Поймать в клетку

      — Алья, ну куда мне деть второй?       Адриан незаметно заглядывает в кабинет одной из основных помощниц его отца, а именно — к Маринетт Дюпен-Чен. Девушка стоит у своего рабочего стола, руки в грифельной крошке от карандашей, а перед ней две коробки, пришедшие по почте — две фото-камеры мгновенной печати.       Адриан не особо интересуется таким, так как у его фотографа самая новейшая техника на работе, но кажется, такое сейчас популярно.       — А деньги вернуть никак нельзя? — модельер плюхается в офисное кресло и громко ойкает, приземлившись на катушки ниток. — Я понимаю, что там были огромные скидки… ладно. Найду, кому отдать. В конце концов через четыре месяца Рождество!       Телефон летит на миниатюрный диванчик, а Маринетт пару раз прокручивается на кресле, после чего замечает нежданное начальство.       — Адриан?! — подскакивает, широко улыбаясь. — Ты… Вы что-то…       — На ты, — напоминает блондин, заходя в небольшой кабинет. — Даже на работе, но если рядом нет моего отца.       — Ты ч-что-то хотел?       — Да, эту камеру, — в ярко-зеленых глазах пляшут огоньки интереса, и плещется скрытое от девушки море зарождающейся нежности. Одно осознание того, что вот она, может стать самым близким человеком во вселенной, греет душу.       — Держи, она твоя, — мягко улыбаясь, Маринетт протягивает одну коробку. — Я не проверяла, так что посмотри сейчас сам.       — Сколько я должен?       — Что? Нет, это подарок!       Адриан даже растерялся. Он не хотел выпрашивать эту камеру, а собирался честно купить, чтобы потом с её помощью запечатлеть много-много моментов вместе с Маринетт не только в своей памяти.       — Ну, мы ведь хорошо общаемся, то есть, можем стать друзьями, вернее, могли бы, и… — Маринетт глубоко вздохнула. — В общем с тебя одно селфи со мной.       Синеволосая нацелила на них свою камеру, и Адриан уставился в маленькое зеркальце возле объектива. Маринетт стоит близко-близко, и Агрест позволил себе небольшую вольность, приобняв девушку за талию и притянув к себе. В груди разлилось приятное ощущение, похожее на пушистую щекотку и безтревожное умиротворение одновременно. Может, у него есть шанс?       Оказывается, Маринетт не хуже Агреста получается на снимках, а Адриан теперь не расстаётся с камерой мгновенной печати, тратя едва ли не четверть зарплаты чисто на карточки-фотоплёнку.       Да, он любит Дюпен Чен в самом чистом проявлении, на которое только способен человек двадцать первого столетия, конечно, иногда не настолько уж и чистом, куда без этого, но всё же. Из-за того, что Адриан никогда до этого не влюблялся, каждый новый день полон открытий. Агрест вновь смотрит на мир глазами восторженного ребёнка, как когда-то в детстве.       Еще Адриан узнаёт, что дружба между мужчиной и женщиной может существовать. Вразрез с романтической привязанностью. Может.       Адриан уверяется в этом, когда Маринетт по одному взгляду понимает, что творится у него на душе, обнимает со спины и ничего не спрашивает. В тот день его отец опоздал на самолёт, который упал едва взлетев. Она знает. Знает и всеми силами вытаскивает парня из уже бессмысленных переживаний. В тот день Адриан узнаёт, что Маринетт готовит замечательные панкейки с корицей (да, он не удержался и попробовал парочку, но это секрет), мило закусывает губу, отчего щеки становятся округлые, когда вырывается вперед в новой игре на приставке, а еще спит в обнимку с плюшевой божьей коровкой Тикки. А Дюпен узнает, что Адриан Агрест — большой ребёнок (нет, это не они убили ночь на все части Шрэка. И точно не стоит вспоминать эти просящие глаза Адриана, когда он после этого не хотел уходить домой…).       Адриан хотел сблизиться с девушкой, чтобы начать встречаться, но не заметил, как несколько минут в перерывах между работой превратились в часы общего времяпровождения, а те в свою очередь в сутки общения в живую и по сети. Они стали друг другу лучшими друзьями. Есть еще Нино и Алья, но это не то. С ними можно поговорить обо всём, но соулмейт поймёт тебя лучше. Это даже больше чем друзья.       Сначала парень думал, что будет очень больно приносить свои чувства в жертву дружбе. Но это не так. Рядом с Маринетт Адриан забыл слово «сожаление». Только иногда по вечерам оно напоминает о себе тупой болью в сердце, ровно до следующего дня, полного работы.       Он чувствует, что живёт, но только когда рядом есть вторая половина его души, воплощенная в хрупкой девушке. Адриан ощущает себя юным героем романа Брэдбери и готов улыбнуться всему миру, потому что теперь тоже «знает».       