Страх, ожидание и немного железа

Морис сидит напротив него, пристально глядя куда-то поверх его головы. - Сложный вопрос – говорит он чуть погодя, немного подумав. – Что мы почувствовали, впервые увидев своего? Это очень много ощущений сразу, друг мой. Глен Форрикс тоже не смотрит на собеседника. Он смотрит на собственные пальцы, медленно поглаживающие поверхность стола. Морис всегда такой; у него всегда много, очень много сложных ощущений. Впрочем, как и у многих его братьев из Третьего. Но Морис из всех них едва ли не самый запутанный. Зато он по крайней мере любит говорить о себе. В сущности, больше всего на свете он любит говорить о себе; Форрикс слышал, что многие за это его недолюбливают. А вот Форриксу нравится. С Морисом легко; не надо притворяться, не надо изображать заинтересованность. Не надо говорить о куче неважных вещей просто чтобы показаться учтивым. Можно просто сидеть и слушать. Но сейчас ситуация особая. Сейчас ему хочется задать вопрос. И он неуверенно прокашливается. - И все-таки… - Любовь! – восклицает Морис так резко, что Форрикс едва не подпрыгивает. – Я понимаю, это очень общее слово, но… оно самое важное. Первое, что ты чувствуешь, когда видишь своего примарха – это любовь. Даже если ты не испытывал ничего подобного раньше – он косится на Глена с некоторым даже лукавством. – Я знаю, почему ты спрашиваешь, дружище. - Да вся галактика знает – вздыхает Форрикс. «Первому Капитану Лангрему. Совету капитанов Четвертого Железного. Обретение состоялось, повторяю: обретение состоялось. Всем кораблям: курс к Терре. Всем заданиям: отмена. Готовьтесь к встрече». Это транслировалось по всем линиям связи Легиона, и Глен готов был расстаться с двумя из трех своих почетных штифтов, если штатская шатия-братия вроде летописцев, журналистов и прочих ненужных людей не успела за этот год растрепать новость по всем каналам. Он не смотрит имперские новости, но уверен: все так и есть. Великое свершение. Очередная победа в нелегкой борьбе за единство мироздания. Еще один сын Императора найден и призван отцом. Вот это все. - Но… - негромко произносит он, и Морис, уже ушедший в какие-то свои думы, недоуменно вскидывает бровь. – Но, Морис…. Почему? - Что – почему? – немного раздраженно спрашивает тот.. - Почему я должен… почему мы должны будем его полюбить?.. Морис впервые за вечер смотрит на него в упор. - О Трон, Глен… - он качает головой. – Ну как я могу это объяснить тебе? Это совершенно личное. У каждого свои причины. Когда я… когда я впервые говорил с ним… - глаза Мориса, глубоко-синего цвета, немного затуманиваются. – Ты знаешь, я ведь… Не могу сказать, что боялся, но… был смущен, конечно. Ты знаешь, я ложной скромностью не страдаю… «Это уж точно» - думает Форрикс, но вслух ничего не говорит: сарказм из его уст мог бы и угробить, просто от эффекта неожиданности. - Но мне казалось… ты понимаешь, Глен… После того, как я увидел его… Все мои дела начали казаться мне и вполовину не такими важными. А он… Он только взглянул на меня, один раз – и как будто все сразу понял. «Ты хочешь быть чем-то великим, единственным, правда?» - спросил он меня. Ну что же, я кивнул, конечно… А он: «Нет, ты не сможешь стать единственным, сын мой. Ты – не совершенство». Я думал, что умру в тот момент, наверное. Знать не знал, чем я так… А, неважно. Он все понял, конечно. Положил мне руку на плечо и говорит: «Не огорчайся так. Да, ты не станешь совершенством сам. Но ты можешь стать его подобием, его великолепным образом. Да, так и есть! Ты – образ и изображенье, но опасно близкое к оригиналу, и по тебе люди будут видеть то недостижимое, чем мы должны в конечном итоге стать. Они будут находить его свет в тебе!» И я понял, Глен. В тот момент я понял о себе вообще все. От самого рождения. Я увидел собственную суть! – Морис счастливо улыбается. – Естественно, после такого я не могу не любить его. Форрикс качает головой и думает было что-то сказать, но не говорит. Морис