***
*** Утром Снусмумрик проснулся оттого, что солнце било ему прямо в глаза через неплотно задернутый полог. Он вылез наружу. Второй палатки не было. «Приснилось мне, что ли?» — подумал он, но, оглядевшись, увидел большую стрелку, нацарапанную на земле. Стрелка указывала на его кружку, стоящую на самом солнцепеке, до краев наполненную кофе. Кружка была прикрыта большим листом, а солнце сохранило тепло напитка. Выходит, не приснилось… Снусмумрик не торопясь выпил кофе, умылся и собрал палатку. Пока он собирался, ему вдруг пришла в голову мысль: а не сходить ли на праздник? Это немного удивило его, ведь он всегда избегал больших сборищ. Но с другой стороны, как-никак День летнего солнцестояния. «Раз в году-то можно, — подумал он. —А то совсем одичаю и стану Снусморриком». Ему стало смешно. Он вспомнил вчерашний разговор — они с Астой болтали так, словно были старыми друзьями и вдруг встретились после недолгой разлуки. Пожалуй, только с Муми-троллем он чувствовал себя так же легко. «Пойду на праздник, — решительно закинул он рюкзак за спину. — А потом в Муми—дол».***
*** Место для празднования было выбрано на редкость удачно: большая пустошь, окаймленная с двух сторон бескрайними цветущими лугами. Народу у подножья Зеленого холма было не протолкнуться. Казалось, все окрестные лесные жители явились сюда. Аста почувствовала себя неловко: она никого здесь не знала. «Надо было позвать Снусмумрика, — подумала она. — Все-таки вдвоем в такой толпе было бы ловчее». Но с другой стороны, он не выказал никакого желания идти на праздник. «А, ладно! Что это с тобой, Аста, дорогуша? Никогда ничего не боялась и вдруг оробела?», — сказала она себе и засмеялась. «Дорогушей» ее называла мама. Мама всегда была незаметной, и мало кто из посторонних замечал ее достоинства. Только близкие знали, что их было немало! Мама была отменной рукодельницей и одинаково ловко могла и связать теплый шарф и отчистить от ржавчины старую шестеренку, когда это было необходимо ее мужу, королевскому изобретателю Фредриксону. А еще она никогда не пыталась навязать свой образ жизни своей беспокойной дочери, хотя и научила ее готовить и чинить одежду. Ей было вполне достаточно, что ее ценят близкие, а до мнения остальных ей не было дела. Аста вдруг поняла, что соскучилась по родным. «Они такие хорошие», — подумала она и вдруг почувствовала, что кто-то тянет ее за штаны. Она посмотрела вниз. Какая-то лесная малявка серьезно смотрела на нее из травы. — Что тебе, малышка? — спросила Аста. — Я здесь в первый раз, и мне что-то страшно, — сказала малявка тоненьким голоском. — Не бойся, все хорошо. А почему у тебя нет венка? — Я не умею плести венки. — Это не дело! В такой праздник все должны быть красивыми. Пойдем-ка сорвем тебе пару цветочков. И они отправились на луг.***
*** Снусмумрик появился у Зеленого холма, когда суета уже начала понемногу упорядочиваться. Добровольный оркестр хемулей настраивал инструменты около танцплощадки. На свежесколоченные столы ставилось угощение. Одинокий здоровенный Хемуль в пожарной каске громогласно распоряжался около будущего костра: — Сюда тащить! Кому говорю, дрова тащите сюда!!! Костер надо разложить недалеко от ручья. Про пожарную безопасность не слышали, морровы дети? Куда ты кладешь, через костер будут прыгать прямо в ручей, что ли? Ах, Морра вас задери, все приходится делать самому! «Надо же, даже от хемулей бывает иногда польза», — усмехнулся Снусмумрик. Он поискал глазами Асту, но ее нигде не было видно. «Ну да, найдешь тут кого-нибудь, в такой-то толпе», — подумал он и вдруг увидел ее. Аста сидела на траве поодаль от всех и плела венок. Перед ней стояла целая вереница лесной мелочи, все с охапками цветов в лапках. Вот она закончила плести и водрузила венок на голову донельзя серьезной малявки. Та просияла и закружилась, довольная и счастливая. Следующая малютка уже вручала Асте свои цветы. Аста работала быстро, и скоро все малыши вокруг нее были осчастливлены чудесными цветочными коронами. — Мы хотим танцевать, хотим танцевать! А когда начнутся танцы? — пищала мелочь. Какая-то серьезная гафса, проходя мимо, буркнула: — Нечего такой малышне делать на празднике! Идите по домам да ложитесь спать, пока вас не затоптали. Малыши заныли, а Аста показала вслед гафсе язык: — Вот еще, по домам! Мы устроим танцы прямо здесь и прямо сейчас! И, взяв гитару, она заиграла зажигательную польку. Малышня со счастливым визгом закружилась вокруг нее, разбившись на пары. Такое бурное веселье привлекло внимание, и Снусмумрик с непонятным неудовольствием заметил, что около Асты крутится какой-то хомса и несколько молодых хемулей. Но она что-то сказала им и они, скиснув, отошли. Малявки дружно захохотали им вслед. «Чтоб мне лопнуть, — подумал Снусмумрик, — давно я не видел такого веселья». И он направился к ним. — Привет! — сказал Снусмумрик, — Что это ты им сказала такое? — Чистую правду — что мы принимаем в компанию либо музыкантов, либо танцоров. Играть они не умеют, а танцевать друг с другом не хотят, — смеясь, ответила Аста. — А вот тебя мы бы, пожалуй, приняли. Как вы думаете, возьмем его? — спросила она