Zaubererbruder

Прошло какое-то время, Крабат очнулся от дремоты, и краска залила его лицо. Ему стало стыдно дрыхнуть на груди Чёрного Мельника, обнимая его руку во сне. А ещё более стыдно, что он вынужден был признать: он проснулся отдохнувшим. Он напрасно искал в себе ту ненависть, которая ещё вчера жрала его изнутри. Её не было; в нём больше не было гнева, ярости, злобы, когда он смотрел на лицо Мастера. Его пальцы всё ещё лежали на перебинтованной груди спящего Мастера, а взгляд в то же время искал на лице Чёрного Мельника что-то — он сам не знал, что именно. Крабат раздумывал, он глядел в собственную душу, искал и пытался выследить, куда исчезла ярость. Вчера он ещё наслаждался этим — тем, что ненавистный Мастер лежит в постели в таком виде. Видеть его страдания; смотреть, как он мечется в лихорадке, как тяжело вдыхает, когда Юро моет его, и как бледнеет от боли… Мастер знал, что мытьё его тела, которое делает Юро — это месть за все годы рабства и страха и за смерть тех, кого он полюбил. Юро делал это тяжёлыми руками. Мастер не роптал и молча выносил это. Крабат тихо сидел рядом и смотрел, как Мастер был полностью отдан в руки Юро. Он никогда не говорил ни слова - даже тогда, когда Мастер прямо обращался в нему. Его единственным ответом был холодный взгляд. Это постепенно превратилось в привычку, молчать. И сидеть. И ждать. Ждать чего-то — сам не знаешь, чего. Они вместе принимали пищу, он и Мастер. Крабат не уходил со своего стула. Он ни разу не видел никого из подмастерий, кроме Юро. Сначала Крабат молча глядел, как Мастер в муках тянется с кровати, чтобы справить нужду — смотрел на него, как будто смотрел на животное. Смотрел, когда он спал, и глядел в глаза невидящим взглядом, когда бодрствовал. Крабат не понимал, почему Мастер не помешал ему, когда тот почти прикончил его; почему он не использовал Чёрное Искусство, чтобы исцелиться. Чем дольше он сидел у постели Мастера, тем меньше понимал. С утра Богоявления прошла уже неделя. На мельнице было тихо. Мастер сидел на постели и смотрел в окно. Туман лежал над заснеженной землёй снаружи, все было неподвижно. Крабат был рядом: разглядывал лицо мужчины, который забрал его любимую. И вдруг он вернулся: гнев, пламенеющий в душе Крабата, заставил его вскочить и схватить с пола нож Тонды. Ладонь обхватила лезвие, то блеснуло. Крабат схватил Мастера за руку, сдавил изо всех сил и поднёс нож к горлу. Мастеру достаточно было коротко взмахнуть рукой. Но он не взмахнул. — Ну, давайте! — хрипло заорал ему Крабат, — Давайте! Покончите с этим! Он думал, что Мастер это и сделает. Или поиздевается над ним… Но не это. Не это… Мастер пусто взглянул на своего ученика, медленно вытянул руку из его руки, в очередной раз забрал у Крабата нож и положил подле себя. Крабат закрыл глаза, слёзы тихо потекли по щекам. Гнев ушёл, теперь в нём было иное чувство. Он сидел у постели Мастера, глухой и онемевший до глубины души; у него опустились руки. Печаль заставила его забыть обо всём вокруг. Он не заметил даже то, что Мастер взял его за руку. Не заметил, как его покинули силы и он обмяк в руках Мастера, что держал его так крепко, будто не давал утонуть. Когда Юро вошёл в комнату, он поражённо застыл на пороге. Хоть от Мастера и веяло прежним холодом, он почти по-отечески держал за руку спящего Крабата. Он коротко взглянул на Юро, потом снова уставился в окно. Юро поставил кувшин воды к кровати, прикрыл Крабата одеялом и вышел из комнаты — безмолвно, ни разу не взглянув на Мастера.