откидывается на спинку стула, полностью погрузясь в воспоминания. - Образ… - бормочет он. – Изображение… - и с удовольствием, смакуя, произносит то же слово на высоком языке Империума: - Eidolon. *** Рунемейстер Валтьоф поднимает голову от верстака, где блестит микросхемами полуразобранный когитатор. - Ишь ты! – вздыхает он. – Недурные вопросы ты задаешь, а? Из буйных детей Русса рунемейстеры – так у них называют технодесантников – едва ли не единственные, с кем Форриксу приятно иметь дело. Он не любит драться, не ценит выпивки и не одобряет хвастовства; и, хвала Трону, фенрисские технари, пройдя суровую марсианскую школу, тоже теряют вкус к настолько простым радостям. По крайней мере частично. - Люблю ли я Конунга? – раздумчиво произносит Валтьоф. – Ну как. Я должен его бояться и любить. Он – Волк Волков. - Должен? – Форрикс хмурится. - Понимаешь – говорит Валтьоф – Тут ведь как. Не то чтоб я жить без него не мог, как эти всякие вот. Нет. Это так не работает. Когда его рядом нет… ну, он все равно конунг, да? Я ему верю и верен, остальное неважно ни мне, ни ему. Но когда он приходит… когда я слышу его вой, понимаешь? Тут уж все иначе. Тут уж он скажет «прыгай», и я запрыгаю. Потому как он наше вообще все. Это оттого, что он от семени Всеотца. Ты Всеотца-то видал? Форрикс кивает. - Плющило тебя? Форрикс кивает. Плющило. Да, то самое слово. - Вот и с твоим примархом будет так же – уверенно говорит Валтьоф. – Только не так стремно. Вроде как пьяный будешь. Только лучше. Такие уж они, примархи-то. Форрикс кивает. Наверное. Наверное, такие. *** Ралдорон смотрит на Форрикса немного снизу вверх – он вообще не очень крупный для легионера. Но почему-то совершенно не выглядит низким. Ясное лицо с несколькими слабо заметными шрамами, пронзительные чистые глаза. Умный. Один из немногих в его легионе, кто правда умен. Форрикс как-то два часа спорил с ним о стратегии, так вот, он читал оригиналы каких-то таких додревних книг, что Глен не все названия опознал с первого раза. Это впечатляло. - Мне кажется, кузен, что Вы зря так волнуетесь – неторопливо говорит он. – Хотя я и прекрасно понимаю, почему. Вероятно. - Вот как – говорит Форрикс. - Да. Вы не представляете, как волновался я. – Ангел улыбается краешками губ. - Великий Трон. А Вы-то почему? Ралдорон вздыхает. - Помилуйте, кузен. Ведь это огромная неизвестность и огромный риск – встреча со своим… Ав Адони… как бы это по-имперски… Владычествующим отцом. Да, «отец» здесь – главное слово. У детей есть возможность узнавать родителей всю жизнь, а нам приходится встречаться с отцами, когда мы уже взрослые, сформировавшиеся личности. Впрочем, ведь им приходится пройти через то же самое, не так ли?.. Это не может не пугать – даже таких, как мы… или как они. - И чего же Вы… опасались? – осторожно спрашивает Форрикс. - Мне почти что стыдно сейчас об этом говорить – Ралдорон поводит плечами. – Но я боялся, что отец… окажется нам чужим. Что он принесет с собою обычаи своего, незнакомого нам мира. Что мы… не сможем стать по-настоящему близкими ему, или что это будет стоить нам слишком больших трудов. - И что же? – Форрикс понимает, что в его голосе слишком много волнения. - И ничего – смеется тот, кого он знал раньше как имперского гражданина Александра Ригера. Тот, кто сейчас сидит напротив него с племенными баальскими знаками, совершенно естественно смотрящимися на его вполне цивилизованном лице. – Ничего. Вам не нужно волноваться, дорогой кузен. Все, что должно произойти, произойдет само. И все Ваши волнения, поверьте мне, пройдут и успокоятся совершенно сами. Э-дам… кровь – невероятно могучая сила. И Ваша кровь сама подскажет Вам, как жить и что делать в этой новой… обстановке. По крайней мере, с нами вышло именно так. Но я желаю Вам удачи. И, честно говоря… немного завидую Вам. Это такой опыт, который я с радостью пережил бы еще тысячу раз. *** Он остается один в глубокой ночи. Все дела переделаны, флагман к приему