у своих подопечных. — Возьмем, возьмем! Только пусть он тоже играет! — заверещали малявки. — Почему бы и нет? — и Снусмумрик вытащил гармошку. Малыши завопили от восторга и принялись кружиться еще быстрее. Вдоволь наплясавшись, они устали и захотели есть. Снусмумрик взял два котелка — свой и Асты — и направился к столам. В один котелок он нагреб всяких вкусностей, невзирая на протесты филифьонок (к столу еще никого не приглашали!), в другой налил яблочного сока. Мелкота встретила добычу радостными воплями и принялась набивать животы. Закончив пиршество, они принялись хором зевать и сонно хлопать глазами. — Давай-ка уложим их спать подальше отсюда, — сказала Аста. Под старой елью они устроили уютный закуток из своих рюкзаков и палаток, постелили на землю спальные мешки. Малыши упали, кто где стоял, и уснули, абсолютно счастливые. — Ну вот, доброе дело сделали, теперь можно и нам повеселиться, — Аста потянула Снусмумрика на танцплощадку. — Э, нет! Так мы не договаривались! —в испуге вырвался он. — Что, даже попробовать слабо? — Аста лукаво посмотрела на него через плечо. — Кому это слабо? Просто ерунда все это. Ну, разве что только вальс, там все понятно…раз-два-три и все такое… — Не бойся, это не страшно, — и она побежала к танцплощадке, не заботясь, идет он за ней или нет. Снусмумрик напрасно беспокоился. У обоих было врожденное чувство ритма, а движения он перенимал с легкостью. Он сам удивился — сколько, оказывается, удовольствия приносит танец! Тем временем сумерки сгущались. Пришло время зажигать костры, время игр и бесшабашного веселья. Никто не должен спать в Мидсоммер, иначе придет Морра и утащит тебя! Через костер, который собирался запалить Хемуль, перепрыгнуть мог разве что дронт Эдвард, поэтому на пустоши спешно раскладывали еще несколько, не таких величественных. Тем временем молодежь принялась играть в горелки. Скоро правила были забыты, и игра превратилась в обычные детские салки. Снусмумрик по привычке отошел в сторону, наблюдая за Астой. Только сейчас он смог разглядеть ее как следует. Мордочка у нее была скорее миленькая, чем красивая, волосы рыжие, но не такие ярко-оранжевые, как у Мюмлы, а гораздо темнее. Одета она была в рубаху цвета речного песка и широкие коричневые штаны. Девчонка в штанах — это было странно, но с другой стороны, ходят же хемули в платьях. Аста была быстрой, гибкой и с легкостью увертывалась от желающих ее поймать. «Да что ж это, никто не может догнать девчонку?» — удивился Снусмумрик и вступил в круг играющих. Он почти догнал ее, но она увернулась и расхохоталась. «Ах, так?!» — и он снова бросился за ней. Он бежал за ней, уклоняясь от желающих поймать его самого, а она бросалась из стороны в сторону, приседала, уворачиваясь и успевая хохотать и дразниться. По пустоши прокатился шепот: «костер…костер…» Играющие замерли. По традиции костёр зажигал самый старый из присутствующих. Два молодых хемуля под руки подвели кого-то маленького и трясущегося к самому большому костру. «Да никак это Онкельскрут?! — удивился Снусмумрик. —Как он сюда попал? Бедолага, еле ноги волочит!» Онкельскрут тем временем принял поданное ему огниво и ударил кремнем о кресало. Раз, еще раз — искра попала на трут. Онкельскрут несколько раз дунул на трут и сунул его под дрова. Пару мгновений казалось, что ничего не произойдет, но вот показался язычок огня, за ним другой, третий. Еще несколько секунд — и огонь взревел, возносясь высоко над толпой, пожирая сухие бревна. Ничего не скажешь, Хемуль сложил костер на славу! Онкельскрут оттолкнул хемулей, держащих его под руки, казалось, он помолодел лет на пятьдесят. «Ну, теперь-то уж вам не удастся повеселиться без меня!» — ехидно воскликнул он и пружинистой походкой направился к ближайшему столу. «Ай да старикан, — пронеслось в голове у Снусмумрика, — лихо он всех надул!» Тут и там зажигались малые костры, кто-то невидимый уже отбивал ритм. Снусмумрика подхватили под руки и вот он уже кружился в хороводе вместе со всеми. Древняя магия захватила лесной народ, старинная песня понеслась над холмом. Как непохоже это было на Муми-дол! Началась самая недолгая летняя ночь. Лесные жители кружились вокруг костров, вот хоровод разбился на несколько цепей. Они переплетались, запутываясь между собой. Снусмумрик вдруг понял, что стоит во главе одной из цепочек. Его охватил азарт. Он повел свою цепочку, забыв обо всем, следуя ритму, пронизывающему всех насквозь. Наконец все окончательно запутались и хоровод закончился. Молодежь разбивалась на пары, но никто не решался первым прыгнуть через костер. Кто-то коснулся плеча Снусмумрика. Аста! — Прыгнем? — Конечно! Разбежавшись, они перелетели через огонь. На мгновение жар костра охватил их — и вот они уже бегут по черной истоптанной земле. За ними следующая пара, и еще одна, и еще… — А ты здорово бегаешь, — заметил Снусмумрик. — А то! Научишься быстро бегать, когда у тебя два младших брата-близнеца и тебе каждый день приходится их ловить, чтобы отмыть от машинного масла. А давай прыгнем еще? — Если ты хочешь! Прыжки и беготня пошли на убыль. Старики сидели у бочек с яблочным сидром и вспоминали