А вот сущность соулмейтов так не считает.       Однажды Адриан теряет сознание из-за резких болей в сердце и опаздывает на работу на несколько часов, за что потом получает выговор.       — Молодые люди часто в наше время не хотят связывать себя с кем-то по разным причинам, — женщина-врач внимательно смотрит в глаза пациенту, надеясь, что её слова не пролетают мимо его ушей.- Это может быть из-за желания построить карьеру, или наоборот нежелания нести ответственность, но рано или поздно каждый сталкивается с этой проблемой.       Адриан запоминает всё, что ему говорят, отвечает, что поговорит со своей избранницей в ближайшее время, а сам идет в аптеку за дорогими лекарствами, которые могут позволить взять небольшую отсрочку у Судьбы. О набегающих процентах своего кредита он старается не думать.       Работа становится всё более напряженной из-за приближающегося показа, отчего Маринетт всё чаще задерживается допоздна в офисе, а конкретно — в студии, которую делит еще с двумя модельерами, чем бессовестно пользуется Агрест.       — Леди, как насчёт сходить проветриться?       Маринетт взвизгивает, роняя иглу на стол, и резко оборачивается. За спиной, а теперь уже перед глазами совсем близко «лицо модного дома», растянувшееся в самодовольной кошачьей улыбке.       — Не пугай так! — шутливо отталкивает его от себя девушка, возвращая иглу в игольницу, и собирает вещи. Рабочий день закончился час назад, но пришлось задержаться.       — Что я мог поделать, если Леди так беспечна? Прости, не удержался.       — Тогда с Вас, Месье Адриан, как минимум чизкейк.       Агрест поджимает губы, строя из себя обиженного ребёнка. До показа чуть более полумесяца, и никаких чизкейков, пирожных, круассанов, яблок в карамели и прочих радостей вкусной жизни ему не светит, иначе влетит не только от диетолога. Да и у него с юношества не было ни одного выговора на этот счёт, так что неприятно было бы подпортить своё личное достижение.       — Ладно, ладно, ничего такого, — хихикает девушка и вешает сумочку на плечо, поверх легкого плаща, который Адриан любезно помог надеть. — Давай просто прогуляемся немного? Ты свободен?       И действительно, они минуют все уютные уличные ресторанчики столицы Франции, выходя на набережную. Не в первый раз, но прогулки им никогда не надоедают. Они болтают о всяком, и Адриану даже удаётся поймать Дюпен-Чен, когда та спотыкается, смешно растопыривая руки в стороны, чтобы удержать равновесие.       — Маринетт, осторожнее! — Агрест ловит изящную руку с исколотыми швейными иглами пальцами, и только сейчас понимает, что девушка замёрзла. — Эй, иди сюда.       Он крепко обнимает девушку, как делал десятки раз до этого. Но каждый раз замирает и просит вселенную остановиться, стереть всю последующую бесконечность, чтобы оставить только этот момент.       — Спасибо.       — За что? — не понимает парень.       — За то, что у меня есть такой друг, как ты, — Маринетт кутается в светло-коричневый плащ с крупными деревянными пуговицами, прячась от осеннего вечернего холода, и подцепляет носком замшевых ботильонов желтый кленовый лист, подбрасывая над землёй.       Адриан бережно обхватывает ледяные пальцы и мягко растирает, возвращая им живое тепло, которого так не хватает самому. Маринетт счастливо улыбается самыми уголками губ и смотрит в невероятно зеленые глаза, красотой которых готова восхищаться бесконечно. Адриану кажется, будто всё в этом мгновении совершенно: выпавший из аккуратного пучка волос отливающий синим цветом локон, золотые огни фонарей на другом берегу Сены, превратившиеся в вереницу упавших на землю звезд, гомон прохожих на всех языках мира, популярная мелодия, льющаяся из зала ближайшего ресторана, лёгкие объятья самого дорогого в мире человека и маленький листик, приземлившийся прямо между складок шарфа, и оставшийся в таком положении, будто гордое перо в прическе свободолюбивых коренных народов Нового света. Всё так и кричит, как же прекрасен этот мир.       И Адриан понимает, что не может испортить это совершенство.       Он не может отобрать у Маринетт этот прекрасный мир, погасить краски нового дня. Как бы ему не хотелось большего, они лишь… кто? Больше, чем друзья, но без романтики и тем более чувств. Появись у Агреста девушка, Маринетт бы искренне пожелала ему счастья, а на их свадьбе плакала бы от счастья, а не огорчения.       Адриан не может повесить на Маринетт груз вины, а значит остаётся только…       — Спасибо, что мы встретились.       …дождаться.