примарха готов. Это произойдет завтра в полдень. Первый капитан дал отбой еще час назад, но Глен подозревает, что вряд ли хоть кто-то в легионе сейчас способен спать. Баржа плывет над Террой на низкой орбите, и на обзорном экране проплывают очертания священных континентов. Форрикс лежит, совершенно по-штатски развалясь, в удобном гравикресле и трет пальцами подлокотник. И смотрит не на экранный пейзаж, а на свою руку. Что он, право, Земли не видал? Скучная планета. На столе перед ним валяется планшет с его последним сегодняшним заданием. Лангрем вообще всегда скидывал ему, своему заместителю, всякую второразрядную чушь, и это было нормально, за этим и нужен Второй Капитан; но это вот уже за всякие рамки выходит. Ему надо придумать флагману имя. Потому что у всех легионов флагманы как-то гордо называются, э? Иногда это название придумывал примарх, но чаще всего как-то складывалось еще до его появления. И надо было как бы не ударить в грязь, что ли, лицом. Вроде как. Форрикс не понимает, зачем. Флагман всю жизнь назывался «Флагман» или «Баржа № 1». Это были хорошие, славные имена, отлично передававшие дух корабля. Это звучало гораздо лучше, чем... что-то, что он мог бы придумать. С первым словом названия все понятно, думает Форрикс. Мы - Четвертый Железный. Это почетное прозвище, которое нам дал сам Император. Оно заслужено и понятно. Есть еще, конечно, Десятый Железный, но он не такой железный, как мы. Может быть, назвать баржу просто "Железо"? Нет, так не получится. Должно длинно и надменно звучать. "Железный Орел"? Глупо. Да и изображения аквилы на барже нет, а делать некогда. "Железный Меч". Хм... неплохо. Нет, стоп. Железный меч - это очень хрупкая гнущаяся штука. Получится совсем не тот символ, который нужен. "Железный Череп". У нас эмблема такая. Хм. Нет. Примарх решит, что у нас совсем нет фантазии. "Железный Корабль". Вот отличное название. Тьфу. Нет. О. А если... Последний разговор буквально всплывает в его голове. Кровь. Могучая сила. Единение и инстинктивное понимание. Символ. Знак. Доброе предзнаменование. Форрикс берет стило, перечеркивает все свои каракули и пишет внизу экрана, жирно подчеркнув: "ЖЕЛЕЗНАЯ КРОВЬ". Откладывает стило и обессилено откидывается в кресле, потирая пальцами виски. Что же делать, Великий Трон, что же делать? Все, с кем он говорит, по сути внушают ему одно и то же. Его разум отлично справляется с анализом чужих слов, безукоризненно вычленяет главное. Морис, Валтьоф и Ригер - очень разные люди, но все они по сути говорят одно. Придет примарх, и вы изменитесь. Придет примарх, и ничего не будет иметь значения, кроме него. Придет примарх, и влезет вам в головы, и всунет туда какие-то такие штуки, которых у вас и не было никогда, и не должно было быть. Придет примарх, и вы полюбите его. Хотите вы того или нет. Форрикс совершенно не хочет любить абсолютно незнакомого ему человека. Форрикс не хочет считать отцом того, кто не имел никакого отношения к его зачатию. Форрикс не собирается относиться как-то по-особенному к чужаку из неведомой глуши, который связан с ним только одним - общей биохимией, содержимым прогеноидных органов. Нет, он видел других примархов и знает, что они по определению вызывают трепет и восхищение своим обликом и поведением. Они - сверхлюди, порождения гения Императора и высокой науки. Они заслуживают уважения и повиновения. И к этому Форрикс полностью готов; он прекрасно понимает суть субординации, и чувствует себя совершенно органично в любой иерархии. Это то, что он умеет очень хорошо - подчиняться и командовать, понимать и передавать приказы и решения. Он солдат. Он всегда хотел быть солдатом. Если б его не взяли в Легион, он пошел бы служить в армию или администрацию - и, скорее всего, прекрасно нашел бы там себя. Четкая структура. Понятные цели. Атмосфера. Но любовь? Форрикс любит своих друзей, а они у него есть, пусть их и немного. Он любил свою смертную семью, и иногда скучает по