прошедшие праздники. Онкельскрут не принимал участия в беседе — он чувствовал себя слишком молодым для таких нудных разговоров и усердно налегал на сидр. Филифьонки убирали со столов остатки пиршества, размышляя о том, что кому-то веселиться, а кому-то прибирать за всеми. А еще о том, что встречаются же иногда безответственные особы, которые вдруг ни с того ни с сего заводят себе губную гармошку и забывают об обязанностях перед обществом! Добровольный оркестр хемулей собирал инструменты. Девушки и парни всех мастей разбрелись по лугу — мюмлы, хомсы, гафсы, мисы, хемули… Они собирали цветы и сплетали из них венки, чтобы пустить их по воде. Снусмумрик отыскал Асту и хотел что-то сказать ей, но она жестом показала, что не может говорить и улыбнулась, сплетая венок. Ах да, нельзя ничего говорить, пока гадаешь… Он почти пожалел, что не умеет плести венков, но Онкельскрут уже махал ему лапой, показывая на бочку с сидром, и нельзя было не подойти, да и вообще все это девчоночье занятие — плести венки, и все эти гадания ерунда, вот хороший разговор другое дело! Хорошо было сидеть с Онкельскрутом и тянуть сидр. Старик старательно делал вид, что все забыл, и можно было не вспоминать с ним о Муми-доле и о самом странном ноябре в жизни… и вообще ни о чем не вспоминать. Лето еще впереди, но каждый день будет все короче и короче. Было прекрасно забыть обо всем! Но кое о чем Снусмумрик помнил. Он помнил о том, где лежит его рюкзак и спальный мешок, на котором беззаботно дрыхнет лесная мелочь. Он безошибочно пришел туда (даже накачавшись сидром до бровей, чертов Онкельскрут, сам-то старикан ушел в ночь ни в одном глазу!) и увидел Асту. Она спихнула малявок с края спального мешка и крепко спала, свернувшись клубком и подтянув под голову его рюкзак. Снусмумрик улыбнулся и растянулся на земле. Самая короткая ночь в году закончилась.***
Когда он проснулся, у него болела голова и он ругательски ругал сидр, Онкельскрута и солнце, бившее ему прямо в глаза. Аста хохотала, а потом вручила ему кружку с чаем, в который она добавила каких-то трав, и головную боль сняло как рукой. А потом они собрались и ушли вместе, ни о чем не сговариваясь. Им было хорошо и легко друг с другом. Они говорили, когда хотелось говорить и молчали, когда хотелось молчать. Он ловил рыбу, а она копала какие-то корешки и собирала травы, о которых он понятия не имел. По вечерам они жгли костер и играли друг другу свои песни, а потом расходились спать по своим палаткам. Костер по вечерам горел так уютно, кофе был крепким и вкусным, они с Астой сидели у огня и рассказывали друг другу обо всем, что видели — о новых местах и о местах, куда хотелось вернуться. Снусмумрик много рассказывал Асте о Муми-доле: о том, как однажды нашел там приют и как возвращался туда каждый год, о своем лучшем друге Муми-тролле, о Снорках и Сниффе. Он вспомнил Ондатра, волшебную шляпу, королевский рубин (сам-то он его не видал, но Муми-тролль подробно рассказал ему о рубине и всех событиях, с ним связанных. И потом, стол, полный яств, вдруг свалившийся тебе на голову, трудно забыть!), плавучий театр и побег от полицейских. Он рассказал ей о том, что в Муми-доле каждый мог найти то, что ему нужно: тепло, заботу или понимание. И однажды он рассказал ей о последнем ноябре, самом странном ноябре в своей жизни. Аста долго молчала, затем взглянула на него. — Знаешь, а ведь ты их всех спас. Нет, даже не так. Ты спас Муми-дол. И тут в нем что-то сломалось. Потом он и сам не мог понять, что это было. Снусмумрик вскочил и заговорил быстро и горячо: — Знаешь, Аста, вот чего бы мне точно не хотелось, так это кого-нибудь спасать! Я вообще для этого не приспособлен, никак! Лучше всего мне бывает, когда я один. Мне так нравится, я так устроен! И никогда и никого я не спасал, и не собираюсь! И возвращаться я туда не хочу, и не нужно мне это! Если бы Муми-тролль не строил такую печальную морду, я бы и не вернулся никогда. И я очень рад, что их теперь там нет! Потому что одному лучше всего! Аста поднялась, упрямо опустила голову и произнесла: — Знаешь, мало кто рвется в спасатели. Но иногда это приходится делать, даже если не больно-то хочется. Просто, чтобы было куда вернуться. Она скользнула в свою палатку и задернула полог.***
Когда утром Снусмумрик вылез из палатки, Асты уже не было. Она ушла, не оставив ни следа своего пребывания, только трава на том месте, где была ее палатка, чуть-чуть примялась. «Ну и отлично, — подумал Снусмумрик. —Не надо никаких разговоров и объяснений. Пойду себе бродить по свету, и провались все девчонки на свете, да и Муми-дол с ними!».***
