Это услуга

      Виктору снилось что-то невероятно легкое и воздушное, казалось, что дышать стало в разы легче, да и сам он, вероятнее всего, стал весить от силы пару килограммов. Ощущение тепла разливалось по всему телу странными толчками, словно палец, пережатый тонкой нитью, постепенно наливался кровью. В нос ударил резковатый сладкий запах, наполняющий легкие какой-то своей приторной сладостью; хотелось выгнуться вперед, словно коту, в погоне за этим странным дуновением, что приятно щекотало рецепторы. Но вдруг что-то внутри обрывается, и Виктор, вскочив с кровати настолько порывисто, что, кажется, сбил лампу на тумбочке, принимается откашливаться.       В нос ударяет тот самый сладкий запах, только теперь он становится в разы сильнее, одурманивая. Рот моментально наполняется слюной, а темная жилка, прокладывающая свой коварный путь вдоль шеи, бьется отчаянно быстро. Кое-как придя в себя, русский фигурист оглядывает их общую с Юри комнату внимательным взглядом, и ему кажется, что с вечера тут абсолютно ничего не изменилось.       Вздохнув, мужчина ловким движением убирает взмокшую челку со лба. Взгляд пронзительных голубых глаз тут же натыкается на светящийся циферблат. К сожалению, времени для сна остается не так уж и много, но Виктор все равно решает улечься обратно. Как только пальцы наугад ловят в темноте край мягкого одеяла, слышится тихий протяжный стон.       Виктор хмурит светлые брови и замирает: он весь напряжен и натянут как струна. Стараясь не шевелиться, мужчина снова оглядывает номер напряженным взглядом, выискивая хоть какой-то слабый намек на присутствие в комнате чужаков. Чуть поведя носом, альфа, не заметив каких-то выделяющихся чужих запахов, невольно расслабляется ровно до тех пор, пока откуда-то сбоку до него не доходит еще один сдавленный полустон-полувскрик. В ноздри снова забивается проклятый сладковатый дурман, и Виктор отчаянно трясет головой желая отогнать морок.       Но неясный запах не исчезает - напротив, кажется, окутывает всю комнату, застилая обзор и мешая связано думать. Виктор лихорадочно хватается рукой за горло и опирается коленом о кровать - матрас под ним сразу же приглашающе прогибается, но Никифоров лишь качает головой. Взгляд невольно скользит по темной фигурке, калачиком свернувшейся под огромным одеялом. Кажется, Кацуки даже не слышит этих странных звуков, а уж тем более не чувствует запаха.       Если бы Виктор знал как ошибается.       Фигурист делает пару неуверенных шагов по направлению к окну. Ему хочется вдохнуть глоток свежего прохладного воздуха, чтобы как-то отделаться от этой розовой сладкой бурды, словно кисель залезающей в нос и уши. Юри на кровати подозрительно вздрагивает. К сожалению, Виктор, будучи крайне дискоординированным в своих движениях, мог запросто задеть что-нибудь и тем самым разбудить парнишку, но Никифоров готов поклясться - он ничего не ронял.       Мужчина не успевает дойти до окна - приходится склониться над чужой кроватью. Альфа внутри рвет и мечет, а в горле снова встает этот проклятый комок. Запах. Сладкий, волнительный, невероятно вкусный - этот запах идет прямо от Юри. - П-пожалуйста, Виктор, - стонет мальчишка, когда одним ловким движением фигурист отбрасывает прочь промокшее почти насквозь одеяло...       У Виктора моментально подгибаются колени, бездумно хватаясь за стены, он сползает вниз. Уж лучше бы он не трогал единственную "преграду", отделяющую его от этого дурмана. Зрачки в глазах тут же опасно расширяются, в разы улучшая зрение. Теперь Виктор видит буквально все: любое дуновение ветра, шорох листьев за окном, падающие хлопья снега и... и Юри.       Парнишка, уткнувшись в собственные колени, беззвучно глотает соленые слезы, сильнее жмурится и прикусывает и без того припухшие губы. Руками Кацуки обнимает худые ноги, сильными пальцами до хруста вцепляясь в тонкую ткань пижамных штанов. Простынь под омегой уже вся мокрая и наверняка неприятно липнет к коже, как и пижама, штаны в самом неудобном месте ожидаемо мокрые, пропитанные вязкой смазкой насквозь.       