***

      Маринетт, нервно постучав несколько раз в дверь, заходит в гримерку к Адриану. Агрест со счастливой улыбкой запускает девушку в небольшое помещение, попутно оглядывая её с ног до головы. Дюпен великолепна в утончённом бледно-изумрудном брючном костюме собственного дизайна, прекрасно подчеркивающем подтянутую фигуру.       Вышитые на воротнике изящные перья доходят до первой сверху пуговицы, как бы скрываясь за краем второй полы пиджака. Точно какие-же три пера переливаются перламутром на переднем кармане брюк. Адриан не может не признать в очередной раз, что у этой леди превосходный вкус в одежде.       Показ примерно через сорок минут, и, пока все вокруг суетятся, парень готов к выходу в любой момент и совершенно безмятежен.       — Адриан?       — Да, принцесса?       — Ты хорошо себя чувствуешь? — осторожно интересуется.       — Да, а что-то не так? — продолжает игру в вопросы Агрест.       — Нет, всё в порядке, — Дюпен облокотилась поясницей о край стола с косметикой, расческами и прочим. — Если, конечно, то, что модель падает в обморок, когда никто не видит, после последнего вчерашнего прогона всей программы — норма.       Приветливая улыбка с красивого лица тут же исчезает, словно её и не было. Адриан напрягается, ведь думал, что никто не заметил. Он действительно чувствовал себя накануне, мягко говоря, паршиво. В коридоре, по дороге к подземной парковке, парень чуть не потерял сознание. В ярко-зелёных глазах потемнело, а мир резко поплыл в сторону, и в следующее мгновение Адриан уже едва стоял, опираясь о стену. Картинка окружающего пространства восстановилась довольно быстро, и блондин поспешил к машине, чтобы уже там проглотить положенные по времени лекарства. Он и так затянул с их принятием из-за слишком плотного графика.       — Пожалуйста, не говори никому. Хорошо?       — Нет, Адриан, ты должен показаться врачу! И стоит сказать месье Габриэлю, он должен знать. Может даже заменит тебя кем-нибудь сегодня. Времени немного, но, думаю, мы успеем договориться, чтобы твои выходы отдали другой модели…       — Маринетт Дюпен-Чен! — угрожающе повысил голос Адриан, впервые, за время общения с этой девушкой. — Ты не хуже меня знаешь, что заменить меня нельзя. По крайней мере сейчас! Это обычная усталость, я уже был у врача.       — Но…       — Пожалуйста, — Агрест сжал хрупкие плечи подруги, — ради меня. Я знаю, как важен для тебя сегодняшний показ, поэтому позволь, чтобы именно я показал твою первую коллекцию!       — Ох, я не знаю, — Маринетт освободилась от его хватки и подалась вперед, обнимая. — Я так волнуюсь. Из-за коллекции, месье Габриэля, критиков. Из-за тебя. Слишком много всего, что требует внимания прямо сейчас.       — Всё будет в порядке, — Адриан, внутренне замирая, провел пальцами по мягкой щеке. Хочется по-кошачьи заурчать, наслаждаясь драгоценной близостью любимой. — Мы справимся.       — Маринетт Дюпен Чен! — позвал кто-то за дверью. — Извините, вы не видели девушку-модельера? Господи. Дюпен Чен!       — Прости, мне нужно бежать, — грустно поджала губы синеволосая, — перед началом со мной хотел встретиться журналист.       — Первое интервью? Буду ждать откровений от восходящий звезды мира моды. Удачи! — отсалютовал Адриан, по-кошачьи улыбаясь.       Он на самом деле будет ждать.