Ах, если бы все было так просто! Он шёл на юг, один, но Аста шла вместе с ним. Он заметил, что ставит палатку так, чтобы осталось место еще для одной. Он обратил внимание, что уха без травяных добавок не такая пряная, а какие травы надо кинуть в котелок, чтобы добиться нужного вкуса, он не знал. Он упрямо лез в гору и, взобравшись на вершину, воскликнул: «Аста, смотри!» — но ее не было рядом. Он сочинял песню о долгом пути и вот здесь, вот в этом месте должна была вступить гитара… да Морра побери все на свете, сколько можно думать о какой-то девчонке?! Тогда он поставил палатку, развел костер и решил подумать о чем-нибудь другом, но дело пошло еще хуже. Он вспомнил Муми-тролля, зануду Снорка и его сестру, по уши влюбленную в Муми-тролля. Вечно она играет в каких-то похищенных красавиц, а сама так лихо шла на ходулях по морскому дну… И Мамелюка они бы нипочем не поймали, если бы не она. Интересно, куда подевались Снорки? И Снифф тоже исчез, вместе со своими пуговицами и прочим барахлом. Как ему только удалось все это утащить?! Хорошо хоть сестрица Мюмла никуда не исчезла и не изменилась… Мюмла… Он встретил ее в том ноябре. Она-то не шастала к нему в палатку за пониманием и утешением, ей это не нужно. Никогда не было нужно. Всегда довольная собой и равнодушная ко всему на свете, кроме себя. Равнодушная… не очень-то хорошее слово, но другого и не подберешь. А Крошка Мю тоже исчезла, Муми-тролли забрали ее с собой. Куда, зачем?! Впрочем, уж о ком, а о Крошке Мю бояться не стоит, скорее, стоит побеспокоиться о том, кому она попадется на пути. Крошка Мю… Снусмумрик вдруг понял, что она старше его, а он до сих пор, думая о ней, называет ее «Крошка», как, впрочем, и все остальные. Он подумал, каково это — знать, что ты никогда не станешь таким, как все остальные? Стать взрослой, но все равно остаться навсегда малышкой? Он вспомнил, какая она, Крошка Мю — всегда злая, всегда немного злая, даже когда чему-то радуется, даже ее радость всегда немножко злобная… Конечно, она вполне может позаботиться о себе, и никто ей не нужен, как и ему, она с успехом выживет в этом мире, даже если он провалится в тартарары, но знать, что ты никогда не будешь такой, как все… Снусмумрик вдруг ужаснулся: защита, выстроенная его маленькой старшей сестричкой, была безупречна, но при этом так хрупка! Он понял, что никогда не сможет ни с кем говорить об этом, ни с кем, кроме… «Морра меня задери! Почему все такие разные?!» Он снова вспомнил Муми-тролля — вот уж в ком столько тепла, что можно даже Морру отогреть! Он вспомнил Асту, как она возилась с мелкотой, как смеялась или повторяла свое «а то!» Вспомнил Муми-дол, куда возвращался непонятно почему, уж ясное дело, не потому, что Муми-тролль печально смотрел ему вслед, мало ли на его пути было печальных взглядов! И ведь он даже не написал ему прощального письма, так ничего и не сказал! Снусмумрик вдруг вскочил и принялся быстро собираться. Он знал, куда ему надо идти. Перед его глазами встала печальная мордочка Муми-тролля и он мысленно сказал ему: «Извини, дружище, но я должен еще немного задержаться. Слишком много накопилось вопросов».***
Юксаре дремал, растянувшись на толстой яблоневой ветке, согретый утренним солнцем. Чего еще надо — тихо, покойно, тепло. Вдруг он почувствовал, что покой его не так уж и безмятежен: кто-то тихонько пихал его в бок. — Отстаньте, дети, займитесь своими делами, — пробормотал он и спрятал мордочку глубже в шляпу. Но нарушитель спокойствия все не унимался. Юксаре сел, встряхнулся и взглянул на упрямца. — Вот оно как… — Привет, пап. — Здравствуй, сын! Они тепло обнялись. Юксаре с улыбкой смотрел на сына, а тот чувствовал себя ужасно неловко, не зная, о чем говорить. Неизвестно, сколько бы продлилось молчание, но тут под яблоней раздался зычный голос: — Юксаре, бездельник! Сколько можно дрыхнуть! — и Мюмла-мама захохотала. — Не сердись, душа моя! Смотри, кто у нас в гостях. — Юксаре спрыгнул с яблоневой ветки и махнул Снусмумрику лапой. Мюмла-мама всплеснула руками: — Сынок! — и обняла Снусмумрика так, что у того дух захватило. На глазах у нее выступили слезы. Она потянула его в дом, что-то приговаривая и вытирая глаза. В доме на него обрушился невероятный гам — куча детишек прыгала, верещала, дразнилась, толкалась… — А ну, тихо, — властно прикрикнула Мюмла-мама. — Что о вас подумает наш гость? Между прочим, это ваш старший брат. Малыши столпились вокруг Снусмумрика, глядя на него во все глаза. Он, в свою очередь, изумленно смотрел на них: их было десятка два, не меньше! А Мюмла-мама уже усаживала его за стол, ставила перед ним кофе и блюдо с пирожками. Снусмумрик украдкой осматривался: обстановка состояла в основном из маленьких кроватей в два, а то и в три яруса, столов и невероятного количества стульев и стульчиков. В приоткрытую дверь видна была кухня с большой плитой, на которой что-то булькало. Малыши окружили Снусмумрика, каждый из них старался дотронуться до него. Юксаре притащил еще одно блюдо с пирожками. — Так, всем по пирожку и брысь на улицу! Дайте взрослым поговорить спокойно. Дети вмиг расхватали угощение и умчались из дома. — Ну, рассказывай! — Юксаре подсел к столу. Он сказал это так просто, что вся неловкость первых мгновений куда-то исчезла и разговор потек сам собой. Снусмумрик рассказывал о своих путешествиях, Мюмла-мама охала и всплескивала руками, Юксаре качал головой и смеялся, пыхтя трубкой. Через пару часов в дом ввалилась толпа детей, требующих обеда. Мюмла-мама принялась распоряжаться: — Юксаре, неси кастрюлю! Ты и ты — накрывайте на стол! — А мне что делать? — со смехом спросил Снусмумрик. — А ты можешь попробовать отмыть