ним, когда вспоминает запущенное поместье, старые карагачи над каналом и занесенный песком асфальтовый плац. Он скучает иногда даже по старому семейному сервитору. Его звали Скотина, он был списанным армейским денщиком, служил когда-то отцу, и в детстве Глен часто катался на нем по двору... Но это все понятно. Людям свойственно любить то, среди чего они выросли, или то, с чем их соединили обстоятельства жизни. Любить или ненавидеть, или отвергать, или игнорировать - так или иначе, все эти чувства человек выбирает сам. Банально, да? Ну да. Отличная правильная банальность. Здесь все иначе. Разница между тем, что говорили ему легионеры, уже обретшие примархов, очень невелика. Так или иначе, но это... существо, которое завтра привезут на флагман... на "Железную Кровь" с планеты, будет само решать, что станет происходить с его, Форрикса, мозгом. Именно тут он понимает, что вся его покорность дисциплине, все его органичное принятие цепи командования как феномена основывалось именно на ощущении, что он так или иначе выбрал все это сам. Мог бы податься в торговцы яблоками, в конце концов. Мог бы гроксов разводить. А он вот пошел проходить легионные тесты. Выбрал. Но примарха он не выбирал. Его за него выбрал Император. И, на самом деле, когда пятнадцатилетнему Глену имплантировали геносемя, он ведь тем самым принял это решение Императора, согласился подчиниться ему в будущем. Купил кота в мешке. Принял договор, не читая. Поступил предельно неразумно. Неосторожно. Теперь пришла расплата. Завтра прибудет примарх, и Форрикс посмотрит на него и начнет его любить. *** Железный Череп на черном и желтом безразлично смотрит со стены. Личина шлема Первого Капитана Лангрема в точности повторяет легионную эмблему; и даже сквозь нее ощущается, что у Капитана сейчас привычно-недовольное выражение лица. Но когда он завершает свой проход вдоль строя рот, даже у него не находится, что сказать. Все безупречно. Большой ангар увешан идеально гладко висящими знаменами, шеренги стоят, как по линеечке, сзади так же ровно выстроены тяжелые танки и два титана класса «Разоритель», тоже со знаменами на огромных лапах. Штатских прогнали к черту, дозволили только автокамеры под потолок запустить. Тут дело личное, можно даже сказать, интимное. Тут не до летописцев. Огромный портал в конце ангара скрывает за собой воздушный шлюз; оттуда и должен выйти он, когда его катер прибудет с планеты. Лангрем застыл четко напротив шлюза в гордом одиночестве. Форрикс вздыхает. В иное время он бы настаивал на праве стоять одесную Первого, как ему и положено. Но не сейчас. Не сейчас. Какой-то своей частью он почему-то надеется,что если Лангрем встретит примарха в одиночестве, на расстоянии от прочих, то и большая часть этого воздействия тоже перепадет Первому. Нет, он прекрасно понимает, что это суеверие какое-то, и это так не работает. Но тем не менее продолжает стоять в шеренге, стараясь казаться как можно менее заметным. И вот. Вот! До слуха Форрикса доносится дальний лязг и рокот, и пол чуть-чуть, почти незаметно, вздрагивает под ногами. Катер пришвартовался! Проходят очень, очень долгие десять минут. Да что он там – с какой-то злобно-детской радостью думает Форрикс – в заднице поковыряться остановился?.. Потом он думает: а ведь это последняя, наверное, моя непочтительная мысль о примархе. Последняя, которую я смогу подумать. Сейчас он войдет, и… Гррум. Гррум. Гррум. Тяжеленные шаги слышатся в коридоре. Медленно распахивается высокая дверь, чуть посвистывают датчики давления. Огромная фигура – в ширину почти такая же, как в высоту – вырастает на пороге. В первую секунду Форрикс испытывает мгновенный приступ ужаса – что за урод, Трон, это же огрин какой-то! - но потом примарх выходит под яркий свет торжественных прожекторов, и Глен понимает, что на автомате ожидал увидеть примарха в штатском, потому и неверно оценил параметры. Нет. В отличие от Фулгрима или Сангвиния на парадных пиктах, их господин