Лед, апельсиновый сок и водка

      Работа в баре бывала грязной и не очень.       Грязной Дазай считал ту, которая подразумевала напившихся до мерзотного состояния посетителей. Вызови им такси, пошарь документы, деньги, послушай про их жизнь, как она их обделила.       А если не повезет, то тебя еще и опустить попытаются или втянуть в драку.       Не очень — это когда самое худшее, что ты вынужден наблюдать, это попытки дерзких альфачей и мажоров развести прекрасный пол на секс. Прекрасный пол либо был достаточно умен, либо намеренно клевал на такие предложения.       Дазай скептически относился к возможности того, что в ночном клубе окажется девушка, которая напьется и ответит на приставания, не зная, к чему это приведет.       Осаму вообще противно было, не имея постоянного любовника или любовницы, смотреть на то, как милуются вокруг него, вот он и злобствовал все с той же милой улыбкой на лице.       Влажные звуки поцелуев будили желание достать вантуз и «засосать» всех, кто терзает его слух вульгарным проявлением похоти.       Не можешь целоваться тихо — не целуйся вообще.       Следующая неделя обещала быть тише, чем весь последний месяц — модных диджеев сменяла какая-то молодая группа, и танцы должны были быть не такими ритмичными и не такими дикими.       Осаму это устраивало, и он предвкушал спокойствие, расклеивая плакаты на всех стендах клуба, помогая своему администратору, Акутагаве, побыстрее сбежать домой — в четвертом часу утра его все еще ждала теплая тушка в общей кровати.       В баре на випе было пусто — его коллега арсенал имел меньше и работал только тогда, когда обещали полный вип. В остальное время за коктейлями девочки бегали к нему, хихикая и подмигивая, когда танцовщицы начинали разогревать толпу, и гоу-гоу, которое оставляло его равнодушным, превращалось в откровенный разврат из-за их костюмов.       По мнению Дазая, латексные бикини, корсеты, сеточка, обтягивающая округлые белые бедра, и каблуки, на которых проще ногу сломать — это не то, что стоило бы носить, когда танцуешь метрах в двух от земли, стоя на непонятной конструкции, которая гордо именуется…       Бармен не помнил, как обозвать сооружение-декорацию позади возвышения для диджея, но помнил, как часто клиенты просто беззастенчиво вперивали взгляд между длинных ног, забывая, что танцпол не для этого создан.       И что танцовщицы — не шлюхи, не надо пытаться их купить.       Вечер понедельника начался очередью через всю улицу. Осаму, как счастливый обладатель бейджика, похлопал по плечу охранника и проскользнул в помещение через черный ход, по пути расстегивая куртку.       Стоило только зажечься гирлянде на баре, как на стул тут же плюхнулся рыжеволосый парень.       Осаму хмыкнул — не проверяй у них документы, он бы дважды подумал, прежде чем ставить стакан апельсинового сока с водкой на стойку и подавать пепельницу и зажигалку.       Посетитель был крошечный, как на него ни глянь. Он цеплялся за опору для ног мыском ботинка, стакан брал сверху — Дазай подозревал, что в противном случае он бы просто не смог обхватить его одной рукой.       Рыжие кудряшки недолго прикрывала шляпа — минутой позже парень ее снял и положил рядом с собой. Звякнула цепочка.       Сделав пару небольших глотков, клиент неожиданно вскинул на него глаза.       Бармен приветливо улыбнулся и продолжил натирать стаканы, как ни в чем не бывало, хотя по спине прокатилась волна мурашек.       Голубые-голубые глаза. Без линз. Правильные черты лица, аккуратный рот, красивой формы губы.       Осаму с досадой подумал, что пора кого-нибудь найти, а то он уже на клиентов с недвусмысленными идеями засматривается.       Еще час — и от толпы нечем дышать. Кондиционеры способны заморозить кого угодно, и Дазай радуется наличию у него плотной жилетки — девочки вообще вынуждены в теплых кофтах ходить.       Рыжий пьет пятый по счету стакан, потом неожиданно разворачивается, не глядя берет шляпу и соскальзывает со стула. — Эй, а оплата? — Осаму ловит тонкое запястье и сердце проваливается куда-то вниз, ухнув, но он отмахивается от странной реакции. — Напитки из бара оплачиваются отдельно, даже если вы заказали столик на випе и депозит выплачен.       