Внутренний альфа гневно рычит, явно требуя каких-то действий, но Виктор мужественно сглатывает слюну. Юри попросил его, попросил о чем-то конкретном, значит, он должен отозваться, должен как-то отреагировать - он не может напугать беднягу еще больше. - Юри? - зовет фигурист и сам шарахается от своего грубого и чуть охрипшего голоса. Приходится судорожно прокашляться. - Юри, ты в порядке? - крайне глупый и неуместный вопрос все же срывается с тонких губ.       В голове тихо и пусто, и кажется, что последние здравые взрослые мысли, упаковав чемоданы, в спешном порядке покидают его голову, оставляя бедного Виктора на растерзание притихшему внутри него альфе. - Чт-что мне делать? - мужчина испуганно спрашивает мальчишку и мысленно дает себе пинка, напоминая, кто тут главный и должен взять ситуацию под контроль. - Что я могу для тебя сделать? - спешно исправляется фигурист, и альфа, пристыженно молчавший в углу, издает какое-то подобие рыка.       Юри резко распахивает невозможно темные глаза, с каким-то недоверием глядя на тренера, и сильнее вцепляется в собственные ноги. Мальчишка тоненько вскрикивает, видимо, от новой порции сильных спазмов, что нещадно прошибают все тело. Виктору хочется зажать покрасневшие уши ладонями, только чтобы не слышать, чтобы не сорваться и чтобы не было так мучительно больно просто стоять рядом и теряться от желания помочь. - П-пожалуйста, Виктор, - снова стонет мальчишка и пробует сесть. - Не надо, - слабо выдыхает он, когда Виктор дергается чуть вперед. - Не подходи.       Хочется биться головой об стену, так, чтобы встряхнуть оставшиеся на месте мозги, хочется выть, потому что позорно вставший член уже неловко упирается в резинку трусов, предэкулятом пачкая тонкую ткань; потому что не смог, потому что напугал и потому что не в состоянии противиться собственным желаниям.       От отчаяния Виктор прикусывает ловко обводящий кромку зубов кончик языка. Вкус крови постепенно отрезвляет, и Виктор опускает занесенную для пощечины руку - в какой-то момент ему показалось, что это единственный способ прийти в себя. Взгляд моментально трезвеет, и фигурист, сжав кулаки, коротко кивает сам себе. Альфа внутри жалобно, почти по-собачьи, воет и противно скребет кривыми коготками, умоляя дать ему что-то большее. Никифоров уверенно присаживается на край чужой кровати, от чего напуганный мальчишка шарахается в сторону, рискуя просто слететь на пол. Виктору буквально приходится схватить того за руку, не давая отодвинуться ни на миллиметр.       Кацуки беспомощно смотрит своему тренеру прямо в глаза и все еще слабо дергается, пытаясь выпростать руку из железного захвата. Виктору почти силой удается уложить парня на середину кровати, и только тогда, обхватив чужое лицо прохладными руками и крайне серьезно смотря в испуганные, полные слез глаза, он членораздельно произносит: - Все в порядке, Юри, - и почему-то ему хочется верить. - Я не трону тебя, - уверяет фигурист и в доказательство своих слов быстро отстраняется. - Я хочу помочь. Юри, я хочу помочь тебе. - Виктор?       Кацуки неуверенно тянет к нему дрожащую руку, и Виктор, прерывисто вдохнув, призывает все свое спокойствие и самообладание, чтобы не сорваться. Мягко улыбнувшись парнишке, он переплетает их пальцы и коротко, как в прошлый раз, когда клялся никогда не оставлять, целует в покрасневшие костяшки пальцев.       Юри инстинктивно расслабляется и уже без опаски льнет к сильному альфе, ведь только Виктор способен удовлетворить своего глупого ученика - теперь все происходит наоборот. Фигурист мягко притягивает юношу ближе, усаживая мокрой задницей к себе на колени, и Юри тут же вцепляется в его плечи тонкими бледными пальцами, невозможно высоким лбом упираясь куда-то в ключицу. Омега дышит как-то загнанно, словно все еще боится, что Виктор сделает ему больно. От этого сердце неприятно ноет, словно сотни маленьких иголок враз впиваются в оголенную кожу. Он должен что-то предпринять. - Доверься мне, Юри, я не сделаю тебе больно, - поглаживая парнишку по слишком худой и узкой спине, обещает русский фигурист.       