явился на встречу с ними в полной броне. И, Трон, что это за броня!.. У Форрикса буквально перехватывает дыхание, да так, что дух его собственного доспеха начинает тревожиться и вывешивать сигналы. Никогда, ничего прекраснее он не видел в своей жизни. Это некая версия терминаторского доспеха, но переделанная под рост примарха, и удивительно гибкая, судя по всему – он движется тяжело, но очень плавно и слитно. Каждая деталь подогнана идеально, так, что невозможно понять, где одна переходит в другую; реактор работает совершенно бесшумно, и почти бесшумно – со слабым, еле слышным посвистом, ходят мощные коленные поршни. И только тут Форрикс понимает, что таращится на колени примарха и резко поднимает голову. И смотрит ему в лицо. Это лицо… Нет, это лицо… Лицо как лицо, на самом-то деле! Аристократичное очень. Довольно бледное. Тонкие, надменные черты. Похож немного на Императора, но не слишком. Гладко выбрит весь, и голова бритая; очень светлые, прозрачные глаза. Смотрит прямо, не моргает вообще. Что не так? – испуганно думает Форрикс. Ну? Сейчас начнет плющить? Или сейчас? Пора бы уже! А примарх, ничего, ясное дело, не зная о его терзаниях, подходит к Лангрему и останавливается напротив. Упирает руки в пояс и ждет. Лангрем медленно, торжественно снимает шлем. - Мой примарх, сир – произносит он, чеканя каждое слово. – Наш лорд и отец. Добро пожадовать на «Железную Кровь». Мы счастливы и… - Ты капитан Лангрем, верно? – перебивает его примарх. Голос у него низкий и какой-то, что ли, сухой, немного скрежещущий – словно у него недавно был бронхит. Лангрем осекается и чуть не роняет шлем себе на ногу. - Так точно, мой лорд и отец, мой примарх, сир. Я – капи… - Так вот – говорит примарх. – Ты – Атанас Лангрем, Первый Капитан, и твой отец был, если я не ошибаюсь, астероидный шахтер, и умер сорок два года назад. Глупо называть так совсем другого человека. Что такое «Железная Кровь»? - А… Это… Это корабль, мой примарх, сир! Этот корабль! Наш… то есть Ваш флагман, мой при… - Достаточно просто «сир». Не трать время. У вас два флагмана? Три? - Ни… никак… нет, с-сир!.. Один, сир! – в глазах Лангрема застыл панический ужас. - Тогда зачем ему название, да еще такое идиотическое? Железная кровь, хм! Стальная гемолимфа! Лангрем выглядит как человек, который видит кошмар наяву и не может проснуться. - Мой примарх, то есть сир – обреченно говорит он. – Я немедленно наложу взыскание, и строжайшее, на того, кто придумал это… - О Трон. – не менее обреченно говорит примарх. – Не глупите, Капитан. Это совершенно неважно. А теперь отойдите, пожалуйста, я хочу посмотреть на моих людей. Лангрем, пошатываясь, отходит. А примарх, все так же тяжело и ровно ступая, подходит к строю, и идет вдоль него, не торопясь, но и не медля, повернув лицо и заглядывая каждому в глаза. Вот сейчас – думает Форрикс. Ну да. Это случится вот сейчас. Вот он в двух метрах. В одном. Вот он смотрит мне… …в глаза. Вот он идет себе дальше. Вот я стою тут и все еще его не люблю. Неприятный такой тип, хотя и не слишком. Деловой и невежливый. Командир, сразу видно. Трон и Терра. Форрикс быстро озирается. Нет, это не с ним что-то не так. Остальные тоже как стояли с парадными лицами, так и стоят. Никакого экстаза. Никто не плачет. На колени не падает. Все в порядке, Глен. Все просто-напросто в порядке. Облегчение настолько сильное, что он чуть не пропускает момент, когда примарх – его примарх! – начинает говорить. Он выдвинул из воротника вокс-транслятор, и голос звучит гулко и ровно, раскатываясь по ангару. - Радуйтесь. Если вы здоровы, то хорошо. Меня зовут Пертурабо. Я пришел из мира, называемого Олимпия. Я – один из примархов Императора. Я буду вашим господином. Я рад вас видеть. Я буду вам хорошим господином, если вы будете хорошо служить мне и Империуму. Если же нет – горе вам. Я буду беречь ваши жизни, пока не придет пора ими пожертвовать. Я буду справедлив, насколько смогу, а вы будьте сильны и