Рыжий приподнимает бровь и усмехается. — Заплачу в конце вечера, это не последний раз, когда я подхожу, — парень пытается высвободить конечность, но Дазай тоже не совсем еще дурак. — Нет уж, будьте добры деньги, — Осаму улыбается, даже ощущая легкое бешенство и сжимает руку сильнее. — Дазай! Он певец, оставь его, потом разберемся, — Акутагава в сопровождении двух охранников пробился к нему через толпу и мягко положил руку на плечо. Осаму выдохнул и заставил себя расслабиться, выпрямиться, отпустить залетную пташку, проследив, как клетчатая шляпа плывет в толпе и скрывается за сценой. — Я думал, что солист нам нужен трезвый, — буднично пробормотал мужчина, возвращаясь на рабочее место, с досадой трогая сережки в ухе. — Для него это нормально, он так лучше поет, — Рюноске пожимает плечами и садится на стул, взмахом руки отпустив охранников.       Осаму без вопросов ставит стакан сока, чтобы администратору было чем промочить горло, ловит благодарный взгляд. — Я рад, что мне придется смотреть на его выступление почти из первого ряда — оно должно того стоить, верно? Не знал, что они так популярны, — клуб действительно был полон. — Им меньше года, у них нет спонсора, но Чуя заставляет их работать, выпускать альбом за альбомом, достает деньги из воздуха. Не знаю, как они там работают — наркотики, выпивка, секс или все вместе — но директор слюну пустил, когда они пришли.       Осаму молча кивал головой, ловя себя на том, что какой-то сольник ударника и гитариста заставил его начать отбивать ритм одной ногой.       В прошлом он и сам играл, но дело не пошло. Группа распалась, все нашли другое занятие, обзавелись семьями, уехали к черту на кулички.       А ему двадцать шесть, он бармен и сейчас думает о том, что солист группы, эта рыжая заноза в заднице, которая не захотела просто отдать ему деньги за выпивку, должен прекрасно смотреться, когда стоит на коленках и работает ртом. Где-нибудь в темном переулке за клубом — куда без этой детали.       Акутагава молча пронаблюдал, как потемнели глаза его подчиненного, издал полный усталости вздох.       Он моложе на четыре года. Этот человек вполне мог сейчас быть на его должности, но… Отказался. Зарплату получал, конечно, больше, стаж капал.       Но рутинной работе он предпочел ту, где можно контактировать с людьми очень близко.       И всего трижды за четыре года знакомства Рюноске видел, чтобы Дазай так на кого-то смотрел.       В первый раз объектом стал он сам — и они переспали по пьяни, второй раз объектом был Атсуши, его парень — и они чуть не переспали, но, даже будучи в ссоре, Акутагава был не намерен делиться своим с кем-то еще.       В третий раз — сейчас.       Рюноске снова вздохнул, разгрыз льдинку — боже, дай рыжему мозгов не дразнить Дазая, быть занятым, с ревнивым парнем, не оставаться один на один, не напиваться при Дазае — опыт секса по пьяни отозвался фантомной болью в заднице, — быть убежденным натуралом, на худой конец…       Уже через час Акутагава понял, что бог его не услышал.       Рыжий не мог не задевать Осаму, был свободен, коллеги музыканта, махнув рукой на его безопасность, оставляли рыжего на бармена, а тот улыбался чересчур широко и доброжелательно, подливал виски и на равных обменивался историями о своем гомосексуальном опыте.       Еще через час Накахару Чую, солиста группы «Портовая мафия», уже никто не мог спасти от участи быть трахнутым где-нибудь в темном углу клуба — Осаму далеко не ходил, и адреналин от возможности быть застуканным заставлял его сердце биться чаще.       Чуя еще не понимал, что он попал — пел, пританцовывал, пальцы в перчатках гладили микрофон, стойку, голую грудь в разрезе рубашки, утянутые кожей бедра.       «Ходячий секс», — обреченно констатировал Акутагава, глядя, как рыжий блядски крутит задницей — на радость смотрящему во все глаза Дазаю.       Когда юркий язычок прошелся по микрофону в до невозможного откровенном жесте, фанатки взорвались воплями и чуть не начали лезть на сцену.       Дазай, стоя за стойкой, жалел, что не может просто уединиться и передернуть.       