***

      — Нино, позаботься о этом увальне, пожалуйста, — вручает другу переноску Адриан. — Только ни в коем случае не давай ему Камамбер!       — Замётано, бро! — салютует профессиональный диджей, уже пару лет собирающий полный зал везде, где ему находится работа, и едва не роняет тяжелую ношу. — Ух, жирдяй! Зачем ты его так откормил?       — На это тебе ответят его просящие глазки во время рекламы сыра по телевизору, — хмыкнул блондин, поправляя пиджак.       — Зайдёшь?       — Нет, я мимоходом. Сегодня уезжаю в командировку.       — Надолго?       — Не совсем, — неловко трёт шею Адриан. — Я буду часто возвращаться в Париж по работе, но с тобой видеться не смогу. Банально не будет времени.       Нино заметно грустнеет и опускает переноску с котом на пол, чтобы крепко обнять друга.       — Маринетт знает?       — Да.       Очередная ложь.       Дверь в квартиру захлопывается. Десять, двадцать, сорок ступенек и приветливое пищание авто. Адриан садится в машину, глотает положенную по расписанию порцию таблеток, запивая минералкой, и сжимает тонкими пальцами руль. За последнее время он заметно похудел несмотря на то, что после показа ему больше не нужно соблюдать такую уж строгую диету. Да ему она вообще не требуется, нервы выполняют всю работу за неё.       В последнее время боли в сердце начинаются намного чаще, чем до этого, а пару недель назад Адриан едва успел добежать до раковины в ванной, пачкая белую поверхность красными разводами. Болезнь осложнилась, теперь парень буквально живёт на десятке разных препаратов и только за их счет не становится похожим на ходячий труп.       Даже на работе несколько раз становилось плохо. Маринетт постоянно волнуется, расспрашивает, но в ответ получает только заботливое: «Всё в порядке, я достаточно отдыхаю, и скоро приду в норму, не волнуйся. И, кажется, я задолжал тебе чизкейк…»       Только вот показ прошел на ура в прошлую пятницу, а ситуация стала только хуже.       Парень мысленно успокаивает себя, что ложь необходима, и едет на работу.

***

      Адриан медленно задыхается, растворяясь в пространстве кухни. Серое, стальное, белое, чёрное — пятна, танцующие перед глазами, нет, не пятна. Всего лишь расцветка интерьера. Мир совершает несколько оборотов, сбивая парня с ног, и Адриан падает на холодный кафель. Сердце сжимается в очередном спазме, и Агрест заходится сухим кашлем, раздирая горло изнутри.       Кровь. Красные разводы на белом, черном, стальном и сером — на его жизни, окрашенной в эти четыре монохромных цвета от самого рождения и до сегодняшнего дня, а может, и до конца ближайшей вечности.       Которая совсем скоро оборвётся.       Адриан сплёвывает вязкий сгусток крови и с трудом садится, опираясь спиной о гладкую стену. Мир вокруг кружится в безумном карнавале под аккомпанемент звона в ушах, отчего в вертикальном состоянии находиться просто невозможно. Парень безвольным мешком заваливается на бок, из последних сил стараясь удержаться в сознании.       Маринетт. Как бы было замечательно, если бы всё сложилось по-другому…       Мир устал вальсировать и сжалился над блондином, погружая его в забытье.