пару самых грязных мордочек, но на твоем месте я бы не бралась за такое безнадежное дело! Обедали дети на удивление аккуратно, а после еды собрали свои тарелки и мисочки и отнесли их на кухню. — Теперь возьмите их и загоните в море! — скомандовала Мюмла-мама Юксаре и Снусмумрику. — Может, хоть немного почище станут. Дети весело плескались у самого берега, а отец с сыном не торопясь закурили, сидя на песке. — Пап, а где живет Фредриксон? — спросил Снусмумрик. — Да недалеко, а что? Ты хочешь навестить старину Фредриксона? — Я встретил кое-кого, кто его знает, — сказал Снусмумрик как можно небрежнее. Юксаре бросил на него острый взгляд. — Насколько я знаю, Фредриксон сейчас в отъезде. Но Кюликке будет рада тебя видеть. — Кюликке? — Его жена. Она будет рада услышать об Асте. И нечего так таращить глаза, не думал же ты, что сможешь провести своего старого папашу? Свернешь у нашей яблони направо и иди, пока не увидишь дом с красной крышей.***
Снусмумрик постучал в дверь небольшого белого домика и услышал негромкое: — Кто там, войдите. Он вошел и оказался в небольшой прихожей с несколькими дверями, все они были открыты. В доме приятно пахло травами, и этот запах напомнил Снусмумрику об Асте. Он прошел в комнату, очень чистую и светлую. Кюликке сидела за прялкой, деревянное колесо вращалось так быстро, что не видно было спиц. Она удивленно посмотрела на вошедшего. — Простите, фру Фредриксон, — замялся Снусмумрик. — Вы меня не знаете, я сын Юксаре… — Снусмумрик! — воскликнула Кюликке. — Конечно, я тебя знаю, твой отец говорил о тебе. — Говорил? — удивился Снусмумрик. — Конечно! Твои родители часто вспоминают тебя. Они очень тобой гордятся. Что же ты стоишь, проходи. Выпьешь кофе? — Да что вы, не беспокойтесь! — Никакого беспокойства. — Кюликке остановила прялку и поднялась. — Я и сама уже собиралась выпить кофе. Кюликке принялась сервировать кофе на маленьком резном столике. Снусмумрик наблюдал за ней — мать и дочь были очень похожи, разве что Кюликке была чуть выше и полнее. У нее были такие же каштановые волосы, только она носила их закрученными в узел, тогда как Аста оставляла свои свободно лежать на плечах. И мордочка у нее была серьезная, в отличие от смешливой рожицы Асты. Снусмумрик чувствовал себя неловко в этой идеально чистой комнатке, а увидев, как безупречно накрыт кофейный столик, и вовсе оробел. Что бы ни рассказывал Юксаре о своем сыне, он явно не упомянул, что тот сроду не пользовался салфетками. — Садись же! — Кюликке указала ему на стул. Когда они сели за стол, он собрался с духом и выпалил: — Фру Фредриксон, я пришел передать вам привет от Асты. — От Асты? — Кюликке вскочила, кофейная чашка упала набок, заливая кофе белую скатерть. Снусмумрик схватил салфетку и попытался вытереть кофейную лужицу. — Ах, да брось! Морра пусть вытирает! Ты видел Асту? Где она? С ней все хорошо? — мордочка Кюликке сияла. — Я видел ее совсем недавно, пару недель назад. С ней все хорошо, правда! Когда я ее встретил, она собиралась на север. — Ах, моя Аста! — Кюликке покачала головой. —Наверное, на всем белом свете нет такой непоседливой девчонки. Конечно, мы с Фредриксоном скучаем по ней, но не можем же мы насильно заставить ее сидеть дома. Она не очень-то любит домашние дела. Вот сидеть в мастерской у отца другое дело. Но больше всего на свете она любит дороги… Кюликке вздохнула. — Конечно, я знаю, что она прекрасно может о себе позаботиться, но все равно волнуюсь, когда от нее долго нет вестей. Раньше она хотя бы Привидение брала с собой, но, — Кюллике прыснула, как девчонка, — после того, как оно где-то подобрало железную цепь и тайком запихало ей в рюкзак, стала оставлять его дома. — Привидение?! То самое привидение, которое жило в Королевской вольной колонии? — Оно самое. Теперь оно живет у нас и, честно говоря, его любовь к железным цепям иногда ужасно утомляет. Хорошо, что Фредриксон взял его с собой в поездку. Он повез наших младших сыновей в гости к моей родне, на Дальние острова. Сама-то я там не бываю. Снусмумрику стало любопытно, но он тактично промолчал, лишь вопросительно посмотрел на мать Асты. — Видишь ли, в тех краях, где я выросла, считается, что у девочек может быть лишь два дела: наводить в доме чистоту да готовить еду. А мне больше нравилось сидеть на морском берегу и вырезать фигурки из деревяшек, которые выбрасывает море, — вздохнула Кюликке. — Прясть тоже женское дело, но вот девчонка, которая сама себе мастерит прялку — позор семьи. Они были рады, когда я вышла замуж за Фредриксона и он увез меня с глаз долой. А сейчас… Кюликке осеклась и замолчала. Снусмумрик решил, что она застыдилась своей откровенности, но мать Асты вдруг расхохоталась — совсем как дочь, звонко и заразительно. — Представляешь, что им там устроит Привидение! Оно взяло с собой самую ржавую цепь и жестяной скелет! Снусмумрик тоже расхохотался, представив, как привидение пугает чопорных родичей Кюликке. Они расстались добрыми друзьями. Кюликке взяла с него слово, что он обязательно зайдет к ней перед отъездом и Снусмумрик отправился домой.***