Выступление закончилось в два ночи, и жутко довольные артисты всем составом переехали за стойку. Гитаристы разминали перегруженные плечи. Кто-то читал лекцию о том, что Чуя невозможен, просто развратник и его когда-нибудь поимеют микрофоном в темном переулке — господи, чувак, знал бы ты, насколько близок к правде, молчал бы — и вообще не стоило столько пить, никакого чувства меры.       Чуя смеялся восхитительным низким голосом, и, как и во время пения, у Осаму кожа мурашками покрывалась.       Только слепые не заметили тех пристальных взглядов, которые солист дразняще бросал из-под золотых ресниц.       Дазай просто сделал пометку взять свой законный перерыв и оттащить рыжего в туалет или в служебное помещение — за волосы, если придется.       Любовью тут не пахло, зато похотью все провоняло, пропиталось насквозь.       Значит, можно будет шумно целоваться и бесить тех людей, которые, как и он прежде, терзаются неудовлетворением.       Перерыв ему дали сроком в целый час — Дазай просто приподнял брови, когда услышал фразу «за пятнадцать минут управишься» и Акутагава стушевался, начал глотать слова. Потом махнул рукой — один раз можно — и велел не тратить время зря, в частности — не мозолить ему глаза.       Чуя хохотал и был абсолютно пассивен, когда он затащил его в тихую комнату персонала, закрыв дверь на замок, прижимая прямо к ней, затыкая смеющийся рот своими губами.       Рыжий терся и гортанно стонал, Дазай порыкивал и хотел рвать одежду, но им потом надо было сделать вид, что они вовсе не бросились друг на друга, срывая вещи.       Накахара в ответ только фыркнул и, не обременяясь совестью, оторвал ему все пуговицы, припадая губами к красивой груди, постанывая чаще, вылизывая и целуя соски, обводя языком пресс.       К тому моменту, как его толкнули на диван, Осаму от желания уже думать не мог.       Не мог он вспомнить и того, как рыжий запустил руки ему в трусы. Ощутил только, как сомкнулся горячий рот на возбужденной плоти, и Дазай застонал, запуская пальцы в кудряшки, непроизвольно уговаривал мягким давлением на затылок взять глубже.       Отсасывал солист именно так хорошо, как Осаму воображал.       Не пришлось ничего говорить, просить, растягивать, отвлекая дорожкой поцелуев — рыжий оказался очень самостоятельным, а Дазай даже начал сомневаться, кто кому вообще дал — Чуя ему или все-таки он Чуе?       Судя по тому, как поспешно его оседлали, опускаясь на член с протяжным стоном — все-таки он Чуе.       Накахара двигался, менял угол, темп, хмурился — для удовлетворения себя любимого ему нужно было больше, чем просто всунуть, и Осаму понимал его — ему тоже нужно было куда больше, чем сейчас происходило.       Заломить руки за спину, шлепнуть до красноты — Чуя выгнулся, заерзал, будто только этого и ждал. Ждал небольшой боли, небольшой грубости, чего-то животного, что Дазай не любил видеть у других, когда ходил с недотрахом.       Теперь все поменялось. Солист толкался навстречу, стонал до хрипов, звал его по имени и требовал, все время требовал не останавливаться.       Сжимая пальцы в копне рыжих волос, Осаму почти мечтал сделать ему сладостно больно, связать до вмятин на коже, пролить воск пылающей дорожкой через все тело…       Чужое тело напряглось, Чуя вцепился в подлокотник, и без того узкая задница сжалась до боли, и Дазай толкнулся особенно грубо, вырывая крик из горла, кончая внутрь — много, не пытаясь вытащить, не пытаясь отстраниться.       Несколько минут они жались друг к другу, переводили дыхание, вяло шевелились.       Потом рыжая энергия на пружинках повернулась к нему, тонкие пальцы скользнули по краю рубашки, оставшейся без пуговиц. — Как насчет повторить? — со страстным придыханием осведомился Накахара.       Дазай прикрыл глаза, ощущая, как расплывается в сытой улыбке.       Этот маленький рыжий мафиози, кажется, все-таки соблазнил его раньше, чем был соблазнен.       Но никакой жалости бармен так и не ощутил. Только молча заткнул с готовностью ответившего солиста, сжимая волосы рукой и наматывая на кулак.       Через три месяца на месте бармена в ночном клубе был очаровательно смущающийся блондин, опекаемый администратором, а в группе «Портовая мафия» появился третий гитарист.       На вешалке в доме Дазая вместо талисмана стала висеть клетчатая шляпа, а в холодильнике стало возможно всегда найти лед, апельсиновый сок и водку.