***

      Монотонный монолог взволнованного отца с редкими репликами сидящего рядом главврача в вип-палате одной из самых лучших и высокотехнологичных поликлиник, куда его доставили в тот же день, убаюкивает усталого парня.       Нино. Если не дозвонится, так придёт в гости. У него есть свои ключи от квартиры Агреста. От Габриэля он узнал, что Адриан не уезжал ни в какие командировки и в тот день не был на работе.       Интересно, он будет скучать? Что за вопрос?! Будет конечно. Ляиф давно стал Адриану братом, лучшим другом и единственным человеком, которому тот может полностью доверять. Всё, кроме того, что происходит сейчас.       На губах случайной игрой света появляется горькая улыбка.       По ночам Адриан всё чаще просыпается от того, что ему нечем дышать. Рваные попытки вдохнуть, взмокшие от пота пшеничные волосы, резкие ломаные движения, и ввинчивающееся в сердце сверло благословенной проклятой связи с другой, такой родной, но недосягаемой душой. Метания прекращаются, как только парню удаётся скатиться с жаркой душной кровати на прохладный пол.       Медленное добровольное самоубийство.       — Это из-за усталости. В последнее время у меня бессонница. — Адриан пытается сдержать лживую улыбку обреченного, но получается так себе. — Вскоре я продолжу ходить на работу, не волнуйся, отец.

***

      Адриан Агрест выписывается из больницы через три дня.       Через четыре увеличивает дозу лекарств, подпитывающих его истончающуюся душу, вдвое.       Через шесть дней у него окончательно вырабатывается иммунитет, и панацея больше не действует из-за привыкания.