Когда Снусмумрик вернулся, уже смеркалось, и Мюмла-мама укладывала многочисленных детишек спать. Юксаре мыл на кухне посуду, и сын присоединился к нему. Вдвоем они быстро закончили работу и вышли на крыльцо насладиться вечерней трубочкой. Вскоре к ним присоединилась Мюмла-мама. — Ох, наконец-то угомонились, — шумно вздохнула она, усаживаясь рядом с ними. — Их так много, и все они одного возраста, — заметил Снусмумрик. — Они близнецы? Мюмла-мама непонимающе посмотрела на него и вдруг хлопнула себя ладонями по коленям. — Да уж не думаешь ли ты, что все они мои? — спросила она, отсмеявшись. — Мне бы целой жизни не хватило, чтобы наплодить такую ораву. Мои — Мюмла да Крошка Мю и ты. — Тогда откуда… — удивился он. — Да берутся откуда-то, — вздохнула Мюмла-мама. — Кто потерялся, кого забыли. Кто-то приехал погостить от моих родичей, да так и остался. Такая уж наша мюмлинская порода — не очень-то любят возиться со своими отпрысками. Снусмумрик вспомнил, как когда-то ему свалились на голову двадцать четыре лесных малыша и вздохнул. В краях, где зимы длинны и суровы, не так уж трудно остаться без родителей. — Неудивительно, что твои сестры удрали подальше от этого шума и гама, да и ты тоже… Удивляюсь, как только твой папаша не сбежал от них за тридевять земель! — Я бы сбежал, да где еще найдешь такую удивительную Мюмлу, — подмигнул Юксаре. — А ты был у Кюликке? — спросила Мюмла-мама. — Да, зашел передать привет от их дочери. — Так ты повстречал Асту? Ох и девчонка! Родители в ней души не чают, а ее всегда тянуло в дальние края, такая уж уродилась. А мать ей всегда все позволяла. Говорит: «Не буду я поступать, как мои родители». Семейка-то у Кюликке та еще. Помню, как однажды они приехали — таких кислых рож я отродясь не видала — и давай ее шпынять. Ну да Фредриксон живо выставил их за порог, свою драгоценную женушку он никому в обиду не даст. Так что они убрались к себе на острова, и никто по ним не скучает. — А зачем же он к ним поехал? — Не к ним. Он ищет на Дальних островах какую-то руду, вот и отправился туда на своем «Морском оркестре». А заодно показать сыновьям место, откуда родом их мать. Все ж таки какая-никакая, а родня. «Как все это сложно, — подумал Снусмумрик. — Родственники и все такое…» День был длинный и наполненный событиями, ему захотелось спать. — Давайте-ка на боковую, — распорядилась Мюмла-мама. — Завтра эта орава проснется с рассветом.***
Дни текли размеренно и однообразно. По утрам Снусмумрик возился с малышами, водил их купаться и рассказывал им истории. После обеда обычно приходила Кюликке. С собой она всегда приносила две корзинки: в одной угощение для детей, в другой клубки и спицы. Они с Мюмлой-мамой усаживались под яблоней и болтали обо всем на свете. Юксаре с сыном располагались неподалеку и курили, греясь на солнышке, изредка вставляя словечко. Когда солнце начинало клониться к западу, Мюмла-мама отправлялась готовить ужин, а Кюликке, отложив вязание, помогала ей. После ужина детей водили в сады Самодержца покататься на каруселях — впрочем, взрослые тоже не отказывались от этого развлечения. Когда детей наконец водворяли спать, Снусмумрик шел на берег. Там он купался или просто сидел и курил. Глядя на звезды, он думал о том, что так и не нашел ответы на свои вопросы, но это больше не беспокоило его. Вот и сегодня он сидел, слушая шум прибоя, когда Юксаре подошел к нему бесшумно, как кот, и опустился рядом. — Что, скоро покинешь нас? — негромко сказал он. — Да, наверное… хотя не знаю. Понимаешь, со мной как будто что-то случилось и теперь… — Хм, Аста — это далеко не самое худшее, что могло с тобой случиться, — перебил сына Юксаре. — Аста? Нет, она тут совершенно не при чем, я просто…ну… Юксаре усмехнулся. — Я уже говорил тебе, чтобы ты не пытался меня провести? Вот и не пробуй. А главное, не пытайся провести сам себя, глупое это занятие. — Это я уже понял, — вздохнул Снусмумрик. — Но я действительно хотел во многом разобраться, почему все происходит именно так, а не иначе, как каждый становится тем, кто он есть, отчего… — Эк ты хватил, — не дал ему договорить Юксаре. — Чтобы все это понять, целой жизни не хватит. Самое забавное в том, что как только тебе покажется, что ты что-то понял, жизнь тут же подсунет тебе что-нибудь такое, что остается только глазами хлопать. Но кое-что мне все же понятно: пришло время истории начинаться заново. — Ты хочешь сказать, что твоя история закончилась? — Отнюдь. Надеюсь, она будет продолжаться еще долго. Но наступает время, когда дети вырастают, и все повторяется сначала. Хотелось бы мне на это посмотреть. Конечно, это довольно эгоистично с моей стороны, но ведь я никогда не был идеальным папашей. — Еще не хватало, — фыркнул Снусмумрик. — Ты вполне меня устраиваешь таким, какой ты есть. Только как же новые дороги, музыка, все это? Не думаю, что смогу жить на одном месте. — А кто сказал, что ты должен жить именно так? Нет уж, этот сюжет уже рассказан, придется тебе придумать что-нибудь свое. — Ты думаешь, получится? — Надеюсь! — Ох, не знаю… я привык быть один, и мне хорошо одному. — И ты смог бы прожить так всю жизнь? — Раньше думал, что да. Да и теперь сомневаюсь, что стоит что-то менять. Если