Виктор чуть вздрагивает, когда теплая скользкая вязкая смазка, пропитав штаны, касается горячей кожи, от этого невероятного чувства течной омежки под боком внутренний альфа, упоенно наблюдающий за сим действом, ощутимо царапает глотку изнутри, рвет и мечет, так что пальцы начинают мелко подрагивать. А Юри... Юри хватается за него как утопающий за соломинку, словно Виктор - это тот хрупкий мостик, который удерживает его, наполовину оставляя за гранью сознания. Парнишка нетерпеливо ерзает, сидя на чужих коленях, и еле слышно стонет. - Ты позволишь мне помочь? - Виктор прикрывает горящие отнюдь не праведным огнем глаза, боясь еще больше напугать парнишку. Фигуриста уже еле ощутимо трясет: еще пара минут, и он просто набросится на собственного подопечного.       В ответ Виктор слышит лишь довольно-таки однозначный стон, а в следующую секунду с упоением ощущает холодные дрожащие губы на своей шее. С тихим рыком он опускает тонкую резинку трусов вниз, стягивая их вместе с мокрыми штанами, и в нос тотчас ударяет сладковатый запах течной омеги. Толстый узел скручивается где-то внизу с новой силой, а альфа внутри радостно подвывает, наконец-то добившись до власти.       Пальцы успокаивающе обводят горящий и истекающий густой смазкой анус, даря нереальное ощущение полноценности и блаженства. Виктор, закусив губу и рыкнув на самого себя, разводит припухшие края аккуратной дырочки двумя пальцами. Острая, сильно пахнущая смазка уже давно стекает по чужим пальцам, и от этого Юри чувствует себя еще более неловко: он невероятно мило краснеет и сильнее зарывается в ткань тонкой футболки лицом.       Сразу два пальца входят без малейших препятствий, Виктора тут же сворачивает пополам от того жара и невероятных ощущений, внутри Юри просто... просто нереально. Омега, кажется, течет еще больше, теперь фигурист, забавно краснея кончиками ушей, отчаянно пытается насадиться сильнее, тоненько и жалобно постанывая. - Виктор, - стонет парнишка, и Виктор почти сразу же понимает, чего от него хотят.       Опрокинув своего омежку на спину, он ловко просовывает под тонкие худые бедра какую-то подушку, так, чтобы приподнять красную от бесконечного ерзанья задницу. Русский фигурист с упоением целует этого невозможного мальчишку, властно хватает за плечи и прикусывает бьющуюся жилку на тонкой шее, с животным рыком обводит подрагивающий от возбуждения живот дрожащими пальцами, мурлыкая, вылизывает чужие ключицы, напоследок еле ощутимо куснув.       Резко перевернув парнишку на живот, Виктор успокаивающе что-то шепчет. Бледные пальцы требовательно разводят красные половинки в разные стороны, и Юри громко и отрывисто стонет, а припухшая дырочка, тут же судорожно сомкнувшись, обильно течет так, что вязкая смазка неровными дорожками буквально через секунду течет по стройным бедрам. Рот моментально наполняется слюной, и Виктор, будучи больше не в силах сдерживаться, с иступленным рыком припадает губами к достаточно растянутой дырочке. Горячий язык ловко проникает в бархатное лоно, обводит темные стеночки и рвется наружу. Виктор, словно сытый кот, не стесняясь, облизывает губу, пробуя своего омежку на вкус.       Еще секунда, и Никифоров, мысленно ругнувшись на себя, приставляет вставший, покрасневший от возбуждения член к течной дырке. Юри еле ощутимо дергается под ним: - Пожалуйста. Виктор, я хочу тебя видеть.       Как бы фигуристу ни нравилось наблюдать за тем, как с каждой секундой парнишка течет все сильнее от одного его присутствия, Никифоров переворачивает омегу на спину, ловко пристраиваясь головкой к покрасневшему входу.       Боже... как же это... горячо, тесно, влажно, невероятно... просто. Виктор прерывисто выдыхает, махнув рукой на всякое присутствие здравого рассудка, тренер входит в это бархатное лоно на всю длину. Почти не слыша того, что происходит вокруг, Никифоров вцепляется пальцами в чужие бедра, пока Юри, осмелев, скрещивает худые лодыжки за его поясницей, сильнее притягивая к себе. Возбужденный член омежки между тем трется о его живот, пачкая естественной смазкой и заставляя пальцы на ногах поджиматься сильнее.       Сильнее... сильнее Виктор входит в своего горячего омежку, уже не слыша его стонов, не чувствуя его рук на своем теле. Все ощущения враз куда-то пропадают и остается одно горящее, воистину невероятное чувство тесноты, сжимающей его член.       С громким криком мир меркнет во тьме, и Виктор еле успевает вовремя отстраниться, чтобы не кончить в бедного парня. Сил хватает только на то, чтобы сомкнуть сильную челюсть на солоноватой от пота коже, закрепляя и утверждая... мой.