***

      Адриан продолжает жить, пусть и с трудом. Самые обычные действия, вроде включения чайника, чтобы вскипятить воду для чая и каши быстрого приготовления, становятся подвигом, потому что потом предстоит идти назад в кровать, и в половине случаев это гарантированное головокружение или потеря сознания.       Самое страшное обычно поджидает его ночью.       Агрест с содроганием вспоминает кошмары, приходящие каждую ночь. Разные, но обычно происходящие в одних и тех же местах. В одних он плывёт над затонувшим городом — вода кристально прозрачная, за спиной прекрасные крылья, как у его души. Мокрые крылья, тянущие вниз. Адриан хватает губами воздух, но лишь хлебает воду, вмиг ставшую ледяной. Он видит, как прекрасен город под его ногами, эта красота не относится к людям. Она намного древнее, мощнее, величественнее и никогда не будет достигнута повторно. С очередным глотком воды сознание Агреста проясняется, и он видит.       …такие же, как он. Они всюду. Сидят на самом дне с поднятыми вверх лицами, и застывшей на них мольбой о помощи. У каждого символ родственных душ: родинки, татуировки, цветные волосы, кожа увитая растениями… так или иначе каждый отверженный попал сюда…       В другой раз Агрест лежит на огромной горе перьев, не видя её краёв. Ему мягко и в кои-то веки, не мучает аллергия. Безмятежность царит не долго. Уже через мгновение всё вокруг пылает ярким огнём. Адриан кричит и кашляет, но не может подняться. Перья трещат и скукоживаются, а парень просыпается в холодном поту на своей кровати. Подобных случаев много, в каждом есть крылья или перья, но с новыми ночами они становятся всё бледнее, а боль всё чаще остаётся и после пробуждения.       Каждый раз он зовёт Маринетт, но она не слышит.       Но на этот раз проклятье, похоже, подарило ему небольшую отсрочку. Потная, вязкая в своей бесконечности, чуткая к любому шороху дрёма не приходит ни через час, ни к середине ночи. Агресту даже кажется, что стало лучше. Колючая пульсация, терзающая его сердце гнойной занозой не один месяц, впервые притупляется, если не исчезает совсем. Уповая на то, что чудеса не закончились, Адриан медленно садится на кровати, затем встаёт и идёт к шкафу.       Не шатается. Нет головокружения. Нет слабости.       Болезнь на время отступила.       Его внимание привлекает шум и лязганье металлической клетки. Душа впервые за долгое время оживилась. Хрупкая птица кидается грудью на крепкие решетки, клюёт и царапает лапками, бьёт прозрачными крылышками, но всё тщетно. Адриан стоит, очарованный этой борьбой.       Господи, как же это глупо.       Передалась ли ему жажда свободы от собственной души, или он сам захотел бороться, но всё его существо переполнилось сильнейшим желанием жить. Птица стала тёплым лучиком солнца, встормошившим его маленький холодный мир.       Адриан в спешке надевает первую попавшуюся одежду и зачем-то фотографирует метания души. Наверное, как напоминание.       В его жизни было много монохромных цветов с редкими вкраплениями «сезонных» оттенков коллекций отца. Сейчас же у Адриана ломка на яркое: цвета, эмоции, время, мгновения, воспоминания, людей. Еще не поздно наполнить его жизнь тем, что Адриан не замечал за работой и стремлением угодить всем вокруг.       Дверца клетки распахивается, и птица лазурным росчерком рвётся в окно сквозь несуществующее для души стекло, но непреодолимое для многих людей. Ведь, по факту, любой может назвать хотя бы один случай, когда от мечты, от любви или от «будущего» его отделяла лишь тонкая грань окна или экрана, оказавшаяся сильнее этого человека.       Адриан выбегает на улицу, запыхавшись после спуска по лестнице, даёт о себе знать болезнь, и краем глаза улавливает удаляющийся огонёк его души, летящий в ночном парижском небе.       Он знает — куда…       Голубь приводит парня на смотровую площадку напротив Эйфелевой башни. Туристы даже глубокой ночью не покидают это место, с опаской косятся на взлохмаченного запыхавшегося парня в криво застегнутой теплой куртке. Птица кружит прямо перед ним, подбадривая, как бы говоря своим оживлением, что осталось совсем немного.       Дюпен-Чен вскрикивает от неожиданности, когда на неё налетает потрёпанный болезнью блондин, теряется, но замечает невесомое существо, сидящее на его широком плече.       — Маринетт, — наконец-то восстанавливается хриплое дыхание, — пожалуйста, выслушай меня. Я знаю, что мы друзья, и ты никогда не бросила бы меня в беде. Как и я тебя. Но сейчас, пожалуйста, поступи так, как считаешь нужным. Забудь о работе, о том, что будет после…       Голубь сидит на плече Адриана, пока парень что-то сбивчиво говорит, а Маринетт даже не слышит, о чём. Девушка протягивает руку, и птица довольно ластится к прикосновениям, распушив полупрозрачные мягкие перышки.       — … Маринетт?       Адриан, затаив дыхание, наблюдает за каждым движением. Глаза цвета летнего ясного неба полны грусти, тревоги, сожаления и (Адриан думает, что ему кажется) вины. Девушка прячет недорисованный эскиз в сумку. Пусть на улице холодно, она больше не могла сидеть дома, заточённая в четырёх стенах. Разгрузка после упорной рутиной работы в жестком темпе обернулась новыми силами, внезапным вдохновением и новыми идеями на будущее, нашедшими воплощение на белизне бумаги блокнота.       — Пойдём со мной, — Маринетт берёт парня за руку и тянет за собой, спеша в направлении своей, уже ставшей Агресту родной, квартиры.       Ветер поддевает полы осенне-сезонного плаща, пуговицы которого застёгнуты через одну в лучшем случае. Кожа покрывается мурашками от холода. Плевать. Маленькая ладошка в его руке тёплая, и одно это способно закрыть ему глаза на такие мелочи.       Подъезд. Дверь. Знакомый коридор. На крючке вешалки для верхней одежды висит черно-зелёный зонт.       — Прости, пока ты говорил там, на улице, единственное, что я видела — только твою душу, и совсем не слушала, — девушка неловко прикусывает губу, чувствуя себя бесконечно виноватой. — Но сейчас, как бы там ни было, должна тебе кое-что показать. И, … — Дюпен поправила выбившийся из челки локон, — в общем, подожди здесь. Хорошо?       Адриан растерянно кивнул, поглаживая притихшего в его руках голубя. Девушка скрылась в глубине квартиры, но уже через считанные мгновения показалась в дверном проеме с совсем небольшой клеткой, в котором сидела, такая же, как у Агреста, разве что более лазурная, голубка.       — Это неожиданно, но…       Агрест не знает — разрыдаться или с истеричным хохотом упасть на колени. Нервы сдают, и он улыбается, тогда как картинка перед глазами плывёт, смазывается и вновь проясняется, когда влага срывается вниз из уголков глаз, а потом всё по-новой.       — …ты будешь моим соулмейтом? — заканчивает шепотом блондин.       Дюпен Чен подрагивающими руками достаёт заметно оживившуюся душу из клетки, подносит к голубю взволнованного, такого любимого парня, и жмурится, потому что обе души внезапно засияли ослепляюще-ярким свечением. Комната растворяется в лазурном свете. Адриан и Маринетт чувствуют, как всё их естество звенит от переполняющей их энергии, разливаясь по телу тёплой эйфорией. Парень с облегченным вздохом ведёт плечами.       Потому что пустоты в груди больше нет.       Словно недостающая шестерёнка в часовом механизме, его душа вернулась на место, и теперь стремится наверстать упущенное время, буквально затапливая зеленоглазого чувствами и эмоциями.       Голуби растворились в пространстве, переместившись на своё законное место, а коридор постепенно вернулся к исходному полумраку, не разгоняемому даже настенным светильником. Маринетт счастливо взвизгивает от радости и бросается с объятьями на шею Адриана, стискивая его, словно Агрест может тоже исчезнуть. Но парень не собирается никуда деваться. Вместо этого он смотрит в пространство, а по идеально ухоженной коже катится пара слёз.       — Получилось.       Последние силы оставляют его, и Адриан оседает на пол. Волнения и усталость от бега, а затем и пути до дома Дюпен окончательно вымотали истощенный болезнью организм.       — Адриан!       Маринетт подхватывает теряющего сознание парня, прикусывая губу от волнения и досады. Вдруг они приняли друг друга слишком поздно, и проклятье не остановилось?       — Принцесса, всё в порядке, — Адриан на несколько секунд прикрывает глаза, но потом пытается встать, опираясь на подставленное хрупкое плечо. Губы расползаются в слабой, но такой счастливой улыбке. — На этот раз правда. Из-за болезни я сейчас скорее на скелет похож, чем на модель. Но ты же меня не бросишь за это?       — Дурачок, — беззлобно говорит Маринетт, доводя теперь уже своего парня до дивана.       Агресту впервые за два месяца не снится ничего.

