тухнет. А потом мир вокруг взрывается яркими красками, не оставляя вскоре ничего после себя. И оба падают в желанное забытие, ощущая лишь сладостное изнеможение. Слабая пьяная улыбка коснувшаяся губ альбиноса, абсолютная расслабленность, его чуть дрожащая рука скользящая к груди Баскервилля, чтобы приобнять мужчину: это заставляет Освальда слабо, но тепло улыбнуться ему в ответ, когда тот поворачивает голову, дабы в который раз заглянуть в родное лицо. А Шляпник чувствует как в груди плещется теплыми волнами счастье и желанный покой, пока он лежит под боком у Глена, что уверенно вновь прижимает того к себе. И он это чувствует тоже, ибо сам испытывает нечто похожее. Может, подобное действительно со стороны и кажется донельзя абсурдным и вообще невозможным, но глубоко в душе Глен уверен, что это правильно. Не знает почему, но чувствует, что так и должно быть, нисколько не жалея о своих действиях и принятом решении.Я буду с тобой до самого конца.