верны, насколько сможете. Примарх слегка переводит дух: все предыдущее он высказал как бы на одном дыхании. - Так. Хорошо. Теперь… я должен придумать вам какое-нибудь имя. Это тоже очень глупо. Как будто отличной цифры «4» или слов «Легион Пертурабо» недостаточно. Но давайте блюсти традиции. Вас называют «Четвертый Железный». Мне нравится, как вас прозвали. Теперь вы – мои Железные Воины. Запомните это. Железо у вас снаружи… хотя вообще-то это керамитово-полиметаллический сплав… И железо должно быть у вас внутри. Поняли? Повторить! - он вскидывает руку. - Железо снаружи... И примерно две трети легионеров - Форрикс среди них - догадываются гаркнуть в ответ: - Железо внутри!! Пертурабо поводит плечами. - Не очень. Ну да ладно. Мы над этим еще поработаем. - он вздыхает. - На самом деле, вы, судя по всему, хорошие солдаты. У вас четкий строй, честные лица... Отличные танки, просто отличные. И... - он сильно морщится, словно от мигрени. - И неплохая броня. И тут Форрикс не выдерживает, наконец. - У Вас лучше. - говорит он довольно громко. Пертурабо поворачивается к нему, секунду хмурится. Потом улыбается краешками губ. - Ну конечно - отвечает он. - Мою делал я, а вашу - какие-то криворукие гроксы. Но это тоже ничего. Мы это исправим. Вы хороший легион. Сперва мы исправим вашу броню... - он явно задумывается на мгновение - А потом мы исправим Галактику! Теперь уже почти все догадываются рявкнуть "Ура!" На лице примарха - отчетливое облегчение. - Отлично. Так... Теперь давайте-ка поработаем. Капитан Лангрем! Покажите мне мои... апартаменты. Я жду у себя через час десятерых... нет, пятнадцатерых из ваших лучших инженеров. Систему теплоизоляции на этой барже надо менять полностью, аварийный подвод кислорода - тоже, а орудийную часть как минимум перенастраивать. Все это спроектировано очень плохо. Теперь... легионеры - вольно! Разойтись! *** В следующий раз они встречаются с Морисом только через пять лет. Но теперь Морис - Лорд Командующий, и почти весь его Легион давненько уже называет его только Эйдолоном. А Форрикс... что же, бедняга Лангрем в роли командира дредноутов нашел себя гораздо лучше, чем в роли Первого Капитана. В остальном все то же самое. Кантина. Стол. Форрикс смотрит на свою руку. Эйдолон глядит на него, он затылком ощущает этот взгляд. - Ты так изменился - тихо говорит Эйдолон. Форрикс чуть не вскидывается: Морис действительно начал разговор не со слова "я" или ему показалось?.. Нет, и правда. - Ты изменился. - говорит Эйдолон, и в голосе его сквозит... сочувствие? - Не говори ничего, я понимаю... Очень трудно, да? Даже затылок Форрикса выражает чистейшее непонимание. - О чем ты? - Ну как же! - Эйдолон возбужденно хлопает рукой по столу. - Ваш... ваш... Этот ваш... Тот, кого сделали вашим примархом! Наш господин отчего-то общается с ним, но я... впервые в жизни здесь не могу его понять! Мне так жаль, что таким людям, как вы, приходится так насиловать себя! Я понимаю, что здесь уже ничего не изменишь, но если ты когда-нибудь захочешь поговорить со мной, то знай: в Третьем у тебя всегда есть друг, и ты... Эйдолон осекается. Впервые за все время их общения Форрикс смотрит ему прямо в глаза. - Глен! - начинает было Эйдолон, но Форрикс его перебивает. - Железо снаружи - медленно произносит он, поднимая кулак и демонстрируя Эйдолону латную перчатку. - Железо внутри - говорит он, прямым в лицо сбивая собеседника со скамьи. Эйдолон с трудом поднимается с пола, стоит, немного покачиваясь. Он не пытается дать сдачи, он вообще не выглядит оскорбленным, невзирая на то, что из сломанного носа хлещет кровь. Напротив: глаза его словно бы сияют. - Глен! - восклицает он. - Глен, друг мой! Так все-таки все сработало? Великий Трон! Ты все-таки любишь, любишь своего примарха! Форрикс тоже встает. Больше он на Эйдолона не глядит. Пожимает плечами. - Да нет, с чего бы? Я вообще с трудом его выношу. Жутко тяжелый тип, этот Пертурабо. Разворачивается и выходит.