честно, то мне просто не по себе. Понимаешь, пока мы были вместе, вдруг оказалось, что можно делить и дорогу, и музыку, и все, что вокруг, и от этого всего становится только больше. Но что, если это пройдет, исчезнет? — На этот вопрос тебе никто не ответит. Но знаешь, жизнь похожа на пирожки твоей матери: пока не откусишь, не узнаешь, что внутри. Кроме того, скажу тебе по секрету, каждому иногда хочется все бросить и уйти, куда глаза глядят. Некоторые так и делают. Возьми хоть папашу Муми-тролля — надо же было до такого додуматься, умотать в море с хатифнаттами! — Он плавал с хатифнаттами? Зачем?! Они же совсем безмозглые. Он никогда об этом не рассказывал. — Да, он не особо любит хвастаться этой историей. — А ты? Тебе тоже хотелось все бросить и уйти? — Сколько раз! Думаю, твоей матери тоже приходит иногда в голову эта мысль. — Что-то я совсем запутался, — вздохнул Снусмумрик. — Ничего, справишься, — хмыкнул Юксаре. — Главное, поменьше думай да рассуждай, больше слушай самого себя. Ведь если кто и знает ответы на твои вопросы, так это ты сам. Он выбил трубку и ушел, а Снусмумрик остался сидеть на берегу, глядя в звездное небо.***
Утром он зашел к Кюликке, как обещал. — Вот, зашел попрощаться, фру Фредриксон. — Уже уезжаешь? Подожди, у меня кое-что есть для тебя. Она вышла из комнаты и вернулась, держа в руках свитер, связанный из грубой шерсти. — Вот, это тебе. — Мне? Да что вы, не нужно! И потом, он же совсем новый! — Ты хочешь сказать, слишком новый? — понимающе посмотрела Кюликке. — Так и должно быть. Видишь ли, вязаная вещь должна стариться на своем хозяине, тогда она принимает форму его тела. А этот я вязала специально для тебя. Снусмумрик сдался и взял свитер. Он хотел запихнуть его в рюкзак, но подумал, что это будет неуважительно по отношению к Кюликке, поэтому уложил, аккуратно свернув. — Спасибо, фру Фредриксон. — Зови меня Кюликке. И передавай привет Асте, если увидишь ее. — Обязательно увижу, — твердо ответил Снусмумрик. Уже подходя к двери, он вдруг решился: — Фру Фредриксон…то есть, Кюликке… А у вас никогда не было такого, что хотелось все бросить и сбежать куда глаза глядят? Выпалив это, он тут же обругал себя, вопрос показался ему до крайности неуместным. Но Кюликке улыбнулась. — Однажды, когда Аста была еще маленькой, я угнала «Морской оркестр» и улетела так далеко в открытое море, что думала, что уже не смогу вернуться обратно. Но все обошлось. — Вы умеете управлять кораблем? — поразился Снусмумрик. Он смотрел на нее — такую спокойную и строгую, стоящую посреди безупречно чистой комнаты — и не мог представить ее за штурвалом. — Конечно, — просто ответила она. — Фредриксону ведь нужна помощь в дальних поездках. И он увидел ее настоящей — бесстрашную дочь Дальних островов, холодных и опасных. Снусмумрик почтительно поклонился и вышел.***
Аста упрямо продиралась сквозь лесную чащу. Она на чем свет стоит ругала густой подлесок, сухие ветви, цепляющиеся за ее волосы и плащ, и себя саму. Собственно, она и забралась в этот непролазный лес затем, чтобы хорошенько позлиться. У некоторых это получается легко и естественно, но Аста видела во всем, что ее окружает, скорее смешную сторону, чем мрачную. Вот и сейчас, как только она выбралась на открытое место, злость ее начала улетучиваться. Что ж, была одна вещь, которая могла разозлить ее по-настоящему, воспоминание, которое она доставала из памяти, как достают старое письмо из шкатулки. … Маленькая Аста растерянно цепляется за юбку своей матери, а та сидит за столом, бессильно уронив руки на колени. Бабка Рогнеда, прямая, как палка, стоит посреди комнаты и что-то говорит ровным, уничтожающим тоном. За ее спиной маячат тетки, старшие сестры матери — Аста не помнила их имен. Слов бабки она тоже толком не помнила, только обрывки фраз. «Неряха…замуж за чужака…позор…никуда не годная мать…пыль под плитой…стыд и срам…и отродье твое ничем не лучше!» Отродье — это она, Аста. Она вспомнила, как мать сидела, опустив голову, но при этих словах вдруг вскочила и глаза ее загорелись. Неизвестно, чем бы дело кончилось, но тут вошел Фредриксон, и бабка замолчала. Фредриксон подошел к камину, зачем-то взял свою капитанскую фуражку и надел ее. Затем он повернулся к Рогнеде и очень спокойно сказал: — Я прошу вас покинуть наш дом и больше не возвращаться сюда. По крайней мере, до тех пор, пока не научитесь относиться к моей жене с уважением. Затем он взял Асту на руки и сказал Кюликке: — Пойдем, дорогая. Не будем мешать нашим гостям собираться. Через четверть часа гостей уже и след простыл, и Аста до сих пор помнила, как дала выход своему гневу: она выскочила вслед за ними и стала кидать им в спину песок и мелкие камешки. С тех пор они никогда не возвращались, но при одном воспоминании о них Аста переполнялась яростью. Вот и сейчас она злилась, злилась на бабку и на всех, кто считает, что правильно только так, как они считают, кто думает, что все должно быть так, как им хочется, кто считает ненужным все, что им не нравится, кто не хочет слышать того, что ему не по душе, кто считает, что может орать на нее, когда ему вздумается… Наконец ее злость