***

      Адриан смотрит, как за спиной девушки закрывается дверь, и вдогонку громко желает ей хорошего рабочего дня. Маринетт оборачивается, приоткрывает дверь и тепло улыбается своему мужу в тонкую щель, после чего окончательно захлопывает её.       Месье Габриэль отстранил Адриана от работы в агентстве на месяц сразу после того, как узнал, что пережил его сын. По истечении этого срока Адриан плавно вернулся к привычному ритму жизни, отметив, что отец больше не загружает его так, как раньше. Но это временно, Адриан слишком хорошо знает Габриэля. А пока можно немного расслабиться в выходной. Да, теперь они у него есть, правда, не как у всех людей. Свободный день Адриана Агреста может выдаться в абсолютно любой день недели, в зависимости от графика.       Агрест сладко потягивается, застилает их удобное семейное гнёздышко — постель, моет посуду после завтрака и валится на диван в гостиной. Рядом, на его законном месте, спит в кресле чёрный пушистый обжора. Адриан треплет его по голове, получая возмущенно-недовольный взгляд изумрудных глаз, и решает почитать.       Он как раз давно приметил один сборник коротких этюдов и рассказов, да руки никак не доходили до него. Подойдя к высокому стеллажу, Адриан подпрыгивает, выхватывая с полки нужную книгу, и едва не получает картонной коробкой из-под обуви по голове.       В душе всё трепещет от осознания того, что скрывается под тонкой картонной крышкой.       Его ящик Пандоры.       Блондин собирается с духом, закрывает глаза на какое-то время, выдыхает и снимает крышку.       С самого верхнего снимка ему улыбается Маринетт. Всегда тепло и ободряюще. Много-много изображений улыбающейся, смеющейся, нежной, прекрасной девушки, которой он обязан жизнью.       В блондинистую голову приходит неуловимо-внезапная, вдохновляющая идея. Поставив ящик на кофейный столик, Адриан отключает телевизор, отставляя его в сторону вместе с подставкой, снимает картину-панораму города, висящую на стене и идёт на кухню за стулом, чтобы достать как можно выше, даже с его ростом, а после приносит еще одну коробку с более поздними фотографиями.       Снова и снова потрескивает разматывающийся скотч, разукрашивая белые обои красками воспоминаний. С момента признания их стало в сотни раз больше.       Но одним из самых ярких остаётся показ.       Маринетт блистала в тот день, восходящей, самой яркой среди подобных, звёздочкой.       — Коллекция называется «Soulmate». Громкое и судьбоносное название! Почему именно оно? — интересуется смазливый ведущий, улыбаясь на камеру.       — Оу, здесь на самом деле очень… большой и важный посыл. По крайней мере для меня, — смущенно поправляет складки на юбке платья Дюпен-Чен. — Они могут быть как воплощением нежных, хрупких мечт и надежд, что лелеют глубоко в душе абсолютно все, а могут олицетворять перья, выпадающие из крыльев души человека, когда того постигает проклятье родственных душ.       — Да, действительно, в последнее время показатели смертности от безответных чувств почти сравнялись с уровнем суицида, — улыбка становится меньше и в разы картонней. — Кто бы мог подумать, что у такой прекрасной линии одежды такой печальный подтекст.       — Не совсем. Это лишь одна сторона. О чём думает человек, когда слышит «родственные души»? Почти всегда — романтика, отношения, нежность. Но я так не думаю, вернее, не совсем так. По-моему, настоящие соулмейты — это самые-самые лучшие друзья, которые давно перешли границу этого рубежа человеческого общения. Кто-то, способный понять тебя с полуслова. Общие воспоминания, увлечения, фразы, истинный смысл которых понятен только вам двоим. Когда уверен в ком-то больше, чем в самом себе, когда доверяешь жизнь этому человеку и знаешь, что никогда не пожалеешь об этом, что бы он с ней не сделал. Когда вы вдвоём становитесь настолько близки, что все ярлыки и определения смазываются, становясь чем-то несущественным. Плевать, как это называется, важно лишь то, что вам хорошо вместе.       — Вы так вдохновенно и с чувством об этом говорите! Возможно, нашли кого-то подходящего на эту роль?       Она тогда перевела тему, а Агрест в очередной раз захотел вскрыть себе вены от безнадёжности. Но, к счастью, в итоге всё обошлось.       Адриан тихо расклеивает фотографии на стену, стараясь не издавать ни единого лишнего звука. Рукавом любимого зелёного худи стирает с щеки солёную капельку слёз и упорно клеет маленькие бумажные квадратики на стену.       Когда на дне старого ящика остаётся всего одна фотография, у Адриана трясутся руки.       На кованном винтажном декоративном столике стоит прекрасная клетка, а в ней бьётся в агонии его душа. Это могло бы быть предсмертным трепыханием, если бы зеленоглазый не открыл дверцу. В кадр попадает край расстеленной смятой кровати, подле которой Адриан и поставил вместилище своей души. Только под столом какое-то черное пятно-клякса или нечто похожее, плохо различимое в тени.       Адриан вглядывается и боится вздохнуть. По спине пробегает волна леденящего душу ужаса.       Плагг.       — Нино, позаботься о этом увальне, пожалуйста. Только ни в коем случае не давай ему Камамбер!       Плагга не было в комнате в тот день.

***

      На десятый день Адриан Агрест не выходит из комы.