выдохлась и Аста опустилась на землю. Отдышавшись, она принялась устраиваться на ночлег. На душе у нее стало легче, теперь она могла спокойно думать о том, что ей делать дальше. Хватит уже шататься по лесу, пора искать другие дороги. Аста задумалась: куда же направиться? Можно перебраться через горы и отправиться на юг. Хотя нет, на юг она уйдет позже, когда наступит осень. Сейчас, пока еще тепло, лучше побыть у моря. А еще… еще можно пойти в Муми-дол. Снусмумрик так заманчиво рассказывал о долине Муми-троллей и ее жителях. Что-то невероятно притягательное было в этом месте и его обитателях, что-то такое, что даже Снусмумрика заставляло возвращаться туда снова и снова. Но здесь-то и таилась опасность: «Что, если я приду туда, а он будет там тоже? И, чего доброго, решит, что я пришла туда из-за него? Вот еще, очень надо!», — сердито подумала Аста. Но, поразмыслив, она решила, что это глупо. Долина манила ее, и она не видела повода отказаться от того, чего хочет. — Так можно додуматься до того, что лучше вообще сидеть дома и никуда не выходить: мало ли где на белом свете могут встретиться двое бродяг! Так что иди, куда тебе хочется, дорогуша моя Аста, — сказала она сама себе «маминым» голосом и засмеялась. Определенно, смеяться Асте нравилось куда больше, чем злиться.***
Становилось жарко, и Снусмумрик с сожалением стащил с себя свитер. Кюликке оказалась права, он действительно ему пригодился. Ночью по палубе пакетбота гулял такой пронизывающий ветер, что даже его знаменитое искусство сохранять тепло не помогало, а спать в каюте ему нипочем не хотелось. Тогда скрепя сердце он вытащил из рюкзака новый свитер. Тот пришелся ему как раз впору и отлично защищал от ветра. Проспав в нем несколько ночей, Снусмумрик вдруг понял, что ничего удобнее он в жизни не носил, вот ведь как! Убрав свитер, он закинул рюкзак за спину. Еще пара дней, и он будет в Муми-доле. Он заглянет ненадолго в долину (почему-то он был твердо уверен, что там все в порядке), а потом отправится искать Асту. Вот уже и предместья Муми-дола. Глядя на домишки, прилепившиеся в беспорядке друг к другу, Снусмумрик поймал себя на мысли, что и дома, и их обитатели теперь не вызывают в нем раздражения. Сейчас он относился к ним с некоторой долей понимания и, пожалуй, сочувствия: каждый устраивает свою жизнь как может, что ж теперь. Порыв ветра принес с собой запах моря и Снусмумрика вдруг потянуло на берег. Почему бы не выкурить трубочку, сидя на песке, глядя в безбрежную синеву? Он уже слышал шум прибоя, но в нем было что-то еще: низкий звук гитары следовал за вечным ритмом волн. Задыхаясь, он взбежал на дюну и увидел Асту, сидящую на песке. Гитара пела и это была песня о море, самая настоящая, удивительно красивая. Снусмумрик замер: он знал, каким хрупким бывает миг, когда музыка приходит к тебе, знал, что нельзя мешать ей. Поэтому он просто стоял и слушал, а Аста все играла и играла. Наконец она взяла последний аккорд, отложила гитару и издала ликующий возглас. Тогда он побежал к ней по склону, поднимая тучи песка и увязая в нем. Аста словно почувствовала что-то: она обернулась, замерла на мгновение и побежала ему навстречу. Они встретились, он подхватил ее и закружил по берегу, и в мире все встало на свои места. История начиналась заново. — Ну, как ты? — спросили они друг у друга одновременно и рассмеялись. — Аста, ты простишь меня? Я знаю, что вел себя как дурак, — тут все слова, которые он собирался ей сказать, вылетели у него из головы, оставив вместо себя лишь бессвязные обрывки. — Просто я решил, что вдруг…что если мы…что… Ну что ты смеешься?! — Я смеюсь, потому что ты решил строить из себя филифьонку: «ах, если» да «ах, вдруг». Не похоже на тебя! Конечно, она была права. Снусмумрик вспомнил слова отца: «Как только ты решишь, что все понял, жизнь снова запутает тебя». Так стоит ли беспокоиться о проблемах, которые еще не случились и неизвестно, случаться ли? — Кстати, о филифьонках: я тут пару дней гостила у одной, так она здорово играет на губной гармошке. — Надо же, она действительно ее купила, — удивился Снусмумрик и подумал про себя: «Вот и еще одна история началась заново. Интересно, какой она будет? Получается, что истории можно начинать даже тогда, когда кажется, что все уже давно закончено. Надо будет поговорить об этом с Юксаре». Они болтали, собираясь в дорогу, проверяли, все ли ладно уложено. Пора было отправляться в Муми-дол. Обычно он появлялся в апреле, а сейчас придет на излете лета — что ж, тоже неплохое время для возвращения. Закончился июль, но еще столько всего впереди: и жаркий щедрый август, и золотой сентябрь с его хрустальными ночами, и бездонная синь октябрьского неба… Все собрано как надо, ничего не забыто на песке. Пора было отправляться в путь. Аста вгляделась в морскую даль, закрывая ладонью глаза от солнца: — Смотри, что это там? В море возникла алая точка, быстро приближающаяся к берегу. Снусмумрик вгляделся пристальнее и не поверил своим глазам. По волнам быстро шла большая лодка, парус ее был вызывающе красным. У руля сидел Хемуль и твердо правил к берегу. Он выглядел абсолютно счастливым.